Эрис. Тихе

Эфоры выстраиваются в шеренгу, выставляют копья, разделяя гоплонами, оружием нерешительную вооружённую толпу визитёров из Тихе и ощетинившиеся бранной бронзой хоры. Мирная служба по поддержанию порядка в театре обращается в военную. Драматург со старинным спартанским кинжалом встаёт по левому флангу шеренги эфоров. Заняв место, Протагор туго наматывает плащ на левую руку, превращая плотную одежду в многослойный шерстяной нарукавный щит. Зрители поднимаются с мест. Молчание царит в их рядах. У многих на лицах непонимание происходящего. Белая маска надевается, архонт-фермосфет выкрикивает в сторону зрителей:

– Безбожники! – Посох судейской власти полиса Сиракуз указывает на толпу Тихе с кинжалами. Слово архонта-фермосфета тут же подхватывается драматургом. Протагор во весь голос трижды ревёт:

– Безбожники! – Голос драматурга исполнен яростью в ненависти. Клич Протагора подхвачен танцорами и «Кроносом». Полулох у правого парода скандирует без перерыва в безликие лица толпы Тихе: «Безбожники!»

Хор первый полностью довооружён Аристархом. Двадцать пять хоревтов радением Аристарха обрели отличное оружие. Оруженосец из рода Полидама пополняет ряд хоревтов. Полулох бывших певцов с могучим Аристархом выстраивается в боевые шеренги с левого фланга эфоров. К нему примыкает младшим командиром певец Граник, торопливо надевающий маску богини Эрис. Второй хор вынимает припасённую бронзу из театральных деревянных ножен. Второй вооружённый полулох выстраивается с правого фланга. По резким приказам корифея хоров Фрасикла парастаты становятся младшими командирами боевых шеренг гаморов-трапезитов. Мегиста с защитницей-подругой Сибарис, что со спины следует за ней с кожаным чехлом-щитом, с кинжалом на изготовку, спешит к тылам отряда «Архонта». Сальпинга девушки призывает к борьбе, отчаянно выдувая музыку пеанов. Девушки вливаются в шеренги непосредственно перед атакой. Архонт-фермосфет выкрикивает команду поверх голов хоревтов из полулохов:

– Шеренги, к атаке готовься!

Голос твёрд у архонта. Белая маска отлично видна с любой точки театрона. Посох власти в его правой руке вот-вот укажет направление атаки. Шеренги сжимают в руках оружие, артисты стискивают зубы до скрежета, глаза суживаются, всяк выбирает цель. Сальпинга Мегисты поёт призыв к штурму. Зрители оживают. Часть из них, не более сотни, из сектора Тихе бросается по ступеням в направлении орхестры. Сектор Тихе с кухонными ножами в руках. Другая часть, в три полных лоха, из сектора трапезитов, спешит им наперерез. Трапезиты отлично вооружены для ближнего боя. Трапезитов возглавляет предводитель филы Ороп. Подобрав полы праздничных одежд, злой Ороп держит высоко над головой ксифос. На покинутых скамьях остаются сиротливо лежать разноцветные коврики; на них недоеденные пироги; пузатыми боками к небу – не выпитые ярко окрашенные амфоры с вином; поверх неоткрытых амфор, пустых парадных канфар – пышные театральные венки.

«Друзья из Тихе» не успевают достигнуть заветной орхестры. Их, спешащих вниз по ступеням лестниц, валят с ног подсечками зрители. Толкают в бока. Терзают за волосы. Бьют по головам кулаками. Ломают руки-ноги. Выхватывают из рук оружие. Схватки на лестницах быстротечны. Безжалостные удары на немногочисленных «безбожников» сыплются со всех сторон. Сражение в проходах театрона во всех подробностях видно и толпе из Тихе, у скены внизу мнущейся в нерешительности, и стройным, ощетинившимся сияющим металлом шеренгам хоревтов. Толпа Тихе теряет воинственный настрой. Подкрепления от зрителей поругателям устоев не дождаться. Театрон без колебаний переходит всецело на сторону архонта-фермосфета, хоревтов, музыкантов, танцоров.

