О чём шепчет лес

Бетти возвращалась походкой лёгкой, почти отрываясь от земли, не чувствуя ступнями привычной грубости дороги, ведшей к их дому. И лишь увидев его, человека, против её воли названного мужем, Бетти с головой нырнула в пучину тревожных мыслей и живот, рвавшийся от взрастающего бремени, как самый тяжёлый камень утягивал её глубже на дно. При должных средствах она смогла бы избавиться от него. Обратиться к каким-нибудь специальным снадобьям, о которых столько слышала, но до сих пор не придавала значения их существованию, и освободить себя от долга быть матерью ещё одного заложника сегодняшнего общества. Бетти пошла бы прямо сейчас, среди ночи, не взирая на протесты мужа и непонимание детей, да только если бы она знала, кто такое продаёт. Можно было бы спросить у Анны: она женщина знающая, да только эта горюющая вдова так увлеклась своим добровольным пленом, что не осознаёт своего счастья избавления от старого бесполезного мужа. Нет, от такой можно получить не знания, а только осуждение, такие женщины с боем станут отстаивать своё право быть заложниками семейной жизни.

Джордж встретил её у порога, и Бетти, лишь на миг столкнувшись с тяжёлым взглядом холодных глаз, ощутила весь ужас разоблачения. Но Джордж лишь забрал из её рук полную кукурузой корзину и прошёл в дом, оставшись, как и прежде, молчаливым и безразличным. Бетти вздохнула с облегчением и вместе с тем разозлилась. Так очередной её день закончился в постели с ненавистным мужчиной, а прекрасные земли остались всё так же далеко, как и прежде. Все последние годы жестокая судьба, подобно кнуту, секла тело Бетти, избавляя от мыслей о неповиновении. Но Алонсо рассёк искры былого желания жить полной жизнью, и теперь она желала, чтобы пламя новообретённой страсти вырвалось наружу и пожаром поглотило и лицемерный город, и гнетущий, давящий на сознание лес. Её твёрдое намерение не могло ограничиться лишь избавлением себя от ребёнка в чреве, она намеревалась добиться большего – полной свободы от жизни в «приличном обществе». Через разговоры и сплетни с незнакомыми женщинами она-таки выведала, где найти старуху, продающую нужное средство, и потратив столько денег, что Джордж однажды непременно заметил бы, Бетти спрятала флакон на полку со съедобными травами, использующимися в готовке. Она вознамерилась выждать непогоды, чтобы Джорджу труднее было доставить её в город вовремя, а запропастившийся доктор, дай бог, так и не объявится к тому моменту. Тогда-то она и выпьет дарующий спасение эликсир, а после, когда недомогание пройдёт и ненастье сменится жарким зноем, она вновь отыщет щедрого торговца Алонсо прячущимся в своей коморке и, испив с ним вина, отправится в лучшее место – в тот другой мир, о котором так сладко было слушать.

Тем временем Питер так приноровился вырезать деревянные поделки, что теперь мог бы с лёгкостью обменять их на что-нибудь у сверстников. Но на всю ближайшую округу, вплоть до самого города, из соседей у них были только вдова Анна с её сыновьями, ни один из которых фигурками не заинтересовался. Но когда готовых поделок стало так много, что их стало некуда ставить, он всё-таки уговорил маму сводить его в город. Даже Джордж, искренне восхитившийся успехами и трудолюбием сына, счёл эту идею хорошей и призвал жену сводить мальчика на рынок, как только выдастся хороший день и все прочие хлопоты будут улажены. Бетти не противилась, но, погружённая в свой план освобождения от семейных забот, почти сразу же забыла об этом. И всё же Питер ждал с тем стойким смирением, которое мог унаследовать только от отца.

В то время он заново обнаружил удовольствие в играх с Айданом, и даже не разозлился, когда пёс погрыз несколько фигурок. Вместо этого он стал чаще гулять по лесу и швырять ему палочки. И день ото дня, забираясь всё глубже, Питер вдруг стал замечать, что в какую бы даль от дома не ушёл, всегда с лёгкостью находит обратный путь. Отчего-то маленькому мальчику было очень легко запоминать приметные места и ориентироваться в лесу. Ходя средь деревьев, он постоянно вспоминал, каким странным и жутким, говорящим на непонятном языке, казался лес в ночи, освещаемый лишь слабым сиянием луны.

