Под созвездием Красного креста. Записки терапевта

Мост через речку был деревянный, узкий – только двум машинам разминуться, но стоял он на прочных бетонных сваях. Вода в реке стояла высоко, и под мостом навряд ли можно было проплыть даже на лодке. Но это уже был максимальный подъем воды, и дальше ожидался её спад.

После моста дорога повернула влево, со всех сторон поднялись могучие разлапистые ели. Деревья росли очень плотно, а между ними были настоящие заросли кустарника и травы. Непролазные места!

По рассказам местных жителей в этом лесу жил лешак (то есть леший), который «отводил глаза», «кружил», «запутывал». И поэтому из здешних деревень народ в этот лес ходил с опаской, обязательно по нескольку человек, предпочитая держаться ближе к дорогам. А неосторожные горожане в поисках грибов и ягод, нередко долго плутали, аукались, с трудом выходили на дорогу, а иногда даже пропадали бесследно. «Лешак увел!» – заявляли в таких случаях деревенские бабки.

Но я, как человек современный, не верящий ни в Бога, ни в черта, ни в лесную нечисть, все эти россказни считал бредом полусумасшедших старух. Печальная правда заключалась в том, и я в этот был уверен, что в здешних лесах водились и медведи, и волки. Вот и нет заплутавшихся грибников!

Впереди показалось водное препятствие – прямо через дорогу перекатывался грязно-серый поток воды, шириной в десяток метров. В этом месте протекал ручей, который обычно прокладывал себе путь под дорогой через широкую бетонную трубу. Сейчас воды прибавилось, диаметра трубы не хватало, и ручей, поднявшись, потек поверх дороги.

Но глубина была небольшая – с половины колеса, почва плотная, и мы осторожненько выползли на сухое место.

Проехали еще пяток километров, лес поредел, а потом внезапно остался позади, и с обеих сторон дороги потянулись широкое поле. Слева оно уже было вспахано, а справа, вдали, у темневшей далеко кромки леса, доносилось тарахтенье трактора, который издали казался крохотной заводной игрушкой.

Началась деревня Буерак – большая, раскидистая, с обширными подворьями, где обязательно стоял дом-пятистенок, баня, хлев и несколько сараюшек. Жилых домов было много, только третья часть стояла с заколоченными окнами, и по нынешним временам это было очень неплохо. Кое-где во дворах и на огородах неторопливо копошились старики и старухи. Трудоспособное население, вероятно, было в поле.

Деревню проехали, не останавливаясь, и вновь к обочинам дороги подступил еловый лес. Ещё с полчаса езды – и мы на месте!

Село Шорборово, центр одноименного сельсовета, располагалось на берегу небольшой речушки, которая через пару километров впадала в Елань. Здесь, в селе, еловый лес исчезал (а может быть, был вырублен), кое-где росли разнокалиберные березы, кустарник. В селе был медпункт, почта, сельсовет, продовольственный магазин. На краю села были коровьи фермы, и каждое утро из райцентра приезжала машина и увозила на молокозавод фляги с молоком.

Медпункт находился в центре села, неподалеку от сельсовета. У крыльца уже ожидали пациенты – с десяток пенсионеров. Когда мы стали выходить из машины, на улицу вышла фельдшер – среднего роста, плотного телосложения женщина в белом халате, волосы с обильной сединой.

– Здрасьте, Екатерина Степановна! – поприветствовали мы её.

– Проходите, гости дорогие! Ждём.

Медпункт построили более двадцати лет назад. Обычный типовой проект. Две комнаты и просторный коридор. В одной комнате, побольше, обычно хранились лекарства, и вела прием фельдшер. Во второй комнате стояла кровать, тумбочка и стол. Это была палата для экстренных больных. Сейчас в большой комнате было два стола, еще один стол поставили во вторую комнату.

Мы с невропатологом разместились в большой комнате, а ЛОР-врач отправился в маленькую: ему придется проверять слух у пациентов – следовательно, необходима тишина.

– Сегодня народу будет много, – сообщила фельдшер. – Я пригласила двадцать человек, да еще, наверняка, кто-то сам подойти решит.

Начался приём. Основная нагрузка легла на нас с невропатологом. Причем, большинство пациентов стремились на прием и ко мне, и к Косареву. Но нас, районных врачей, большим количеством пациентов не напугать. Мы к этому привычные за годы работы в поликлинике.

