Руна Райдо

– Ты хочешь сказать, он был простым бандитом?

– Нет, Бер, вдохновленным мыслью, что его призвание – освободить народ Эйрин от волков-северян. Это что-то меняет?

– Я не пойму, что ты против него имеешь?

– Да, собственно, ничего личного. И, надо сказать, для данов он и в правду стал колом в заднице. Правда за четыре года у Бриана и осталось всего пятнадцать человек, но Ивара они сильно утомили. Он потребовал у Матгамайна, чтобы тот сам изловил бешеного братца и обезвредил.

Но это уж было слишком – Матгамайн оскорбился, разосрался с Лимериком и вместе с братом дрался с викингами под Типперери. Они заманили отряд Ивара в чащу, не давали выстроить стену щитов, обстреляли, смяли… Взяли, в итоге, Лимерик и всех там безжалостно вырезали. И захватили столько приличного оружия и золота, не говоря уж о славе и коровах, что клан Дал Кайс поднялся и усилился необычайно. На стороне ирландцев была удача.

Бриан убил Ивара и всех его сыновей на острове Скаттери, затем разгромил Лейнстер. Их короля Маэл Морду он, рассказывают, лично стащил с дерева. Конечно врут, ни один воин так не осрамится, не то что король. Хорош, Ренар! Присосался как клещ, другим-то оставь! Бер, а что, это последний бочонок?

– Нет, еще один есть. Почему Бренна лежит?

– Я не велел ей вставать. У нее снова разболелось в боку. Это опасно, как думаешь?

– Я что, лекарь? Но лучше пусть полежит. Рассказывай дальше.

– Бриан совершил типичную ошибку из тех, что обычно стоят мужу жизни или, во всяком случае, покоя – забрал его сестру Гормлет, хоть уже и не слишком юную красавицу, учитывая, что Дублином правил ее сын Ситрик Шёлковая Борода. Так Бриан рассчитывал держать и Дублин под контролем. Уж лучше бы просто всех перерезал. Это надежнее. Но, видно, баба была и впрямь горячая.

– «Типичную ошибку». Кто бы говорил, милорд.

– Я просто выполняю свое обещание – везу девушку на Лох Меар, где она и мой воспитанник будут в безопасности.

– Но в опасности будешь ты, мой бедный друг…

– Не нарывайся, Лис. Бриан не был дураком и многому научился у нас, поэтому удача от него не скоро отвернулась. Он сильно потеснил северян с земель и ввел ряд неглупых законов. Методы установления мира и порядка хроника описывает со святой наивной простотой : « добрый король взял и убил всех злых во всей Ирландии». Я считаю, пора повторить. Давно пора всем хорошим людям собраться и убить всех плохих.

– Поддерживаю… Готово. Лис, отнесешь девочкам мяса?

– Бору – это прозвище. Бриан получил его по названию дани скотом, которую он накладывал на всех подданных…

– Но, Асмунд, он сделал и много хорошего. Мир длился 12 лет, люди хоть немного отдохнули. И флот в Лимерике, и восстановление монастырей. Ты ведь сам грамотный человек, учился в университете в Луме, а твои друзья викинги пожгли монастыри вместе с книгами, поубивали монахов. Да ты сам рассказывал, что даже Хауг ободрал какой-то монастырь. А Бриан отправлял людей за море покупать книги.

– Да, не спорю. Но важнее другое – он правил как все ирландские короли, как глава над главами кланов. А править должны люди – тинг. Не могут главы клана решать, как жить народу, и устанавливать законы. Конечно, даны пожгли христианские монастыри вместе с библиотеками, но потом они занялись строительством городов и область датского права стала наиболее годным для жизни местом, где человек мог рассчитывать на реальную защиту. Тинги – большие и малые, как общественные советы и суды это зерна будущего справедливого и разумного устройства мира. А церкви как-то мало способствуют разумному устройству мира, я считаю. Книг жалко, а вот попов правильно резали. Раз – и мученик в раю. Радуйтесь, верные! Не радуются…

– Да кто ж будет писать хроники и записывать саги, ежели всех монахов перевешать?