Рёв возмущения зрителей усиливает союзник-эхо театра. Со стороны города гул почти двадцати тысяч зрителей похож на жужжание огромного раздражённого осиного роя. Встревоженный полис покидает дома. Жители города заполняют улицы. Грозные звуки, доносящиеся из театра, боевой призыв сальпинги, громкие бранные команды построений из верфей Ахрадины, Ортигии откровенно пугают. В театре творится что-то неладное. События, там вершащиеся, не имеют никакого отношения к театральной литургии. Постоянная же перекличка бранных сальпинг из разных частей полиса непонятными шифрованными сигналами только подтверждает самые ужасные предположения.

Тревожные настроения на улицах заставляют мужчин, граждан полиса, взять в руки оружие, поспешить к театральной площади. Мрачное облако важности совершающегося делает лица людей насупленно-серьёзными. Так появляются среди встревоженных потоков людей часто мелькающие доспехи, шлемы, острия копий, дротиков, дубины, топоры, тяжёлые секиры, кинжалы, ксифосы. Три возбуждённые речки из жителей разных кварталов, граждан, метеков, рабов текут к театру. Речки пополняются всё новыми и новыми любопытствующими. Есть среди шумных людских потоков и женщины. Их, мирных, волнуют судьбы родственников, покинувших в праздничных одеждах ранее домашние очаги. Похоронно голосящих, жалобно причитающих, рвущих на себе волосы женщин утешают рядом идущие.

Посох власти в правой руке архонта-фермосфета указывает на толпу в серых грязных экзомисах. Толпа из Тихе неуклюже подаётся назад, к спасительным пародам, разделяясь у нарядной колоннады скены на две неравные части. Вожаки нападающих трусливо прячутся за спинами. Танцоры во главе с «богом Кроносом» первыми вступают в штурм мятежной толпы. Отступающие к пароду, враги двукратно превосходят атакующих. Полулох «Кроноса» вгрызается в мякоть серых экзомисов. Раздаются проклятья, вопли, стоны. Завязывается жестокая рубка.

Корифей Фрасикл получает приказ от архонта-фермосфета. Правый полулох под началом трапезита-парастата отделяется от общего построения, атакует с тыла серую толпу, огрызающуюся отряду «Кроноса». Главное построение артистов и эфебов разворачивается почти что стройной фалангой к левому пароду. Толпа Тихе получает серьёзное подкрепление в две сотни бойцов с площади театра, сжимается, набрасывается на построение архонта-фермосфета. Трапезиты по команде Оропа разделяются на две равные части, пополняя ряды двух отрядов – «Кроноса» и «Архонта».

Но не только в пародах, у скены бушуют страсти людской ненависти. С улиц в театрон доносятся звуки ещё одного сражения, где-то у стен домов Ахрадины, образующих площадь театра. Жуткие крики, перестук бронзы, падение тел – жестокая музыка мятежа. Зрители в гневе покидают места. Кто-то, а таких с две сотни горячих голов, пытается выбраться из театра опасным, оскорбительно-неблагопристойным способом через наружную стену. Главы и казначеи кварталов, гетерий и фил, влиятельные предводители фрактрий и родов всячески стремятся не допустить хаоса в проходах и на лестницах театрона. Их настойчивые указания услышаны. Подавив жгучее нетерпение, зрители в очерёдности медленно заполняют орхестру.

