Питомцы апокалипсиса

Ананси обернулся ко мне, тонкие черные векторы полезли из голубого лица. Что, желтоглазый, не нравится, когда рабы умничают?

– За тем лесом, – указал ананси на далекий массив. – Проходят маршруты дозорных отрядов Гарнизона. Я сам не раз ездил по ним. Путь через рощу тяждеревьев безопасней. Поумнел, умник?

Я все еще цеплялся за ананси, хоть его бозпушка и смотрела мне на ногу.

– Просвети-ка еще насчет себя. С чего вдруг возжаждал приключений на свою тощую бунду?

Дарсис вскинул голову.

– На свою тощую что?

– Я тебя убью! – прошипела Мана. Я невозмутимо дернул куртку Дарсиса: Ну?

– Я иду узнать, не обманывали ли меня архонты, – ответил мрачно Дарсис. – Узнать, вернулась бы Мануэла через год на Землю.

Мана хлестанула меня по руке, и я отпустил ее бывшего хозяина. А Дарсис все говорил:

– Узнать, как архонты хотели наградить меня за службу.

Я глянул на ближайшую груду тяждеревьев.

– Пушками нельзя раздвинуть?

– Нет, лимит портативного гравиружья – полтонны, – сказал Дарсис. – Каждое тяждерево весит десятки тонн.

– А бозпушка?

– Распыляет только органику. Кора тяждеревьев – это слой тяжелых омертвелых клеток.

Я вздохнул: Всегда все сами.

И мы шагнули в рощу.

После тысяч разных стволов, тонких, как талия балерины, и широких, как горы, ритм моего дыхания сбился. Мои ладони опухли как баклажаны. Мои ступни легко летели выше головы. Колени болтались как на шарнирах. Сердце рвалось из грудной клетки наружу.

Ты раздвигаешь заросли между деревьями, используешь сучья и ветви как ступени, перекатываешься через свалку шершавых стволов и тычешься носом в каменную кору новой преграды. Снова и снова.

Двухтысячная по счету баррикада – и глаза твои уже не различают красок. Небо, стволы, земля вокруг – разных оттенков серого. У всего спектра эмоций сейчас только один серый цвет. Стыдись, кайфуй, страдай, бойся – без разницы. Победит в премьер-лиге любимая хоккейная команда или нет – все одно. Все серое.

Трехтысячный барьер – и ты уже не контролируешь процесс мышления. Беспризорные мысли вытворяют что им вздумается.

Твоя мать давно умерла в больнице. Но ничего, теперь цвет боли – серый.

Твой отец, рэмбо с голливудской улыбкой и квадратным подбородком, давно погиб, сражаясь за Родину, заваленный сотнями тел мертвых врагов. А сейчас, наверное, сидит в кабаке и пьет пиво. Или ведет на футбол нового сына.

Серый – цвет зависти.

Взобравшись на очередную живую плотину, ты чувствуешь себя покорителем Эвереста. Человеком-пауком на факеле Статуи Свободы.

Но только сползи вниз, ощути прохладную тень новой громадной стены, нового Эвереста – и ты червяк. Жвачка на ботинке. Такова теория антиэволюции. Таково серое разочарование.

Пятитысячная стена – и потные волосы ползущей выше Маны липнут к ее шее и спине, как жидкие водоросли. Соленые капли стекают с взмыленных черных кудряшек и падают прямо тебе на лицо.

Но ты не злишься. И не грустишь. Осталось только серое «пофигу».

На шеститысячном стволе ты застываешь и ищешь ЕЕ. Ты не помнишь кого, но ты ищешь. Но нельзя прийти к тому, от чего бежишь. И ты снова антиэволюционируешь.

Подъем. Спуск. Подъем. Спуск. Груды стволов расступаются. Все трое вы падаете в траву и тяжело дышите.

Наконец одна из вас поднимает голову, оглядывается и говорит:

– Снова лес.

Второй из вас отвечает:

– Вихревой лес.

