Про Лизавету и михрялку Дусю

Дуся так обрадовалась возможности исполнить свою мечту, побывать в музее, что еле дождалась, когда же наступит это «скоро», и они, наконец, поедут на экскурсию. И вот, однажды, придя из школы, Лизавета объявила: «завтра мы не учимся, а едем в Зоологический музей». Дуся так разволновалась от радости, что половину ночи уснуть не могла. А утром встала раньше всех и, не переставая, ворчала на Лизавету:

– Что ты копаешься, как неживая! Вот опоздаем, и все уедут без нас. Обязательно тебе завтракать надо, не могла вчера позавтракать! Что ты так медленно одеваешься, прямо, как маленькая! Идешь, нога за ногу зацепляется. Того гляди, совсем остановишься.

Но Лизавета не обижалась на подругу. Ей даже передалось ее волнение. В результате, в школу они пришли почти на час раньше назначенного времени. Пришли, а никого нет. Дуся Лизавете выговаривать начала: «Какая она копуша, как можно было опоздать. Не сбудется теперь ее мечта, побывать в музее. Так она и знала, что с Лизаветой каши не сваришь». Пока она ворчала, начали подходить одноклассники Лизаветы. Дуся успокоилась, но в целях конспирации, пришлось замолчать и притвориться игрушкой. Кстати, «игрушка» девчонкам очень понравилась, и все наперебой просили Лизавету «дать подержать». Так и развлекались, пока не пришел автобус. Лизавета села у окошка, чтобы Дусе было лучше видно. И пока ехали, та, сидя на руках у подруги, смотрела через запотевшее стекло на проплывающие мимо дома и деревья.

В музее Лизавета решила, сначала, попробовать носить Дусю на руках. Когда пришел экскурсовод и повел всех в залы музея, возле билетерши вышла заминка. Билетерша – пожилая женщина, увидев в руках Лизаветы Дусю, даже вторые очки надела.

– Вообще-то, в музей с игрушками не ходят. И лучше, тебе ее спрятать в рюкзак. А ты знаешь, на какого зверя похожа твоя игрушка? – Лизавета не ожидала такого вопроса и растеряно молчала. Но билетерша и не ждала от нее ответа. – Было такое животное, правда, так и не признанное наукой, называлось – михрялка. Но, уж лет сто, как михрялки вымерли. Ладно, беги, догоняй свой класс, а то потеряешься – музей очень большой. А

игрушку, все-таки, спрячь.

Лизавета посадила Дусю в рюкзак. Только голова торчала. Экскурсия началась. Экскурсовод, молодая тощая женщина в очках, очень интересно рассказывала про виды, подвиды и семейства, а дети, как привязанные ходили за ней от экспоната к экспонату, из зала в зал, с этажа на этаж. И в одном из залов, когда экскурсовод рассказывала про миграции китов, к Лизавете подошла смотрительница и поманила ее в сторону.

– Девочка, ты почему с кошкой в музей пришла? Ты бы еще слона с собой привела! – Смотрительница была очень возмущена, но чтобы не мешать экскурсии говорила шепотом. А Лизавета, увлеченная рассказом экскурсовода, даже забыла, что у нее в рюкзаке сидит Дуся. И поэтому, она, сначала, даже не поняла, про какую кошку говорит смотрительница. Дуся, тоже была увлечена экскурсией, забыла об осторожности и сидя в рюкзаке крутила головой налево и направо. Вот бдительная смотрительница и заметила непорядок. – Кто у вас старший? Вы с учительницей приехали? Ну-ка, позови мне ее потихоньку, чтоб другим не мешать!

Назревал скандал. Лизавета совсем растерялась. Ей не хотелось ставить Клавдию Михайловну в неудобное положение. Оказалось, что не только ей не хотелось. Дуся, тоже, была против. Поэтому, она решила защитить подругу и ее учительницу. Тем более, что она очень не любила, когда ее называют кошкой.