Однако небольшая орхестра, увы, не в силах вместить в себя разом двадцать тысяч желающих сражаться. Мятеж людей из Тихе не получает искомой поддержки. Сквернословные поругания от многотысячного театрона липнут к серым экзомисам. Желают немедленного гнева богов, лютой смерти, слепоты, болезней детям, бесконечных мучительных утрат для семей «врагов». Под неистово отпускаемыми поруганиями экзомисы утрачивают веру в скорый успех. Зрители подолгу ожидают очереди, чтобы спуститься с лестниц театрона. Те же, кому посчастливилось спуститься в орхестру, немедленно пускают в ход кулаки, локти, колени, зубы. Безоружные мужи в венках примыкают только к сражающимся шеренгам. Кинжалы павших мятежников находят новых хозяев.

Сопротивление людей из Тихе у колоннады скены раздавлено численным превосходством артистов и зрителей. Серые толпы, огрызаясь, отступают в пароды. Мятежники стремятся покинуть ненавистный им театр. В обоих пародах возникает медлительная толчея. Узкий изгиб-поворот под прямым углом в каждом из двух пародов – смертельная ловушка. Повороты закупориваются живыми и мёртвыми телами, как широкой пробкой в узком горлышке амфоры. О каменные углы поворотов отступающие бьются головами, стискиваются давкой-толчеёй до удушения. Ужасные вопли, предсмертные хрипы, мольбы о пощаде несутся к небу из пародов.

Атакующие не имеют жалости – убивают в спину отступающих. Раненые, умирающие, убитые мятежники затаптываются беглецами и атакующими до неузнаваемости. Серые экзомисы на телах становятся красно-чёрными. Кости трупов под ногами переламываются. Лица павших обезображиваются. Внутренности растаскиваются. Тёплые лужи крови на камнях орхестры досуха осушаются подошвами ботинок, сапог, сандалий зрителей. За смертельными углами поворота, в прямом коридоре парода, проигравшие сталкиваются с прибывающим подкреплением сотоварищей по мятежу. Пять сотен кинжалов из Тихе рвутся в бой. Но свежие подкрепления и израненные отступающие не могут переломить ход проигранного сражения за орхестру. Серые экзомисы выдавливаются двумя наступающими отрядами артистов-зрителей прочь из театра на театральную площадь бога Диониса.

На площади топчется на месте ленивая битва. Тысяча мятежников скована – тремя отрядами, безуспешно, неся потери, в странной бестолковой нерешительности осаждают сотню храбрецов. Гости полиса, паломники с ксифосами в синих линотораксах, при чёрных дорожных чехлах-щитах, прижаты мятежниками к стенам домов. Короткими кинжалами осаждающие не могут сломить бравую выучку сплочённого лоха паломников. Молчаливые паломники обладают очевидным бесстрашием. Сотня паломников не боится противостоять тысяче экзомисов. Безуспешные наскоки на осаждённых стоили людям Тихе с пять десятков трупов и такого же количества серьёзно раненных. Среди осаждённых, умело владеющих ксифосами, потерь нет.

Из пародов театра раздаётся злой клич: «Безбожники!» Своды ворот пародов устремляют звук к осаждающим. Осада паломников прекращается. Трупы павших в серых одеждах остаются устилать площадь перед выигравшим осаду лохом гостей. Нападающие из Тихе разворачиваются всеми имеющимися силами к театру. Осаждённые паломники перестраиваются, меняются местами в рядах, готовятся к манёвру.

С улиц на театральную площадь прибывают недоумевающие граждане полиса. Вновь прибывшие застывают в мучительных раздумьях: «На чью сторону встать?» Выбор, где друг, а где враг, разрешается скоро. В пародах появляются отряды, составленные из артистов, хоревтов, зрителей, танцоров, музыкантов. Слева из парода разрывается в воинствующем призыве к атаке сальпинга. Граждане, метеки, женщины, рабы, все, кто держит оружие, устремляются волной на людей в серых экзомисах. Лох неизвестных паломников-воителей в синих линотораксах у стен домов оживает с могучим пеаном60 «а-ля Эниалий61!», смело атакует глупо обнажённый тыл мятежников.