– Ну, может не всех. Некоторых не особо вредных заставить учить детей латыни… Надо было не бороться с данами, а переняв у них лучшее, смешаться с ними кровно. Чему и служит, собственно, Брачный Закон. Учесть традиции и обычаи двух народов и сделать закон и мир общими для всех – вот цель, которую мы с Отцами порядка преследовали. Жаль, что пришлось навсегда покинуть Миде. Конечно, примирить попов и друидов невозможно, но пусть они плюют в глаза друг другу сколь угодно, бранясь за души паствы…Нам-то что.

– Брачный закон предписывает знатным данам сочетаться с дочерьми Эйрин и брать юношей на воспитание. Правда, и зачем было Бору связываться с этой ведьмой Гормлет? Взял бы северянку. Когда он больше не смог выносить ее злонравия и алчности и решил, наконец, избавиться, она, змея, подбила брата и сына восстать против бывшего любовника. Ну что, нести? Тогда подожди меня, я хочу послушать про битву при Клонтарфе.

Лис вернулся подозрительно быстро и, что ему совсем не свойственно, имел слегка смущенный вид.

– Слушайте, там что-то странное у них творится. Девчонки, обнявшись, плачут… Часто такое бывает?

– Э…да? Они вообще-то второй день знакомы.

– Понятно… то есть не понятно.…Женщины…

– Да пусть, не стоит их трогать, сиди, Бер. Надеюсь, ты не обидел Эилис?

– Да когда я мог ее обидеть-то? Ночью, вроде, она осталась довольна, а утром я ушел на охоту, она еще спала.

– Ты, уж извини за совет, спросил бы ее, точно ли довольна. У тебя-то не сломается, а ей-то с непривычки… ног не свести. Могу предположить, что и платочек на шейку она нервно накручивает неспроста, медведище. Ладно, не смотри так страшно.

Про битву при Клонтарфе рассказывать долго. Вы все успеете сожрать. Но, во-первых, эта история еще раз подтверждает, что извечное противостояние Коннахта и Лейнстера, отраженное во множестве легенд, имеет под собой реальную основу. И оно не прекратится – так уж, видно, норнами суждено правителям этих земель. Придется им и дальше враждовать.

Да еще вмешательство сидов и их интересы, которые монахами в хрониках никак не отражены, будто и вовсе не было их магической помощи, а имели силу, конечно же, молитвы Христу и Божьей матери. А откуда тогда взялся Ров, позвольте спросить? Нет, я не умоляю военного таланта Бриана, и ирландцы, конечно, молодцы. Доблестны не менее викингов и вполне обучаемы. И не намного больше пьют. Но все же то, как они уделали северян, хочется объяснить неким вмешательством со стороны. Не даром же говорят, что при Клонтарфе какой-то шотландец видел, как на поле боя опускаются валькирии и творят сейд, лишающий данов силы. А странная буря, что отогнала драккары от берега? Северян и лейнстерцев прижали к воде и перебили, не смогли они уйти. Из тысячи дублинских воинов выжили всего двенадцать. Разве внезапная буря средь ясной погоды, может быть чем-то иным, а не результатом сейда?

– Да, ладно, Асмунд, и ты в это веришь? Ты просто всегда был более даном по сердцу, чем ирландцем.

– Нет, почему же. Вы считаете, боевой магии не существует? Ну, как бы там ни было, худо еще то, что старшие наследники короля Бриана остались на поле Клонтарфа. По этой причине Ирландия погрузилась в войну всех против всех с ещё большей свирепостью. Воистину настало время «дрожи земли», «век меча и секиры», покуда силы северян в стране вновь окрепли, хоть данов сильно потеснили. И, понимаете, два народа, которые до войны стали уже щедро обмениваться, срастаться, снова увидели друг в друге врагов. Дан, глядя на ирландца думал: «А не воткнет ли он нож в спину?» А что делает дан в таком случае? Верно, нападает первым. Оправдывая желание как раз хвататься за нож. Не скоро такие вещи сглаживаются. У каждого убиты родичи. Вот что самое скверное в войне.

