Эрис. Тихе

Эрис

Тихе

Марат Байпаков

Не надо львёнка в городе воспитывать.

А вырос он – себя заставит слушаться.

Эсхил (Ibid., 1431 сл.)

Корректор Мария Черноок

Иллюстратор Марина Шатуленко

Дизайнер обложки Мария Бангерт

Благодарности:

Автор выражает признательность творческому коллективу Ridero, за помощь в подготовке романов Эрис к публикации.

© Марат Байпаков, 2020

© Марина Шатуленко, иллюстрации, 2020

© Мария Бангерт, дизайн обложки, 2020

ISBN 978-5-0051-1125-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

450 г. до н. э. Сиракузы. Бунт худых под предводительством Тиндарида. Поздний день.

– Полидам, рано ликовать. Главное сражение ещё впереди. – Агесилай заставляет замолчать торжествующего друга. Полидам опускает вниз окровавленный ксифос. – Нам предстоит спасти разум людей от безумия горя!

В руках Агесилая появляется короткая корабельная сальпинга1. Раздаётся пронзительный рёв. Победители сражения у подступов к агоре прекращают преследование отступающего прочь врага. Взоры людей обращены к стратегу.

– Пусть убегают поверженные псы. Ортигия! Нас ждёт Ортигия. – Сальпинга в руке старика указывает на остров. – Скорбь поджидает нас за мостом.

– Стратег Агесилай, как поступить с пленными мятежниками? – Солдат из Гелы выставляет остриё копья к горлу раненого, лежащего у стены агоры.

– Не сейчас, союзник. Займёмся живыми пленными позже. – Агесилай отмахивается было от предложенного, но, завидев несколько сотен мятежников, возвращается к запросу. – Солдаты из Гелы! Пленных связать. Предадим суду искателей тирании. Врагов умирающих добить. Трупы мятежников вынести с улиц!

Приказы старика не обсуждаются. Армия из горожан-добровольцев соседнего полиса Гелы, только что выигравшая последний бой с путчистами, делится командирами на две почти равные части. Солдаты из Гелы и частью жители Тихе превращаются в похоронные команды. Две тысячи ополченцев из Тихе, Ахрадины, Ортигии устремляются к мосту Ортигии.

Мост Ортигии пугает пустотой. Наверное, солидный, прочный каменный мост – единственное чистое место в городе. Перепачканные кровью ворота Ортигии широко распахиваются перед спешащими людьми. В проёме крепостной башни Ортигии показываются гаморы. Раздаётся рёв корабельной сальпинги. Труба призывает людей к повиновению. Труба плачет откуда-то из глубины ополченцев на мосту. Ополченцы знают спасительную сальпингу, как знают и того, кто владеет корабельной бронзой. Воины запоздало вспоминают про старшинство званий. Дисциплина войны в рядах победителей бунта восстановлена. Гаморы и их спасители застывают на середине моста, так и не встретившись друг с другом. Ополченцы пропускают вперёд седого старика в оборванных окровавленных одеждах. Гаморы счастливы видеть избавителей от осады. Однако вызволенные осаждённые не могут опознать вышедшего к ним стратега.

– Агесилай? Ты, родной? – раздаётся из рядов гаморов. Старик не отзывается на имя. Корабельная сальпинга поднимается над головой. Ветер с моря треплет седые волосы старика.

– Простите меня, я виноват перед вами – я опоздал. – Старик покаянно склоняет голову. Затем медленно встаёт на колени перед гаморами. Сальпинга укладывается на камни моста. Следом за стариком на колени встают и ополченцы. Гаморы утрачивают радость от встречи с избавителями от осады путчистов. Печаль накрывает встречающих. Мужи рыдают. Сначала тихо, робко стыдясь слёз, затем в голос, дико, обезумев от горя. Кающегося старика поднимают с колен, утешают, обнимают, целуют. Сальпинга, «к сердцу богов взывавшая», «призвавшая победу», «в боях воителям путь указавшая», не остаётся забытой на камнях моста – гамор, по возрасту эфеб, поднимает, целует, выдувает из сальпинги гимн в честь павших и богов-покровителей. Возвышенная грусть знакома сигнальной сальпинге. В правой руке эфеба-сальпингита обломок тяжёлого копья. Голова эфеба перебинтована кроваво-грязными тряпками.

