Такой же маленький, как ваш

– Конечно, – кивнул он. – Когда приступать?

Приступать Женя пришёл не один, приступать Женя пришёл с Катей. Катя была молода, флегматична, круглолица. Они вместе работали в душной комнате среди испарений краски и клея и вместе ходили курить на лестничную клетку, чтобы, как они говорили, «проветриться на свежем воздухе». Вскоре мы прониклись к ним доверием и оставляли дома одних. А если вдруг неожиданно возвращались, Катя растрёпанная и красная бежала в ванную комнату.

Но дело шло и шло даже неплохо. Женя умел работать. Правда, это был не Саша-плиточник и не Степан-механик. Те, если спросишь: «Какой материал нужно купить?», отвечали: «Вот такой. Обрати внимание: не этот, не тот, а именно вот такой. Потому что…» А Женя отвечал: «Да любой, сейчас много всяких». Но мы, в общем-то, на подобное и рассчитывали. Нам не нужен был ремонт на отлично. Если прошлый мы делали на четвёрочку с минусом, то нынешний должен был тянуть не твёрдую четвёрку. А выше не стоило. Вы не забыли? Мы ведь отсюда собираемся переезжать!

Глава 10

В прошлом письме я заговорил по поводу ремонта на отлично. Одна фирма у нас в городе, торгующая отделочными материалами, крутит по радио рекламные строки, подкупающие оригинальностью стихотворного размера:

Хочешь сделать ремонт «на пять» –

Надо линолеум только в магазине «Мир линолеума» покупать!

Поэты лет нынешних и давно минувших, предполагаю, переворачиваются при каждом озвучивании этого произведения. А народ, ничего, линолеум покупает. Горжусь, что лично знаком с автором строк – Игорем Завьяловым, возглавляющим рекламный отдел в вышеупомянутой фирме.

Когда-то с Игорем мы вместе работали. Несмотря на серьёзность своего образования (он выпускник и бывший аспирант технического университета имени Баумана), Игорь был известен тягой к розыгрышам и способностью шутки ради подделать любые документы или печатную продукцию. Эти качества оказались для него роковыми.

Как-то раз Завьялов решил разыграть нас и немного подправил страницу деловой газеты «Коммерсант» с перечнем лидеров мирового и российского бизнеса, филигранно вписав в их число компанию «Альтон» (г. Сбоков), то бишь нашу компанию. Все посмотрели, посмеялись, и дело, вроде бы, совсем уже было кончено, как вдруг неожиданно появился наш генеральный директор.

– Ну-ка, ну-ка, что это? – заинтересовался он.

И все оцепенели. Директор пробежал глазами заметку, посмотрел название газеты и на несколько секунд замер, пока до него доходил смысл увиденного. Затем он прочитал материал более внимательно, рывком опять перевернул страницу на титульный лист, и присутствующие стали свидетелями того, как их генеральный изменился в лице. Он побледнел, сжал кулаки и, подняв голову, устремил вспыхнувший нездешним огнём взгляд куда-то вдаль.

Дело в том, что наш генеральный директор ставил перед собой и нами высочайшие цели. Он мечтал построить крупный бизнес и предпринимал конкретные шаги в этом направлении. Поэтому подделка в газете, которая для всех нас явилась лишь причиной минутного веселья, была воспринята им самым серьёзным образом. Он ни на секунду не усомнился в её правдоподобии, ибо считал, что фирма уже достигла немалых успехов, и ждал только случая, когда это заметят окружающие.

«Признали-таки, признали!» – можно было прочесть в его горящих глазах.

Тут бы им, и Завьялову в первую очередь, повиниться, сказать, что это не настоящая газета, а просто шутка, розыгрыш. Но наш директор внушал такой панический страх своим сотрудникам, и столько эмоций в этот момент читалось на его лице, что никто из присутствующих не осмелился даже рта раскрыть.

– Ты видел?! – ткнул в заметку пальцем директор, проходя мимо меня (у нас с ним были неплохие отношения), и я понял, что дело кончится скандалом.

Директор сел в своём кабинете и, аккуратно расправив на столе газету, взялся за телефон. Его многочисленные собеседники на линии, включая и деловых партнёров, бежали искать нужный номер «Коммерсанта», но ничего про сбоковскую компанию «Альтон» в нём не находили. Постепенно директор стал понимать, что здесь что-то не так. Он положил трубку и, пристально разглядывая сенсационную страницу, начал вспоминать ту минуту, когда впервые её увидел. Напрягаясь, он перебирал в уме всех, кто находился тогда рядом, и вдруг ясно, как при вспышке стробоскопа, увидел среди них кроткое, ангельски чистое лицо Игоря Завьялова. Вмиг директору стало душно.