Бренна.

Утром я встала и поняла, что бок болит еще сильнее, чем вчера, и низ живота неприятно тянет. Асмунд велел мне лежать, сказал мы не поедем, пока не станет лучше. Неловко – Бер принес трех куропаток, Эилис их щипала, потрошила, сходила за валежником. А я все валяюсь. Может она думает, я потому не помогаю, что считаю себя леди. Потом мужчины на улице развели костер, чтобы в углях запечь птиц, до меня доносились их голоса. Кажется, Асмунд что-то рассказывал. А мне было тоскливо и скучно, но тут из клети вышла Эилис. Они с Бером там отдельно устроились. Девушка в нерешительности постояла у двери, а потом опустилась на корточки у очага, как обычно садятся крестьянки.

– Леди, можно мне спросить…

– Только называй меня Бренна. Присядешь ко мне, Эилис? Мне нездоровится, поэтому я лежу.

– Ладно. Я поняла, что ты в положении. Скажи, ты давно знаешь Бера? Что он за человек?

– Если честно, всего две седьмицы. Но за это время столько всего произошло. Надо ведь судить по делам?

– Да уж по словам-то и вовсе никак – мы с ним почти не разговариваем.

– Он вообще молчун. Тебя это беспокоит? Ну, что он не совсем обычный?

– Да нет. В каком смысле не совсем обычный? Очень сильный … Да, иногда он меня пугает чуть-чуть. Когда… мне неловко об этом говорить, леди. Ну, вы понимаете, он …так рычит. Вам, наверное, слышно, да?

– Да, вообще-то. Я – Бренна, договорились? Слушай, мы…я и Асмунд рады, что у вас любовь, нечего стыдиться. Бер для Асмунда верный друг. Он, бросив дом, поехал нас провождать, чтобы в случае нужды помочь отбиться. Даже скотину продал, не на кого ведь оставить-то. Бер живет один. У него дом и пасека в лесу, место там доброе. Варит мед и эль, жизнь будет сладкой. – Я не могла сдержать улыбки. – Ты с ним голодать не будешь, не сомневайся. Он и охотник хороший. Еще он смыслит в лечении, когда я отравилась, он возился со мной как настоящая сиделка. Человек, который может быть так заботлив и чуток, я уверена, никогда не обидит.

– Да… Не в этом дело…

– У меня сейчас такое чувство, будто я тебя уговариваю. А в чем сомнения? Он ведь тебя не принуждал, я надеюсь?

– Нет, конечно, нет. – Эилис снова покраснела. – Но вдруг он не возьмет меня к себе… У меня мать в Кове. Бер сказал, что отвезет меня в туда, а потом вернется, когда проводит вас до Рва. Но ведь это далеко. Вдруг он передумает или совсем забудет обо мне.

– Нет, если он обещает, то обязательно приедет, не обманет, не бросит – вот в этом я уверена. Правда, ты сама уже поняла, что наше путешествие небезопасно. Бер действительно может не вернуться и не готов взять тебя с собой. Но только поэтому.

– Бренна, а больше ты ничего не знаешь? Почему Бер живет в лесу один, кто его родители?

– Я думаю, он сам тебе со временем все расскажет. И лично меня это бы не испугало, ну, наверное. Только не расспрашивай его. Не торопи.

– Я…да. Бренна, у меня ведь тоже есть, что рассказать, только я…не смогу.

– Почему не сможешь?

– Потому, что я очень виновата. Стыдно… Мне нельзя возвращаться домой, к матери. Но как сказать Беру, как он…на это посмотрит.