– А почему, собственно, вы обзываетесь? Если я и похожа немного на кошку, это не дает вам право меня так называть. Я же не называю вас обезьяной. Хотя, вы, как и все люди похожи на обезьян. – Дуся сказала все это шепотом, так же, как и смотрительница. Поэтому, экскурсии не помешала. Уж неизвестно, что больше удивило смотрительницу: то ли, говорящая кошачья голова в рюкзаке у девочки, то-ли, сравнение с обезьяной, на которую она была совсем не похожа. Возмущению не было придела. Она открыла рот, собираясь ответить что-нибудь этакое, этой кошачьей голове. Но слова где-то застряли и она так, и стояла с открытым ртом. А голова не унималась:

– Думаете, бейджик нацепили, и вам можно посетителей обзывать, как попало? Со мной этот номер не пройдет. Я буду жаловаться в общество защиты животных. И директору вашему пожалуюсь!

Смотрительница, как оказалось, не столько удивилась говорящей кошке (мало ли, что бывает), сколько возмутилась ее словам про обезьяну. Все так же, шепотом она пообещала:

– Я сейчас охрану вызову.

– А вот и не вызовите. Спит ваша охрана – у нее тихий час. И у вас, тихий час. И вы

тоже сейчас будете спать. – Дуся решила, что пора брать ситуацию под контроль. – Садитесь на свой стул и засыпайте. Засыпайте. Засыпайте....

При этих словах Дуси, смотрительница медленно подошла к своему стулу, села на него и закрыла глаза. Через несколько секунд она спала. А Лизавета вернулась к своему классу.

– Здорово ты ее! А ты ее загипнотизировала? Она, что, долго спать будет? – Девочка нарадоваться не могла, как ловко Дуся вышла из сложной ситуации.

– Поспит, пока кто-нибудь не разбудит. – Беспечно ответила михрялка. – Ладно, не мешай слушать.

Сильное впечатление на Дусю произвело огромное количество чучел животных. Она была потрясена до глубины своей михрялочьей души. Потрясена и возмущена: как можно

так поступать с животными, пусть даже, и в научных целях. Поэтому, она нашептывала Лизавете, чтобы та задала экскурсоводу вопрос, как зовут того человека, который сделал все эти чучела. И когда экскурсия закончилась и экскурсовод, по традиции, спросил: «У кого какие вопросы?», Лизавета ее и спросила. Экскурсовод улыбнулась и сказала, что многим чучелам уже больше ста лет. И делали их разные люди. А специалист по изготовлению чучел называется таксидермист.

Когда Лизаветин класс уже выходил из зала по пути в гардероб мимо спящей смотрительницы, к ней подошел пожилой мужчина и потряс ее за плечо. Это был директор музея.

– Татьяна Викторовна, вы почему спите? Вам, может быть, плохо? Что случилось? – Спросонок, та, сначала, не вполне поняла, где она и что происходит. А когда поняла, оглянулась по сторонам, вскочила на ноги, схватила директора за лацкан пиджака, притянула к себе и зашептала на ухо:

– Она меня с обезьяной сравнила. Я хотела охрану вызвать, а она мне спать велела. Директор удивился и, даже, немного испугался за психическое здоровье Татьяны Викторовны. Но решил, раньше времени, не поддаваться панике и уточнил:

– А кто вас с обезьяной сравнил?

– Да, кошачья голова. Она в рюкзаке у девочки сидела. Она сказала, что будет жаловаться в общество защиты животных. И вам, тоже, будет жаловаться.

– Вы хотите сказать, что в рюкзаке у девочки лежала кошачья голова и разговаривала с вами, и обещала жаловаться? – Уточнил директор.

– Она не лежала. Она торчала. Там, может быть, еще к ней тело было приделано. Я не знаю. Но, такая наглая! И меня с обезьяной сравнила! Она, всех людей, с обезьянами сравнила. – Директор решил не испытывать судьбу и не стал больше задавать никаких вопросов. Он аккуратно взял смотрительницу под локоть и осторожно вывел ее из зала.