– Полидам? – Старик ищет в толпе соратника.

– Я здесь, Агесилай, – отзывается на зов стратега старший командир ополченцев. Гаморы, взяв под руки, старательно уводят старика и Полидама от их домов.

– Куда вы тащите меня? Мой дом там. Пустите меня… – протестует сквозь слёзы рыдающий Агесилай. Полидам со спины укладывает руки на плечи старика.

– Агесилай, Полидам… – Названные имена жителей Ортигии звучат в полной тишине. Имена мужей разносятся тёплым ветром над перемешанной толпой гаморов, ополченцев, солдат Гелы. Имена звучат так горько, что становится понятно, что последует после их оглашения. – …Мужайтесь, возлюбленные герои! У вас никого в живых не осталось! Ваши семьи пали первыми в бунте.

Стон сочувствия к горю двух старших командиров подавителей мятежа Тиндарида раздаётся среди улицы. Агесилай решительно поворачивает к своему дому. Полидам, словно слепой, держит старика за плечи, следует за поводырём. Полидам взирает только себе под ноги. Под ноги сыплет-устилает дорогу горькими слезами.

Вот он, порог родного дома гамора Агесилая, чтимого героя битвы с Карфагеном. У порога разбитые статуэтки богов и богинь, опрокинутая воротная колонна, труп с размозжённой головой. Тяжёлый домовый камень-грузило, перелетев через ворота, упал на мятежника-подростка немалой тяжестью. Дубовые ворота дома, чистые внешне, до половины прикрыты. Старик сникает, словно взваливает на себя непосильную ношу, воздевает к небу руки, шагает через порог с громкими словами отходной молитвы: «Аполлон милосердный, позаботься о павших и убиенных».

Чёрные лужи крови застыли в серо-коричневых корочках пыли сразу за порогом. Шесть трупов лежат в скорченных смертных позах на боках, на спинах, уткнувшись лицами в плиты внутреннего двора. В мёртвых руках сжаты иллирийские кривые кинжалы2, дубины, топоры-секиры. Агесилай поднимает глаза от трупов. В центре внутреннего двора происходит нечто непостижимое. Агесилай закрывает-открывает глаза, словно надеясь, что ужас происходящего ему только мерещится. Позади старика раздаётся громкий хоровой стон. Пронзительно-протяжное «а-а-а-а!» отлетает в синее небо. Сразу с десяток мужчин, женщин, подростков спешат на помощь скорбящему Агесилаю.

Чумазый голый мальчишка лет семи держит в руках костяную иглу с нескончаемо длинной серой нитью. Мальчишка сосредоточен на работе. Он не плачет, только крепко стискивает зубы. Правой рукой старательно зашивает распоротый живот женщины, левой рукой крепко придерживает кожу убитой, не давая трепещущим кишкам покинуть утробу. Мёртвая женщина тщательно омыта, её мокрые волосы бережно уложены на плечи, нижняя челюсть подвязана к черепу красной праздничной лентой с драгоценными камнями. По правую руку женщины лежит омытый труп мужчины, при причёсанных волосах, с окровавленным ксифосом в руках, на груди. Труп мужчины пробит в трёх местах: рана в груди от копья, в животе от кинжала, в левом боку от меча. У головы женского трупа полупустой кувшин с водой. Рядом с трупом мужчины на коленях рыдает обнажённый наголо бритый раб лет тридцати пяти.

