Между нами война

Георгиус, наконец, выполз.

– Ты что, только проснулся? – со смехом спросила Эрис.

– Да… – ответил кузен. – Будь моя воля, поспал бы еще… – он потянулся.

– Почему твой конь выглядит благородней, чем конь под племянником? – полюбопытствовал простяк – дядька.

– Это аравийский тонкокожий скакун! – ответил Георгиус за не любящую хвастаться Эрис.

– Только тебе вручили его? – спросила тетя.

– О-да! Мама, если б Вы только видели! – воодушевленно начал Георгиус. – Эрис на глазах у болеющей за неё толпы, на глазах герцога Дожа Якопо Тьеполо! – Эрис ткнула ему в спину с просьбой остановиться. – Что? Люди должны-ж знать! – он, обернувшись на сестру, снова посмотрел на мать с дядей и продолжил. – Так вот: Эрис потеряла своего коня – разгорячившись, он умер прямо на поле битвы. Потом её за то, что она девушка, подвергли дополнительному испытанию – битвы на копьях с командиром Кандии и всех гарнизонов Крита…

– Матерь Божья! – воскликнула Татиан.

– Ну ты даешь, племяшка! – довольно сказал Аркадиус.

– Еще рано радуетесь! – продолжил Георгиус. Эрис нахмурилась и вспотела от смущения – ей захотелось непременно сбежать. – Она билась на копьях со взрослым сильным мужчиной, чья работа – командовать и убивать, и победила его.

– Я и не сомневалась. – заключила довольная тетя.

– Это еще не все! – Георгиус стоял возле ворот и рассказывал им подробности, а Эрис смотрела на бегущую с нежным рокотом водичку в оросительном канале. – Этот командир упал, конь наступил ему на грудь и он потерял сознание. – тетя Татиан приложила руки ко рту, а дядя Аркадиус горел взором и был весь во внимании, слушая мужскую тему. – Коня сестре выдали необъезженного и он взбесился, чуть не раздавив командира, но она, спрыгнув с него, оседлала этого красавца, – он указал на Сириуса. – и вытащила командира с ристалища, спасши его от неминуемой гибели!

– Молодец, девчонка! Что – съели Дож и остальные сливки общества?! – дядька ликовал. – А наши еще и не на такое способны! – рассказ возродил в нём забытый энтузиазм.

– Эрис, ты рассказала моей тете Эйгл то, что случилось? – спросила Татиан.

Эрис ухмыльнулась:

– Вы что, полагаете, ей интересны мои победы? Или её волнуют мои увлечения? Она даже не стала слушать. – она раздосадованно засмеялась.

– Не переживай. – сказал дядька. – Она – уставший от жизни человек. Пойми её.

– Я хочу быть ей ближе, но она отталкивает меня. Я уже и не переживаю. У меня есть цель – идти только вперёд. Понять? Не знаю. Усталость не может быть причиной черствости. – Эрис будто б взгрустнула. – Я по жизни чувствую себя изгоем. Я – одиночка. – это откровение брошенной нелюбимой сироты стало неожиданностью, так как она никогда ничего не рассказывала. – Но это одиночество мне на руку! – Эрис улыбнулась, резко развернув коня, отчего он заплясал под ней. – Я сама по себе. Знаю, чего хочу добиться и мне не мешают привязанности и компании. – заключила Эрис. – Мне хорошо без этого! Я не нуждаюсь в чьей-либо жалости. – предупредительным тоном сказала она. – Хая! – Эрис погнала Сириуса, помахав рукой стоящим. Георгиус еле поспел за ней.

– Молодец, племяшка! – улыбался Аркадиус.

– Я доверяю ей. Она не оставит своего братишку, да и не только его. Хорошо, что эта девочка увлекается такими вещами! – прагматичная Татиан довольно поделилась со своим братом. – Мне спокойно, когда мой Гера под её строгим присмотром. – заключила она.

