Знание! Кто «за»? Кто «против»? Воздержался?

Потому что как раз такая школа, в сочетании с выборочным высшим образованием, обеспечивает идущим в ногу со временем властным структурам пусть не абсолютный, но всё же достаточно плотный контроль за распространением среди членов общества навыков многофакторного теоретического анализа. Для этого лишь требуется накачать школьную программу массой, вообще говоря, научных, но крайне отвлечённых от повседневных задач данных. А когда выученные в школе сведения не подтверждают своей прикладной полезности ни с точки зрения обычной жизни, ни как ступень на пути к переднему краю научного поиска, то они с неизбежностью начинают восприниматься как мёртвый груз, балласт. И как таковой поистине в автоматическом режиме сбрасываются человеческой психикой в пучину забвения, так что уже через год-другой после окончания школы для многих выясняется, что доля загружавшегося в ней информационного балласта превышает три четверти. В связи с чем у очень значительной части подвергшихся такому образованию возникает стойкое ощущение общей бесполезности всякого рода заумных теоретизирований, и они становятся практически нечувствительны к агитации, построенной на сложных логических обоснованиях. Что полностью устраивает режимы, заинтересованные в нерассуждающем, а ещё лучше, полностью безрассудном повиновении себе возможно большей части своих подданных.

Те же, кто продолжает образование, как правило, усваивают более уважительное отношение к отвлечённым рассуждениям и абстрактным теориям и понимают, что если некоторое знание ничем не помогает в их занятиях, то это ещё не значит, что данное знание не может пригодиться для какого-то другого дела. Но, во-первых, и через высшее образование далеко не всем удаётся выйти на уровень, позволяющий самостоятельно разбираться в сложных социальных явлениях (а прежде всего эта проблематика и возможность несанкционированных находок в ней тревожит современных хозяев жизни). Во-вторых, поскольку в “развитых” странах качество образования тесно связано с его стоимостью, то более качественную подготовку получают прежде всего наследники более обеспеченных слоёв общества. Так что даже если урождённые буржуа на уровне теории приходят к пониманию стратегической тупиковости капитализма, то всё равно на практике свои силы, знания и опыт они гораздо чаще посвящают не ускорению, а максимальному затягиванию неизбежного заката “рыночной экономики”.

Наконец, тем, кто, помимо аналитических способностей, обнаруживает также недостаточное почтение к “священному праву” собственности и другим производным от капитала “вечным ценностям”, именно студенческая среда помогает максимально быстро и ярко проявить свои задатки. И опыт того же ХХ века и сколько-нибудь заметных его бунтарей показывает, что те из них, кому доводилось получать высшее образование, практически все уже на этой стадии попадали на заметку “компетентных органов”. После чего представители власти, не будучи в состоянии ограничить движение собственно мысли, получали возможность в широких пределах регулировать, а порой полностью пресекать практические шаги потенциальных оппозиционеров из наиболее образованной части общества. Что тоже сыграло и продолжает играть свою роль в формировании отмечавшегося выше и длящегося много более полувека серьёзного спада в уровне анализа социально-политических процессов и явлений.

Но общество, которое сумеет избавиться от внутреннего классового антагонизма, и в котором поддержание “стабильности” не будет требовать перевода в состояние управляемого скудоумия большинства своих членов, так вот такое общество по самому своему определению перестанет нуждаться и во всех вышеописанных приёмах и приёмчиках. А раз школа будет освобождена от задачи воспитать в основной массе своих выпускников пренебрежительное отвращение к теоретическому анализу и вообще “наукам”, то организаторам среднего образования естественно придётся решать, как лучше обойтись с доставшимся им наследием. Потому что от ситуации, когда значительная часть времени и сил преподавателей и обучаемых тратится на втискивание в головы последних массы абстрактно-академических, но при этом для обычной жизни вполне бесполезных сведений, можно уйти двумя путями:

1) просто выкинуть такого рода сведения из школьных программ (что на сегодняшний день означало бы их сокращение на две трети по меньшей мере);

2) придать всем сообщаемым в школе сведениям наглядную практическую ценность.