Под началом лоха паломников в атаке мятежников принимают участие уже с семь сотен вооружённых горожан. Теперь люди из Тихе вынуждены отражать штурм бывших осаждённых. Паломники виртуозно владеют оружием. Осада у стен была лишь разминкой перед боем для синих линотораксов. Под яростным напором паломников мятежники безостановочно пятятся. Экзомисы медленно сжимаются неплотным кольцом окружения. Три улицы, что ведут к театру, полны горожан. Свободных путей к бегству у людей Тихе более нет. Не смешаться с мирными согражданами жителям мятежникам. Серые, грязные, грубые экзомисы – символы мятежников, их главная надежда в вербовке последователей бунта – смотрятся оскорбительно-непристойно на фоне праздничных одежд зрителей.

В свалке сражения на площади раздаётся громкий призыв мятежников: «Тихе!» Главный предводитель бунта, возвысившись над толпой, сидя на плечах товарища, указывает направление к отступлению, к храму Тихе. Ряды мятежников громко поют пеан: «За Тихе! За Тихе умрём! За Тихе пойдём!» Призыв услышан не только последователями в экзомисах. Белая маска разворачивает построение шеренг, перекрывает улицу к кварталу Тихе, к отряду «Архонта» пробивается отряд в синих линотораксах, отрезая тем самым путь к отступлению. Далее командовать отрядом в синих линотораксах берётся певец в золотой маске богини «Эрис».

Два отряда «Архонта» и «Эрис», сомкнув боевые шеренги, решительно атакуют. Между кварталами Тихе и мятежниками – строи артистов, паломников. С три десятка изрубленных экзомисов падают ниц перед ними. Атака успешна. Среди прежде молчаливых паломников ликование. Буря бунта ищет выход из западни. К кварталам Тихе без боя не выйти. Мятежники предпринимают контратаку, в короткой схватке теряют ещё с сотню бойцов. Отряды «Архонта» и «Эрис» вновь наступают. Значительные потери мятежников дают о себе знать – серые экзомисы не выдерживают натиска второй атаки, подаются прочь, в противоположную сторону, к левому пароду. Перепачканные сажей печей лица людей из Тихе встречаются с перекошенными от злости лицами зрителей, покидающих театр, а также с удивлёнными ополченцами, что прибывают на зов сальпинг. Серые экзомисы теряют рассудок, нет среди них бранного порядка. План отступления хаотично меняется. Теперь мятежникам кажется лёгким путём спасения уже иной исход отступления. Люди из Тихе с дикими воплями отчаянья загнанных в ловушку набрасываются на малочисленный отряд «Кроноса», расположенный по центру горожан-ополченцев. За маняще-близким поворотом от театра искомое спасение – короткая улица выведет к открытым крепостным воротам.

Танцоры, хоревты «Кроноса» мужественно встречают атаку врага. Боевыми шеренгами гаморы-трапезиты сдерживают натиск экзомисов. Прибывающие ополченцы-горожане сплачиваются в оборонительный кулак по флангам «Кроноса». Сам же высокий «бог Кронос» в золотой маске раздаёт рубящие и колющие удары направо и налево, стоя в первой шеренге бойцов. У левого парода театра разворачивается отчаянная кровавая мясорубка. Зрители, что покидают орхестру, сразу же упираются в бока мятежников, орудующих кинжалами. Бронза мятежа преступно направляется против безоружных. Безоружные зрители храбро пускают в ход пустые кулаки. Среди зрителей множатся потери, но всё же число и умение биться перевешивает чашу весов. Мятежники пятятся от выходящих.