Третий из вас – это ты, – глядит на темнеющее небо с булавками-огоньками и говорит:

– Лес звезд.

Глава 16

В ушах звенело. Через две трубки в носу воздух поступал тонкими струйками. Крошечными порциями жизни.

Я столько испытала. Горела в термокамерах. Задыхалась в барокамерах. Сходила с ума в глухих, отсеченных от мира света и звуков сурдокамерах. Осталось последнее испытание.

Усталость, боль, горечь рассыпались на цвета. Цвета – на слова. Слова – на крупицы усталости, боли, горечи…

Глупый, равнодушный человек, ты оставил меня только с одной коробкой рыбьего корма. Где его брать?

Ладони стиснули две одинаковые гладкие ручки. Штурвал?

Больше Юлирель ничего не может сделать для тебя. Только снова терпеть.

Зверские тиски сжали тело. Мышцы, кости, череп, каждую клетку, каждый атом, каждую мысль.

Ты, урод такой. Ты только попробуй не убраться на свою Землю.

Ночь утонула в перегрузках, в трясках. В кошмарах.

Проснулись мы от холода и сырости под корявыми лохматыми пушинниками. За лесом уже светало. Меж стволов блестела черная жижа трясины. Над утренней дымкой исчезали бледные тени звезд. Где-то там сияла умирающая Т Игрил Вериате. Где-то там металась Юля?

Я смотрел в небо и шептал: неужели я по правде Юлю… нет! Все – дурацкая «сыворотка». Ладонь Маны шлепнула меня по затылку.

– Хватит бормотать как старик.

Чтобы не терять времени, костер не разводили. Жевали стылое консервное мясо, параллельно слушая Дарсиса.

– Вихревой лес – самое непредсказуемое место на материке. И одно из самых опасных.

– Из-за болот? – спросил я.

Дарсис бросил пустую консервную банку в трясину между деревьями. Круглая жестянка со звоном покатилась по черной жиже, словно по каменному плату.

Я хмыкнул: опять эта ваша гравитация.

– Именно, умник: опасность создает гравитация, не болота. Лес усеян гравитационными вихрями. Мы пойдем сквозь временные петли.

– А нельзя просто сесть на электричку до Седых равнин?

Дарсис проигнорировал мое идеальное в своей простоте предложение:

– Степь ллотов с двух сторон зажата между горными грядами. Вихревой лес полумесяцем огибает ее от отрогов к отрогам. Он – естественная защита унголов и причина, почему враги ананси еще дышат.

Я только губы скривил. Не доходило до меня, как камни-летуны и тяжеловесные деревья годятся на роль супербарьера.

– Гравитационная аномалия на Люмене – не просто парящие скалы и десятитонные деревья, – желтоглазый всезнайка словно читал мысли. – Гравиполя Света искривляют всю пространственно-временную ткань на планете. Тяжелые вещества превращаются в невесомые, текучие – в твердые, – Дарсис кивнул на трясину. – В Вихревом лесе то же самое происходит и со временем.

– Да мы что, в прошлое отправимся? – взбрыкнулся я.

Дарсис поднялся и отряхнул штаны от сора и листьев.

– Наоборот – прошлое придет к нам.

Ботинки глухо стучали по каменной трясине. Жрали кровь комары, летели следом черным шлейфом, мы с Маной активно почесывались, только Дарсис не обращал внимания, кося на плотные заросли прищуренными медовыми глазами. Шли мы осторожно, чуть ли не от дерева к дереву.

В правом ухе чесалось от неудобной затычки – презент Дарсиса. У Маны сквозь смольные кудри белел такой же наушник. Стоило коснуться мочки уха, и женский сексуальный голос переводил только что услышанные слова из языка любого народа Люмена. Гугл-переводчик отдыхает.

Где-то заверещал пискун – осторожная птица вроде сороки. Не оборачиваясь, Дарсис коротко махнул, и я с Маной полезли за нашим великим командиром в заросли. Тихо-тихо прокрались к просвету и залегли в кустах напротив еще одного природного тракта из черной трясины.

