Непобедимое солнце. Книга 2

– Сразу уволят, ты что…

Я не очень понимала, как это – примирять правое с левым в своем сердце. Он объяснил так:

– Западная культура универсальна и обслуживает все человеческие потребности. Она порождает и карательные удары с дронов, и протест по их поводу. Точно так же и отдельная душа способна совместить радость от убийства, условно говоря, плохого парня с возмущением по поводу очередной внесудебной расправы спецслужб. Или удовольствие от жизни на вершине голливудской цепи потребления с гневом из-за таяния ледников, вызванного человеческими эксцессами. Эти чувства живут в душе, не мешая друг другу – как полюса магнита на одной металлической подкове, понимаешь?

– Понимаю. Это то, что Оруэлл называл doublethink? Двоемыслие?

– Нет. Оруэлл давно устарел. Это небинарное мышление.

– Non-binary think, – повторила я вдумчиво. – А чем оно отличается от двоемыслия?

– Двоемыслие – это когда ты одновременно придерживаешься двух противоположных взглядов. Как бы веришь во взаимоисключающие понятия и силой воли заставляешь себя с этим жить. Типа «плюс это минус», «война это мир» или «свобода это рабство». Сжал зубы и вперед. А небинарное мышление – это когда тебе даже в голову не приходит, что в происходящем есть противоречие. Двоемыслить больше не надо.

– Так разве бывает?

– Только так теперь и будет. Именно за небинарным устройством психики будущее… Ты смотрела «Idiocracy»?

Я отрицательно покачала головой.

– Посмотри. Non-binary think – это реальная перспектива… It’s got what plants crave. Во всяком случае, военные заводы точно[11].

Он посмеивался над моими прогрессивными взглядами. Но не так, как Фрэнк. Лева, надо признать, был намного умнее – и говорил вещи, просто не приходившие в голову мне самой.

– Каждый американский SJW[12], выступающий за свободную раздачу долларов американцам, на самом деле просто microslaver, глобальный рабский микроплантатор, предлагающий переложить трудовое бремя на пеонов из остального мира, где имеют хождение доллары. А хождение они там имеют строго потому, что любая попытка заменить их чем-то другим кончается ударами ракет «hellfire» с дронов. Про это мог бы многое рассказать покойный полковник Каддафи. Поэтому для внешнего мира нет большой разницы между американскими SJW и пилотами штурмовиков и дронов. Карма у них общая, хотя пилоты в чем-то честнее. Но самое трогательное, что бывает – это колониальная интеллигенция, внедряющая заклинания и ритуалы левых американских активистов среди работающих за доллары туземцев – и называющая это борьбой за прогресс…

Я чуть не задохнулась от возмущения, услышав это. Хотя вряд ли он имел в виду меня. Мне просто так доллары никто не дает. Только евро. И потом, Лева все-таки видел мир идеалистично. В реальности далеко не все туземцы работают за доллары – их получают только надсмотрщики старшего звена, а туземцам дают быстро обесценивающиеся суррогаты, так что за колониальную интеллигенцию обидно вдвойне. Но объяснять это не хотелось.

Или, например, он говорил такое:

– Вот у нас есть identity politics. Политика идентичностей. У цветных свои интересы, у геев и лесби свои, и так далее… Считается, это как бы что-то левое и прогрессивное, потому что черные, ЛГБТ, Демократическая партия, революция и так далее. На самом деле это просто способ ввести в Америке кастовую систему – как в древней Индии. Разделяй и властвуй. Но в серьезных конторах давно понимают, что твоя настоящая идентичность – не гендер или раса. Это твоя search history[13]. Ты можешь сама не понимать до конца, кто ты. Твоя подлинная идентичность известна только ребятам из Гугла. Ну еще из Агентства национальной безопасности…

Такой Лева-магнит с большим количеством полюсов.

Ему было тридцать пять – и я казалась ему молоденькой девочкой. Во всяком случае, он так говорил. Это было приятно, чего тут лукавить. Себя он считал уже пожилым человеком – и много размышлял о молодости и особенно о ее утрате.

– Мы – мальчики и девочки – начинаем стариться после четырнадцати лет, сразу после полового созревания. Это похоже на сползание в обрыв с нарастающей крутизной. Сначала молодой человек как бы старается восстановить утраченное равновесие, и его кидает из стороны в сторону, причем с каждым годом все сильнее. Потом, после двадцати пяти, он плюет на равновесие и начинает доказывать себе, что еще юн. После тридцати пяти он начинает доказывать себе, что еще молод – и занимается этим обычно лет до семидесяти. Потом он начинает доказывать, что еще не стар. Потом он наконец умирает… И она умирает тоже.