– Завьялова …ко мне! – прохрипел он секретарше.

И Завьялов утверждал потом, что ничего в жизни более не боится, ибо самое страшное, что может быть, он уже перенёс.

С того момента директор Завьялова невзлюбил и в результате уволил – как утверждает Игорь, не заплатив за три месяца работы.

Совсем недавно Завьялов оказался в центре новой истории, которую с удовольствием обсуждали все средства массовой информации. На одной из улиц возле жилого района он поместил рекламный щит со слоганом «Совершенство образа», или что-то в этом роде. Изображение представляло собой действительно близкую к совершенству фигуру обнажённой женщины, сидящей к зрителю спиной. Это изображение я видел. Женщина сидела в высшей степени прилично, скромно, и я бы даже сказал, целомудренно.

Но у ветеранов выбранного Завьяловым в качестве целевой аудитории района на этот счёт оказалось иное мнение. Ветераны оперативно устроили собрание, накатали жалобу и лично доставили её руководству городской администрации. В жалобе обращалось внимание на вопиющий пример разврата на улицах родного города, на страх за подрастающее поколение, который в связи с этим испытывают они, ветераны, и на необходимость срочно положить конец аморальным, антиобщественным и даже опасным действиям распоясавшихся богатеев. А на словах ветераны добавили, что им, заслуженным людям, просто оскорбительно видеть перед своим носом обнажённую задницу.

На мой взгляд, в этой фразе содержалось целых две ошибки. Первая – задница всё же находилась у них не перед носом, – давайте, товарищи, быть точными! – а над головой. И вторая – ветераны в порыве эмоций допустили смешение языковых стилей. Ибо если уж они употребили высокое слово «обнажённая», то должны были добавить к нему нечто столь же пристойное и благородное, скажем, «натура», или «фигура». И выражение «обнажённая фигура» явилось бы весьма приятным слуху и правильным со стилистической точки зрения.

Ну, а если уж у них появилась «задница» (я имею здесь ввиду языковой аспект) (хотя, возможно, кто-то спросит, что за языковой аспект может быть у задницы? ан может, и не редко!) – так вот, если появилась «задница», то она должна присовокупить к себе (господи, что я говорю?) слово из того же стилистического ряда, например, «голая».

То есть, резюмируя: «обнажённая фигура» – стилистически правильная фраза; «голая задница» – тоже правильная фраза; а «обнажённая задница» – фраза неправильная.

Хотя, я думаю, на самом деле ветераны сказали даже не «задница», а, извините за выражение, «жопа». «Обнажённая жопа» это ещё смешнее. А применительно к слогану «Совершенство образа» и подавно.

Но руководство городской администрации не стало вникать в филологические тонкости речи ветеранов, а наложив на жалобу резолюцию «Разобраться!», спустило её в комитет архитектуры, недвусмысленно дав понять, что разбираться с проблемой должен тот, кто её создал, когда ещё на стадии согласования утвердил эскиз.

А надо сказать, что городской комитет архитектуры и без того уже несколько месяцев жил в постоянном страхе: против их начальника – да вы его знаете, главный архитектор, тот, что требует все рекламные вывески красить под цвет фасадов! – возбудили уголовное дело по обвинению во взяточничестве. Негодяй. И они все в комитете архитектуры боялись, что заодно и их в чём-нибудь обвинят.

Стали они читать ветеранскую жалобу и увидели, что всё изложенное в ней разделяют: и про вопиющий пример разврата, и про необходимость срочно положить конец. И главное, они почувствовали, что и их охватил страх за подрастающее поколение, а заодно и за свою, в последние месяцы обнажённую… Они срочно позвонили Завьялову и компании (сиречь рекламной компании, с которой Завьялов работал) и горячо зашептали в трубку:

– Снимайте к едреней Фене своё «совершенство»!

А те в слёзы:

– За что, кормильцы?! Это же специальная банерная ткань, изготовление изображения сколько стоит!