Вполголоса, чтобы не мешать друг другу, мы с невропатологом расспрашивали пациентов. Осмотр я проводил на кушетке, отгороженной от любопытных глаз ширмой.

Я принимал больных без спешки, но достаточно быстро, подробно расспрашивал, но пресекал ненужную болтливость, и также быстро, но в полном объёме проводился осмотр. Основная масса пациентов пришла «провериться», но, конечно, попадались больные, нуждавшиеся в назначении лечения на дому. Некоторых я назначал на плановую госпитализацию в ЦРБ, тут же оформлял им направления. Потом фельдшер созвонится с заведующей терапией и уточнит день госпитализации.

Выявил я трех человек с подозрением на отравление фенолом – подозрительная тошнота, боли в животе. И все появилось в ближайшие два дня. Возможно, это обычное пищевое отравление или обострение хронических заболеваний желудка или кишечника. И состояние не назовешь тяжелым. Но в нынешней ситуации всех пациентов даже при подозрении на отравление фенолом лёгкой степени необходимо госпитализировать. Один из больных, мужчина средних лет, работник совхоза, отправится в больницу с нами, после приёма. А двое других – старушки из маленькой деревушки на берегу Елани, заявили, что им надо собраться, попросить кого-нито присмотреть за скотиной, а уже потом, на вечернем рейсовом автобусе (из Шорборово) они сами приедут в больницу. На том и порешили! Я выписал направления и попросил фельдшера госпитализацию старушек проконтролировать…

Я принял за четыре часа более тридцати пациентов, после чего наступило затишье.

– Наверное, все пришли? – решила фельдшер. – Надо ещё одну бабушку на дому навестить. Самой ей не дойти: полуслепая, да и голова постоянно кружится.

– Давайте сходим! – согласился я.

– Она недалеко живёт.

Почва в селе была песчаной, и по обочинам дороги можно было ходить, не промочив ботинок. Миновали сельсовет, прошли еще десяток дворов… и впереди, за небольшим заброшенным садом показалась такая же заброшенная церковь.

– Баба Маня рядом с церковью живет, – сообщила Екатерина Степановна.

На медпункте я бывал неоднократно, но в эту часть села раньше не заходил. И церковь эту, точнее, её останки, видел впервые. Картина печальная! От храма остались только кирпичные стены с пустыми проемами окон и дверей, крыша и купола отсутствовали. Я как-то непроизвольно, словно кто-то потянул, отошёл от дороги поближе к церкви, к самому входу и заглянул внутрь: весь пол усеян битым кирпичом, щепочками, листьями.

– Эту церковь построили в середине 18 века, – негромким голосом пояснила Екатерина Степановна, подошедшая сюда вместе со мной. – А в начале 30-х годов, в коллективизацию, ее закрыли, разрушить пытались. Священника со всем семейством выслали. Так и стоит без призора, потихоньку рушится…

Покинув церковь, мы прошли краем старого сада, за которым стояли ещё несколько домов.

– Вот и дом бабы Мани, – кивнула фельдшер в сторону ближайшей к нам избы. – Ее отец в этой церкви звонарем служил.

Жилище человека зачастую отображает его достаток. Дом бабы Мани был старенький, но добротный: рубленый пятистенок под двускатной шиферной крышей. Забор и калитка деревянные, крашенные. Краска потемнела, кое-где сгнившие штакетинки заменены на новые дощечки.

Калитка не заперта. Во дворе под навесом поленница дров, сараюшка впритык к дому. Поднялись на небольшое крылечко. Екатерина Степановна пару раз для порядка стукнула в дверь, открыла, и мы прошли в полутемные сени, в которые выходили две двери.

– Нам сюда, – кивнула фельдшер направо, сильно постучала в дверь.

– Войдите, – раздался приглушенный голос.

В таких деревенских избах я бывал не единожды. Обстановка обычная. Посередине русская печка. Небольшая кухонька, просторная горница, отгороженная низкой перегородкой спаленка. В красном углу несколько икон, на стене часы-ходики, несколько старинных фотографий. Стол, диван, черно-белый телевизор, в спаленке – железная кровать с пружинным матрацем.

Баба Маня, среднего роста худощавая старушка, по избе передвигалась с опаской, то и дело ощупывая руками предметы.

– Вижу плохо, левый глазок только солнышко от ночи отличает, а правым – все, как в густом тумане, – сообщила она. – Тяжело с хозяйством управляться. Два года назад всю скотину продала – не осилить.