Вдалеке на склоне реяли зеленые плащи. Пятеро высоких унголов быстро поднимались по твердому болоту. Белые аксамитовые повязки сверкали поверх темных походных костюмов в фэшн-стиле Дарсиса.

Унголов возглавляла женщина, толстая коса из желтых обгорелых волос стучала по широкой спине.

– Уходим, – Дарсис отступил в кусты.

– Что? Мы же ищем унголов, – сказал я.

– Эти три года уже не унголы, – Дарсис вытянул очередную красную ленту из-под рукава куртки и обмотал свободное от аксамитовых обмоток бедро.

– Кто же?

– Тени прошлого, – ананси двинулся назад. – Мертвые.

Я смотрел на далекие спины.

– А бегут очень даже живенько.

– Потому что мы попали в петлю времени. Время повернуло вспять или настоящее удвоилось – считай, как хочешь.

– Так они давно умерли?

Но Дарсис уже скрылся за листвой. Я посмотрел на Ману.

– И что ты нашла в таком мрачном типе?

Бразильянка напряглась и оскалилась, как пиранья перед тем, как откусить тебе палец.

– По крайней мере, он не боится меня касаться.

– Щас вырвет, – я отвернулся и побрел на хруст веток под ботинками Дарсиса.

Трясинный тракт завел нас в густые ряды чероки – гигантских деревьев с гладкими стволами и широкими непроницаемыми кронами у самых вершин – и внезапно исчез в темном лесном лабиринте. Под ногами оказался только рыхлый дерн, усыпанный листьями. На мое озадаченное «как так?» Дарсис только пробурчал: Петля.

– Мы заблудились, – скоро признал ананси, глядя вверх. Плотная листва накрывала непроницаемым пологом лабиринт из длиннющих стволов.

– Компас? – спросила Мана.

– Внутри гравивихрей глушатся любые приборы навигации, – Дарсис достал из рюкзака кучу мелких устройств с дисплеями. – Часам тоже нельзя верить.

– Ничего, живот Маны скажет, когда настанет пора обедать, – сказал я и отшатнулся – Мана достала гравипушку и прицелилась в мой лоб.

– Раз такой языкастый, покричишь нам сверху, куда двигаться.

Я зажмурился и приготовился выстрелить ракетой в темно-зеленый свод.

– Не достанет, – сказал Дарсис. – До ближайших ветвей полсотни метров. Гравиружье выше десяти не поднимет.

Мана разочарованно убрала гравипушку в карман куртки. Мы двинулись прямо, чтобы хоть куда-то двигаться. Хоть чем-то отвлечься от возможного страшного исхода.

Шагали мы, шагали в тихой полутьме, и вдруг наткнулись на самих себя. Второго Дарсиса, вторую Ману, второго меня.

– Санта Мария! – вскричала Мана, протирая ладонями глаза.

– А я думал, что один у мамы такой, – ошарашенно изучал я на лице своего дубликата лиловые фингалы – следы кулаков Юли.

Петля – снова буркнул Дарсис и хотел пройти мимо двойников.

– В ту сторону нет смысла идти, – сказал парень с моими фингалами. – Мы шли туда полдня точно, плюнули и развернулись. Вам и нам следует объединиться и разведать другие стороны.

– М-м-м-м…возможно, – задумался я. – Но с чего вы решили, что бродите дольше нас? Ни у вас, ни у нас часы не работают. Вы легко можете быть нами из прошлого, а не из будущего.

Вторые я и Мана показали красные аксамитовые повязки Дарсиса на предплечьях.

– Мы надели повязки, – сказала дубликат Маны, – чтобы отличать нас прошлых от будущих. Так что вы – сопливее, поэтому не выпендривайтесь!

– Что за идиота, дурацкая идея! – взбеленись наша Мана, источая черные векторы злости. – Как повязки доказывают, что вы шли дольше нас?