И видимо, у рекламщиков кроме слёз нашлись ещё аргументы, потому что в комитете архитектуры, поколебавшись, сказали:

– Ладно, пусть дама висит, но надо с ней что-то делать, облагородить как-то. Знаете что? А приклейте вы ей трусы! А что? Хорошая идея! И ветераны сыты, и деньги целы.

Сказано – сделано. Рекламщики аккуратно вырезали из красной бумаги трусы и приклеили их даме на зад. Но приклеили, очевидно, некачественным клеем: трусы от погодной сырости с одной стороны отошли и стали развеваться и хлопать на ветру, шаловливо открывая части, которые им, напротив, следовало бы надёжно скрывать. И если раньше никто кроме ветеранов на эти части особого внимания не обращал, то теперь поневоле все проходящие и проезжающие мимо только туда и заглядывали.

Ветераны взвыли от такого поворота событий. С яростью покорителей Зимнего дворца они ринулись на администрацию, в результате чего Завьялов сотоварищи не только срочно приклеили трусы суперцементирующим влагоустойчивейшим ураганонепробиваемым клеем, но и перенесли «Полуобнажённую в красном» подальше от жилых районов, к седьмому хлебозаводу, чтобы не покушаться более ни на чью нравственность и ни на чей непорочный нос.

Но не тут-то было! По последним имеющимся у меня сведениям ветераны теперь уже седьмого хлебозавода направили в городскую администрацию письмо, в котором указали на «неприлично открытую спину сидящей в картине женщины», на «большое количество молодёжи, работающей на предприятии, известном своими трудовыми традициями», и на «возмутительную близость картины к одному их памятников И. М. Сбокову, в честь которого назван наш славный город».

Думаю, эту картину ждёт печальная судьба многих непонятых современниками шедевров, и остаётся только надеяться, что современники всё же успели разглядеть не только интересные места на ней, но и завьяловский текст, призывающий делать ремонт «на пять».

Разумеется, пережитые потрясения не могли пройти для Игоря Завьялова бесследно. На днях Оля разговаривала с ним по телефону.

– Видела тебя, Игорь, по телевизору. Ведь ты поседел!

– Знаю, – вздохнул Завьялов, – особенно в подмышках.

Ремарка про И.М. Сбокова, «в честь которого назван наш славный город». Однажды воспитатели в садике спросили детей, кто из них знает стихотворение про Сбоков?

– Я знаю песню, – сказал Полина. – Можно?

– Конечно! – обрадовались воспитатели. – Песня это очень хорошо. Спой Полиночка. Дети, все слушаем Полину!

Огурчики, да помидорчики,

Сталин Сбокова убил в коридорчике, -

спела Полина.

Этой частушке её научила бабушка, Олина мама.

Про нас воспитатели поняли, что мы не такие уж безобидные люди, какими прикидываемся. А история с убийством Ильи Митрофановича Сбокова, действительно, история тёмная.

Глава 11

Разглядев заманчивый призыв «сделать ремонт на пять», я отправился за покупкой в магазин «Мир линолеума».

Вообще-то, я твёрдо намеревался делать новый пол из дерева, но Оля уговорила меня постелить линолеум, нарисовав в дополнение к нашему любимому аргументу о грядущем переезде поистине апокалипсическую картину полной смены полов в квартире, где нам предстояло в то же время жить. Я с детства обладал живым воображением, поэтому картину легко представил и с Олей согласился. Но только при одном условии: у нас должен быть хороший линолеум, дорогой! И отправился за покупкой в «Мир линолеума».

О, какое это сладостное чувство зайти в магазин, где ты будешь покупать прилично стоящую вещь, которую могут себе позволить немногие! С какой тонкой полуулыбкой ты шествуешь по залу и как небрежно подзываешь к себе продавца! Ты уже был здесь вчера инкогнито, с женой, и точно знаешь, что по-настоящему дорогого товара в магазине нет, а значит, можно не опасаться неожиданностей.

– Подберите, пожалуйста, что-нибудь достойное.

И очень хочется добавить: «Любезный».

– Цена?

– Значения не имеет.

Олина сестра Наташа со своим восьмилетним сыном Фёдором отдыхали в Венгрии. И как-то раз, гуляя в городском парке, услышали русскую речь – разговаривала дама с мальчиком, примерно ровесником Фёдора. Приятно встретить за границей соотечественников! Фёдор поздоровался, и хотя те не отреагировали, подошёл ближе. Подыскивая повод для знакомства, он зашёл с одного бока, потом с другого и наконец сказал:

– Пойдёмте на детскую площадку, в эти часы там можно играть бесплатно.