Эрис повела Сириуса рысью. Прохожие невольно крутили головами, смотря на юную девушку-всадницу. Некоторые, уже на протяжении долгих лет, наблюдали её и знали в лицо, как и многих других прохожих – мастера-лавочники, гончары и сапожники, чьи рабочие места располагались уже десятилетиями на семейной территории и не менялись, передаваясь от отца к сыну. Но они никогда не видели её верхом на лошади.

Приятная утренняя природа успокаивала Эрис, которую угнетал вид плачевного города. Зелень крон нависла над пыльными дорогами, по краям которых пестрели богатейшие цветы острова.

Эрис и Георгиус приблизились к части. Они увидели повозку. Здесь уже были люди. Видимо, какая-то очередная местная знать, вокруг которой суетливо бегал старый учитель Яннис. Такое было частенько.

– Эрис! – воскликнул он. – Вот эта девушка!

– А… Замечательно-замечательно. – медленно и вальяжно протянул грузный мужчина, выглядевший, прямо сказать, отталкивающе. – Значит это ты отстояла честь нашей маленькой Ситии?

Эрис хмуро покачала головой. Георгиус насторожился. Подле толстого мужчины стояла молодая женщина, похожая на него своим высокомерным выражением лица, вызывающе смотря на Эрис. Видимо, это была дочь греческого аристократа, одетого нелепо и вычурно, слепо подражавшего венецианской моде.

– Значит, это ты привлекла ненужное внимание Дожа и его советников, командира войск Кандии к нашей «нищей Олимпии» – ты же так выразилась. – сказал он, и в его узких от ожирения глазенках выразился явный гнев. Яннис испуганно замешкался.

– Давай, Эрис, что стоишь, иди, принеси гостю вина! – воскликнул он.

– Георгиус, братишка, – попросила Эрис. – сделай одолжение, принеси ему попить, а у меня еще есть дела поважнее. – нагло сказала девушка, ловко спешившись, чем вызвала бурю негодования учителя и знати. Она повела коня через стоящих, проходя на опасно близком от них расстоянии. Эрис не смотрела на них.

– Эй, дерзкая девчонка! – закричала писклявым голоском женщина. – Как ты смеешь отказывать моему отцу! – она остановила Эрис, ухватив за предплечье.

– Твой отец, что, какает золотом? – смотря в глаза, невозмутимо спросила Эрис, хлестко ударив её по руке, отчего та опешила. – Он такой же человек, как все мы, и власть, дарованная ему Богом может быть в любой момент Им же и отобраться. – сказала девушка, без страха смотря на женщину, чего та, явно не ожидала. – Простите, уважаемые гости, дела не ждут!

Эрис гордо уходила под ругательства и зазывания чиновника, абсолютно не реагируя.

Георгиус принёс вино из комнаты Янниса.

– Засунь себе своё дешевоё вино, проклятый Яннис! – заорал на него чиновник, стукнув по подносу, отчего его содержимое с грохотом свалилось на землю, оставив огромное бордовое пятно на каменной плитке.

– Августос, дорогой, может решим всё мирно? – продолжал заискивать учитель, потерявший остатки совести. – Я привёз награду. Я отдам половину. – Яннис жестом руки приказал Георгиусу уйти.

– Я заберу всё. Тебе ясно? Твои грешки, покрываемые мной, могут в любой момент стать достоянием администрации. – шантажировал его чиновник.

– Но эти дукаты были отчислены командиром на развитие части! – воскликнул Яннис.

– Не отдашь эти дукаты, наверху узнают об остальном золоте, которое ты в течении своей жизни похищал из казны. И твое недавнее грязное дельце Каза де Арма, ты понял, да? – победно провозгласил толстяк. Его дочь пылала от негодования:

– Отец, разреши мне наказать эту малолетнюю выскочку! – сказала дочь вельможи, показывая на смеющуюся в кругу пришедшей команды Эрис.