Как представляется, первый пункт говорит сам за себя, и долго разъяснять его смысл большой необходимости нет. А вот по второму пункту кое-какие комментарии, пожалуй, не помешают. И прежде всего здесь надо отметить, что знание разнообразных теоретических схем и принципов практически требуется только в процессе теоретического же поиска, и что, стало быть, выбор данного пути означает привлечение всех самодеятельных членов общества к полноценной исследовательской работе. При этом само собой разумеется, что для науки завтрашних дней профессиональное отношение будет необходимо в ещё большей степени, чем для современной науки. Не менее очевидно и то, что никакое общество не сможет состоять из одних исследователей, кому-то всё равно надо будет заниматься практическими делами. Так что, по крайней мере, для обозримой с позиций сегодняшнего дня перспективы можно утверждать, что непосредственно на переднем крае познания будет работать пусть даже значительная, но всё-таки часть общества, причём требующая профессиональной подготовки. А из этого вывода, в свою очередь, как раз и следует, что решить задачу знакомства всех членов общества с подлинно научным поиском можно только за счёт такой организации подразделений научных работников, при которой часть их штатного состава будет периодически уступать свои места очередному призыву новобранцев.

Конкретные объёмы и сроки таких ротаций, естественно, будут определяться с учётом текущей обстановки и ожиданий относительно её развития и, скорее всего, время от времени будут то сокращаться, то расширяться. Но общие рамки здесь можно указать достаточно чётко. Потому что для совершения серьёзных научных открытий, с одной стороны, требуется определённая зрелость мысли, а с другой – пик своего новационного потенциала люди минуют в сравнительно молодом возрасте. Так что выводить новую смену исследователей на границу с неизвестным имеет смысл, начиная где-то с 17-18-ти лет, а отзывать с переднего края познания тех, от кого не требуется продолжать службу в армии научных работников на кадровой основе, необходимо никак не позднее 30-ти лет.

Возвращаясь же к варианту с перенацеливанием средней школы на преподавание только того, что необходимо в “реальной” жизни, и освобождением её программ от всех тех теоретических сведений, которые могут пригодиться только будущим учёным, хочется лишь ещё раз обратить внимание на то, что вовсе без научных работников и в этом случае обойтись не получится. А раз не предполагается задействовать в изучении окружающего мира всех, то, стало быть, штатных исследователей надо будет как-то отбирать. И делать это надо будет при наличии такой средней школы, программа которой будет в основном очищена от материалов, позволяющих оценить готовность учащихся усваивать и применять сложные теоретические модели и принципы. А в подобных условиях все возможные разновидности мер сводятся в конечном счёте к следующим базовым альтернативам:

а) либо рекрутировать научных работников по итогам незамутнённого “бесполезной теорией” обучения, заранее смиряясь с тем, что результаты такого отбора будут достаточно случайными и в целом малопродуктивными;

б) либо отбирать “способных” и “перспективных” детей ещё до начала ими средней ступени образования.

В последнем случае, очевидно, потребуется также, во-первых, создавать параллельно с массовой некую особую и гораздо более специализированную среднюю школу. А во-вторых, заранее смириться с тем, что в двинувшемся по этому пути обществе вместо интеллектуальных сословий, между которыми наблюдается хоть какая-то вертикальная динамика, довольно скоро сформируются самые настоящие высшие и низшие и практически полностью замкнутые интеллектуальные касты. И не потому, что подобное разделение будет централизованно насаждаться, а просто потому, что при такой организации исследовательской работы признаки повышенной одарённости будут демонстрировать (а значит, и отбираться для дальнейшего специального обучения) прежде всего те дети, чьи родители причастны к высокоинтеллектуальному труду. И в силу одного этого факта, даже ведя речь о вещах и делах сравнительно простых, задают для своих собеседников, включая особо восприимчивые детские умы, гораздо более логичный и структурированный формат и в целом более высокий уровень обсуждения по сравнению с теми, кто в своей жизни занят решением исключительно текущих и узкоприкладных задач.

Впрочем, какой бы путь ни выбрала наша цивилизация в ближайшем и более отдалённом будущем, как представляется, теоретическая возможность возвращения человечества к всеобщей познавательной обязанности уже не может вызывать сомнений. Безусловно, для реализации такой возможности потребуется серьёзнейшая перестройка не только собственно образования, но и всего общественного организма. Однако, с точки зрения общего принципа, всё это лишь технические детали, ничего не меняющие в самой сути идеи о близком родстве механизмов развития боевой и познавательной деятельности человеческих сообществ. И по отношению к этой идее вывод о том, что вслед за военным делом человеческое познание – при определённых условиях – тоже может вернуться к режиму всеобщей обязанности, является лишь одним из многих частных следствий, причём не самых важных.

А уж считать ли такую перспективу эффективным средством преодоления противоречий и слабостей современной системы образования или, напротив, видеть в ней катастрофу, способную потрясти краеугольные основы общественного порядка, – это поистине дело личных склонностей и пристрастий каждого. С тем, разумеется, уточнением, что в обществе, сохраняющем в своей структуре фундаментальные классовые противоречия, даже самые, на первый взгляд, личные и субъективные пристрастия на поверку нередко оказываются прямыми производными от социального статуса их обладателя.