А тем временем, дети успели одеться, и вышли на улицу. Автобус ждал на стоянке. До школы доехали без приключений. Все разошлись по домам. Осталась только Лизавета и Клавдия Михайловна. Наконец, Дуся могла выбраться из рюкзака.

– Ну, понравилось тебе в музее? – Спросила Клавдия Михайловна михрялку.

– Очень понравилось! Очень интересно! Только животных жалко. Сколько их ни за что, ни про что погибло! Ужас!

– Ну, они же не просто так погибли, а для науки. – Возразила учительница. – Но, конечно, их очень жалко. Но это все равно лучше, чем, если бы, их просто, съели.

– А что, эта наука, не могла сделать себе чучела из глины или, например, из гипса? Человек же, тоже, животное. И что, если у него есть ружье, то ему можно убивать других животных? Это не справедливо! Ружья надо запретить!

Клавдия Михайловна не стала возражать Дусе. По большому счету, та была права. Но, жизнь так сложна и многообразна, что однозначного решения этой проблемы, наверное, не существует.

На следующий день, придя из школы, Лизавета обратила внимание, что Дуся как-то изменилась. Она стала задумчивой, почти не разговаривала. А это, уж совсем, было на нее не похоже. На вопросы подруги не отвечала, отмалчивалась. Если Лизавета пыталась

ее разговорить, она просто, уходила из комнаты. Тут уж, девочка забеспокоилась не на шутку. Стала вспоминать, может, когда обидела подругу и не заметила. Но так ничего и не вспомнила.

Прошло пять дней. Перемены в Дусином поведении заметила не только Лизавета, но и

мама, и папа, и Клавдия Михайловна. Из подвижной, как ртуть, болтушки, которой до всего было дело, михрялка превратилась в флегматичное, равнодушное, молчаливое существо – полную противоположность тому, что было до этого. Как-то, за вечерним чаем папа предложил:

– Может, нам Дусю доктору показать? Что-то неладное с ней происходит. Она, даже, по- моему, похудела.

– Было бы неплохо. – Согласилась мама – Только, какому доктору? Дуся-то у нас секретное животное. Ее показывать никому постороннему нельзя. Если только, бабушке Ильиничне – она ветеринар. Но, поехать в Вверх тормашкино можно будет только в выходные. А это, еще, целая неделя.

Неделя подходила к концу, а в поведении михрялки ничего не поменялось: все так же, часами сидела она в углу, глядя в одну точку. Ни с кем не разговаривала и не реагировала даже тогда, когда мама звала всех к столу. Раньше-то она прибегала обедать самая первая. А сейчас и аппетит у нее пропал. В общем, Дусю было не узнать. Наконец, наступила пятница. Папа отпросился на работе, пришел пораньше. Лизавета уже вернулась из школы. Быстро собрались и отправились в Верх Тормашкино.

Даже в машине, обожавшая кататься Дуся, вела себя так, будто это и не Дуся вовсе. Она и в окно-то ни разу не выглянула. Сидела, уставившись взглядом в спинку переднего сиденья, и молчала. Лизавета больше не могла видеть всего этого безобразия, происходившего с подругой. Она сидела и тихонечко, чтобы не слышал папа – ему же машину везти – плакала. У нее уже и куртка от накапавших слез была вся мокрая. Вот такое невеселое путешествие получилось. Приехали уже затемно. Предупрежденные заранее, Бабушка, Вовчик с Левчиком и бабушка Ильинична не вышли встречать приехавших. Вышел только Дедушка. Когда машина остановилась, он открыл дверцу, взял Дусю на руки, прижал к себе, как самую драгоценную драгоценность, и отнес в Лизаветину комнату. А там ее уже ждала бабушка Ильинична.