– Всему свое время, милая. Я обязательно предоставлю тебе возможность отрезать ее длинный грязный язык. Но мы пришли не за этим. – чиновник, зло глядя на Янниса, жестом приказал ему пройти к себе. Троица удалилась в постройке.

– Вот полоумная крыса! – воскликнула Эрис, глядя на скрывающуюся дочь чиновника.

– Хочешь, мы накажем её? – пошутил Атрей.

– Да ладно тебе, что ты можешь сделать? – спросил его серьезный Никон.

– Еще как могу! Сомневаешься? – зло воскликнул Атрей.

– Прекратить тупые шутки! – крикнула Эрис. – У нас много дел, надо… – её прервал Георгиус.

– Сестра, оказывается командир вознаградил нашу команду дукатами! – сказал запыхавшийся Георгиус.

– Что?! – воскликнул Никон. Эрис оцепенела. – Откуда ты знаешь?

– Яннис сам сказал. Он прогнал меня, старый болван. Он стал ужасно раздражать меня. – ответил Георгиус.

– Не говори так, все-таки он учитель… – грустно ответила Эрис. – Но его душонка – нищая душонка. Он продажный и подлый предатель, я ему больше не доверяю. – резко выразилась она.

– Сейчас золото забёрет этот жирдяй, и наши кони опять будут питаться сорняками. – недовольно промолвил Никон.

– Если бы я знала, что командир расщедрится, я бы запретила Тарросу давать нам вознаграждение. – заключила Эрис.

– Да брось ты! – усмехнулся Никон. – Он – человек, умеющий спорить. Его не одолеть. – сказал он. При этих словах Эрис стало грустно, она опять затосковала по Тарросу.

– Старый Яннис не имеет гордости. – сказал Аргос. – Он заискивает перед всеми, позоря нас. Мало того, что нас с его разрешения постоянно эксплуатируют, как частных разнорабочих, он еще умудряется лизать всем зад.

– В точку! – поддержала Эрис. – Он рассказал мне, как предал моего деда и его потом из-за него убили.

– О Боже, ты серьезно? – воскликнули ребята.

– Да… – грустно ответила Эрис. – к сожалению. Мне пришлось взять себя в руки, его признание на играх выбило меня из колеи. – призналась Эрис.

– Так вот почему его не было около нас! – понял Софос. – Совесть замучила.

– А она у него есть? Мне надоело до г. морроя надрываться у этих выродков. – кинул Никон, глядя на выходящих вельможу с дочерью и Янниса. В руках у вельможи был плотный, довольно весомый кожаный мешочек.

– Перестань кипеть, братец. Зато наша физика – лучшая. Видь во всем плюсы. – усмехнулась Эрис.

– Вот гады! Видимо – командир щедрый человек! – воскликнул Филон, смотря на скрывающихся в повозке.

– Мерзость! – воскликнула Эрис. – Вы не чувствуете себя продажными шкурами? – пристыдила их девушка. – Командир думает, что мы взяли его золото и, довольные, поедаем его. Господу не понравилось, что мы его взяли, вот он и лишил нас этого. – заключила в сердцах она.

– Ты права, сестра. – поддержал ее Никон. – Но мы же не знали!

– Теперь будем знать. – сказал Софос. – Эрис, сестра, раз у тебя и так нет настроения, я добавлю.

– Что еще? – нахмурилась Эрис.

– Буцефал… – робко сказал Софос. Ребята принялись внимательно слушать.

– Что? Не тяни уже! – воскликнула она.

– Вчера Антонио и Маурисио поспорили, вы сами все видели. Капитан обругал его за отсутствие совести.

– К чему ты клонишь? – спросила Эрис.

– Антонио на венецианском сказал, что это он отравил твоего Буцефала, и что Маурисио провёл на ристалище ребенка, чтобы помешать тебе выиграть. – закончил он с тяжестью в словах.

– Нет… – Эрис замотала головой. – Как они могли?! – на ее глаза выступили слезы, и она резко смахивала их, не желая показаться слабой в глазах ребят. Она всё поняла.