Я провел осмотр. Для своего возраста – 78 лет, баба Маня была еще вполне приемлемого здоровья. У нее была гипертоническая болезнь, но цифры давления обычно – как сообщила фельдшер – не превышают 170/100, а сейчас – 150/90. Склероз сосудов головного мозга. Хронический гастрит.

Я выписал рецепты и передал их фельдшеру – у нее при медпункте своя аптека.

– Главное – принимать лекарства постоянно, – велел я пациентке, – тогда и здоровье поправится. А теперь давайте-ка посмотрим глаза.

Глазные болезни я изучал в институте. Это было давно, но основные заболевания и их диагностику я еще пока худо-бедно помнил. И поэтому сумел поставить предварительный диагноз:

– У вас катаракта обеих глаз. Необходима операция, и тянуть не рекомендую. Окулист в ЦРБ есть, напишет направление в областную больницу на операцию. Родственники есть?

– Дочь в райцентре живет, – сообщила Екатерина Степановна. – А сын далеко – в Сибири. Дочь как раз в эти выходные хотела приехать – картошку сажать. Всё ей и сообщу…

Когда мы вернулись на медпункт, пациентов больше не было. Только врачи и водитель.

– А теперь надо перекусить, – заявила Екатерина Степановна. – Мы со стариком своим всё приготовили, поедите – и в дорогу.

Жила Екатерина Степановна через три двора от медпункта. Дом очень добротный – пятистенок на высоком фундаменте. Обшит вагонкой, крыша из оцинкованного рифленого железа. Калитка из толстых крашеных досок.

У калитки нас встречал сам хозяин дома – высокий пожилой мужчина, одетый в синюю куртку. Голова покрыта кепкой. В прошлом он был бригадиром совхоза, привык жить размеренно и справно.

Шагнув во двор, я сразу понял, что хозяева работы не боятся – они её ищут! По двору куры ходят. В небольшом отгороженном загончике роется в земле поросёнок. Из хлева, что стоит у дома, мычание раздается. И все это под присмотром грозного лохматого пса, который сидел на цепи у своей конуры, периодически рявкал, но в присутствии хозяев на нас не бросался.

– Как скотину то поите? – поинтересовался я у Екатерины Степановны. – Из колодца то опасно.

– Раз в день цистерна с водой приезжает из райцентра – эту сами пьем. А для скотины дождевой хватает.

Я взглянул на водостоки и большие железные бочки, доверху заполненные водой. Действительно, воды хватит – края-то наши очень дождливые.

– А если не хватит, то здесь неподалеку, на горушке, родник бьет, – поддержал разговор хозяин. – Вода чистая, не отравленная.

– Соловья баснями не кормят! – сказала Екатерина Степановна. – Давай, Семеныч, веди гостей за стол.

Обстановка в доме значительно отличалась от скромого быта бабы Мани. Мебель добротная, практически вся – импортная (что в наше дефицитное время очень непросто достать). Тут тебе и новенький диван, и книжный шкаф, и комод, и цветной телевизор. Вместо лавок – стулья. На полу не домотканые половички, а ковровые дорожки. Короче, сразу видно, здесь любят не только много работать, но и с удобствами и даже определенным комфортом жить.

Угостили нас на совесть. Поели вкусных наваристых щей, картошечки отварной, чаю с пирогами попили.

А потом подошел тот самый мужчина с подозрением на отравление фенолом, и мы засобирались обратно в Жердянск…

Две старушки приехали с моими направлениями вечером, на рейсовом автобусе и сразу были госпитализированы в больницу. Диагноз отравления фенолом был диагностирован только у старушек. У мужчины жалобы были связаны с хроническим панкреатитом и алкогольной абстиненцией.

22.

Река Елань – главная водная магистраль нашего района, здесь идет молевой сплав леса, активно промышляют рыбу законопослушные рыбаки и жадные, не признающие никаких запретов, браконьеры (а где их нет?). В Елань впадает большинство рек и речушек района. Большинство – но не все! Есть еще озера – целых семь! – в которые впадают свои речки и ручьи.

Течет Елань извилисто, неспешно, словно уставший пешеход, медленно бредущий гуда-то в неведомые дали. И поэтому фенол, попавший в ее воды у станции Свищ, добрался до нашего райцентра (который тоже расположен близ Елани) только в субботу вечером. По крайней мере, так утверждали на водозаборной станции.