Две бразильянки закричали друг на друга по-португальски. Хоть бы не подрались!

– Не хотите верить повязкам и черт с вами! – Мой дубликат махнул рукой. – Закройте рты и послушайте огнеупорный аргумент того, что мы старше. Все эти часы мы бродили по лесу голодными, живот Маны рычит громче прайда сердитых львов… Ай-ай-ай!

Мана с повязкой заломила моему двойнику руку за спину. Бедный другой «я» обмяк и упал на колени.

– Ну прости, прости! – верещал двойник, дергаясь в крепкой хватке валькирии. Дарсисы – наш и второй, без двух повязок – молча изрыгали сине-алые фонтаны ревности.

– Э-э-э…давайте лучше каждый своей дорогой, – предложил я. Наша троица поспешила вперед.

Спустя сотни шагов высокие чароки по-прежнему окружали нас бесконечными, как телевизионная реклама, колоннадами, не желая расступиться и показать хоть кусочек неба.

– Похоже, здесь длинная лесная полоса, – сказал я. – Поворачиваем назад. Если встретим еще двойников, и правда, лучше вместе прочесывать лес.

– Как мы разберемся, кто прошел дольше, кого слушать? – спросила Мана.

Мой взгляд забегал по стволам и недостижимым высоким ветвям в поисках решения. Дарсис отошел в сторону и вытягивал из рукава очередную аксамитовую «гусеницу». Яркое гладкое волокно переливалось в редком свете.

Я улыбнулся.

– Легко – отныне следуем местной моде на кричащие цвета и плохой вкус.

Когда я с Маной обмотали правые руки пестрыми продуктами секреции Дарсиса, бразильянка почти нежно погладила повязку и улыбнулась:

– Хорошая идея.

В эту минуту у нее в животе проснулась нехилая львица. Я изо всех сдержал улыбку. Моя бедная бунда не выдержит встречи с еще одной корягой.

На обратном пути мы встретили новых двойников. Эти явно вынырнули из прошлого: на руках вторых меня и Маны еще не краснели повязки.

– Санта Мария! – вскричала Мана без повязки.

– А я думал, что один у мамы такой, – сказал Стас без повязки, уставившись на меня как на зеленого человечка или белого морлока.

Сдержался, все же я старший, объяснил, что прямо идти нет смысла, и предложил двойникам сообща разведать лес.

– М-м-м-м…возможно, – засомневался Стас без повязки. – Но с чего вы решили, что бродите дольше нас? Ни у вас, ни у нас часы не работают. Вы легко можете быть нами из прошлого, а не из будущего.

Мы с Майной одновременно вытянули руки с повязками. Мана детально, со слоновьим терпеньем все объяснила, но ее двойник вдруг взбесилась:

– Что за идиота, дурацкая идея…

Метать громы и молнии наша Мана тоже не стеснялась. Землю по колено залило черным ливнем злости. Губка в моей голове зашевелилась, опасно зачавкала в предвкушении. Я заставил шеренги черных векторов маршировать подальше в лесок. В это время две валькирии учили нас, как изъясняться с бразильскими сапожниками, если вдруг занесет в Сальвадор.

– Аос пейксис нао си енсина а надар…Яйцо курицу не учит…

– Вай пру инферно…! Вот и иди сохни в ад! Восе ам ковераде! Мокрая курица!

– Не хотите верить повязкам и черт с вами! – прервал я лингвистический ликбез и без задней мысли привел замечательный довод про прайд ручных львов Маны. Не оценила та, от кого не ожидал – наша Мана с повязкой. Еще и набросилась на своего сзади, предательница. Моя правая рука заныла в ее чугунном захвате. Терпел мужественно, пощады не просил. Вот еще!

Когда Мана остыла, двойники пропали. Скорее всего, укатились обратно в прошлое.