– Я сам слышал. Он сказал, что Маурисио – мерзавец, раз его не мучает совесть. А Антонио терзался от ее угрызений. – сказал Софос.

– Вот уроды. – прорычал Никон. – Ты же могла погибнуть, сестра!

– Но я же живая! И мы – победили. – она успокоилась. – И у меня есть новый друг. – Эрис указала на Сириуса. – Мой лучший друг.

– А мы? – спросили ребята.

– Вы – мои родные братья. – заключила Эрис. Она вытащила свой гладиус. Эрис и парни скрестили мечи.

– Я не помешал? – это был голос Персиуса.

– Хочешь присоединиться? – спросил Никон, подняв свои сивые наглые брови.

– Нет конечно. – надменно ответил он. – Хотел поздравить!

– Мы не нуждаемся в твоих поздравлениях. – ответила Эрис.

– Я хочу поздравить. Нуждаешься-не нуждаешься, это уже твои проблемы. – он нахально улыбался. Эрис скачком приблизилась к нему, но Тичон и Эллиут схватили её.

– Твой язык надо укоротить! – выбросила разгневанная Эрис.

– Вы, придурки, позволили девушке быть выше вас! – сказал Персиус, глядя на Никона. – Её место – на кухне. – заключил он.

– А что, ты хочешь занять её место среди нас? – спросил Никон своим грубым басом. – Лучше иди и займи её законное место – на кухне. – он рассмеялся, и его поддержали ребята.

– Мы еще посмотрим, кто-кого. – загадочно ответил Персиус и прошёл к другим парням, которые уже успели ранее поздравить Олимпийцев.

– Ре, малака! Ай' де на па на гамити'с! *Э, др. чун, съе. ись отсюда! (греч.)* – громко и очень некрасиво выразился Никон. Персиус, косясь и ухмыляясь, ушел.

– Как же он злит меня – не могу!!! – досадно проговорила Эрис.

– Он завидует – вот и всё. – сказал Аргос. – Помнишь, ты в детстве ему нос расцарапала? Шрам еще остался. – он засмеялся.

– Надо новых добавить. – заключила она.

– Ребята! – учитель Яннис позвал. – Быстро строимся! – вид его был удрученный.

Юниоры построились и весь день учитель Яннис гонял их, срывая на них свою злость и самонедовольство.

В городе Сития все обстояло старым порядком. Время шло своим размеренным чередом, меняя ночь на день. Та же природа, те же люди – не менялось ничего. Тот же запах критских цветов и морской воздух, приносимый ветром. Те же ежедневные дела – суета, приносящая гроши в карманы бедняков, среди которых были и ребята Олимпии. Софос всё так же разгружал и выгружал товары на пристани, внимая своими большими ушами венецианскую речь. Аргос, Персиус, Аннас и Атрей косили пшеницу, собирали урожай, возделывали землю, получая честный хлеб. Никон присоединился к Софосу, помогавшему отцу в лавке с продовольственными товарами. Он стал грузчиком, белым от муки в одном лице и обходительным продавцом – в другом.

Филон и Тичон рыбачили на лодках, на заре ставя сети в лагунах у прибрежных скал, затем сдавая улов барыгам. Эллиут помогал отцу забивать и разделывать скот. Андроник и Исос, являющиеся двоюродными братьями по отцу, пробовали себя в различных сферах торговли – от головных уборов до башмаков, был бы начальный капитал. Но Исосу больше нравилось продавать женские одежды – такова уж была его натура. Азариус подрабатывал тележечником на опасном рынке. И это несмотря на то, что парень заработал грыжу, пахая у друзей Янниса. Ахиллес же, кроме выпаса скота своих братьев, проводил всё свободное время среди воров и мелких хулиганов, которые, в свою очередь, были связаны с более крупными.