– Знаешь, я тоже не думаю, что надо сразу вываливать о себе все, пока нет уверенности. Но ты можешь рассказать кому-то, кто значит для тебя не так много, ведь мы с тобой скоро расстанемся и, возможно, больше не увидимся. Если не решишься – останешься со своей бедой наедине. Всю жизнь молчать о чем-то тяжело. Знаешь, если не вскрыть гнойник и не вычистить, будет долго выбаливать.

– Только тебе, ладно? Не рассказывай Беру.

Батюшка умер, когда мне было девять лет. Мы жили в Кове с матерью и младшей сестрой. А дядя в Пуйле, он, как ты уже поняла, трактирщик. У него тоже дочка, моя кузина Кэтлин, младше на пять лет. И, когда мне исполнилось пятнадцать, он предложил матери забрать меня. Мы голодно жили, а он обещал платить им немного за мою работу. Я не только подавала и убирала – я и стряпать умею и шить. Но больше, конечно, приходилось мыть и стирать на их семью и постояльцев. Иногда так воды натаскаешься, что руки и спина вот прям отнимаются. А полоскать на озере зимой – кожа трескается, ужасно больно.

Это случилось год назад, мне как раз исполнилось семнадцать…Раз как-то дядя и тетушка беседовали и угощали не в зале, а на кухне, как своего гостя, одного человека, зажиточного бонда, что прожил у нас дня два или три. Я ему подавала обед и котту зашила – порвал где-то ворот…Нестарый еще, приветливый. Он предложил им за меня деньги, ну, вроде как взять второй женой. Его жена рожала только девочек, а он хотел наследника. Но с условием, чтоб прямо завтра уехать.

Они меня позвали на кухню, сначала угостили пирогами и элем, говорили ласково, как с родной, обещали деньги матери отдать… Я думала, пока еще… пока доедем, пока устроится все, я с ним познакомлюсь, он, вроде, незлой человек. И, наверное, там будет легче. У дяди-то своя дочка-помощница подросла, меня стали часто бранить, попрекать, что ем больше, чем работаю.

А тут еще пряжа эта. Я понемногу копила, если кто-то из постояльцев даст денежку, потихоньку от дяди, не отдавала им… Хотела научиться вязать крючком кружево, одна женщина из Дублина мне показывала. Идет довольно много беленой льняной пряжи, дорого выходит. Но я все же купила и, прячась на чердаке, пробовала. И получалось хорошо. Я свою работу там и оставляла, приберу – туда никто особо не ходил. Но тетка меня звала, звала, я не слыхала. Она и поднялась, и застала прямо с крючком в руках. Заставила все показать и за волосы оттаскала как следует. Чтоб деньги не утаивала. Будто это все равно, что украла.

– Но ведь ты не украла. Тебя благодарили за расторопность, так ведь?

– Ну, я все равно чувствовала себя виноватой. Я всегда очень расстраиваюсь и чувствую вину, когда меня бранят.

– А при чем тут пряжа?

– Ну, в общем-то, ни при чем…Просто мною тяготились все вокруг, и я согласилась. Поехать с тем господином. Но я даже не думала, что так выйдет …Он сказал дядюшке прямо при мне, что надо еще проверить, не порченый ли товар. Что он чужих ублюдков кормить не собирается, тут у нас трактир, мало ли что, такое место….Тетка было открыла рот, но на нее цыкнули и мне велели идти с этим человеком наверх. Я не сразу сообразила, о чем он. А когда поняла, зачем он меня привел в комнату и дверь запер, стала плакать и умолять его погодить. Ну, а чего я ожидала, чего ему «годить», он деньги уж заплатил. Мои слезы его только больше распалили, и он повалил меня на кровать, юбку задрал. Я сопротивлялась изо всех сил, оцарапала ему лицо. Он отвесил мне пару таких оплеух, что как голова не оторвалась. Чем больше я кричала и вырывалась, тем больше он зверел. Не надо было, только хуже себе сделала, как он и говорил. Я сама виновата, что так получила.

– Эилис, что ты говоришь! В чем ты виновата? В том, что защищалась?!