А мы поплелись дальше, держа взглядом как ориентир больной чарок со сгнившим стволом. Листва по-вечернему шумела над головами, когда снова наткнулись на двойников – целую группу. Десяток Ман и Дарсисов. Десяток неповторимых меня.

Волосы у нескольких Ман были растрепанными, в лепестках спиреи и в листьях, словно дрались.

– Привет, – сказал я. – Мы с повязками, а вы?

Двойники молчали и как назло либо стояли левым боком, либо закрывали друг друга.

– Чего просто стоять? – я пошаркал ботинком по опавшей листве. – Прочешем лес вместе?

– Помолчи, зеленый, – сказал мой двойник в середке группы и поднял руку. Ниже запястья вплотную друг к другу рдели пять повязок. – Мы сейчас решаем и твою проблему.

– Здесь несет стариками, – сказала наша Мана с одной повязкой. – Вообще, Стас, уже вечер, пора надеть еще по повязке.

– Эй! – Мана с двумя красными полосами на темном рукаве выступила из толпы бразильянок. – Две уже заняты.

– Так-то у нас жесткая иерархия, – сказала Мана с тремя повязками. – Кто дольше в лесу –тот главнее. Нельзя ни с того ни с сего обматываться аксамитом.

– Танто фаш, а пофиг, – сказала наша Мана. – Я заслужила, я давно таскаюсь – вон живот урчит как прайд ручных львов.

– Девочки… – сказал я.

– У меня дольше урчит. И громче! – рявкнула Мана с двумя повязками. – Разве может быть несколько нас с одинаковым количеством повязок? Если ты обмотаешься второй, что будет со мной? Исчезну? Фиг!

– Да почему кто-то исчезнет? – сказал я, сам уже не рад своей идее. – Это всего лишь повязки…

– А у тебя почему живот не урчит? – одна из бразильянок поодаль, в тени громадного чарока сощурила взгляд на Мане с пятью повязками.

– Потому что я второй день брожу среди треклятых деревьев, – ответила пятиповязочная Мана. – И уже три раза поела.

– Вот почему мы все еще здесь, – забурчал голос валькирии, скрытой за черными кудрявыми головами. – Потому что кто-то пикники устраивал вместо того, чтобы выбираться.

– Дарсис, дай две повязки, – наша одноповязочная Мана повернулась к ананси. – Пока тратила время, болтая с этими, заслужила места повыше в их идиота иерархии.

Треснуло дерево: Мана с тремя повязками сломала ствол ольхового куста. Голыми руками.

– Только через мой труп! – взревела трехповязочная бразильянка.

– Нет, сначала пусть уделает меня, – размяла кулаки двухповязочная.

Одноповязочная ухмыльнулась. Ком муйту гошту, с удовольствием, сказала она. Берите номерки и вставайте в очередь.

– Драться с собой? – успел я сказать. – Рехнулась? Все они – ты. Только раньше или позже максимум на день. А кто-то – всего на пару минут.

Одноповязочная только отмахнулась. Толпа Ман забурлила. Вереница валькирий потекла на открытую поляну перед стеной полуодревесневшей спиреи. Кипящее облако мелких, колючих черных градин – сердце гнев-ливня – окутывало сверкавшие амазонские глаза и лохматые кудри.

Я растерялся и повернулся к Дарсису. Великий командир, ваши идеи?

Но Дарсисов также интересовали только сами Дарсисы. Пришельцы недвижно застыли по двое, вонзив острый взгляд в светло-медовые глаза пары.

– Че это они? – прошептал я.

– Только двойников увидели, сразу встали столбняком, – сказал пятиповязочный я. – Словно поединки самураев: кто первый дернется, тому кранты.

– Бр-р-р… Ладно, Маны и Дарсисы, – повернулся я к толпе своих двойников. – Но мы-то все с котелками. Нужно решать общую проблему.

Никто из моих клонов на меня даже не посмотрел. Из-за того, что повязка одна? Краем глаза заметил, что двойников все прибавляется из лесу, и покрался к дальнему Дарсису – уже неважно, своему или чужому, лишь бы на отшибе ото всех.