До выхода на пенсию, она всю жизнь проработала ветеринаром. В Москве ветеринаров было много. Наверное, побольше, чем во всех деревнях вместе взятых. Но проблема была в том, что все эти ветеринары даже и не слышали о таком животном, как михрялка. А раз не слышали, как они его лечить будут? Неизвестное животное от неизвестной болезни? А бабушка Ильинична слышала и даже видела, и даже дружила с этим животным. И для нее оно, это животное, было очень даже известное.

Дедушка Дусю принес, посадил на Лизаветину кровать и молча вышел из комнаты. Дуся сидела так, будто происходящее ее совсем не касалось. Бабушка Ильинична взяла стетоскоп. Стала «слушать» и осматривать михрялку. Все было нормально. Легкие чистые, живот мягкий, шерсть густая, нос влажный и холодный. Теперь нужно было поговорить с пациентом. В ее практике это был первый пациент, с которым можно было поговорить. Все остальные животные не очень-то разговорчивые. Их сколько ни спрашивай, они ничего тебе не скажут: где болит, что болит. А Дуся скажет. Должна сказать. Вот бабушка Ильинична и спросила:

– У тебя что-нибудь болит? – А Дуся только головой помотала. Отрицательно помотала. Так помотала, что стало понятно, что ничего у нее не болит. – А что тебя беспокоит или волнует? Я же вижу, что ты чем-то озабочена, тебя что-то мучает. Ты скажи не

стесняйся. Если хочешь, я сохраню это в тайне. Я же доктор. Хоть и не человеческий, а

врачебную тайну хранить умею.

И тут Дуся неожиданно спросила:

– Вот, ты, звериный доктор. А ты знаешь, сколько живут михрялки? – Вопрос был неожиданный, но бабушка Ильинична постаралась ответить на него честно.

– Ну, давай разбираться. Животное ты не крупное. Животные такого размера живут лет пятнадцать – двадцать. Здоровье у тебя крепкое и ты обладаешь высоким интеллектом, а это значит, что ты можешь прожить и пятьдесят, и семьдесят, и сто лет. А может быть, и больше. Ведь про вас, михрялок ничего доподлинно не известно. А тебе, пока всего-то, пять лет. Так что об этом тебе задумываться еще рановато. Живи и радуйся. А то, вон на твоей подруге, лица нет – за тебя переживает. Да все за тебя переживают. Что это ты, из Дуси, бог знает в кого, превратилась.

Пока бабушка Ильинична все это говорила, Дуся заметно изменилась. В глазах появился блеск. Не было там уже той неизбывной тоски. Не было тусклого, погасшего взгляда. Но это была все еще не та, привычная всем Дуся.

– Знаешь, я не буду больше тебя донимать вопросами. Если захочешь, расскажешь мне, но завтра. А сейчас, выпей вот это и ложись спать. Утро вечера мудренее. – С этими словами, бабушка Ильинична протянула михрялке таблетку и чашку с водой. – Ложись. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи! – ответила Дуся, устраиваясь на своей кроватке.

Бабушка Ильинична вышла из комнаты и тихонько закрыла за собой дверь. Она дала Дусе успокоительную таблетку, которая очень быстро подействовала. И через минуту михрялка уже крепко спала. А на кухне все с нетерпением ждали, что же скажет

звериный доктор.

– У Дуси сильнейший стресс. – Сказала бабушка Ильинична. – Скажи, Лизавета, в

последнее время с ней ничего не происходило? Может она увидела что-то страшное или побывала в каком-то ужасном месте? Меня она спрашивала, сколько живут михрялки. Может, это как-то связано с жизнью или здоровьем?

– Не знаю, – ответила Лизавета, – мы, в последнее время, с ней, кроме зоологического музея, нигде больше не были. А она как раз, после музея такой стала. Только я не знаю, но там ничего страшного не было.

– «Не знаю», «не знаю», – проворчала бабушка Ильинична, – Это была очень плохая идея вести ее именно в зоологический музей. Ну-ка, скажи мне: в этом музее, какие экспонаты? Что вы там видели?

