Воля над Хаосом

Есть один простой критерий реальности Культуры и Традиции – готовность умереть ради их идеалов. Если такой готовности нет, то мы имеем дело с притворством и симуляцией.

Пафос Технологий – в целенаправленном порождении нового и возможности воспроизвести то, что происходило естественным путем, при этом воспроизведение должно быть не примитивнее воспроизводимого, а стремиться к превосхождению естественного. В реальности пока это не так: современные технологии основаны на ограниченном количестве простых логических операций. Этот разрыв между сложным миром жизни и его упрощенным воспроизведением особенно ярко проявляется при попытках управления цивилизационным процессом.

Волюнтаризация Технологий равноценна постановке и решению задачи технологического воспроизведения организмических реальностей. Для этого нужны особые технологии, формирующие в качестве своей основы и новые когнитивные инструменты, позволяющие и понимать, и воспроизводить организмические процессы как биологического, так и культурного плана. Но такие технологии порождают и возможность преобразования природы человека.

И здесь в новой форме возникает тот же вопрос о целенаправленном изменении человеческой природы, что лежал в основаниях двух Отклонений от хода истории. Фундаментальный мировоззренческий вопрос: является ли сложившаяся форма человека сакральной и не допускающей фундаментальных изменений? Подобие Богу – в стабильности форм или же в динамичном развертывании потенций? Мы можем наблюдать некое движение, называющее себя трансгуманизмом, но направленное не на преодоление ограничений человека, а напротив, на введение усовершенствований, ограничивающих человека, на имплантацию, в широком смысле этого слова, в живой организм более примитивных конструкций. Впрочем, это недоразумение преходяще. Целенаправленная трансформация человека становится возможной, и речь должна идти не об ограничениях, а о направленности таких изменений и управляющей инстанции по отношению к ним. Подобие человека Богу – не в форме его тела или строении его психики, подобие – в способности к любви и творчеству. Творение ex nihilo отражается в человеческой природе как акт волевого создания новых форм из субстанции Сознания. Воцерковление Технологий не означает введение ограничений на их развитие. Церковь призвана диктовать Технологиям не «чего нельзя», а «куда идти».

Глава 8

Вторая вавилонская башня

8.1. На наших глазах выстраивается Вторая Вавилонская Башня – башня стремительно развивающихся технологий и обслуживающих их знаний.

Крушение Первой Вавилонской Башни можно трактовать как следствие несоответствия претензий строителей их реальному статусу: говоря современным языком, «уровень задачи не соответствовал уровню мотивации». Нечто похожее мы наблюдаем и сейчас. До наступления эпохи Технологий экспансия техники не вызывала тревоги. Техника была отражением и продолжением науки, воспроизводящей мир в простых и понятных формах и, подобно науке, создавалась на основе ограниченного набора осознанных мыслительных действий. Технические операции стремятся к максимальной прозрачности и предсказуемости, и в результате возникает понятная и хорошо управляемая среда обитания (Р. Фейнман: «Чего не могу воссоздать, того не понимаю»).

На практике это, конечно, недостижимо: и самолеты разбиваются, и АЭС взрываются. Однако приемлемое приближение к идеалу все же достигается. Но каждое техническое новшество приводит к ограничениям человеческой свободы. Нами управляет наша одежда (попробуйте в мороз выйти голышом на улицу), наше жилище, расчерченное на четкие объемы, предопределяющие набор возможных перемещений и действий, наш автомобиль, позволяющий двигаться только по проложенным дорогам, электрические сети, без которых рушится вся структура современных обществ. Но технические ограничения человеческой свободы увеличивали мощь цивилизации, и свобода расширялась за счет экспансии на новые необустроенные области, пространственные и культурные. Несмотря на растущие заорганизованность и ограничения, впереди всегда виделось поле новых возможностей.