– Повязки дай, а? – спокойным тоном, в сторону, будто и не ананси, сказал я. Дарсис не шелохнулся, как и его пара по гляделкам. Что за больное самолюбование? Я рискнул и развязал на локте ананси повязку. Будто с холодного манекена снимал. Затем еще одну, затем еще и еще.… Засунул десяток красных тряпок в карманы, одну натянул на руку впритык к надетой, и насвистывая вернулся к толпе себя.

Двойники собирались в небольшие группы и переговаривались. Я также прибился к одной. Слышал, как в другой группе рядом двойник кричал:

– Ах вы мерзавцы, скоты! – надрывался бедняга. – Надуть самого себя, какая подлость!

Временами я отбегал за лохматый кустарник, чтобы завести новый знак различия из аксамита и подрасти в местной иерархической лестнице.

А потом увидел, что за тот же кустарник временами отбегают все из моей группы. И на рукаве каждого после прогулки пестрит новая повязка.

Я заорал:

– Ах вы мерзавцы, скоты! Надуть самого себя, какая подлость!

Все немного пристыдились, даже я сам, решили наконец забить на повязки, и искать как освободиться из древесного плена. Всей группой из шестерых меня побрели проведать стойбище Ман.

У зарослей спиреи вытоптали настоящую первобытную арену. Черные кудрявые головы зрителей заслоняли двух дерущихся Ман. Посреди ринга на ветвях кустарника избивались ветром снятые куртки и красные ленты – награда поединка. Хлопали кулаки об выставленные блоки. Бойцы-Маны словно вытанцовывали быстрые отточенные па. Сверкали белые майки и белесые шрамы на бронзе рук.

Мимо нас промчался мой двойник из чужой группы, прижимая к груди гравипушку и черный шерстяной или волосяной клок. Следом вылетела одна из бойцов-Ман. Ладонь сжимала кудри над ухом. Блеск молний в глазах обещал убийственную бурю бегуну. А с этими что?

Я подошел к группе зрительниц.

– Одолжите гравипушки, – сказал я. – На пять минут.

– Тут нет времени, – хмыкнула ближайшая бразильянка. – Зачем тебе?

– Хочу достать шишки чарок, – соврал я. – Слышал, вкуснота.

Пообещав поделиться добычей, получил пять гравипушек. Из леса вышла одноповязочная тройка из Маны, Дарсиса и меня.

– Привет, – прицепился одноповязочный олух с моим лицом. – Мы с повязками, а вы?

Я промолчал: вдруг сам отстанет. Но нет:

– Чего просто стоять? Прочешем лес вместе?

– Помолчи, зеленый, – поставил я на место приставучего «духа». – Мы сейчас решаем и твою проблему.

Новоприбывшая и многоповязочные Маны заругались. Под шум свары моя «группа меня» утекла в тихое место.

– Дистанция для марш-броска – пятьдесят метров, – командовал один из двойников. – Лимит гравипушки – десять. У нас пять стволов. Сообразили? Ну, полетели.

Мы встали в ряд, повернулись вправо. Каждый, кроме последнего, навел гравипушку на впередистоящего. Одновременно щелкнули пружины пяти спусковых крючков. Я вместе с тремя двойниками впереди взмыл к зеленому пологу. Навел ствол на все еще далекие ветви. Следуя за квадратным дулом, двойники передо мной понеслись дальше вверх. Двое тоже дернули над головой руки с гравипушками. И последний пронзил плечами и головой ширму из листвы. Скрылся в зеленом шелестящем шаре. Только ноги торчали, как у засунутой в печку ведьмы из сказки Гензель и Гретель.

Когда последний крикнул, все мы медленно опустили гравипушки. В подошвы моих ботинок уперся твердый дерн.

Ну? – вся группа бросилась к последнему. Тот вдруг сорвался с места в центр арены. Бойцы-Маны все еще выделывали смертоносный танец. Мой двойник дернул клок волос у ближайшей Маны и понесся спасать свою бунду от ошалелой валькирии.