Однажды он даже отважился позвать гулять в лес Кристофера и Алана, старших сыновей соседской вдовы Анны, потому как знал, что ориентируется в лесу всяко лучше них. А те, с давних пор грезившие принести домой тушку кролика, снова прихватили с собой ружьё покойного отца и рассудили, что Айдан вполне сгодится на роль небольшой охотничьей собаки. В первый день они отходили по лесу добрых три часа, но ни кролика, ни оленя, ни даже белку не встретили. Когда их постигла та же участь и на второй день, Кристофер вдруг заключил, что звери чувствуют запах собаки и потому прячутся, а Алан заметил, что запах его брата куда как сильнее. И лишь на третий день им вдруг встретился небольшой, если не сказать, что совсем крошечный, кролик. Тогда-то Айдан, повинуясь своей собачьей натуре, залаял так громко, как только умел, и припустил вслед за добычей, но погнал её не к молодым охотникам, а только глубже в лес. Видя, что желаемая и всё ещё живая тушка вот-вот скроется из виду, Кристофер прицелился и выстрелил. Звук раскатом пронёсся по лесу, у Питера зазвенело в ушах и он, потеряв равновесие, упал на грубые, торчащие из земли корни. Вслед за шумом выстрела взвизгнул и побежал в противоположном направлении Айдан, да так быстро, что едва его было видно.

– Лучше б твой храбрый пёс так за зайцем бежал! – сказал Кристофер с издёвкой. – Глядишь и стрелять бы не пришлось.

– А сам-то только дерево и подстрелил, – оскалился Алан и отобрал у брата ружьё. – Пошли дальше, ещё найдём!

Тогда-то Питеру стало страшно – а что если Кристофер случайно попал в Айдана? А что если он потерялся в лесу? Он замер на месте и, с минуту помолчав, громко запротестовал:

– Мы пойдём искать Айдана!

– Ещё чего! – возмутился Кристофер. – Он небось уже домой прибежал да в углу жмётся.

– Тогда я пойду домой, а если его там нет, то обратно в лес.

– Иди, раз так хочешь, – нахмурился Алан. – Нам-то что?

– А то, что без меня из леса не выйдете, как ни старайтесь.

Оба брата нахмурились, но согласились.

– Значит, с нами останешься, – сказал Алан. – Ничего с твоим щенком не случится, подождёт.

– Точно-точно, – кивнул Кристофер и угрожающе показал сжатый кулак, явственно намекая, что ждёт Питера в случае отказа. – А если и подохнет где, то так ему, трусливой шавке, и надо. Всё равно пёс никудышный.

От этих слов у Питера подступил ком к горлу, а глаза вот-вот бы и увлажнились от слёз. Но он удержался от плача и, склонив голову, молча пошёл следом. Когда он вернулся домой, солнце уже заходило за горизонт. Во дворе его встретил отец – взмыленный и усталый, с перепачканными землёй руками и неизменно суровым видом. Он только спросил у Питера, где тот пропадал, и он ответил, что играл в лесу. Джорджа такой ответ удовлетворил, и он молча кивнул в сторону дома, как бы отпуская сына. Айдана Питер и правда нашёл в углу своей комнаты, сжавшегося и трясущегося от хвоста до кончика носа.

– Тихо, всё хорошо. Ай!

Айдан цапнул его и, снова взвизгнув, убежал. Питер потёр место укуса, размазав кровь пальцами, и вышел в коридор. Оттуда, пробираясь средь расползающихся теней, он прошёл на кухню и стал шарить по полке в поисках лампы, чтобы в её свете осмотреть рану. «Вот она!», – подумал Питер и неловким движением смахнул несколько баночек с приправами. Они с грохотом посыпались вниз, но мальчик не переживал, зная, что дерево не повредится от такого падения, и тогда среди грохота тонко и резко звякнуло стекло. Сначала он застыл в ступоре, боясь даже представить, что там могло что-то разбиться, затем аккуратно осветил пол, собрал все резные деревянные баночки с приправами и уже после обнаружил небольшую лужицу с мелкими осколками стекла. Боясь гнева родителей, он собрал их в ладонь, не раз порезавшись, незаметно ускользнул из дома и закопал за домом. Наутро он видел, что Айдан, видать от обиды, предательски копает прямо в том месте. Питер отогнал его и заново присыпал ямку землёй, а пёс злобно оскалился и тихонько зарычал. Питер не знал, что вскоре мать и сама забудет о флаконе и он ей уже никогда не понадобится.