Дама посмотрела на него и гордо ответила:

– Для нас, мальчик, это значения не имеет!..

А в этом году произошло, в некотором смысле, обратное. У Фёдора в школе записывали на бесплатные обеды детей из малоимущих семей. Учительница прочитала список и громко спросила:

– Фёдор, а ты почему не записываешься? У вас ведь с мамой папы нет!

Дети вокруг замолчали.

– Спасибо, – сказал Фёдор, – мы хорошо обеспечены…

И вот я всем своим видом показываю продавцу, что мы хорошо обеспечены, и цена для нас значения не имеет. Продавец это сразу начинает уважать.

– Какой линолеум хотите: английский, бельгийский?

– Давайте посмотрим английский.

Хотя с Олей мы вчера уже выбрали бельгийский. На нём я в конце концов и останавливаюсь.

– Сами будете забирать?

В магазине есть доставка, но мне не хочется целый день сидеть дома, их караулить.

– Сам.

– Один?

К чему этот вопрос?

– Конечно, один.

К чему этот вопрос я понял, когда два дюжих продавца положили мне на плечо рулон толстого линолеума размером четыре метра на шесть. Гена! Я никогда ничего не носил тяжелее рулона толстого бельгийского линолеума размером четыре метра на шесть! И надеюсь, искренне надеюсь, Гена, ничего подобного носить больше не буду!

Я подумал, что уйду сейчас по колено в землю прямо сквозь их плиточный пол. Но плиточный пол выдержал, и я, расставив пошире ноги, тоже. Дальше надо было что-то делать. А что делать? Появившись здесь с тонкой полуулыбкой и небрежными манерами пресыщенного деньгами человека, я таким же образом должен был отсюда уйти. И продавцы с тревогой наблюдали, как легко и непринуждённо я пытаюсь вписаться в двери (и они, и я в тот момент поняли – легкомысленно узкие двери!) их магазина. Но всё обошлось.

Оказавшись на улице, я первым делом попытался достать из кармана мобильный телефон, чтобы вызвать с работы «Газель» с помощниками. Телефон после некоторых усилий извлечь удалось, но в нём – какими же словами я тогда его проклинал! – села батарея. Вернуться в магазин не представлялось возможным – я бы испортил о себе впечатление – и поэтому оставался только один путь – вперёд!

Мой бывший партнёр по бизнесу Рифат считал, что имидж для бизнесмена вещь очень важная. А главным в имидже ему представлялся номерной знак автомобиля. За это он готов был бороться. У него не было в ГАИ столь тесных контактов, чтобы получить по-настоящему престижный номер, такой как, скажем, «001», или «777», но чтобы хоть пара семёрок в номере присутствовала, он правдами и неправдами добивался.

Одна машина у него ездила под цифрами «077», другая «737», и все видели: вот едет мужик не то чтобы сильно «крутой», но всё ж-таки изрядно «подкрученный».

И вот Рифат машину сменил, а семёрок ему на неё не дали! – слишком много «подкрученных» развелось, все семёрки разобрали. Он обратился к своему гаишнику: выручай. «Извини, – сказал гаишник, – единственное, что могу сделать – дать три буквы «А»: «ААА». С такими номерами, между прочим, в советские времена только номенклатура ездила». И теперь Рифат при встрече со знакомыми указывает на свой номер и объясняет, что с буквами «ААА» в советские времена ездила только номенклатура, а теперь ещё и он.

Анекдот по поводу номеров. Останавливаются у светофора две дорогие машины. В одной с номером «А 001 АА» сидит чиновник. Он опускает стекло и спрашивает владельца второй машины, с номером «О 001 ОО»:

– Что-то я вас не припомню. Вы чем занимаетесь?

– Да бабло срубаю. Ну, в смысле, бизнесмен я.

– Хм. А меня вы знаете?

– Нет, но судя по твоей тачке ты, братан, тоже не хило устроился…

…И вот, опять же, весы жизни: раз у кого-то есть престижный номер, то у кого-то для равновесия на земле должен быть номер прямо противоположный. И я вспоминаю своего московского свояка Мишу, мужа второй Олиной сестры, Гали (первая сестра – это мама Фёдора).