– Тетка мне потом сказала: «А что ты сделала, чтобы тебя не били? Тебе надо было быть хитрее, понравится ему, он и был бы ласков». Все равно мне это не помогло, он взял меня, но был уже зол и сделал мне очень больно.

Я сидела в разорванной рубашке, заляпанная кровью – бедра, ноги, и скулила тихонько, а он пил бранвин и смотрел на меня… Ему понравилось. Наверное, заводила моя беспомощность, отчаяние, этот тихий плач. И он сказал, что-то такое, сквозь зубы с ухмылкой, что еще со мной не закончил. А, да: «Не распробовал, сильно трепыхалась. Останешься на ночь, а завтра поедем на хутор». И я, когда до меня дошло, что он меня не отпустит, а еще…еще раз… Ты знаешь, тетка сказала, что он просто хотел меня расспросить и может…осмотреть, девственница ли я… И, если бы я его не раздразнила своими причитаниями…

– Бедная девочка, какой ужас. Иди сюда, Эилис, успокойся. Какая разница, что он там хотел. Мало того, что это унизительно, ты же не скотина… Но подумай сама: вот если к нему подойдет в трактире здоровенный оттигнир с мечом на поясе и плюнет в бороду, он на него бросится с кулаками? Нет? Хоть, может ему и захочется? Потому, что шкура дороже. Прекрасно он справляется со своими желаниями. И родственники тебя не защитили, а ругали и виноватили. Давай, может, выпьем?

– Давай, немного. Но от этого легче-то не станет, Бренна. А дальше… Когда я поняла, что он собирается меня и дальше мучить, я вдруг неожиданно для себя самой начала смеяться, остановиться не могла, прямо… каким-то визгливым смехом. Смотрела на него и смеялась, смеялась. Что-то нашло. И он, хоть был уже готов продолжить, вдруг начал ругаться страшно…я таких слов от пьяной голыдьбы не слыхала. Натянул штаны и ушел. А я легла и замерла. Было почти хорошо, только грязно, липко и холодно. Я долго так лежала, пока тетка не пришла. Она потащила меня на кухню мыться и шипела, что я неблагодарная дура. Он сказал дядюшке, что я, должно быть, скорбная головой, такая не нужна. Но деньги оставил, спасибо, а то меня совсем прибили бы. Все же не такой он и плохой человек. Они и так меня бранили и колотили чуть не луну. Потом простили, конечно.

– Они тебя простили?! Он не плохой человек?! Родные тебя продали мужику, который тебя избил и изнасиловал. Ты считаешь, так можно делать с людьми?

– Но, Бренна, все так делают. И когда выходят замуж, даже если и по согласию…Но редко ведь по любви…Чем это отличается? Девушка никогда почти не хочет, а только уступает по разным соображениям. По сути, всегда, чтобы благополучно жить и люди не осуждали. И старается угодить мужчине, чтоб не бранил и не бил, был лад в семье. А я поступила глупо, наверное.

– Ты не видишь разницы? С Бером тоже так? Не хочешь его? Считаешь, что если не угодишь ему, он может тебя ударить?

– Нет, конечно, только не Бер. Он, вообще-то тоже со мной не сильно церемонится… Но это по-другому…мне самой так нравится. Он ни разу мне не сделал больно по-настоящему. Бер может быть очень… нежен и бережен, хоть с виду и не подумаешь. А Асмунд, твой муж…Нет, не буду спрашивать…

– Асмунд как-то сказал, что ударить женщину – этому нет оправданий. Мы тут тоже наблюдали семейную сцену. Мужичок от одного взгляда Асмунда в штаны подпустил, они же все трусы. Хотя нет, Хауг не трус.

– Хауг?