Джордж в ту пору заново чинил изгородь, покосившуюся от сильного ветра, прошедшего прошлым утром мимо их дома, и в этот раз намеревался сделать её крепче и устойчивее. Он, обычно слишком занятой, чтобы замечать чужие беды, как-то случайно, но без естественного удивления, заметил разлад сына с щенком. С щенком ли? Прошло уже столько месяцев…

И тут с неба полило, да так обильно, что почва под ногами мгновенно принялась расползаться. Питер припустил к дому, и Айдан, противно скуля, побежал следом. Эта непогода продлилась несколько дней и нарушила привычный семье Ламберт распорядок: так Бетти не пошла на рынок, Анна отложила игры с ровесниками, а Питер вынужден был стругать свои поделки дома и то лишь до тех пор, пока мать не стала возмущаться из-за кучки обрезков, аккуратно уложенных в углу комнаты под клятвенное обещание выбросить всё, как только дождь поутихнет. Один только Джордж, для которого даже страшная болезнь не послужила бы поводом отложить повседневные дела, вышел на улицу уплотнять навес, чтобы дрова не промокли. Тогда-то он и заглянул в злополучную лужу (а зеркала он всегда обходил стороной, считая их строго женским предметом), явившую его взору собственный лик. Лик, обезображенный каждодневным трудом, и волосы – ссохшиеся, длинные, давно не знавшие гребня. В его отросшей бороде свирепствовала седина, а глаза, и ранее не отличавшиеся блеском, совсем потускнели. Он выглядел сейчас немногим лучше тех презренных мужей, что работе предпочитали походы по публичным домам и дурманящий рассудок алкоголь, а в потёмках бы и вовсе смог сойти за одного из них. Но сколь бы неприятную правду не открыло ему отражение, у Джорджа просто не было ни желания, ни времени что-либо с этим делать. Так что он просто принял свой новый облик как нежеланную данность и отправился заниматься навесом, как и планировал.

Когда погода наладилась и солнце подсушило почву, а срочной работы не осталось, Джордж Ламберт всё же выбрался в город, нашёл парикмахера и отдал несколько монет, чтобы ему подравняли бороду и остригли часть волос. Там он, принимая работу, всё-таки глянул в зеркало и остался глубоко удовлетворён, хоть и не подал виду. На обратном пути Джорджа приветствовали многочисленные горожане, у которых он когда-то жил и работал, ещё не имея собственного дома, но с трудом узнавал их лица. Однако в самом конце дороги главной улицы, откуда ему предстояло свернуть на тропу, тянущуюся вдоль леса, повстречался человек с лицом очень знакомым, хоть и ещё более искажённым, чем его собственное. Да, Джордж не забыл доброго человека Гастона. Он хорошо помнил и его светлую жену Янси и даже немного их дочку Беллу. Гастон отреагировал на приветствие с заторможенностью, свойственной погружённому в неприятные мысли человеку, но в конце концов даже попытался изобразить подобие улыбки старого приятеля.

Они немого поговорили, обсудив главным образом детей (хотя Джорджу практически нечего было сказать) и столярную мастерскую, после чего Гастон увлёк его в салун. Джордж на протяжении практически часа был непреклонен в своих протестах, но жалобный вид давнего знакомого, вызывавший изначально только злость, в конце концов сломил его. Там, в пыльном недостойном заведении, наполненным запахом немытой плоти и перегара, Гастон взял себе бутылку бурбона, а Джордж ограничился чашкой скверного кофе. И то ли считая, что сейчас самый подходящий момент, то ли под действием алкоголя, некогда просто добрый, а теперь ещё и постоянно пьяный, человек решил перевести разговор на более личные темы. Джордж не имел привычки обсуждать жену в частности или семейную жизнь в общем с посторонними, а потому больше слушал, проглатывая, как булочки, которых здесь не подавали, своё презрение. Гастон же, в конец развязав язык жгучим, с отвратительным запахом, напитком, принялся с откровением, какое, по мнению Джорджа, уместно только на исповедях или под нечеловеческой жестокости пытками, рассказывать про неприемлемый роман его милой жены и мерзкого кузнеца. Излишняя вычурность в манерах Гастона раздражала с самого момента знакомства, но наблюдать, как она топится в едва успевающем опустеть стакане, было ещё отвратительнее. Этот пьяный, пытающийся достичь умиротворения, но не находящий его человек вовсю сыпал оскорбительными, недостойными приличного гражданина словами и оборотами, сравнивая свою законную жену с падшими женщинами, вынужденными расплачиваться за несчастную жизнь физическим и душевным здоровьем.