Заключение

Подводя общий итог нашим разысканиям, хочется – особенно для тех, у кого возникло ощущение, будто проблем наметилось больше, чем реалистичных предложений, – ещё раз подчеркнуть, что ситуация с наукой и образованием отнюдь не безнадёжна и поводы для оптимизма есть. Да, число здравствующих гениев среди наших современников, как и во все предшествующие эпохи, остаётся довольно скромным. И находятся “теоретики”, готовые на этом основании утверждать, что истинное призвание большинства человечества состоит ровно в том, чтобы быть “серой массой”, по своей прирождённой сути обязанной, раскрыв рот, внимать немногим “избранным”. Однако верным в подобных “теориях” является лишь самый базовый тезис, согласно которому, по сравнению с временами эллинизма или, скажем, древнего египетского царства, люди в целом не стали ни умнее, ни глупее. Тогда как утверждение, будто природные задатки людей распределяются по шкале от гениальности до “близко к нулю”, уже является не слишком ловким передёргиванием.

На самом деле, если оставить в стороне случаи грубых органических патологий, то для остальных людей вырисовывается картина, в которой их стартовые потенциалы хотя и имеют известный разброс, но средняя этого диапазона всё равно находится лишь немного ниже того, что мы в развитом состоянии признаём “близко к нулю” «талантом». И вопрос состоит только в том, как перевести потенциал того или иного новорожденного человека в актуальное состояние, и почему это не всегда делается.

Ответ на этот вопрос, с учётом всего вышесказанного, не составляет труда. Просто в начале цивилизации, когда совершенствование интеллекта прямо способствовало выживанию, люди ещё плохо разбирались в том числе в принципах функционирования собственного сознания. И потому появление выдающихся мыслителей даже им самим, не говоря уже об окружающих, казалось скорее чудесным подарком судьбы, которая определяется в иных высших и потусторонних сферах, нежели плодом человеческих стараний. Напротив, в наше время механизмы развития человеческой психики пусть не до конца, но во многом прояснились, так что уже существуют и продолжают разрабатываться достаточно продуктивные методики формирования самых разных способностей. Вот только массово воспроизводить оригинальных мыслителей стало “не очень-то и надо”.

Однако “не надо”, как категория целеполагания, есть образование по крайней мере отчасти субъективное. И в этой части, по крайней мере теоретически, может быть средствами убеждения преобразовано в “надо”. А значит, надо пробовать.

Надо хотя бы потому, что текущие условия задачи на выживание человечества могут меняться, но сама задача может исчезнуть с повестки дня только с последними людьми. И решить эту задачу за счёт мобилизации нескольких десятков “светлых голов” не получится, тут нужны сознательные и скоординированные усилия по меньшей мере сотен миллионов человек. Ну а когда ситуация начинает приближаться к грани жизни и смерти, то люди в большинстве своём обычно всё-таки принимаются действовать рассудительно. В этом и состоит главный источник всяческого оптимизма.

Примечания

1

* Поскольку в таком контексте слово “принять” может означать, с одной стороны, “ознакомиться с сообщением” (принять к сведению), а с другой стороны, “согласиться с сообщением” (принять на веру), то сразу уточним, что в рамках настоящей работы термин “принятие” всегда используется как синоним “согласия”. Хотя прежде, чем согласиться с сообщением, конечно же, требуется, как минимум, с ним ознакомиться.

2

* Ср.: “Мракобес – реакционер, враг прогресса, культуры и науки”. (Ожегов С. И. Словарь русского языка. М.: “Русский язык”, 1984)

3

** Поскольку понятия “политический” и “государственный” по смыслу очень близки, а аббревиатура “мракобес-Г” звучала бы слишком двусмысленно, то определение “мракобес политический” представляется более подходящим для серьёзного обсуждения проблемы.

4

* Развитие информационных технологий, с одной стороны, уже не позволяет сделать эту стену абсолютно непроницаемой, но вместе с тем формируемый он-лайном стиль мышления уж точно не способствует либо прямо препятствует восприятию сложноструктурированных и требующих самостоятельного анализа сообщений. Так что в целом всемирная сеть скорее отвлекает от поисков истины, нежели облегчает их.