– Там чучела разных животных. – Начала догадываться Лизавета. – Там все экспонаты – это чучела. Она меня еще велела спросить у экскурсовода, кто все эти чучела сделал. Она возмущалась, сколько животных погибло!

– Ну, вот. Теперь все встало на свои места. Теперь понятно, что она испытывала в этом музее. Это все равно, как если бы ты пришла в какой-нибудь музей, а там чучела людей в витринах. Взрослых, детей, стариков.... Ужас! Бедная Дуся!

– Но почему она мне ничего не сказала? Почему она промолчала? – Удивилась Лизавета. – Потому что, после увиденного, все люди, и ты в том числе, немного, как бы это сказать, вышли у нее из доверия. И теперь, нужно будет очень постараться, чтобы это доверие вернуть. Мы не должны к ней относиться, как к забавному зверьку или как к игрушке. Она заслуживает большого уважения. Я знаю, что все присутствующие это понимают. Все любят и уважают Дусю. И все-таки, давайте будем поделикатнее, и ни в коем случае не

вспоминайте этот проклятый музей.

На следующее утро, Лизавета проснулась, по привычке, в семь часов и лежала тихо, не шевелясь, боясь нечаянно разбудить Дусю. Сколько она так пролежала, она не знала. Но, наверное, долго, потому что глаза сами начали закрываться и она опять уснула. Уснула крепко. Так крепко, что не сразу проснулась от того, что что-то теплое и мягкое бесцеремонно забралось к ней под одеяло и теперь сопело ей на ухо. Так могла сделать только Дуся. Она так делала всегда. Каждую субботу и каждое воскресение, когда не нужно было рано вставать, и можно было понежиться в постели, Дуся прибегала к Лизавете и они лежали и болтали до тех пор, пока мама ни звала завтракать. Лизавета, еще не проснувшись окончательно, даже сама себе не поверила – неужели, это ее Дуся пришла? Она даже глаза открывать не стала. Обняла подружку и прижалась лицом к ее пушистой мордочке.

– Дусенька, милая.... А я думала, ты меня разлюбила. Думала, ты всех разлюбила. Как же ты всех нас напугала!

– Никого я не собиралась пугать. Вы сами захотели и испугались. «Напугала». А чего вы такие бояки? – Дуся опять была Дусей. Спорщицей и ворчуньей. Лизавета, от радости, глаза открыла и так ее к себе прижала, что михрялка даже пискнула, как-то не по михрялочьи. – Полегче-полегче! Раздавить хочешь? Избавиться от меня хочешь? Что, надоела? Нет, ты скажи: надоела?

– Ну, что ты, глупенькая! Как тебе в голову такое могло прийти? Да я за эти дни чуть не умерла! Как тебе не стыдно? – Лизавета даже забыла, что с Дусей надо поделикатней разговаривать. А потому, что обиделась на такие обидные слова. А вредная Дуся, кажется, обрадовалась, что Лизавета обиделась. Она потерлась мордочкой о Лизаветину щеку и начала подлизываться.

– Да, знаю, что не надоела! Я тебя тоже, люблю! Я вас всех люблю! Ты чего в машине плакала? Я видела. Это из-за меня? Ты больше не плачь. Я тебя больше расстраивать не буду. – Дуся помолчала, а потом, каким-то другим, каким-то напряженным голосом спросила:

– А ты меня всегда любить будешь? – Лизавета насторожилась. Что-то подруга задумала.

– Конечно, всегда! – И когда умру?

– И когда умрешь. Еще неизвестно, кто раньше умрет. Может михрялки по триста лет живут, как вОроны.

– А когда я умру, ты со мной что сделаешь?

– Дуся, мне не нравится этот разговор! Ты что задумала?

– Я ничего не задумала. Нет, ты ответь, что ты со мной сделаешь, когда я умру?

– Так, пока ты не расскажешь, что ты себе напридумывала, я ничего говорить не буду!