И как бы мерзко всё это ни было слушать, Джордж лично знал кузнеца Альфреда, а потому прекрасно понимал собеседника. С этим неприятным человеком он познакомился, когда оплачивал клеймо. Тот взял с него много больше положенного (как казалось Джорджу), да ещё и обругал, мол давно следовало раба заклеймить. Бородатый тяжеловес с пивным пузом и огромными ручищами тогда лихо разошёлся в рассказах о содержании рабов в их семье. Строгость и контроль, по его словам, были основой в нелёгком деле главенствования над любыми низшими созданиями, но Джордж и сам прекрасно знал это. А Гастон всё изливался жалобами и переживаниями, сравнивая кузнеца по чистоплотности с домашним хряком, в красках рассказывая о той вони, что он чувствует от жены, возвращаясь домой из своей мастерской. О своём бездействии во всей этой до ужасного грешной ситуации он, тем не менее, предпочитал молчать. И наконец, надоев слушать стенания безвольного слабого человека, Джордж сказал, что оскопил бы того человека, который решится притронуться к его жене – будь он хоть кузнецом, хоть мэром, – и без всяких намерений прослыть подстрекателем вложил в руку Гастона нож.

Утром, несколько дней спустя, до них, живущей в отдалении семьи, дошёл слух, что Гастон всё же сделал своё дело. В своей решимости он оказался несколько изобретательнее и не только оскопил подлеца, но и приложил его лицо к раскалённому железу. Уже к вечеру, когда Бетти вернулась из города, Джордж узнал, что слухи не только правдивы, но уже и убийца получил скорый, но справедливый приговор. Самого кузнеца спасти не удалось. Он был ещё жив, когда половина улицы сбежалась на крики, но среди зевак не оказалось ни одного хоть сколько-нибудь понимающего в лечении человека, а единственный доктор как уехал по делам много недель назад, так и не вернулся. Единственное предложение вынес старый охотник Рудольф, решивший, что Альфреда, приходившегося ему, согласно слухам, каким-то дальним родичем, правильнее бы избавить от страданий. Он сам взял в руки нож, чтобы закончить начатое Гастоном. Это происшествие случилось ближе к вечеру, а уже следующим утром мэр Генри Тул охотно подписал документы о повешении обоих.

Позже, ведомый незнакомым порывом, Джордж и сам пришёл к виселице. Балка – такая крепкая на вид, – трещала, когда ветер покачивал висящие в петлях тела. Трупа было два – худющий, принадлежавший Гастону, и крепкий, плотный и грузный, с животом, торчащим из-под рубашки. Шея Рудольфа была сломана – не выдержала веса тела, когда бочку выбили из-под ног. Гастон же, судя по засохшей крови, что как платок укрыла его от подбородка до груди, извивался несколько минут и стёр всю кожу. Рубашка спадала с его тощих плеч, словно в последние часы жизни он вдруг взял и резко похудел на десяток-другой фунтов; растрёпанные волосы ссохлись и потемнели, голова выглядела облезлой. Лица обоих обклевали вороны: вместо глаз – пустые глазницы, на месте губ щерящиеся зубы, щёки зияют рваными дырами. И своим запахом – да, внушающий все нужные чувства букет обволакивал место казни, – мертвецы напоминали, что их пора снять.

Позднее Бетти по настоянию мужа разузнала и рассказала, что жена доброго человека Гастона Янси пытается продать столярную мастерскую мужа (за бесценок, так как никто не хочет давать приличную сумму за владения убийцы), пока её не успели изъять как имущество преступника, и живёт вместе с дочерью в позоре. По слухам, она собирается уехать дальше на юг – то ли к родственникам, то ли куда-то в небольшой городок, чтобы продавать там себя, так как ничего другого она не умела. Но Джордж был не склонен ни верить слухам, ни волноваться о судьбе чужих жён и детей. Его заботила собственная семья, её безопасность и достаток, а для этого он, в первую очередь, должен был проследить, чтобы урожай оказался пригоден к продаже. Эта затея чуть не провалилась, когда из леса на участок стали приходить кабаны, вспахивая землю своими мощными клыками и поедая всё, что там росло. Первым следы вредителей заметил даже не сам Джордж, а соседский мальчишка Кристофер. По каким-то неведомым причинам он забрёл на их участок и сразу сообщил хозяину о своём открытии, а тот чуть было не подумал, что сам Кристофер и повинен во вредительстве, а теперь ради спасения собственной шкуры пытается всё свалить на диких зверей.