– Отец ребенка, которого я ношу. Ты говоришь, не надо было сопротивляться? А я и не сопротивлялась, мне это тоже не сильно помогло. И меня предали близкие. И я тоже оправдывала его, моего короля, в которого уже успела влюбиться. Он поклялся перед огнем очага, над хлебом и кубком при своей матери и моем отце, что возьмет меня в жены. Но любил другую, которая не могла ему родить, к тому же была не родовита и не угодна королеве. И из-за этой нашей предстоящей свадьбы они сильно поссорились, и она уехала. И, конечно, когда случилось такое… несчастье… Не буду рассказывать, ладно? Я тоже его оправдывала, мол, он не владел собой в тоске по своей милой, в ярости от предательства моих родных. Будто бы. Так вот это – ложь. Не важно, какое там у него было душевное состояние.

– Ох, Господи… Леди! А Асмунд? Хауг это король в Миде?

– Да. Асмунд мой друг. Рыцарь. Как в балладах, да, забавно… Не удивляйся, что мы так спим – между нами нет ничего. Просто …ну я даже не знаю, как это объяснить…Нам так спокойнее. Я позволяю себя обнимать, но для Асмунда это – не повод.

Пойми, Эилис не важно, как вела себя ты. За насилие отвечает только насильник, всегда. Это у него был выбор, как повести себя с беззащитной женщиной. И все он прекрасно осознавал и контролировал, просто не видел причины себе отказывать. И, подумай теперь, разве могла бы ты быть с тем бондом счастлива? С человеком, который может так поступать? Даже просто привыкнуть могла бы? Терпеть всю жизнь… Ведь если он с самого начала был так жесток, груб так и дальше было бы. Чуть что не так – бил бы тебя, вашего ребенка…Брал бы тебя, когда хотел, не смотря ни на что…Рассказывай дальше, Эилис, прошу тебя.

– Так, а нечего больше рассказывать… После этого дядя больше меня не защищал, когда ко мне приставали посетители. Терять-то вроде уж было нечего. Нет, не думай, я собой не торговала. Но часто пьяные, понимаешь. Не всегда удавалось отвертеться. И когда мы с Бером познакомились, как раз меня зажали три подвыпивших парня, собирались уже лапать, но Бер подошел и даже ничего не сказал, просто оттер их – всех троих сдвинул одним плечом и говорит мне: « Хорошая, нужно воды горячей наверх. У приятеля леди его заболела…» И мы пошли с ним на кухню. Это ты болела, да?

– Да. Ужасно. Померла бы, если бы не Бер.

– Потом он на кухне варил для тебя какую-то траву. И мы не то, что разговорились, но он был благодарен. Помог мне даже. Я ему рассказала про шотландца, что следил за вами. В тот вечер Бер долго сидел с одной кружкой эля, смотрел, чтоб мне никто не грубил. А поздно вечером, когда я мыла плошки, пришел на кухню и спросил, можно ли меня поцеловать.

Но дело в том, что дядя нашел мне жениха, который готов меня взять и даже дать полное вено. Я никогда его, правда, не видела…И боюсь, что если вернусь в Кове, меня опозорят… Что я скажу, я убежала с посторонним мужчиной. Дядя приедет, вдруг даже с этим женихом. Меня могут заставить выйти за него.

– Ты христианка? И мать, и дядя? В Кове есть храм?

– Да, а что?

– Я кое-что хочу предложить. Возможно это выход…

Эилис.

После разговора с Бренной мне стало вот прям сильно легче. И придумала леди отлично – она даст Беру свой крест с шеи, мы поедем вместе в Кове и там обвенчаемся, при моей матери и свидетелях. И никто больше пальцем меня не тронет – особенно видевши Бера – кому жизнь не мила. Только как ему сказать? Вправду ли он берет меня как жену, или только так…соскучился по женской ласке? Готов он ради меня крест надеть и солгать, что христианин? Если нет – не вернусь ни в Кове, ни в Пуйл. Сама решу, где мне жить и как.

Но не только из-за этого полегчало мне, нет. То, что Бренна рассказала о себе. Раз такую леди, умную, милую тоже… Значит не мы дуры виноватые, а нас обидели. Она сказала, что пройдут столетия, а все будет так же точно, потому, что это мужской мир. Но это несправедливо. Я так благодарна ей была. И мне хотелось все же побыть одной, подумать еще.