Но самым главным в Леве (не для истории, конечно, а лично для меня) оказалось совсем другое.

Это был первый обрезанный член в моей жизни – и я наконец получила право принять участие в Великом Транскультурном Дебате о том, какой лучше.

И вот что я скажу, соратницы – через презерватив разницу ощутить трудно, и тип презерватива на самом деле значительно важнее. А если вы чпокаетесь без презерватива, то вы просто глупые, потому что женщина рискует куда сильнее мужика даже при оральном контакте. Миндалины. Впрочем, читайте сами, в интернете все это есть – а я беру маску и иду спать.

Эмодзи_красивой_блондинки_лежащей_на_подушке_в_маске_луны_

_и_готовящейся_увидеть_что_то_древнее_таинственное_и_довольно_страшное_

_причем_это_вовсе_не_обрезанный_патриархальный_шприц_

_как_мог_бы_подумать_в_этом_месте_самодовольный_мужской_самец.png

Солдаты пришли в храм моего бога без оружия и лат, одетые как местные ремесленники.

Они, по сути, ими и являлись, только их ремеслом была чужая смерть. Но они нарядились кожевниками. У них за плечами висели широкополые шляпы, на некоторых были новенькие фартуки, а у одного даже болтался на поясе скребок для чистки шкур. Воины империи в разведке. Пока цезари решают судьбу мира, такие вот грубые простые люди решают судьбу цезарей.

Они смотрели на меня с хмурым интересом – и я с таким же чувством поглядывал на них: я знал, что моя бабка Меса заплатила солдатам стоявшего по соседству с Эмесой Legio III Gallica столько же, сколько платил по большим праздникам Каракалла, и теперь легионеры прикидывали, стоит ли шкура выделки.

«Поэтому они и нарядились кожевниками», – засмеялся кто-то у меня в голове. После моего спуска в Аид такие голоса раздавались в ней часто: лекарь Ахилл сказал, что это духи, ставшие моими друзьями.

Заиграли флейты, и я начал свой обычный храмовый танец, который повторял уже столько раз, что мог даже не следить за движениями тела. Если после моего бега по загробным лестницам на меня и снизошла какая-то сила, пока я ее не чувствовал.

Все прошло как обычно. Конечно, я волновался. Нравлюсь ли я воинам? Станут ли они рисковать жизнью за нашу семью? Я не знал. Когда я закончил танец, солдаты просто ушли.

Вечером я увидел Ганниса.

– Ты опять накрасил лицо, – сказал он. – Солдаты, приходившие в храм, даже не поняли, кто танцевал – мальчик или коротко стриженная девочка.

– Мне все уши прожужжали, что я должен им понравиться, – ответил я. – Что плохого в том, что я хотел выглядеть красиво?

– Послушай, Варий, – сказал Ганнис, – я скажу тебе сейчас довольно бесстыдную и оскорбительную вещь, но от нее может зависеть наше спасение. Поэтому заранее прошу меня извинить.

– Извиняю.

– Красивым мальчикам свойственны женские мысли, поэтому они иногда украшают себя как женщины. Это ошибка. Мужчины действительно используют мальчиков вместо женщин, но мальчик нравится мужчине совсем иначе, чем женщина. Поэтому, если ты хочешь по-настоящему понравиться солдатам, изобрази не маленькую блудницу, а маленького воина. Ты очень красив без всяких румян, поверь знатоку. Ахиллу нужен Патрокл, а не маркитантка. Ахилл может, конечно, получить удовольствие с маркитанткой, но в бой за нее он не пойдет.

Я хмуро кивнул.

– Спасибо за науку, учитель. Но во-первых, я не собираюсь ублажать твоего друга-лекаря, служи ему Патроклом сам…

– Варий…

– А во-вторых, я пользуюсь румянами и помадой не потому, что хочу нравиться другим. Я хочу нравиться себе. И я делаю это не как женщина и не как мужчина, а как я сам.

– Но ведь тебе всего четырнадцать. Зачем тебе румяна?

– Тебе уже за пятьдесят, – сказал я, – а ты румянишься столько лет, сколько я тебя помню, хоть ты никакой не евнух. И еще ты бреешь голову, чтобы, уничтожив последние волосы, скрыть вместе с ними и плешь. Можешь объяснить зачем?

Ганнис даже покраснел. Такого он не ждал.

– Но ведь ты мальчик, Варий. Разве нет?