– Я одолжу вам отцовское ружьё, – сказал он тогда, – нам с Аланом всё равно на добычу не везёт.

Джорджу идея поначалу казалась сумасбродной, к тому же он никогда в жизни не стрелял, но после, здраво рассудив, что ставить ловушки он тоже не умеет, а иных способов влияния на кабанов не знает, всё же согласился. Кристофер вернулся с ружьём через полчаса и торжественно вручил его соседу вместе с пригоршней патронов, показал, как заряжать, и рассказал, как стрелять, а также ещё раз напомнил, что отдаёт оружие только на время. Спустя какое-то время Кристофер с растерявшей остатки своей весёлости матерью и братьями в спешке оставят свой дом, забыв о договоре с соседями, и Джордж Ламберт придержит ружьё у себя до самой своей смерти.

С тех пор он уже каждую ночь выходил к окну, но не только для того, чтобы послушать ночной шёпот леса, но и следить за теми, кто из него приходит. Он пробовал дежурить у окна первую половину ночи, а вторую спать; пробовал сначала отсыпаться и приходить незадолго до рассвета; а иногда даже стоял с полуночи и до самых первых лучей, когда приходила пора браться за каждодневный труд. Вскоре после того, как Джорджа посетила мысль, что кабаны пришли лишь раз и больше не вернутся, он вдруг по привычке встал посреди ночи, дошёл до окна и с искренним недоумением осознал, что больше не может спать. Он, теперь уже без ружья, стоял у окна по много часов, и сквозь шёпот леса иногда разбирал голоса умерших людей. Иногда оттуда доносилась ругань отца – за то, в чём Джордж давно неповинен; иногда старый Кристофер перечислял – так размеренно, словно загибал пальцы, – своих женщин; а иной раз звучали жалобные излияния доброго человека Гастона, порочащего такими речами честь собственной жены и поносящего также умершего кузнеца Альфреда. Это постепенно сводило с ума.

Но пока Джордж всё больше увязал в ночных беседах с неодушевлёнными и мёртвыми, Бетти жила совсем иными иллюзиями и, в отличие от мужа, с твёрдой решимостью приближалась к их материальному воплощению. Щедрый торговец Алонсо, её личный проводник в лучшую жизнь, каждую субботу встречал её тёплой улыбкой и достойными угощениями.

– Люди и без того заложники собственных желаний, – говорил он, накручивая серебряные нити бороды на мозолистый палец, – так зачем, скажи на милость, нам ещё сильнее загонять себя долгом и клятвами? Да ещё и долг с желаниями постоянно находятся в несогласии, а ты словно должен двум ростовщикам сразу, имея деньги только для одного. И вот ты выбираешь – кому услужить, а кого обидеть, и сильно удивляешься, когда выясняется, что ни у кого не брал взаймы.

Бетти с радостью бы простила навязанные ей долги и мужу, и детям, и обществу. Всё, лишь бы уйти в мир красивых далей с человеком, который не станет требовать от неё быть рабой его нужд. Нет, Алонсо не из тех людей, что сажают женщин на невидимые цепи, чётко определяя их распорядок дня. Он только напоминает о наличии у человека свободы, о его способности идти туда, куда вздумается, и не приковывает к себе, не держит, не обвиняет, не бьёт. Одной лишь милой учтивости достаточно, чтобы захотеть находиться рядом с таким человеком и делать для него всё необходимое.

– Грешно принуждать других к тому, что нужно тебе. – Алонсо тяжело вздохнул и налил ещё вина из кувшина – сначала Бетти, потом себе. – Страшный свод правил уготован нам обществом: ты ещё не родился, а уже должен расти здоровым и послушным, чтобы однажды работать или следить за домом, найти мужа или жену, родить, вырастить и принудить к тому же порядку своих детей. Да я бы с радостью слёг в детстве от оспы, чтобы избавить себя от этих правил и этих ханжей от себя!