Бабушка Эрис запрещала ей выходить из дому в свободное время. Все, что она могла себе позволить в свободное от работы время – сходить к тете. Но и туда её отпускали с трудом – дядя Аркадиус страдал от чахотки. Иногда от одиночества ее спасали соседи, которым лекарь был не по карману. Начитанная девушка умела врачевать и принимать дитя. На рынок Эрис не ходила: бабушка говорила, что там очень опасно, и была права – недалекая пристань, кишащая пиратами и развращенными европейскими солдатами-храмовниками. Они в душе считали себя преемниками всесильных древних римлян, но не афишировали уважением к предкам-язычникам. А «благородное рыцарство», как таковое, зародилось от гуннских бешеных кочевых воинов-наездников, после переселения народов. Им Европа за мир регулярно платила огромную дань золотом и молодежью, подобно тому, как в древних мифах жертвуют чудовищам. Хотя и слова такого – «Европа», пока еще не придумали.

Но бабушка Эрис считала, что колонизаторы это те же римляне – кровожадные и обворовывавшие люд.

Римляне когда-то были под гнётом греков. Потом всё поменялось: война и теперь греки – рабы Рима на триста долгих лет. Они построили Империю – на архитектуре и модернизированной письменности греков. Хотя, кто уж разберет – кто прав, кто виноват. Кто знает, кто раб? Кто господин? И кто кого чему научил?

Времена менялись – снова последовали войны, разорения. За ними бессменно следуют их тени – голод и нищета, болезни и нравственный упадок. Опять войны и восстания…

Византия… Долго господствовала она – превратившая Православие в орудие власти. Вот только грекам не нравилось ставить архиепископов во главе верхушек. Они научились разделять духовенство и политику. И это была общая черта критян и колонизировавших их венецианцев – единственных в своём роде, не прикрывающихся Верой, честных и прямолинейных хапуг.

Постепенно византийская система постоянно меняющихся хозяев-родственников, прогнила. И она распалась на части. Теперь уже генуэзцы разоряли народ Крита, пока аристократия Европы показывала каждый свой семейный герб на поле боя "Во имя Христа". Остров Крит – всего лишь боевой трофей трапезундского рыцаря, восхваляемого массовой истерией, поднятой пылким Папой Римским.

Бедный люд, оказавшийся по злому року судьбы между важными морскими сообщениями – землю, которую всегда воспринимали как портал между важными стратегическими объектами, оказался в плачевном состоянии. И их просто продали деловой Венеции. Очередной меняющийся хозяин – не первый и далеко не последний.

Но время шло вперед, и свободолюбивые люди рождались и старели, женились и умирали под гнетом иноземцев. Порабощенные, но не осознающие этого люди пахали на благо Венеции, которая, как кусочек бывшего Рима, любила завоевания. Греческую молодежь призывали, обучали и отправляли на войны. Остальной народ обязан был своим непосильным трудом поддерживать экономику и прокармливать многочисленные рты, сказочно богатя колониальные верхушки. Кроме того, взымались налоги отовсюду, откуда только можно было содрать. Торговля, земледелие, отлов рыбы, ремесло – все и вся платит за иллюзированное мирное существование. Теперь венецианцы, одаренные деловой жилкой, стремились не только распространить Папский Католицизм их тамплиерских и госпитальских западных братьев; ссылая православное духовенство, поклоняющееся мумифицированным мощам, в горы; но и хотели навести здесь рыночные отношения, войдя с местной знатью во взаимовыгодные отношения.

В такое неспокойное время и проживали эти бедные ребята. Что им, молодым, до страстей противостоящих церквей, построенных на немощных мощах и мифах, от которых сам Иисус был бы в негодовании? Что им до фанатиков, политиканов и до мировых войн?