Купил Миша машину и пошёл её регистрировать. Пришёл в ГАИ – что такое? – возле окошка регистрации, где обычно толпится народ, никого нет. Хотя народ присутствовал, и в немалом количестве, но кучковался почему-то в отдалении.

Оказалось, в окошке выдавали номера с причудливо сложившимся к тому моменту сочетанием «СРУ». И никто из присутствующих не захотел посредством любимого автомобиля заявлять о себе столь громогласно. Одни посчитали, что это слишком нескромно, другие – что чересчур жизнерадостно. А Миша к удовольствию окружающих махнул рукой и встал к окошку, рассудив, что есть, конечно, в таком номере некоторые минусы, но есть зато и очевидные плюсы: не надо, хотя бы, сейчас в очереди стоять. И ездил потом в своё удовольствие по Москве, вызывая уважение у вмиг побледневших по сравнению с ним «крутых» и «подкрученных». У меня даже фотография этой машины сохранилась.

Но не все способны презирать условности, как мой свояк Миша. Однажды в магазине какая-то женщина спросила у моей жены:

– Вы не подскажете, где здесь находится бутик женской одежды «Koza дэрэза»? Я покупала там платье, но они, кажется куда-то переехали.

– «Koza дэрэза», «Koza дэрэза»… – стала вспоминать жена. И вдруг её осенило: – А, «Коза-дереза»! Да-да, у них вывеска «Koza dereza». Они прямо по коридору.

– «Коза-дереза»? – ошалело произнесла женщина.

Она-то думала, что одевается в бутике «Koza dereza», а оказалось, в какой-то козе, извините за выражение, дерезе.

Сухо поблагодарив, женщина пошла по коридору, но, не дойдя до «бутика», свернула и вышла на улицу. Думаю, и их платье она больше не надела. А зря: платья в «Козе-дерезе» продавались стильные.

Глава 12

Говоря об имидже, о престиже, нужно помнить, что престиж – это оружие. А любое оружие может не только сразить противника, но и ранить тебя самого.

Лет тринадцать-четырнадцать назад ехал я поездом с Урала, где получил от одной фирмы комиссионные за продажи. В этой фирме работал мой знакомый. Они никак не могли стрясти деньги с должника – сбоковской фабрики игрушек: фабрика вместо денег предлагала им свою продукцию. Тогда знакомый нашёл в Сбокове меня.

– Возьмись за продажу игрушек, – попросил он. – Комиссионные приличные, со сроками не торопим.

Ну, я и взялся. Закупил на фабрике образцы, большинство из которых составляли куклы, половину из них оставил дома Ксюше, а вторую половину засунул в огромную сумку и поехал по городам России – по универмагам и магазинам игрушек – добывать за куклы живые деньги. Вначале я путался в своей не мальчуковой продукции, но вскоре выучил её и весьма бойко рассказывал товароведам о преимуществах Маши, Даши, Саши и Наташи.

Поскольку игрушки я перевозил без коробок, то, заботясь о внешнем виде товара, каждый раз в дороге проделывал следующее. Едва поезд отходил от станции – вынимал кукол из сумки, поправлял им трусики, платьица, рассаживал в ряд и начинал расчёсывать. И один бог знает, что думали обо мне в это время другие пассажиры.

Наконец вся партия игрушек была продана. Получив полагающиеся комиссионные, я заехал на Урале к друзьям, раздарил их детям оставшиеся образцы, а одну куклу, Сашу, оставил себе, поскольку, как мне помнилось, моей дочери такой не досталось.

И вот, возвращаясь в Сбоков, купил я в Екатеринбурге с гонораров пачку сигарет «Мальборо» (да, Гена, я тогда ещё курил). Была для меня пачка сигарет «Мальборо» приобретением очень ценным и давно желанным, ибо в то время курить дорогие и редкие американские сигареты было столь же престижно, как сейчас, не знаю, иметь приличную машину. Я, конечно, таких сигарет позволить себе не мог, но тут с гонорара решил кутнуть и был этим очень доволен. И при каждом удобном случае как бы невзначай доставал узнаваемую пачку, в задумчивости крутил её в руках, а иногда даже и закуривал!

В купе поезда, которым я добирался, ехали со мной компанией трое парней, игравших весь вечер в карты. Разумеется, я не мог, да и не хотел сдержать искушения и в какой-то подходящий момент извлёк из кармана куртки «Аляски» пачку «Мальборо», неторопливо вытащил сигарету и, ещё медленней убрав пачку обратно, отправился курить в тамбур (да, Гена, тогда в поездах ещё разрешалось курить). На парней, почувствовал я спиной, мои манипуляции произвели впечатление.