Давай, колись! – Михрялка была сильно смущена, но разговор для нее, видимо, был очень важным:

– «Колись, колись»! Насмотрелась я, как вы, люди к животным относитесь. Для науки убиваете, чучела делаете! Я, вот, неизвестное животное. Меня беречь надо, а вы, чучела делаете. Я не хочу, чтобы меня наука изучала! Я вашу науку не люблю!

– Так, я поняла, куда ты клонишь! – Перебила Дусю Лизавета. – Никто тебя изучать не собирается, потому, что про тебя никто не знает. Никто тебя выдавать ученым не

собирается. Никто тебя пальцем не тронет! Я тебе обещаю!

– А когда умру?

– Что, «когда умру»?

– Ну, когда умру, что ты со мной сделаешь? Можно, я тебя попрошу? – Что, «попрошу»? Попроси.

– Когда я умру, не делай из меня чучело! – Лизавета, сначала растерялась, но потом спросила:

– Скажи, Дусенька, если я умру первая, ты из меня сделаешь чучело? – Михрялка даже подпрыгнула от возмущения:

– Да, как ты…? Да, ты…! – Но, Лизавета не унималась.

– Ну, так как, сделаешь?

– Нет, конечно! Как ты могла такое сказать? Такое придумать!…

– Но, ты же придумала! Запомни, чтобы оставить память о друге, необязательно делать его чучело! Дуся молчала. Она обняла лапками Лизаветину голову и затихла. Все оказалось так просто.

Глава 9

Сто рублей

Знаешь поговорку: «Не имей сто рублей, а имей сто друзей»? Хорошо иметь сто друзей. А бывает и так: случиться какая-нибудь серьезная неприятность, и от этих ста друзей останется один или два. Но, зато, это те, кто готов эту неприятность с тобой разделить. Потому что, есть еще одна поговорка: «Друг познается в беде». Это все, я к чему говорю: бывает, человек проживет всю жизнь, а настоящего друга так и не встретит. Настоящий друг – это большая редкость и большое везение. А остальные, это все, так, друзья- приятели, которым или что-то от тебя надо или просто скучно. Лизавете, например, очень повезло. У нее уже был настоящий друг, вернее подруга. И пусть, это было неизвестное науке животное, михрялка. Но, ведь, друг необязательно должен быть человеком. А потом, Лизавета встретила… Но, все по порядку. Шла однажды Лизавета из школы. Видит, впереди идет старушка. Тяжело идет. Опирается одной рукой на палочку, а в другой руке у нее сумка. Наверное, тяжелая. Потому, что старушка то и дело останавливалась и сумку на землю ставила. Лизавету, как будто кто-то подтолкнул и через мгновение она возле старушки очутилась. Та, как раз, остановилась отдохнуть.

– Бабушка, давайте, я вам помогу!

– Спасибо тебе, да только, сумка очень тяжелая. – Улыбнулась старушка. – Ничего, – храбро ответила Лизавета, – я сильная.

– Ну, если сильная, то попробуй.

Лизавета была уверена, что легко справится с ношей. Она взяла сумку за ручки, оторвала от земли и почти бегом пронесла ее несколько метров. Но потом, ручки стали выскальзывать из, в раз, вспотевших ладоней и ей пришлось остановиться.

– Тяжело? – Участливо спросила старушка.

– Ничего не тяжело. Только чуть-чуть тяжело. – Покраснела Лизавета. Она же не собиралась отступать. Схватила сумку и протащила ее еще несколько метров. Потом, еще и еще несколько метров. Только, с каждым разом этих метров становилось все меньше и меньше. А старушка и без сумки с трудом за ней поспевала. Постепенно, Лизавета приспособилась: пройдет два-три метра – остановится. Старушка ее догонит, она дальше сумку тащит. Так, потихоньку – потихоньку и дошли до старушкиного подъезда. Дом был старый. Такие дома называют «сталинскими». На лифте поднялись на четвертый этаж. Возле высокой двери обитой шоколадного цвета дерматином Лизавета увидела блестящую медную табличку: «Народная артистка СССР Л. И. Нилова». А старушка открыла ключом эту дверь и пропустила Лизавету с сумкой в прихожую. Потом вошла сама, закрыла дверь и со вздохом села на стул стоящий тут же. Она сидела опираясь обеими руками и подбородком на палку и прикрыв глаза. Не открывая глаз, она тихо сказала Лизавете:

– Сейчас, деточка, две минутки. Подожди, пожалуйста.