И опять всё было сделано оперативно и правильно. Запрет на использование водопроводной воды в пищевых целях был озвучен в субботний вечер в новостях местного радио и телевидения. А на следующий день соответствующие объявления были вывешены на каждом подъезде каждого жилого дома.

И в воскресенье утром автоцистерны с питьевой водой появились во дворах: воду разбирали ведрами и большими бидонами. Кое-кто стал в эти дни усиленно употреблять спиртные напитки, аргументируя эти действия необходимостью профилактики отравления. «Пей вино – и все пройдет!» – утверждали эти граждане.

С ведром воды я подходил к своему дому, и вот встреча – на лавочке у подъезда сидел Николай Забродин. Он был абсолютно трезвый, даже похмелья никакого не наблюдалось…

– Как жизнь? Как здоровье? – поинтересовался я.

– Здоровье в норме. А насчёт жизни – не знаю, чем себя занять. Всё ещё без работы сижу, – ответил Николай, как бы намекая мне, что ему нужна шабашка.

– Могу помочь – мне скоро работники понадобятся, – продолжил я. – Собираюсь веранду делать – из кирпича. Фундамент недавно поставили. Теперь надо сделать всё остальное – кладку, крышу, полы настелить, рамы и двери вставить. Дел хватит!

– Сделаем! – заверил меня Николай. – Позову Огородникова, по выходным да вечерами всё и осилим.

– О цене договоримся! Оценим объём работы и соответственно определимся с суммой. – сказал я. – И без пьянок, поработаем – заплачу по совести.

– А я с пьянками завязал, – сообщил Николай. – После больницы больше ни капли в рот не беру. И не тянет. Я столько лет водочку попивал, что в точности знаю, что со мной после каждого очередного стакана будет происходить. Всё одно и тоже. Неинтересно стало пить…

– Похвально, – сказал я. – Значит, своя цистерна уже выпита.

– Я для закрепления эффекта еще и в церковь съездил! – огорошил меня Николай. – Свечки поставил, помолился, как мог, на службе постоял… И теперь вот никаких болезней не чувствую, вроде бы и помолодел немного! И давление перестало скакать, и я дозу лекарств снизил до минимума.

Сообщение Николая походило на розыгрыш, но Забродин к шуткам и розыгрышам был, обычно, не склонен, и сейчас – это было видно, говорил искренне, не выдумывал и не привирал.

У меня, правда, закралось подозрение, что у него, по-простому говоря, слегка «поехала крыша». Это иногда случается после клинической смерти, особенно, если реанимационные мероприятия проводятся с небольшой задержкой. Хотя в случае с Забродиным, насколько мне известно, реанимация началась сразу после остановки сердца и продолжалась всего несколько минут. Так что каких-либо изменений мозга быть не должно! Скорее всего, сам факт клинической смерти является чрезвычайным событием в жизни человека, и у многих это оказывает решающее влияние на дальнейшую жизнь, заставляет переосмысливать свои действия, меняет взгляды и приоритеты. Вот и Николая потянуло в религию! Что и не удивительно, так как его семья – семья репрессированного крестьянина, испокон веков была очень набожной (как и все русские крестьянские семьи), и несмотря на десятилетия атеистического воспитания, вера в Бога всегда подспудно сохранялась в сознании Николая Забродина.

23.

Наш северо-западный край отличается непредсказуемой погодой. Вроде бы совсем недавно была необычайно тёплая весна, всё цвело и пахло, а с наступлением июня вдруг подул северный ветер и враз похолодало. И как всегда, в придачу, зарядили дожди!

Хорошо ещё, что мои работники успели закончить кладку стен веранды и даже поставить стропила. А потом, в перерывах между дождями, соорудили обрешётку крыши и покрыли её рубероидом. Теперь Николай, невзирая на погоду, спокойно занимается оставшимися плотницкими делами.

В стране царит непонятная политическая обстановка. Президент Горбачев поражает всех своими длиннющими выступлениями, которые, по-моему, никто уже не воспринимает всерьёз. На окраинах нашей могучей державы возникли и постепенно крепнут различные националистические движение, звучат соответствующие националистические лозунги вплоть до выхода из состава СССР.