Слушая эти порывистые, лишённые чумного желания из поколения в поколение перенимать один и тот же образ жизни речи, Бетти вспоминала свою юность. Как она создавала видимость послушания, но регулярно сбегала из дома, воровала у отца монетки и сладкие булочки с прилавка, вела с другими детьми разговоры, непригодные для их детских ушей. Тогда, в далёкие и почти что лишённые забот годы, соседский мальчик Оскар предложил ей то, чем, как он слышал, занимаются взрослые. Он сам настоял на этом, но и она не была против, считая и в очередной раз утверждаясь, слушая Алонсо, что только она, а не кто-то другой, должен принимать такие решения. Но позже Оскар женился и завёл своих детей. Не противясь и не протестуя, он стал одним из этих ханжей. Теперь же перед Бетти был человек, который не позволил сковать себя цепями обязательств и не променял желания и страсть на верность и долг. Она считала, что никто бы в здравом уме не отказался бы от возможности путешествовать и стать заложником семейного быта. Но все считали, что так и только так будет правильно потратить свою жизнь. Продать её, чтобы другие были удовлетворены сделкой, от которой ты получаешь только то, что и даром не нужно!

– Раньше у меня были друзья на тысячи миль отсюда. Но в последнее время, куда бы я ни зашёл, только и слышу «когда ты уже женишься, Алонсо?», «пора бы и детей завести, Алонсо», «хватит жить отшельником, Алонсо!». Тьфу! – Он плюнул прямо на пол. – Мой собственный брат всё детство грезил о захватывающей и полной приключений жизни моряка на судне, а сейчас носится по соседям как сумасшедший, пытаясь выдать замуж свою младшую дочь! Да если бы у него был сын, тот бы застрелился из отцовского ружья. Если только он ещё не выменял своё ружьё на какую-нибудь утварь или несколько мешков зерна.

Бетти вспомнила своих друзей и подруг – все, как один, переженились да повыходили замуж. А те, кто не вышли, всё носятся вокруг этой идеи, как курица с яйцом, будто ничего другого в жизни и нет. И если в Бетти ещё теплился дух бунтарства, немой протест, склоняющий её к непозволительному времяпрепровождению с прекрасным в своих мечтаниях и рассказах Алонсо, то эти мужчины и женщины потеряли себя окончательно. Принести жажду жизни в жертву угрюмому стабильному браку – что может быть глупее? Алонсо, с его идеями и взглядами, никогда бы не посмел принудить другого человека к столь нежеланному быту, не сделал бы женщину этим страшным бездушным созданием – женой. Нет, он видит в ней человека и взял бы как женщину только тогда, когда она сама того пожелает. Бетти чувствовала, как это желание растёт в ней с каждым мгновением, проведённым в бедно обставленной коморке, с каждым страстным словом, ласкающим слух, с каждым глотком кислого вина. Алонсо налил ещё.

– Я видел другой мир, – говорил торговец в перерывах между глотками, – мир, где женщины вступают в союзы добровольно или так же добровольно остаются одни. Сами решают, когда им продолжать род, а когда просто получать удовольствие. Здесь же, в мире ханжей и снобов, само удовольствие приравняли к греху. Мне противен этот скованный ложными идеалами мир!

Его стакан выпал из дрогнувшей руки и вино полилось по полу – Бетти увидела в этом нечто своё, связанное только с её мыслями. Так, по её видению, из женщин утекала жизнь после вступления в брак. Сначала за стенками сознания пропадала самая суть женщины – её чувства и пламенная страсть к жизни. Затем, капля за каплей, исчезало всё человеческое. Жизнь замужней женщины была немногим лучше жизни скотины под надзором всё того же главенствующего в семье мужчины. Её уделом оставались лишь приготовление пищи, уборка дома, да регулярные роды, через которые в этот неправильный мир приходили новые невинные души. Плод её рабской участи развивался немного ниже того места, где жила искренняя и желанная любовь к свободе, и во всех смыслах мешал ей жить. Она до боли сжала пальцами живот, желая вырвать из себя то, что делает её такой нечастной. Возможно, так, начав с меньшей из её бед, она заново обретёт свободу и тягу к жизни.

Бетти вернулась домой не позднее обычного, не вызвав подозрений ни у мужа, ни у детей. Её корзина снова была полна кукурузой и некоторыми другими овощами – здесь от неё иного и не надо. Приготовление похлёбки заняло добрых полтора часа времени, но на еду словно набросилась стая голодных псов, не сказав и слова благодарности. Сама она даже не притронулась, вспоминая немногочисленные, но столь приятные угощения щедрого торговца Алонсо. Вспомнились и мысли о тяжком бремени материнства, и тогда живот скрутило болью, словно ребёнок, этот маленький несведущий о жизни паразит, пытался защитить себя. Её взгляд лихорадочно метнулся в сторону стойки с травмами, пытаясь найти среди них нужное снадобье, но тут Джордж без всякого повода накричал на Питера, и Бетти отвлеклась от своих рискованных идей.