Но в общем, уже «набыло чапить», что в переводе с бродинского (сбоковского) языка означает «надо было пить чай» и укладываться спать. Спал я на верхней полке, крепко и безмятежно. А когда проснулся, обнаружил, что еду в купе один: парни, очевидно, сошли на какой-то станции.

Немного повалявшись и расчесав по привычке куклу Сашу, я спрыгнул на пол и принялся искать кроссовки. Что за дела, кроссовок не было. Я обследовал купе с одной стороны, потом с другой и вдруг понял, что место, где я повесил с вечера куртку «Аляску» тоже пусто!

«Ёлы-палы! – обожгла мне голову запоздалая догадка. – Да меня же обокрали! Попутчики! Увели новенькие кроссовки, которые я надел в поездку первый раз, и тёплую куртку, не такую новую, но ещё вполне приличную, а в ней – пачку сигарет «Мальборо»!» Медленно, очень медленно я приподнял свой матрас и с облегчением обнаружил под ним паспорт и полученный за продажу игрушек гонорар. Глянул на руку – часы тоже были на месте (а что, в армии мы так и не нашли того, кто умудрялся снимать со спящих товарищей наручные часы). Кукла Саша, как уже было сказано, также осталась при мне.

Я отправился к проводнице, которая вместе со мной поохала по поводу случившегося, но ничем не помогла, как позже и милиция (билеты тогда ещё продавали без паспортов). Выяснилось только, что ехать парни должны были ещё сутки, до Петербурга – информация, поразившая меня едва ли не больше, чем сама кража. Это ж надо, не добравшись до пункта назначения, сойти ночью на незнакомой станции, позарившись на мои вещи, которые, очевидно, они приняли за очень дорогие. Или не столько на вещи, сколько на пачку «Мальборо»? Может быть, это тоже была их голубая мечта, мечта о другой, недосягаемой жизни?

Кроме мечты-то, кстати, в пачке ничего не было, сигареты мне не слишком понравились. И это неудивительно: престижный товар совсем не обязательно должен нравится. Ибо в переводе с французского и латыни слово «престиж» означает лишь «иллюзия, образ». А ещё – «надувательство» и «обман».

В холодный ноябрьский день я сошёл с поезда на станции Сбоков в рубашке, носках и с куклой Сашей за пазухой. Подобно свояку Мише я шёл походкой свободного от условностей человека и лишь иногда вздрагивал, проваливаясь в подёрнутые ледком лужи. В здании вокзала за мной тянулся шлейф изумлённых взглядов и мокрый след от носков, и мне подумалось, что, надо же, от обуви мокрого следа на полу не остаётся, а от носков – пожалуйста.

На привокзальной площади я взял такси. Разговорчивый водитель, увидев наряд не по сезону, завёл беседу о том, что многие люди сейчас занимаются закаливанием. Вот его сосед по даче… Тут водитель бросил случайный взгляд на мои ноги и замолчал. Я достал из-за пазухи куклу Сашу, пригладил ей волосы, поправил платьице и усадил на коленку. За всю дорогу водитель не сказал больше ни слова. Очевидно, он решил, что везёт сумасшедшего.

…Но вернёмся к ремонту в квартире. Значит, ехал я из магазина напольных покрытий, распугивая других участников дорожного движения, хоть и не имел в номерном знаке престижных цифр и букв. Зато из окна моего автомобиля грозно торчал рулон бельгийского линолеума, сделавшего в один миг дорогу уже на два метра. А это было пострашнее любых номеров.

Когда же я втащил неподъёмный рулон в квартиру (я ещё поднял его в квартиру!), то понял, что как обычно явился не вовремя. Катя, красная, побежала в ванную, а Женя тут же начал отправлять меня опять в магазин, уверяя, что ему срочно понадобился алебастр.

Собрав оставшиеся силы, я заставил себя идти за алебастром. А когда вернулся, Женя, покуривая на площадке, сказал, что алебастр ему, в общем-то, уже не нужен, а нужна ему пустая кухня, чтобы приступить к шпаклёвке стен. Пришла с работы Оля, и мы, не ужиная, принялись рассовывать кухонную утварь по жилым комнатам.