Экспансия возможностей предопределялась Культурой, тем «зачем», которое всегда выходило за пределы реакций на текущие раздражители. С уходом Культуры в ограниченные оазисы «зачем» становится случайным и хаотичным. Религиозные и культурные ценности перестают направлять социальные и технологические процессы, но они сохраняются в соседних пространствах и по периметру технологических обществ возникают движения, религиозно ориентированные и направленные против мира Технологий, удаляющегося от Церкви и Культуры. Нарастающая внутренняя слабость технологического мира пока компенсируется его технической мощью, но никто не может сказать, сколь долго продлится это равновесие. Внутри западной части технологического мира возникают и ширятся чужеродные ему культурные и расовые анклавы, и будущее Второй Вавилонской Башни выглядит неутешительным.

Не следует забывать и уроков уязвимости цивилизационных структур, которые Россия дважды продемонстрировала в ХХ веке: первый раз, когда цветущая культура была сметена внутренним варваром в 1917 году, и второй – когда располагающая колоссальным силовым и репрессивным ресурсом сложная и развивающаяся страна была разрушена практически без сопротивления после исчерпания своего «зачем». Смыслы коммунизма были утрачены, исчезновение ценностной основы сделало его беззащитным, и почти никто в конце 1991 года не сопротивлялся распаду страны. Ленин с Троцким олицетворяют опасности со стороны примитивной, но технически квалифицированной манипулятивной силы, а Горбачев и Ельцин – слабость мощного внешнего силового каркаса при полном внутреннем разложении высоких смыслов. Подобные опасности грозят и современным технологическим обществам.

Иллюзия сохранности Второй Вавилонской Башни технологий за счет силовой и инновационной подпорки широко распространена, при этом очевидно, что идут странные, на первый взгляд, процессы: целенаправленное разрушение культурных стереотипов в западном мире (мультикультурализм, ЛГБТ, «война с историей» в США и др.) и соответствующее этому разрушение иммунной системы белых христианских сообществ. Судя по последним событиям, в США, а затем и в Европе назревает смена расово-культурной доминанты, и последствия этого непредсказуемы. Процесс усугубляется фактическим запретом ряда тематик, примером чему может служить увольнение Дж. Уотсона – одного из крупнейших молекулярных биологов ХХ века и руководителя лаборатории Колд-Спринг-Харбор из-за его высказываний об уровне интеллекта различных рас и обвинений в гомофобии и сексизме.

Вопрос не в том, чтобы перейти к печальной констатации факта оттеснения Культуры в «оазисы» и стенаниям по этому поводу. Важным становится понимание этого процесса из позиции-Над и действий из этой позиции по восстановлению полноты жизни. Мир стал сложным, и он более не удерживается главной составляющей Нового Времени – рациональным рассудком. Он может быть удержан как большое сложное целое лишь актом нового создания этого целого и всех возможных его вариантов. Точкой единства мира становится точка, из которой он создается.

8.2. Предчувствие возможного (но отнюдь не гарантированного) грандиозного сдвига проявляется практически у всех современных мыслителей. Приведем лишь одно из тысяч таких свидетельств:

«Мы стоим на пороге фундаментальных перемен в научном и социальном мировоззрении, смены парадигм, по своей радикальности сравнимой с революцией Коперника. Но понимание этого еще даже не забрезжило в сознании большинства политических лидеров. Необходимость признания полного изменения представлений и мышления – если мы хотим выжить – еще не доходит ни до корпоративной элиты, ни до администраторов и профессоров крупных университетов»[99].

Все эти предчувствия отражают назревающую идею Перехода к Иному, выраженную в материале современных представлений. Торизонтализация» Культуры привела к тому, что размышления о целевой направленности цивилизации переместились из поля философских текстов в область фантастических прогнозов, своего рода «страшных сказок о будущем» (господство искусственного интеллекта, тотальная виртуализация и т. д.), основанных на абсолютизации отдельных технологических тенденций. Эти сказки, при всей их нереальности, достаточно показательны: сквозь них просвечивается обострение фундаментальной проблематики человеческого существования. Но если раньше, в период Культуры, эта тематика обсуждалась в рафинированных философских и художественных текстах, то теперь она проявляется в формах массовой культуры, становясь лишь поверхностным и развлекающим отражением того, что было жизненно важным еще совсем недавно. Глубинные вопросы теряют свою значимость, покрываясь оболочкой образов, которые волнуют не в большей степени, чем перипетии сериалов, но их регулярное воспроизведение свидетельствует о реальном обострении проблематики выбора дальнейших форм человеческого существования.