Но образ благородного война во все времена чтился народом, жаждующим освободителя. Юноши просто хотели быть героями – не осознавая, на чьей стороне правда…

Глава шестнадцатая

Прошло больше месяца после окончания игр, прошедших в конце мая. И если тогда возможны были редкие дожди, и то – иногда с примесью песка, приносимого из Сахары, сегодняшний зной бил все рекорды, жаря ребят и их коней на поле тренировок. Этот горячий июль заставлял жестколистные растения острова беречь ценную воду, усыпляя их. Так же и северные ветры приносили миллиарды песчинок, забивающихся во все щели. Это было время самых жарких, ветреных дней, но ночи могли быть и прохладные. Морская вода была неимоверно теплая – бездельникам можно было плескаться сколько угодно, но у занятых людей времени всегда мало.

Ребята после долгих изнуряющих тренировок не могли себе позволить долго снимать напряжение в воде – все парни подрабатывали, помогая прокармливать родителям братишек и сестренок. Но всё же, перед закатом, еще детское озорство заставляло их убегать сверкая пятками в ближайшую райскую голубую лагуну, отливающую розовым песком. Всех, кроме капитанши, конечно. Вот в такие минуты Эрис оставалась наедине с собой, что помогало продолжать ей оттачивать и совершенствовать свои навыки.

Эрис всё еще ждала и считала дни до прибытия командира. Он не мог обмануть её. Надо же! Эта жизнь удивительна. Все это время на Земле параллельно существовал этот человек, и Эрис, не зная о нем, была спокойна. А теперь…

Обстановка дома, бывшая и так нагнетающей, стала невыносимой – то ли от постоянной замкнутости в своих переживаниях, с которыми Эрис не могла с кем-либо поделиться; то ли от радикально против настроенной бабушки, она начала замечать чертовщину в ветхом доме. Постоянные скрипы, шаги, стуки, храп и лязганье посуды и так были естественным спутником пребывания в нем. Теперь, где бы не присела Эрис, рядом кто-то стучал, будто бы кидая камушком в оконные ставни. Мало того, иногда она ощущала, как кто-то невидимый, с сильным хлестом и ощутимой отдачей бил по старой немногочисленной мебели. И Эрис, находившаяся в одиночестве, изучая рукописи деда, всегда ощущала на себе чей-то взгляд за спиной. Ее одежда, особенно доспехи и тренировочные принадлежности постоянно кто-то сбрасывал с полок – иногда прямо на ее глазах. А однажды в полнолуние из бабушкиного комода вылезла их старая кошка – горя красными глазами и стуча длинными одревесневшими когтями она прошла в мамину комнату мимо зовущей ее Эрис, с шорохом и шумом влезши в старый шкаф. Каково же было удивление девушки, когда на рассвете она открыла входную дверь, впустив голодных животных в наглухо запертый дом, не имеющим даже отверстия для вентиляции! Но Эрис не забивала голову такой ерундой, списав всё на сильную волю её бабушки, характер которой ухудшался с каждым днём.

И только на поле, с Сириусом, Эрис ощущала счастье и свободу – преданное животное привязалось к новой хозяйке, каждое утро зазывая её громким отчаянным ржанием. Эрис выучила труды Демокрита (греч. философ и ученый) о коневодстве и это ей немного помогло в детстве. Но практика – лучший учитель.

Настал новый день. Уже с утра дул горячий ветер, суша Эрис душу. Яннис отстранился от ребят – видимо, мучила совесть. Как назло, Персиус сегодня вел себя крайне вызывающе. Он недели две, как сдружился с Ахиллесом, на что Аргос, Аннас и Атрей, зная самоуверенного перса с детства, реагировали отрицательно, считая, что вдвоём они злее и сильнее. Но Эрис это не волновало, зная, что с ней чистые душами честные ребята, готовые на самопожертвования.

– Э, Эрис, что ты замоталась с утра пораньше, дай полюбоваться на твою красоту! – воскликнул Персиус, стоя рядом с ухмыляющимся Ахиллесом.

– Что ты сказал, скот? – крикнула Эрис в его адрес, опешив от такой наглости.

– Ты же слышала! – повторил он.