Отряд «Кроноса» достойно выдерживает натиск атакующей толпы. Серые экзомисы погибают от оружия танцоров. Волна, ударившись о скалу, окатив её брызгами крови, ниспадает. Потери среди людей из Тихе становятся очевидными для мятежников. Ряды бунта уже заметно поредели. Но люди из Тихе не намерены сдаваться. Вновь раздаётся злой пеан: «За Тихе! За Тихе! За Тихе!» С флангов «Кроноса» горожане переходят от обороны к штурму. Секиры, топоры, дубины крушат черепа. Крики с обеих противоборствующих сторон гулко отражаются от стен театра и домов. Шторм людской ненависти не знает пощады. Неистовство жестокости застилает глаза сражающихся. Всюду воцаряется безумие крови. Сражающиеся с обеих сторон добивают раненых, выбивают зубы, рвут волосы, вырывают кадыки, выкалывают пальцами глаза, отрывают уши, бьют коленями в пах, крушат кулаками виски, до смерти душат, ломают шеи, руки и пальцы в борцовских захватах.

От шеренг «Архонта» -«Эрис» вновь возносится призывом к атаке трубный пеан. Кто-то искусно грохочет в сальпингу. Даже шум брани не может заглушить пение сальпинги. Вот оно, время окончательного перелома в битве на театральной площади. Расклад сил у сражающихся сторон изменяется. Первоначальное превосходство в числе воинов бунтом утрачено. Толпы экзомисов обескровлены, выдохлись, не располагают резервами или свежими подкреплениями. Серых экзомисов на площади уже не более тысячи. Ряды же артистов значительно пополнились и продолжают пополняться добровольцами-гражданами, метеками, зрителями, прислугой, рабами.

Отряды «Архонта» и «Эрис», наступая с тыла, прорубают широкий коридор через толпу мятежников. В рубке погибает главарь мятежа. Рассечённая надвое толпа утрачивает былое единство. Пытается воссоединиться, устремляется на встречный прорыв, но безуспешно, подкрепления из горожан-зрителей укрепляют и расширяют коридор. Два отряда серых экзомисов, оставшись без предводителя, никем не управляемые из сникших вожаков, быстро распадаются на группы. Боевой дух людей из Тихе окончательно сломлен. Разрозненные повторные попытки пробиться к кварталам Тихе и крепостным воротам отбиваются. Сражение переменяется на бойню.

Часть мятежников прижимается к стене скены театра, падает на колени, сдаётся. Сдавшихся экзомисов обезоруживают зрители. Часть же мятежников, наиболее отчаянно сопротивляющихся, числом около трёх сотен, оказывается прихотью судьбы ровно там, где в самом начале «театральной битвы» оборонялся лихой лох паломников в синих линотораксах. Нет среди мятежников почтения к своим павшим. Экзомисы, отступая под ударами «театральных отрядов», наступают ногами на тела бездыханных товарищей. Оставляют на растерзание победителям стенающих в мольбах раненых. Шлёпают босыми ступнями по лужам крови. Сбиваются в осаждённую бесформенную кучу у белых стен, сложенных из сырцового кирпича. Готовятся принять смерть в скоротечном бое. Наставлены кинжалы на граждан. Бронза мятежа затупилась в схватках, покрыта кровавыми зазубринами.

Никто не предлагает сдаться. Никто не хочет сдаваться. Выбор судьбы очевиден. «Безбожники!» – едкое ругательство звучит голосом привычным-знакомым. Драматург поднимает высоко над головой окровавленный кинжал. Отряд «Эрис» подхватывает пеан: «Безбожники! Безбожники! Умрите!» Среди голосов отчётливо слышен голос командира Граника в маске с ликом богини. Но первыми нападают на мятежников отнюдь не уставшие хоревты. Горожане, как ополченцы, так и зрители из театра, набрасываются с правого фланга на серые экзомисы. Два отряда «Архонта» и «Эрис» остаются без движения. Пленных у этих стен не берут. Крики, вопли, стоны, предсмертные хрипы дополняют пеан сальпинги. Наконец-то звучит тяжёлым басом Оропа давно мечтаемо-желаемое: «Победа! Победа! Победа!»