8.2.1. Один из таких прогнозов – власть искусственного интеллекта (ИИ). Это опасение связано только с одним: культурогенез уступил место техногенезу, и Культура более не компенсирует расширяющуюся власть технических новшеств. Власть жилища и одежды или систем транспорта не смущает, поскольку их господство над человеком компенсируется расширением как физического пространства, доступного человеку, так и пространства знаний и пониманий. Но ИИ вызывает опасения, поскольку параллельно идет не культурная экспансия, не усиление религиозности и соотнесения себя с Бытием, а наоборот, сужение культурного ареала. Возможности ИИ оказываются сильнее ценностного поля Культуры, призванного ассимилировать эти достижения, использовать и контролировать их. Культура превратила такие технические новшества, как книгопечатание, фотография и кинематограф, в свои собственные инструменты, поскольку была достаточно сильна для этого, но способна ли она сделать то же самое с ИИ, создающим ее имитации? Мы наблюдаем начинающуюся подмену актов культуры их искусственным конструированием (создание картин и музыкальных композиций, неотличимых по своей стилистике от реальных произведений, созданных творцами, но лишенных заложенных в их произведениях смыслов) и перспективу подмены реальности ее упрощенной копией. Но это лишь один из аспектов процессов культурной деградации: реальность и так упрощается в ходе построения Башни, поскольку ответ на вопрос «зачем» становится все более приземленным. Заменят ли Культуру ИИ-имитации в качестве фактора, формирующего сознание и поведение человека? Упрощенная реальность эрзац-культуры упрощает и человека, поскольку ценности Культуры, не говоря уже о Церкви, не осознаются теми, кто все в большей степени начинает управлять социальной жизнью.

В интеллектуальной среде эти проблемы начинают обсуждаться. Так, в сборнике «Меморандум: ловушки для искусственного интеллекта в XXI веке»[100] перечисляются такие ловушки:

– ловушка цифровизации с заменой непрерывного сигнала дискретным;

– ловушка рациональности (при чисто рациональном подходе аналитические модели не позволяют произвести полноценный синтез целостного объекта);

– ловушка причинности (ИИ использует логику каузальности и, как следствие, прогнозы представляют собой экстраполяцию предыдущей динамики развития событий (статистика, Большие Данные);

– ловушка феноменологическая: ИИ не может воспроизвести вне-рациональные составляющие мышления и сознания в целом.

8.2.2. Вторая стремительно распространяющаяся «страшная сказка» – подмена реальности упрощенной копией – формирование виртуальной и дополненной реальности. Здесь видится последовательное движение от кинематографа, который был ассимилирован Культурой и стал ее составной частью, к сериалам, делающим восприятие своих персонажей соизмеримым с восприятием живых людей, а потом и к заселению окружающей среды виртуальными образами. У этой сказки есть основания. Уже задекларирован проект «четвертой трансформации»[101] компьютерных устройств, прошедших путь от текстового, а затем графического ввода данных к управлению прикосновением в системах iOS и Android. «Четвертая трансформация» представляет собой переход к управлению за счет перемещения глаз по отношению к носимым гаджетам – очкам дополненной реальности.

Дальнейшая линия легко просматривается: переход от очков дополненной реальности к таким же линзам (см. роман Винджа «Конец радуг»), а затем и искусственным хрусталикам, накладывающим на реальный мир различные виртуальные сюжеты. Если хрусталики пересаживаются детям в возрасте лет пяти-семи, то в этом смешанном мире различение реальности и VR-персонажей утрачивается. Это ведет к появлению новой окружающей среды, которая, подобно Культуре, дополняет реальность, в которой живут люди, – но это не Культура, а лишь пародия на нее.