– Я убью тебя! – воскликнула она и кинулась на Персиуса, со всей силы толкнув в грудь. Он чуть не упал, и сначала хотел превратить всё в шутку, но Эрис было совсем не до смеха. Они, стоя в борцовских стойках, сверлили друг друга горящими глазами. Затем Эрис сумела схватить его, но сильный Персиус выкрутил ей руку. Эрис повернулась и схватила его сзади за шею мертвой хваткой, заблокировав свои локти под его подбородком. Персиус покраснел, он выгибался дугой и крутился, так и не сумев сбросить с себя гибкую и легкую девушку, которая сделала замок у него на животе своими длинными ногами. Персиус задыхался, но не сдавался. Ребята прибежали, столпившись вокруг них. Учителя еще не было.

– Давай, сестра, порви его! – исступленно кричал Никон, не смея вмешаться.

– Эрис! – декламировало подавляющее большинство.

– Персиус, давай, ты что, слабак?! – заорал Ахиллес и с ними пару других парней из запаса.

– Подлый предатель! – крикнул гневно Агафон, но Ахиллес не ответил ему, струсив.

Персиус жестко бросил себя на спину, упав на Эрис. Но она не сдалась, перекинув ноги на его шею. Эрис было больно – от резкого броска, казалось, ее почки оторвались, а нутро зажгло. Теперь изгибистая, как змея, девушка сжала его удушающим приемом, и он, не в силах ничего сделать, отчаянно дёргал ногами, разрывая сухую землю. Схватив ее за ткань, обмотанную вокруг лица, он содрал лён с головы, вырвав клок волос из тугого конского хвоста. Эрис сжимала всё сильнее и сильнее. Клубы пыли поднялись вокруг них, забивая рты и носы зевакам, слепя глаза.

– Разойдись! – властно приказал чей-то грубый голос. Толпа отступила. Эрис не отпускала Персиуса, рыча:

– Проси прощения!!! – но он упрямо молчал, предпочитая терпеть боль, безрезультатно хватая губами воздух, как выброшенная на берег рыба.

– Эрис! – крикнул голос и она увидела в ослепляющем свете солнечных лучей лицо Тарроса, склонившегося над ней. Она моментально отпустила Персиуса, и тот, кашляя и громко делая свистящие вдохи, встал на четвереньки, истекая потом и слюной. Эрис резко встала, молча борясь с гневом и болью, и принялась отряхивать себя от рыжей пыли.

– Здравствуй! – смеясь, воскликнул он. – Я вижу, тебе и здесь весело! – продолжил Таррос.

– Да, пыталась развеселить себя и других, ожидая Вас. – в боевом исступлении, придавшем смелости, выпалила Эрис.

– Я очень рад видеть тебя. – его пристальный взгляд был наполнен чистой радостью. Эрис стало стыдно перед юниорами за это, и она отвернулась к парням. – И вас, Каннареджо – чемпионы Кандии! – воскликнул он, посмотрев на юношей. Ребята облепили Тарроса, одетого в свой ослепительный парадный наряд с бело-голубой орденской мантией, здороваясь с ним. Эрис незаметно ускользнула. Персиус с ненавистью смотрел на внушающего уважение взрослого Тарроса. Ахиллес обнял его, уводя и шепча что-то на ухо.

– Командир Таррос! – сказал пришедший Яннис, на лице которого смешались смущение и страх, будто бы перед ним стоял ревизор Дожа.

– Здравствуйте, учитель Яннис! – приветствовал Таррос, поменявшись в выражении.

– Мы ждали Вас! Пройдемте в столовую? – предложил старый лгун, и ребята переглянулись. Всем стало интересно, какая же она, эта столовая? Они знали, что в других частях солдатам дают бесплатное питание, но здесь это было непозволительной роскошью. Юниоры, сколько себя помнили, обедали тем, что приносили из дома сами. В жару аппетита почти не было – хотелось много пить, и они довольствовались вяленой рыбой или сушеным йогуртом с солью.