5

* И даже если отдельные люди, профессиональные корпорации или государственные структуры пытались оставить сведения о практически ценных открытиях только в своём распоряжении, то сохранить секретность на сколько-нибудь продолжительное время, как правило, не удавалось, поскольку прослышавшие о перспективных новинках конкуренты либо похищали их, либо самостоятельно проводили аналогичные (а то и более качественные) исследования.

6

* К сожалению, в этом пункте на стороне невежества нередко выступают этакие вислоухие псевдоноваторы, которые при изложении авторских идей умудряются до такой степени их опошлить и переврать, что мракобесам остаётся лишь потирать руки от удовольствия.

7

* Разоблачение мракобеса-П может, конечно, привести к тому, что хозяева уберут нерадивого слугу и возьмут на его место нового, но это будет никак не победа, а просто смена декораций. К тому же новый наёмник может оказаться способнее, а значит, опаснее своего предшественника.

8

* Без каковых не обойтись, если надо, располагая подчас лишь отдельными локальными успехами авангардов знания, совершить широкий прорыв в область неизвестного. А вызвав на себя сосредоточенный огонь критики, суметь укрепить и развить выдвинутые идеи, отбить контратаки защитников невежества, самому перейти в наступление и, скоординировав усилия всех единомышленников, рассеять противостоящие силы мракобесов.

9

** Например, сейчас уже мало кто из физиков – при всём уважении к И. Ньютону – ссылается на его мнение при обсуждении современных проблем; а имена ведущих специалистов по делению столбиком вообще никому не известны, за исключением разве что специально занимавшихся историей математики.

10

* И действительно, подобно тому, как для сообществ земледельцев местоположение обитающих по соседству орд обретает определённость лишь тогда, когда последние объявляются с набегом в том или ином районе оседлого заселения, в научном мире “привязка к местности” тех или иных “сокрушителей знания” совершается не через разбор их собственных логических петляний, а через указание идей, ставших объектами их нападок. Так что наиболее распространённые группы подобного рода деятелей могут даже “удостаиваться” особых терминов, как, скажем, “агностик”, “ревизионист”, “расист”.

11

* Со временем те же самые или другие исследователи вновь придут к ориентирам, которые, двигаясь вперёд, невозможно миновать. Но это будет именно возвращение в научный оборот тех данных и достижений, которые некогда в нём уже появлялись, но не закрепились.

12

** Под оперативной (стратегической) ёмкостью направления понимается его вместимость, допускающая расположение и развёртывание оперативных (оперативно-стратегических) группировок (сил), а во время войны и ведение ими военных действий.

13

* Кроме этого, всякая наука, когда она только выделяется в самостоятельную область, проходит этап, который, следуя наметившейся терминологии, по праву можно назвать безвластием, поскольку в это время у науки есть только факты, оказавшиеся вне компетенции её “родителей”, и отдельные попытки интерпретации этих фактов, но нет ещё ни своих теорий, ни авторитетов, ни собственных достижений и ошибок. Однако выделять такое состояние в особый уровень единства не имеет смысла, поскольку, однажды преодолев полную анархию, наука более никогда к ней не возвращается, и даже в периоды кризисов и революций какой-то набор базовых установок остаётся незыблемым и общепризнаваемым.

14

* Так и хочется сказать “всего человечества”, но пока это неверно. При том, что истина не имеет национальности, в разделённом политическими границами мире всякое учёное сообщество является прежде всего национальным достоянием и защищает, в первую очередь, интересы своей страны и её союзников. Так что на сегодняшний день даже в естественных науках есть немало направлений, где обмен информацией между учёными разных стран если и происходит, то разве что за счёт шпионских утечек.

15

* Если взять такие признанные образцы глубокого и последовательного разрушения позиций идеологического противника, как, скажем, “Нищета философии” К. Маркса или “Анти-дюринг” Ф. Энгельса, то именно на этих примерах как нельзя более отчётливо видно, что решительность успеха во многом предвосхищалась выморочностью логики оппонентов.

16

* К слову сказать, именно неразличение – нередко идущее от самого автора – несущих и ограждающих элементов теоретической конструкции лежит в основе многих успехов мракобесов. Не имея возможности возразить некоторой теории по существу, враги знания отыскивают изъяны в её отделке или технических приложениях, устраивают показательные погромы в отдельных частных утверждениях и, “не заметив” полной сохранности фундамента, объявляют теорию поверженной в прах. И если в этот момент у знания не находится надёжных защитников, способных по ходу баталии заделать пробитые бреши или отстоять хотя бы основополагающие выводы атакуемого автора, то клеветнические победные реляции благосклонно принимаются на веру командованием и слышавшей о дискуссии, но глубоко не вникавшей в неё научной общественностью. Ну а в итоге не отшлифованные до полного блеска идеи на более или менее длительное время выпадают из научного оборота.