Книги, фильмы, музыка, живопись тоже в огромной степени расширяют среду обитания, но при этом высокая культура концентрированно развертывает и высокие смыслы. Различие реальности и ее культурного расширения сохраняется – Культура задает идеальные образцы, которые далеко не всегда удается выявить в текущей реальности. Книги, картины, музыка, фильмы все же находятся по ту сторону «реальной» жизни. Они постоянно свидетельствуют о разрыве между актуальным состоянием человека и тем, чем он должен быть. Появление же новых персонажей, равноценных «реальным», устраняет различия идеальных образцов и текущего искаженного состояния человека. Можно видеть два варианта управления такой смешанной реальности: на основе программы возвышения человека и на основе распространения схем массовой культуры. Но даже трансляция культурных образцов усиливает обусловленность сознания внешними факторами. Иллюзия становится господином.

Понятно, что речь идет лишь о проекции технологий и текущего состояния технологических обществ на будущее, которое, очевидно, будет совсем другим, но эта «страшная сказка» заставляет задуматься и о реальном статусе человеческих существ – ведь наше восприятие имеет дело со столь же условными образами. Что виртуальная реальность, что «покрывало Майи» (а в сниженном до уровня массовой культуры варианте – образ «Матрицы») – идея в их основе одна: есть реальность и есть ее отражение, подменяющее реальность. Задача Культуры – напомнить об этом, задача VR-AR-миров – закрепить эту подмену. На смену действиям по преодолению иллюзии приходит принятие иллюзии в качестве нормы.

С этой «сказкой» легко сочетается и представление о грядущем господстве ИИ. Ведь создание столь сложной системы виртуальной среды, и тем более управление ею, требует обработки колоссального объема непрерывно поступающей информации, что под силу только ИИ. Но в этом случае различение реальности и VRAR-мира теряется, и тогда управление действительно переходит к ИИ. Эта сказка, отражая идею тотальной власти Сатаны, выявляет фундаментальное противопоставление свободы как божественного дара и внешнего управления как чего-то противоположного.

Виртуализация ведет к новой постановке глубинного философско-религиозного вопроса о статусе реального мира, а дополненная реальность демонстрирует идею культурной регуляции, спроецированную на современную ситуацию. Собственно, Культура и является «дополненной реальностью», но это реальность – собеседник человека, развивающий и усложняющий его сознание.

8.2.3. На основе подобных прогнозов возникли две итоговые «страшные сказки», суммирующие все современные технологические квазимифы и повествующие о судьбе башни Технологий – сингулярность (В. Виндж, Р. Курцвейль) и нетократия (А. Бард, Я. Зодерквист).

Сингулярность – момент, когда ускоряющийся технологический прогресс станет настолько быстрым, сложным и автономным, что проистекающие из этого технологические и цивилизационные изменения (передача управляющих и регулирующих функций ИИ, создание самовоспроизводящихся роботов, биотехнологий и т. д.) станут непредсказуемыми и мало понятными. В концепции сингулярности господство цифры считается неизбежным и желательным.

Нетократия – установление реальной власти владельцев информационных сетей с последствиями такого же рода, что и в других футурологических представлениях о ближайшем будущем:

«…господство интерактивности в качестве главного атрибута информационного обмена приведет к полной смене самих основ установившегося порядка… изменению механизмов распределения власти в обществе и переходу ее от одного правящего класса к новому».

«Воспроизводство же будет все больше происходить под строгим лабораторным контролем. Кто чей родитель – сложный вопрос в ситуации, когда половые клетки, которые в принципе могут быть откуда угодно, будут помещаться в искусственные утробы».

«Электронная элита сформирует новый всеобщий язык, основанную на английском сетевую латынь, который станет глобальным языком общения нетократии. Такая сильно модифицированная версия английского языка, в котором субкультурные диалекты выйдут на первый план, стандартные фразы будут намного короче, неологизмы будут поощряться, а придаточные предложения выйдут из употребления, станет универсальным средством общения глобальной сети»[102].