– Я не знаю, – ответил я. – Трудно сказать.

На меня напало упрямство. Ганнис знал, что в такие минуты лучше со мной не спорить – и решил зайти с другой стороны.

– Хорошо, – сказал он. – Тогда давай договоримся так – ты будешь кем тебе угодно, но потом. А сейчас ты должен изобразить перед солдатами мальчика. Маленького Каракаллу. Каракалла никогда не подкрашивал глаз. Наоборот, он рисовал себе бороду. Он с детства играл в солдата. Покажи им маленького Каракаллу, солдаты очень его любили. А когда мы будем в безопасности, ты сможешь нарисовать себе брови до ушей. Я сам принесу тебе все инструменты и краски, клянусь.

– Значит, сегодня мне надо нарисовать бороду? – спросил я.

– Нет, – улыбнулся Ганнис. – Достаточно не румянить щек и не подводить бровей. Когда Рим будет твоим, никто не посмеет тебе этого запретить.

– Рим будет моим? – переспросил я с недоумением. – Почему? С какой стати?

– Твоя бабка решила, что единственный шанс спасти всех нас – это сделать тебя императором. И она права. Солдаты Третьего Галльского ненавидят Макрина и готовы на мятеж. Но им нужно знамя. Нужен не просто незаконный сын Каракаллы, нужен маленький Каракалла.

– Хорошо.

– Ты похож на отца лицом, так говорят все. Будь похож на него и духом. Из Никомедии скоро привезут его детскую одежду. В ней ты будешь каждый день танцевать маленького императора. И никаких румян, запомни еще раз. Никакой косметики вообще.

– Я понял.

– Завтра в храм придет много солдат. Это будет наш Рубикон. Желательно, чтобы мы не утонули при переправе. Ты должен понравиться солдатам, Варий, но не так, как ты хотел сегодня…

Я понимал, конечно, о чем он говорит.

На следующий день весь храм был полон солдат. Многие, не скрываясь, пришли в красных солдатских туниках и с оружием на поясах. Как и просил Ганнис, я не красился, не румянился и даже оставил волосы всклокоченными, как будто только встал со сна. Вчера я заметил, что солдаты небрежно причесаны – если причесаны вообще – и это была моя военная хитрость.

Они смотрели на меня молча, когда я начал свой танец, и никак не выражали своих чувств. Конечно, я опять волновался. Но все вдруг изменилось.

Я заметил на холщовой сумке одного из солдат грубо намалеванный силуэт быка – и под ним буквы:

LEGIIIGAL

Legio III Gallica. Бык! Бык был символом Третьего легиона – я столько раз видел его на военных штандартах. Вот этого быка мне следовало победить.

Но я ведь уже одолел его, призвав Элагабала!

Бык в латах воина! Я не забывал про него ни на миг, просто не понимал намека судьбы. Именно на Третий Галльский, а не на древний критский ужас и указывало мое видение.

Я мог победить, потому что уже сделал это. Мне не надо было подлаживаться под солдат. Мне следовало станцевать себя, уже отмеченного солдатской любовью и заслужившего их преданность. И, как только я понял это, мое тело стало двигаться само.

Я прошел перед ними решительно, прошел перед ними незабвенно, прошел перед ними задумчиво и прошел перед ними геройски. А потом я прошел перед ними победоносно, и когда я завершил второй круг, я уже был цезарем. Я знал это, и солдаты знали тоже.

Но было кое-что еще, чего они не знали. Я танцевал не для них, а для Камня. И Камень внимательно смотрел на меня своим единственным оком из черной треугольной глазницы.

Солдаты расходились молча, боясь нарушить святость и тишину храма. Но многие оглядывались и салютовали мне – оружием в ножнах или простертой рукой.

Вечером Меса сказала мне:

– Ты смог. Завтра мы пойдем в лагерь Третьего Галльского, и они объявят тебя новым императором…

Она уставилась на меня, ожидая, что я выскажу удивление. Но я молчал. Она недовольно покачала головой и сказала:

– Они верят, что ты сын их любимого Каракаллы. Твой танец им это доказал. Впрочем, я заплатила им столько денег, что могла бы сделать императором свою мальтийскую собачку.

С бабкой лучше было не спорить.

– Пока ты дурачился перед солдатами, привезли одежду Каракаллы. Иди померь ее, внук. Надеюсь, ты не заразишься чесоткой или чем похуже.

Детская одежда императора.