Мы одновременно пожали плечами. Пока нашли другого двойника взамен спятившего, ветвяной свод почти потемнел. День сменялся ночью, но по неведомому графику. Мы повторили операцию.

Следующий последний двойник тоже сбрендил. И позаследующий. И позапозапозаследкющий…

Наконец последним вспарил я. Тяжелые ветви ударили по лицу и рукам. Красные лучи заката обожгли глаза. Верхушки чарок в серебряных нитях паутины закачались под ногами как огромные холмы.

Я огляделся. Бесконечные небоскребы-деревья бежали от самого высокого древа во все концы света. Кроме направо.

– Направо, – закрепил я, и крикнул вниз: – Спускайте.

На земле пришла мысль: нельзя такой оравой Дарсисов, Ман и меня выходить из Вихревого леса. Целой ордой клонов привалим к унголам? А затем вернемся к Лене? Сестренка, угости-ка братца двумя сотнями чашек чая!

Не говоря ни слова двойникам, я бросился на арену. Маны снова устроили поединок за ленты. Застать сзади врасплох одну из них вышло легко. Вырвать торчащую мокрую кудряшку тоже. А вот убежать не совсем.

Преследуемый объятой черным злобным пламенем валькирией, я сделал крюк к Дарсисам-истуканам. Недолго думая, пнул по бунде первого попавшегося ананси. И погнал усталые побитые ноги дальше направо от памятного чарока. А сзади опасно близко били по ушам крики на португальском и языке ананси.

Колени все медленней сгибались и разгибались. Мочевой пузырь кололо сотней игл. Глаза покрыла пленка режущего солью пота. Я рвался из последних резервов истасканного организма. Не соображая, туда ли бегу. Только бы спастись от безжалостной погони. Только бы выжить.

Низкие сучья хлестали по лицу. Зеленый полог над головой исчез. Выглянувшее солнце ударило в глаза.

– Стас, Стас! Остановись!

Только не останавливаться.

– Умник, тормози!

Только бы не попасть под выстрел смертельной бозпушки. Скрыться от бронебойного смуглого кулака.

Ногу зацепил торчавший корень. Земля хлопнула по лицу, рот забился травой и листьями. Беспощадные глаза Маны оказались рядом. Взглянув в темно-карие зрачки, я увидел свой конец.

Бронзовый кулак навис. Внезапно расслабился и раскрылся.

– Ты нас вывел.

Жесткая ладонь погладила меня по лбу.

– Наш супергерой.

Нахлынула тьма, и позволила отдохнуть от нашей бешеной сказки.

Глава 17

Мы встретили его после привала и сна. Едва взглянув на него, я все понял. Эта скривленная над ослепительно-белыми зубами верхняя губа. Будто сейчас на тебя смачно плюнет. Эта гордая осанка, как у лермонтовской грузинки с кувшином над головой. Эти тонкие черные брови. Этот подбородок, острый, как лезвие сюрикена. Эта прямая черная челка над бледно-голубым лбом. Эти бесящие медово-желтые глаза – сейчас под ними вспухли от усталости темно-синие мешки.

Нет, не сейчас – два с половиной или три года назад.

Мы не выбрались из Вихревого леса. Из вороха петель времени.

Я понял это, когда из-за высокого бурелома навстречу вылетел новый двойник Дарсиса. Худой, узкоплечий, почти на полторы головы ниже нашего «великого командира», парень сразу выставил вперед треугольное дуло бозпушки. Точно нам во лбы.

– Ни с места…

– Миленький какой! – бесстрашная Мана кинулась лицом прямиком на дуло, на голубой палец на спуске и схватила недоросля-Дарсиса. Он попытался вырваться. Мана перехватила голубые запястья. Поцеловала в черную макушку. – Какой раньше ты был хорошенький, Дарсис! Я и забыла!