Нетократия – это разделение человеческой массы на правящий класс (нетократов), творцов, обслуживающих правящий слой, и потребителей (консьюмтариат – по аналогии с пролетариатом). Потребители, не способные производить новые идеи и технологии, могут лишь потреблять произведенные роботизированными предприятиями продукты и поставляемые информационными сетями развлечения. В обществе, лишенном фундаментального ответа на вопрос «зачем?», их существование становится бессмысленным. Здесь «контрабандой» просачивается тема, ставшая «неполиткорректной» после Второй мировой войны: размежевание людей на «высших» и «низших».

С этой темой тесно связаны и рассуждения о грядущем разделении человечества на две метафизически различные расы (отразившееся в свое время в «меморандуме Бромберга» у Стругацких[103] в романе «Волны гасят ветер», а в наше время в «сказке» о разделении людей на творцов и консьюмтариат).

А. НЕКЛЕССА:

«Все же, завершая историю, человечество оказывается, скорее всего, на пороге великого водораздела: в условиях обретенной наконец-то предельной земной свободы оно совершает свой ультимативный исторический выбор. Два зерна столь различных версий историософии – свобода-для страстей (воля, liberty) и свобода-от них (свобода, freedom) прорастают здесь деревьями с могучей кроной. Иначе говоря, конец истории очерчивает два принципиально различных модуса жизни, разводя внешне единое человечество по двум асимметричным метафизическим пространствам бытия. И, таким образом, окончательно выводит его за пределы исторического круга»[104].

Собственно, «страшные сказки» и отражают этот раскол, повествуя в фантастической форме, что будет с теми, кто выбрал «свободу-для-страстей». Таким представляется итог развития Технологий вне Культуры и Церкви. Хронический вопрос, который пытались устранить и коммунисты, и либералы, – «зачем существует человек?» – внезапно вновь стал достаточно наглядным.

8.3. Опасений, лежащих в основе в «страшных сказок», на самом деле, много. Это и опасения тотального контроля, ведущего к исчезновению самого понятия тайны, – место Божественного Всеведения заменяет вульгарная версия всеведения технического наблюдения. И переход к искусственному размножению и редактированию генов. Технические возможности для всего этого действительно появляются. То, что раньше составляло основу стабильности, становится изменяемым, но где инстанция, управляющая этими изменениями?

Совокупность «страшных сказок о будущем» описывает итоговую ситуацию, отражающую теневую сторону Технологий: осуществимыми становятся проекты, нарушающие культурные нормативы. Данности человеческого существования становятся условными, и нет никаких естественных препятствий для их изменения. Уже сейчас не являются редкостью операции по изменению пола, однополые семьи перестают восприниматься как недопустимое извращение, нелепые идеи киборгизации организма находят своих сторонников даже в интеллектуальных кругах.

Реальной перспективой завтрашнего дня видится и радикализация биотехнологий: переход к внешнему размножению человека – выращивание плода в искусственной матке. Для воплощения этой возможности требуется лишь серьезный кризис, ставящий под сомнение дальнейшее существование сложившихся обществ вследствие демографической катастрофы, и политическая воля осуществить подобную экстремистскую революцию, спасительную, но изменяющую основные принципы существования современных технологических обществ не в меньшей степени, чем советский и НС-проекты. Наличие обширной группы выращенных вне семьи детей потребует эффективных технологий воспитания и образования, порождая одновременно соблазн произвольного управления историей: изолированной от естественных социальных процессов группе можно преподать любую систему и исторических, и естественно-научных представлений. Эти технологии пока никто не разрабатывает, но уже сейчас они становятся вполне реализуемыми. Их внедрение станет реальностью при выборе – либо они, либо гибель и деградация.