Это была военная туника, такая же как на приходивших в храм солдатах, только пурпурная. Она оказалась мне чуть велика, но солдатам это должно было понравиться – в бедных семьях детям шьют одежду на вырост. Привезли даже обувь маленького Каракаллы – солдатские сапожки-калиги из желтой кожи, совсем как у солдат, только очень искусно сшитые и с золотыми гвоздями в подошве. Они были великоваты, но я мог в них ходить.

Не калиги – калигулы. Сапожочки. По такому вот сапожку прозвали когда-то маленького Гая легионеры, среди которых он бегал в лагере. Его тоже одевали солдатом, чтобы завоевать любовь армии – а потом солдаты его убили. Все-таки есть в императорских судьбах нечто неизменное.

Ганнис, помогавший мне примерять новый наряд, сказал:

– Я видел тебя сегодня в храме. Тебе все удалось, мой мальчик. Это был танец.

Он выговорил слово «танец» с особой интонацией, как бы подчеркивая, что речь идет не о пьяной пляске, а о священном таинстве.

– Теперь ты понимаешь, – продолжал он, – почему я не пытался объяснить тебе, что и как делать. Я все равно не смог бы. Твой прадед Юлий говорил так: священный танец совершает невозможное не потому, что у танцующего появляется сверхъестественная сила, а потому, что невозможное вдруг оказывается естественным.

– Да, – сказал я, – правда. Но почему боги не слушают наших молитв – и внимают только танцу?

– Танец – это высшая из молитв, Варий. Когда ты танцуешь правильно, ты поднимаешься над рассудком с его мыслями и логикой, над личностью с ее привычками и даже над самой человеческой душой. Ты становишься одним целым с бесформенным и невыразимым божеством. А для божественного воления все просто. Сама собой решается всякая загадка, складывается любая головоломка: вещи и события, которые нельзя было примирить друг с другом, входят в зацепление без всякого труда, и все происходит естественно. Узлы развязываются сами, и даже бывает так, что меняется смысл прежних событий. Ведь похожее случилось?

Я кивнул.

– И чем это было? Ты можешь мне открыть?

– Бык, – ответил я. – Бык, которого я победил во сне. Это не Минотавр, а бык Третьего легиона. Воин в латах с бычьей головой. Когда я это понял, мне стало проще. И солдаты меня приняли.

Ганнис подумал, потом хлопнул себя ладонью по лбу и захохотал.

– Да, – сказал он, – да! Мне даже в голову не пришло!

– И мне. Хотя я видел эмблему Третьего Галльского много раз.

– Вот в этом и волшебство. Вещи и смыслы соединились через твой танец, и мир изменился. Третий Галльский теперь твой. Солдаты пойдут за тебя на смерть. Раньше это было невозможно, сейчас возможно только это. Так все и происходит… Ты говорил с Месой?

– Да, – ответил я. – Бабушка сказала, что ее деньги сделают меня императором.

– У победы всегда много отцов, – кивнул Ганнис, – и бабушек тоже. Деньги нужны, но их недостаточно. Солдаты не умирают за золото, они за него в лучшем случае отступают, а в худшем бегут. Если ты станешь принцепсом, много людей будет утверждать, что им тебя сделали они. Благоразумнее не спорить, а потихоньку угощать их ядом…

На следующий день солдаты Третьего Галльского провозгласили меня императором. Я уже чувствовал, что наряд маленького Каракаллы – это настоящий пурпур. Все было всерьез. Стены нашего дома в Эмесе больше не могли защитить нас, и семья, захватив самое необходимое, переехала в лагерь под защиту солдат.

Особенно тяжело трудности новой жизни переживала моя бабка Меса – у нее было много замысловатых привычек, от которых пришлось отказаться. Жизнь среди солдат стала для нее мукой. Даже ее мальтийская собачка куда-то убежала.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

«Мать всех распродаж», «Немезида индекса Доу», «Уолл-Крик».

2

Каменный танцор, удолбанный ответ.

3

Танцор удолбан, ответь, камень.

4

«Белое лицо, черное сердце».

5

BLM – black lives matter.

6

Перед общением с персоной неопределенного гендера в woke-кругах принято узнавать их персональные местоимения

7

Мои местоимения – иди ты к черту.

8

leo – лев, nerd – увалень.

9

Левый американский мэйнстрим.

10

«Воук» – это новое просветление.

11

«It’s got what plants crave» – «то, чего хотят растения», слоган для лимонада, которым в фильме «Idiocracy» поливали цветы. «Рlants» может означать «растения» и «заводы».

12

Social justice warrior – левый активист, борющийся, помимо прочего, за право на гарантированный ежемесячный доход.

13

История поиска в интернете.