17

* В этой связи опять-таки будет уместно напомнить об опыте К. Маркса, с одной стороны, критиковавшего системы Д. Рикардо и Г. В. Ф. Гегеля, а с другой – выступавшего против слишком рьяных отрицателей этих систем, не сумевших уяснить, что в них было шагом вперёд по сравнению с предшественниками.

18

* Из чего, кстати, следует, что к открытию факта чьей-то измены науке предъявляются ровно те же требования, что и к любому другому открытию, т. е. разоблачитель должен узнать, собрать доказательства, уцелеть, сообщить, убедить и зафиксировать сведения о своём открытии.

19

* Поэтому реакция на “вмешательство” в “свою” проблему сама по себе может служить весьма показательным тестом на псевдоучёность, так как те, кто заинтересован в объективных ответах на поставленные вопросы, будут рады помощи, откуда бы она ни пришла. А вот видящие в науке лишь удобные подмостки для демонстрации собственной неповторимой личности, скорее всего, будут раздосадованы, если кто-то опередит их с решением заявленной задачи и перехватит у них тему статьи или диссертации, авторитет у коллег, внимание руководства, гранты на исследования, места в президиумах, приглашения на международные конгрессы и иные формальные атрибуты, подобающие успешному учёному.

20

* Речь может идти разве что о том, чтобы выделить из псевдоучёной свиты тех, кто оказался в ней не ради противодействия научному поиску, а по искреннему недомыслию. Однако способность проявлять подобное недомыслие изначально заставляет усомниться в перспективах работы таких людей на переднем крае познания

21

* Это, кстати, дополнительно осложнит жизнь бывшим учёным, так как легче станет отслеживать судьбы не только идей, но и людей; станет заметнее, кто и куда движется, а кто стоит на месте и как давно он это делает.

22

* И лучшей иллюстрацией данного обстоятельства является то, что кипящие вокруг изобретений воровские страсти в значительной мере стихают, когда речь заходит об открытиях. Ведь даже если удастся похитить, скажем, гравитационную постоянную или “красное смещение”, то ещё труднее будет найти на них покупателя.

23

* Безусловно, наука должна платить и по просроченным счетам практики, даже в первую очередь именно по этим счетам; но с каких это пор возвращение долгов, да ещё просроченных, стало считаться особой заслугой?

24

** На всякий случай, оговоримся, что “свернуть частично” – это значит до такого уровня, который, замедляя развитие знания, тем не менее сохранял бы численность специалистов и материальное обеспечение, позволяющие поддерживать полный цикл исследовательских работ на всех участках. Потому что полная остановка научного поиска, влекущая за собой потерю опыта, традиций и массы других зачастую трудноуловимых нюансов, охватываемых понятием “научная школа”, отбрасывает производство идей не на годы, а поистине на эпохи назад. В связи с чем быстрое восстановление утраченных позиций даже при возрождении интереса и выделении достаточного финансирования оказывается крайне проблематичным.

25

* При этом для женщин может признаваться более целесообразным углублённое знакомство не с оружием, а с навыками оказания медицинской помощи.

26

* Тем не менее и в таких условиях ученики, обнаружившие, что первоначально избранная тематика не отвечает их интересам, или по каким-то иным соображениям желающие испытать свои силы в другой специальности, разумеется, смогут это сделать, но вряд ли совсем уж без ограничений. Ведь даже современные студенты, переводясь в близкопрофильный ВУЗ, нередко могут сделать это только с потерей курса. Мы же ведём речь об обществе, в котором изучение окружающего мира вновь обретёт статус всеобщей обязанности. А в таком обществе едва ли будет признано целесообразным наращивать число “вечных школьников”, так что переводы, подразумевающие возвращение назад на 4-5 классов, явно не будут поощряться.

27

* Речь, само собой, идёт о науке философии и науке психологии, а не о простодушной болтовне недалёких начётчиков и не о злонамеренных инсинуациях активных защитников невежества.

28

* Имеются в виду не столько библиотечные работники, а прежде всего переводчики и систематизаторы, отвечающие за подготовку атласов и других периодических справочно-информационных изданий.

29

* Не говоря уже о том, что подобное удовлетворение исключительно теоретического, но малопрактичного учёного любопытства, скорее всего, обернётся ещё и ограничением ресурсной базы или полной отменой каких-то других экспедиций, которые могли бы принести гораздо более насущные результаты.