Эти «страшные сказки», при всех их преувеличениях, отражают реально идущие процессы: Технологии начинают изменять и человека и ту уцелевшую минимальную культурную оболочку, в которой человек живет и которая его и создает.

Понятно, что если реализация таких сценариев, означающая победу Башни над человеком, и состоится, то она будет выглядеть совершено иначе. Сказка представляет собой проекцию современных примитивных технических средств на будущее и не учитывает ни новых технических возможностей, ни прилета «черных лебедей», но она отражает фундаментальные проблемы человеческого бытия. Условием их реализации является устранение Церкви и Культуры в качестве организующих начал человеческой жизни. Этот процесс, как и всякую деградацию, нельзя остановить, не создав новую управляющую инстанцию.

Все эти пародии и карикатуры лишь свидетельствуют о неустранимости религиозного и культурного измерений Сознания. В искаженном и дурашливом виде звучат вечные темы свободы, предназначения и искажения. И здесь, как и в ранее разобранных темах, сквозь искажения пробивается альтернатива: либо дальнейшее движение по пути утраты Сознанием связи со своей свободной волевой основой и, как следствие, подчинение сложившимся упрощенным формам, утратившим свой функциональный характер и ставшим паразитарными, или путь волюнтаризации Сознания и всех форм его социального проявления. Эта грань, на которой человеческие сообщества находятся постоянно, но впервые защищающая их оболочка Культуры заменяется оболочкой Технологий. Принципиальный вопрос: будет ли эта оболочка подобно Культуре увеличивать внутреннее разнообразие и мощь отдельного человека или же упрощать и ослаблять его?

8.4. Современные истории о будущем – смягченное и вульгаризированное отражение христианской эсхатологии. Что означает «кончина Мира» для современного внецерковного сознания – конец существования реальности или только разрыв связи Сознания и Тьмы Кромешной, конец феноменального мира и рождение нового? Что означают «новые небеса» и «новая земля»? Будем ли мы, сознательные существа в человеческой форме, материалом грядущего преобразования или его соучастниками? Собственно, в проекте нового волюнтаризма в очередной раз оживает локальный вариант этого вопроса. Подобно большому апокалипсису, малый возникает как спасение локального мира свободы в момент ее утраты – господство Второй Вавилонской Башни внезапно преодолевается пробудившейся Волей.

8.5. Независимо от того, будут ли реализованы «страшные сказки» или преодолены, возникает вопрос: кто будет управлять этим процессом? Вторую Вавилонскую Башню может спасти только Четвертый Рим, только переход Башни под управление Воли. Иначе действительно возникает угроза появления нового господина-«снизу» — превращение и цивилизации, и окружающей среды в обусловленный цифровыми структурами механизм, своего рода цифровой муравейник. И это в лучшем случае. В худшем Технологии, не восстановившие свои источники – Культуру и Церковь, утратив свои высшие смыслы, рухнут под напором нового варварства, вдохновляемого более сильными религиозными и культурными мотивациями. Вторая Вавилонская Башня может сохраниться, лишь создавая внутри и вокруг себя религиозную и культурную среду не меньшей искренности и сложности, нежели Церковь и Культура, породившие Технологии. Остается открытым вопрос: будет ли осуществлен такой поворот, противоречащий всей наблюдаемой нами современной истории? Выживет ли общество Технологий? Начнет ли «как» вновь определяться «зачем»?

«Зачем», порождаемое эпохой «как», отличается по своей природе от предыдущего «зачем», которое создавалось Культурой, погружалось в неподатливую цивилизационную среду и, отражаясь в ней лишь символически и искаженно, тем не менее придавало осмысленность существованию человека. Теперь же Технологии, становясь автономными и подчиняя себе цивилизационную динамику, лишаются внешнего источника целей, стоящего над ними, и возникает парадоксальная задача: Вторая Вавилонская Башня для продолжения своего существования должна из себя породить свой источник. Это положение совпадает с фундаментальной задачей России породить в качестве источника своего существования свой Большой Проект в условиях полной исчерпанности и завершенности проектного цикла.