И на этом фоне поднимается из небытия новая волна молодых политиков, среди которых заметно выделяется малоизвестный и опальный Борис Ельцин. Совсем недавно, 29 мая, он был избран председателем российского парламента. А 12 июня блок «Демократическая Россия» принял решение о суверенитете России, и теперь её законы выше законов СССР. Теперь в России двоевластие. Невольно приходит на ум аналогическая ситуация в России летом 1917 года. И если мыслить логически, то теперь надо ждать революции!

Пациентов в поликлинике, несмотря на ухудшение погоды, всё равно, как обычно бывает летом, заметно уменьшилось. И вызывать стали пореже. Здесь, в райцентре, всегда так – с мая по сентябрь народ на огородах да в лесу занят, болеть некогда. Да и люди, надо отметить, куда терпеливее и выносливее, чем в городе – по пустякам к врачам не обращаются.

Во второй половине июня ко мне на прием пришел Николай Груздев. В сопровождении жены он, приволакивая левую ногу, зашел в кабинет и уселся на предложенный стул. Жена стояла в стороне у окна.

– Вот, решил проверить здоровье. Самому захотелось прийти, – сказал он.

Я осмотрел пациента и сделал соответствующие записи в амбулаторной карте. Артериальное давление было в пределах возрастной нормы, работа других органов и систем тоже пока особых опасений не вызывала. А левосторонний паралич (по медицинской терминологии –левосторонний гемипарез) так теперь и останется с Груздевы до конца его жизни. Здесь уже ничего не улучшишь. И без того ему крупно повело – живой остался и даже сам ходит.

Уже выходя из кабинета, жена Груздев тихо шепнула мне:

– Я его теперь никуда одного не отпускаю, поглупел он заметно и с памятью плохо стало – может и адрес домашний перепутать.

Я этому сообщению не удивился – еще во время беседы с пациентом я заметил некоторое снижение интеллекта. Груздев был в коме почти две недели – понятно, что в какой-то степени мозг пострадал.

Приход на прием Груздева оказал на меня мощнейшее позитивное влияние. Практически безнадежный пациент не просто выжил, а даже сам, на собственных ногах, пришел в поликлинику. Вот ради таких моментов и стоит работать в медицине, невзирая на колоссальную ответственность и небольшие заработки.

Мой коллега, Алексей Гусев, заканчивает свою работу в нашей ЦРБ – он отработал уже три года и планирует увольняться. Но в свой родной город Ярославль он не поедет. Дело в том, что за эти три года он получил большую комнату (18 кв метров) в так называемой «малосемейке» и женился. Из разговора с ним я понял, что за просто так отдать комнату в фонд больницы он не хочет, продать невозможно – это не личный дом и не кооперативная квартира. Выпишешься – сразу потеряешь комнату. А возвращаться в Ярославль с пустыми руками не хочется. Поэтому в ближайших планах подкопить побольше денег, поменяться с кем-нибудь на полноценную однокомнатную квартиру, а потом уже думать об обмене на Ярославль. Но в нашем райцентре врачу денег больших не заработать. Но зато неподалеку от Жердянска – какой-то час езды на рейсовом автобусе! – находится большой промышленный город Ч. Там и зарплаты покрупнее, чем у нас. Туда и планирует перебраться Гусев – временно, не бросая свою комнату в Жердянске.

Перемены ожидают также и хирурга Александра: в сентябре его отправляют в двухгодичную ординатуру. Будет учиться с отрывом от производства, в институте усовершенствования врачей в Ярославле, а потом вернется назад, в ЦРБ.

24.

В июле наступило пекло. За каких-то несколько дней поднялась температура воздух до +25-27. А для наших краёв это уже перебор! От жары народ пытался спасаться не реках – купались, загорали, стараясь как можно больше ухватить этих чудесных дней, таких редких для нашей местности.

Забродин с Огородниковым полностью закончили строительство веранды. Правда, окна я застеклил сам, и замок самостоятельно поставил. Я с ними расплатился деньгами. Предложил отметить событие, но Забродин наотрез отказался. Я не настаивал – взялся мужик за ум, чего его с панталыку сбивать!

– Ищу работу – нигде не берут! – Пожаловался мне на прощание Николай. Ну да ничего. Я сейчас ягоды в лесу собирать буду и продавать. Всё копейку в дом принесу – жена попрекать не будет. А там, гладишь, и найдется где-нибудь местечко.