И я придумала пойти на озерко, освежить рубашки – себе и Бренне, и там что по мелочи отполоскать. Я вышла на двор, Асмунд возился со своим мечом, паренек этот рыжий что-то плел из тонкой веревки, узлы какие-то, магик он, что ли? А мой-то где? Асмунд ответил, дескать, пошел в лес, прогуляться. Да все же утро с луком бродил, не нагулялся что ли? А этот Ренар увидел рубашки у меня в руках и говорит: «Ты стирать идешь, Эилис? А мою не захватишь прополоскать, а то очень уж сильно она пахнет твоим медведем? Тебе-то, может, нравится, – и ухмыльнулся нагло так, – а мне не очень. И может, ушьешь ее маленько…» Вот нахал. И потащил с себя рубаху – я прям обалдела – на спине у него – ни следа. Белая, гладкая кожа, как у леди. Словно его и не пороли в жизни никогда. Ясно, он точно магик. Поэтому я грубить не стала, взяла у него берову рубаху и пошла со двора побыстрей.

Лицо горело все, хотелось умыться холодной водой. До озерца было недалеко, берег только больно высокий, но песчаный – можно мягко съехать хоть на попе, тормозя сапожками. День был солнечный, теплый, наконец, а то уж и Бельтайн прошел, а лес только-только подернулся зеленой дымкой первых листочков. Ничего, как станут листики на березах с четверть марки – можно их нарвать на папашину настойку, очень полезная от всяких чирьев и для волос. И скоро отрастут нежные приросты у елочек – тоже собираем – от худого запаха изо рта, шатания зубов и прочей весенней хворости пить. Пойдет молодая крапива, щавель и черемша. Хорошо, что у Бера дом в лесу. Озеро, отражая небо, сияло внизу как голубое яичко. Такое чистое, только небольшой кусочек зарос рогозом, слегка потрепанным и распушившимся за зиму. Надо нарвать, коли достану – хороший трут для огнива, сразу вспыхивает. А если много – можно набить подушку, да хоть одеяло… И колыбельку умягчить… Замечталась, о корень споткнулась, чуть рубахи не растеряла, дурная…

Мелко вот только. Пришлось разуваться и заходить в воду по колено. Обжигает аж водица-то! Так свело судорогой сразу икры, с отвычки за зиму. Ну, ничего, зато чистая какая – не будет запаха, только озерной свежестью будет пахнуть.

– Не замерзла, ягодка?! Рубахи-то держи, уплывают, да, давай-ка, вылазь, сапоги мочить неохота. А утопиться ты еще успеешь…после. – Я слышала, как они подъехали, лошади шумные, много от них звуков, хоть и по песку. Как они спустились? Видно с другой стороны полого.

Я их уже узнала по голосам, а они меня пока нет. Медленно опустила подоткнутую юбку и, не поднимая взгляда от воды, побрела на берег. Во рту стало очень сухо, ничего не сообразить, помню, как ноги с усилием переставляла, а тело, словно у куклы тряпичной, только кровь в ушах шумела…

Как только вышла, меня сразу же схватили грубые руки, за косу подняли голову. Раздался удивленный свист.

– О! да это же тот цветочек, что нас кормила-привечала в Пуйле. Далековато ты пошла стирать, милая.

– Да, верно, глянь, трактирщика прислуга! Браги-то наварено? Особо крепкая у вас брага, голова потом трещит… С трактирщиком мы сполна расплатились и бабу его с девкой увеселили. Трактирщик сказал, ты с нашими постояльцами уехала. Надо ж, какой подарок!

– Погоди, Роб, не пугай ее, не тискай. Пусть покажет, где они там отдыхают…

– И правда, сначала дело, потом забавы, ягодка. Где остальная компания, а особенно подружонка твоя? Тебя одной-то не хватит на восьмерых. Или сдюжишь? Ее, правда, трогать не велели – только обезглавить по-благородному. Но кто ж узнает? Усладим и ей смертный час.