В левую руку архонта-фермосфета кто-то нежно вкладывает плетёную кожаную рукоять трофейного кинжала. Гермократ поворачивает лицо в белой маске. Перед ним предстаёт улыбающаяся, с растрёпанной причёской, в забрызганном кровью наряде… дарительница «Сибарис домашняя». Позади дарительницы гордячка-жена Мегиста со знаменитой бранной сальпингой.

4. «Нечестивцы!» (Сибарис)

Раннее утро дня литургии двух всадников.

Сибарис следует за Мегистой. Лёгкой походкой скифянка вторит эллинке. На два коротких шага позади молчаливой тенью спешит за важной хозяйкой. Собой прикрывает спину Мегисты. Сибарис не надо учить манерам добрых. Высокую, прекрасно сложённую красавицу скифянку со стороны можно ошибочно принять за аристократку гаморов, так грациозны её танцевальные шаги. С пяти коротких шагов никто не скажет, что Сибарис вольноотпущенная, совсем ещё недавно рабыня, подаренная на рынке агоры торговцем Писандром Гермократу в довесок к прочим покупкам. Умное лицо девушки благородно. Нет в правильных чертах скифянки рабского испуга, подобострастной готовности «прислужить» или глубоко сокрытых обид на несправедливую долю в жизни. Скифянка не познала горьких унижений рабства. Сибарис не рядовая прислуга, Сибарис в семье Гермократа полноправная компаньонка. Только пронзительно-голубые глаза да белокурый природный цвет волос выдают истинное происхождение девушки.

В простом формованном трапециевидном чехле для двойного авлоса, что за спиной скифянки раздулся странно кожаными боками, сокрыто до поры много необходимых вещей для дня литургии двух всадников. В изящных тонких руках Сибарис расписная амфора, бог Дионис величественно восседает в золотом кресле. В амфоре плещется вино дорогое, сицилийское, лучше с наделов хозяина, для жертвоприношения. Компаньонка сиракузской аристократки достойно несёт дары. Не ломает спину под тяжестью ноши.

Девушка одета в одинаковые роскошные одежды с Мегистой. Тёмно-синий пеплос из тонких египетских тканей элегантно обвивает щиколотки ног при ходьбе. Чёрная накидка с выпуклыми узорами плетения, из прохладной шерсти для лета, подчёркивает девичью стройность компаньонки Мегисты. Причёска, высокая, пышная, сложная, с разноцветными лентами – точная копия праздничной укладки светлых волос жены архонта-фермосфета. Девушка счастлива. Сдержанно улыбается. Её глаза искрятся весельем. Впервые почти равной эллинкам Сибарис отправляется на торжество, богам посвящённое, вступает на камни моста Ортигии. Запах моря окутывает девушку. Сибарис глубоко вдыхает дыхание тёмно-зелёно-синих волн. Закрывает глаза в блаженстве. Утро нового дня щедро обещает дары.

– Аристарх почтенный, прошу тебя, отдай авлос. Буду веселить вас в дороге. – Мегиста обращается перед мостом Ортигии к отставшему гамору. Заполучив двойной авлос и форбею, аристократка оглядывает довольным взглядом компаньонку. Сибарис опускает глаза под её взглядом. Мегиста отворачивается. Жена архонта-фермосфета приветствует следом за мужем всадников Мирона и Граника. Двойной авлос в правой руке поднимается к небу.

– Хайре, гаморы! – поёт медово-сладким голосом Мегиста перед Сибарис. Скифянка почтительно кланяется всадникам на мосту. Мегиста оборачивается к Сибарис. Девушка выказывает понимание хозяйке. Сибарис останавливается. Аристократка открывает мешок для авлоса. Вынимает бранную сальпингу, мило улыбается всадникам, подмигивает, корабельная труба занимает прежнее место.

– Почистила бронзу, моя Сибарис. Вижу, постаралась, – шепчет в благодарность служанке Мегиста. В голосе хозяйки нет беспокойств, страха или тревоги. Мегиста заразительно спокойна. Двойной авлос приникает к губам аристократки. Авлос жены Гермократа беззаботно-весело насмешничает.