А мы с Гусевым занялись делёжкой стройматериалов. До этого они, уложенные в штабель и прикрытые рубероидом, высыхали на моём участке. Кое-что я даже успел затащить на чердак. Поделили всё поровну, а потом, выбрав свободный вечер, Гусев пригнал длинный грузовик-длинномер для перевозки досок. В помощь мы позвали всё того же безотказного Николая Забродина.

Загрузив половину машины брусом, сделали перерыв.

– Как дела с будущей работой? – поинтересовался я у коллеги.

– Через две недели увольняюсь, – сообщил тот. – Устроился на городскую скорую. Мой стаж участкового терапевта приравнивается к стажу скорой помощи, и оклад побольше, но самое главное – там ежемесячную премию дают, не менее чем в пол-оклада. Да и график работы очень удобный: сутки работаешь и трое отдыхаешь. Автобусы в город регулярно ходят, можно там не жить, а только ездить на работу. А со временем свою машину куплю.

– Три дня отдыха – роскошно, – сказал я.

– Займусь чем-нибудь в свободное время. Дачу дострою. Да и задумки кое-какие появились насчет кооператива.

Такие планы Гусева не были для меня неожиданными. В нашем районе, как и по всему нашему государству уже возникли разнообразные кооперативы. И дело это обещало стать прибыльным. Среди моих пациентов уже были основатели кооперативов – одна пациентка открыла первый в районе строительный кооператив, другой пациент – мужчина лет на пять постарше меня – вдвоём с товарищем открыл кооператив по ремонту автомобилей.

Закончив погрузку машины Гусев уехал вместе с водителем на дачу. А мы с Николаем начали обсуждать дальнейшие строительные дела.

У меня оставалось еще полторы тысячи штук хорошего красного кирпича. И я решил сделать печь. На русскую печь я замахиваться на стал, обычная печь-столбянка с плитой, с двойным дымоходом – один ход непосредственно для печки, а второй – в качестве вентиляции. Печника я уже подыскал, но это был весьма пожилой мужчина, и для подсобных работ необходим здоровяк, а лучше Николая Забродина и не найти.

– Какой разговор – сделаем! – согласился Забродин на моё предложение. Я сейчас не у дел, только ягоды собираю в лесу. Помогу, когда скажете.

Возвращаясь домой, я завернул в продовольственный магазин за хлебом. На соседнем доме усиленно трудилась бригада маляров: двое стояли в подвесной люльке, двое хлопотали внизу около каких-то бочек. Это была бригада шабашников из Белоруссии, которая с самого начала лета покрывала фасадной краской наиболее старые пятиэтажки. Работали мужики старательно, и уже закончили покраску трёх домов.

25.

В начале августа я ушёл в отпуск. И опять я не собирался ехать на южные курорты, а оставался дома. Тем более, что погода всё ещё стояла теплая, можно было загорать и купаться. На даче вызревали все ягоды, в теплицах и парниках уже вовсю собирали помидоры и огурцы, и можно было подкапывать первую раннюю картошку, две сотки которой я специально посадил на новом участке в первых числах мая.

В моём строящемся доме уже стояла новенькая печка. А я спешно закупал материалы для отопительной системы. Её я планировал делать на следующее лето, но всё необходимое решил купить заранее. Я не хотел ждать. Я предполагал, что в недалёком будущем, когда индивидуальное строительство станет популярным и масштабным, цены и на материалы, и на оплату строительных работ пойдут вверх. Так что каждая моя нынешняя покупка потом обернётся несомненной выгодой.

Мой коллега Николай Гусев уже устроился на городскую станцию скорой помощи. На работу он добирается на рейсовом автобусе, а на следующее утро также на автобусе возвращается в Жердянск. Стоимость автобусного билета один рубль семнадцать копеек, туда и обратно – 2 рубля 34 копейки. В месяц – восемь дежурств. Итого, на дорогу от тратит 18 рублей 72 копейки. Вроде бы слегка накладно, но оклад у него не меньше, чем на прежней работе, к тому же все надбавки участкового терапевта сохранились, да ещё выплаты за ночные часы и работу в праздничные дни. Все накладные расходы этим и перекрываются. А через 3-4 месяца ему будет платить также еще и ежемесячную премию, а это еще как минимум половина оклада. Но самое главное – много свободного времени! Три дня после смены можно заниматься чем угодно! Ни ночных дежурств, ни ежедневного приёма и обхода участка!