А Лизавета стояла и озиралась по сторонам. А поозираться и посмотреть по сторонам было на что. Все стены прихожей были завешаны фотографиями. Фотографии были не цветные, как мы сейчас привыкли видеть, а черно-белые. Они были в рамочках. И все рамки были разные. А на фото были красивые женщины. Все женщины в длинных платьях и в шляпах с большими полями. И элегантные мужчины в белых костюмах, в шляпах, с тросточками и дымящимися папиросами.

Лизавета так засмотрелась на фотографии, что даже забыла где она и как сюда попала. Вернул ее к действительности голос старушки.

– Ну, вот, немножко пришла в себя. Что же, давай знакомиться. Меня зовут Людмила Ивановна.

– А я, Лизавета. Лиза. – Представилась девочка. – А это вы, «Л. И. Нилова, Народная артистка СССР»?

– Я, Л. И. Нилова, – улыбнулась Людмила Ивановна. – Вот, и познакомились. И, большое тебе спасибо за помощь. Не представляю, что бы я без тебя делала. Может быть, чайку выпьем? Поболтаем. Ты мне о себе расскажешь.

Лизавете очень хотелось остаться на чай, но девочка она была дисциплинированная. Домой нужно приходить вовремя. А если собираешься где-то задержаться, нужно спросить разрешения у родителей. А сегодня, как на грех, еще в поликлинику с мамой нужно, за справкой. Поэтому она отказалась, сказала, что не может сегодня. А потом, неожиданно для самой себя, спросила:

– А можно, я завтра приду?

– Конечно, можно! – Обрадовалась Людмила Ивановна. – Я очень ждать буду. Приходи обязательно. Подожди еще минуточку. Я знаю, что ты мне помогла от чистого сердца, бескорыстно. Для тебя это был нелегкий труд. А всякий труд должен быть оплачен. Поэтому, вот, возьми, пожалуйста. И не отказывайся, а то, обижусь. – С этими словами Людмила Ивановна протянула Лизавете сто рублей. И, улыбнулась. А улыбка у нее была такая, что Лизавета сразу поверила: не возьмешь деньги, и вправду – обидится.

Домой она пришла вовремя. Мама ее уже ждала, и они пошли в детскую поликлинику. По дороге Лизавета рассказала маме о произошедшем и о ста рублях не забыла. Мама сказала, что деньги она взяла напрасно. Во первых, хотя Людмила Ивановна народная артистка, но пенсия у нее маленькая и лишних денег нет. А во вторых, как-то неправильно, брать деньги за то, что помогла донести сумку. Пусть, и очень тяжелую.

Вернувшись из поликлиники, Лизавета рассказала все Дусе. Рассказала все, с мельчайшими подробностями. И о табличке на двери, и о фотографиях на стенах, и о том, что Людмила Ивановна ей очень понравилась. Но только, пусть Дуся не думает, что она понравилась потому, что она Народная артистка. Она понравилась еще до того, как Лизавета узнала про артистку. Просто, она хорошая.

– Ладно, я согласна. Можешь с ней дружить. Только, я тоже хочу. – Заявила Дуся. – Возьми меня завтра с собой. Она не будет против.

– Откуда ты знаешь? – Удивилась Лизавета. – Ты же ее даже не видела ни разу! – А мне не надо видеть. Я чувствую. Она и правда, хороший человек.