– Рада буду умереть сегодня за родную семью, – едва слышно, только для ушей Мегисты, раздаётся от Сибарис. Двойной авлос аристократки после слов скифянки играет чуть громче.

Мост переходит во владение кварталов Ахрадины. Широкие улицы чисты, пустынны. Впереди агора Ахрадины шумит новостями, сплетнями рабов, торгами, криками надсмотрщиков, перетаскиванием грузов, скрипом колёс телег. То скучно-привычные шумы города. Сибарис быстро оглядывается на Ортигию. Тяжёлые крепостные ворота острова бесшумно затворяются. Створки смыкаются на глазах скифянки. На высоких башнях острова появляется стража эфебов. Короткие копья, шлемы, гоплоны на каменных вершинах блестят звёздочками, переливаясь бронзой в лучах восходящего утреннего светила. Более всего этим утром Ортигия напоминает боевой корабль, что вот-вот пристанет к скалам Сицилии. Как знать, быть может, это последний раз, когда видишь живым дом свой? Однако никто из шествующих в театр, кроме Сибарис, не оглядывается назад. Плохая примета – утром искать путь назад. Девушка машет рукой на прощание Ортигии. Несколько золотых звёздочек с башни ворот поднимаются наверх, во взаимности ей отвечая.

Миновав агору Ахрадины, искупавшись в причудливом смешении резких запахов рынков, шествие гаморов встречается с благоухающими дорогими ароматами масел духов трапезитами. Для гаморов у расчётливых трапезитов припасены очаровательные маски-лица. Несколько сотен богачей, граждан и метеков молчаливо приветствуют гаморов. Сибарис не впервые видит «деловых людей с агоры». Не впервые видит их искренность. Скифянка излучает восхищение приёмом трапезитов, оказанным драгоценному хозяину. Сибарис словно сама принимает приветствия. Так приятно видеть широкие объятия, поглаживания лопаток, негромко сказанные пожелания процветания, крепкие рукопожатия, подаренные любимому человеку.

Девушка улыбается. Сияет улыбкой так чистосердечно-тепло, слегка наивно, становясь в лице «милым ребёнком», что умудрённый Ороп прищуривает глаза, уделяет краткое время осмотру компаньонки Мегисты. Жена Гермократа перестаёт играть на авлосе, медленно оборачивается к Сибарис, пытаясь понять причину изумления главы филы трапезитов. Мегиста ревнует, но бакхиадка из рода Ксантиклов слишком горда, чтобы выказать чувства. К трапезитам Мегиста возвращается безлико-равнодушной. Сибарис же заливается краской смущения. Фила известных богачей смотрит на белокурую красавицу сотнями пожирающих глаз. Без стыда трапезиты накидывают на скифянку невидимое покрывало, сотканное из мужского вожделения, опьянения юной красотой, признания за Сибарис женской неотразимости.

– Достопочтенный Гермократ, я не могу открыто восхищаться твоей… уникально прекрасной женой, это будет воспринято за оскорбление чести и достоинства, но могу высказать допустимую лесть… о твоём тонком вкусе… в женской красоте. – Ороп осмотрительно предотвращает зависть-ревность Мегисты. – Смелость твоих людей для меня более неоспорима – идёте семьёй в театр. Ничто не может остановить празднование бога Диониса. Ну тогда и нам не страшно. – Влиятельный глава могущественной филы преподаёт урок взаимного уважения.

– Надеюсь, трапезиты с гаморами хорошие друзья, мой достопочтенный архонт-фермосфет? – Деловые люди агоры переводят слова главы филы в хлопки рук. Гермократ ласково похлопывает по плечу друга Оропа. Мегиста вновь играет на авлосе. Авлос играет немного по-другому – нежнее, хитрее, бархатистее, но всё с той же ноткой нагловатого веселья.