Агесилай обхватывает голову руками, закрывает глаза, рушится от увиденного на колени. Старик беззвучно стенает в горе. Толпа сочувствующих окружает Агесилая. Полидам бросается к мальчишке. Обнимает за хрупкие плечи, часто целует в темя, щёки, шею. Соратник стратега вынимает из детских рук иглу, отстраняет мальчика от трупа, принимается за похоронные обряды. Половина распоротого живота убитой уже старательно зашита ровными детскими стежками.

Толпа ополченцев, гаморов и солдат из Гелы заполняет внутренний двор дома Агесилая. Горюющего стратега поднимают на ноги. Во рты погибших жителей Ортигии, мужчин, женщин и детей, вкладываются серебряные монеты – оплата перевозчику3. Трупы мятежников обезоруживают, выносят на улицу с поруганиями и осквернениями, прочь из дома. Агесилай приходит в себя. Руки сжимаются в кулаки. Голубовато-серые глаза сверкают свирепостью. Стратег вспоминает о совместной скорби. Агесилай оборачивается к соратникам.

– Сограждане, поможем друг другу пережить горе тяжкое! Не оставим друг друга наедине с безумием утрат! – Агесилай хватает за руки внука и Полидама. Втроём мужчины покидают опустевший дом. Трупы хозяев оставляют на попечение раба.

– Нет-нет! Не… не… не пойду домой! – Полидам останавливается поперёк улицы. – У меня нет глаз. Я слепой. Не смогу увидеть мёртвыми любимых сыновей… жену. Нет, дорогие мои, мне нельзя возвращаться к потухшему очагу. Я не пойду домой!

– Сирота Полидам, мы свершим похоронные обряды за тебя. – Агесилай оставляет скорбящего Полидама на попечение солдат из Гелы. Перед стариком возникают словно бы из ниоткуда двое серых в пепле оборвышей.

– Как вас зовут, гаморы? – Стратег Агесилай обращается к мальчишкам почтительно, как к ровне по званию и даже возрасту.

– Всадник Мирон, – представляется оборвыш покрепче, повыше.

– Гамор Граник, – выкрикивает мальчишка тоньше.

– Возьмите за руки моего внука, гамора Гермократа. Теперь вы трое – неразлучные друзья. До самой смерти друзья. Вы трое поняли меня? – Старик вручает внука заботам новых товарищей. Трое мальчиков хлопают друг друга по рукам. Агесилай вновь командующий полисным ополчением. Раздаётся призывный рёв трубы. Стратег приказывает отчистить улицы Ортигии от трупов, баррикад, осадного мусора пожарищ. Ополченцы, гаморы, жители Гелы разбирают первую баррикаду из мебели, камней, брёвен. Совместными усилиями горе отдельных семей смягчается в реку общей печали.

Часть первая.

Литургия двух всадников

1. Театр

Утро литургии всадников.

Как выглядит утро дня неизбежной смерти? Каково это – принять вызов чести и ввязаться в битву без малейшего шанса выжить? Как чувствуется ритм времени от стремительно приближающегося жестокого испытания? Давит ли воля богов тяжёлым грузом на плечи? Жжёт ли во рту горечь полыни? Подкатывают ли к глазам слёзы прощания со всем, что было дорого? Покрываются ли потом ладони в предвкушении последнего в жизни смертельного состязания на ловкость владения бронзой? Утро литургии двух всадников украшено облачками тревожных ожиданий.

– Братья! Мои дорогие Мирон, Граник! – Гермократ прибавляет шаг для приветствий, шаг переходит в бег, на бегу архонт-фермосфет раскрывает руки. – Так вы уже здесь?

На мосту Ортигии две бледные фигуры. Хмурые друзья оживают в улыбках. Улыбки выходят вымученными. Из башни выходит Мегиста, за ней Сибарис. Мирон и Граник горделиво выпрямляют спины. Улыбки уже весело-широкие.

– Хайре, гаморы! – Мегиста поднимает правую руку с двойным авлосом. Сибарис, позади хозяйки на шаг, молча, почтительным поклоном, поддерживает приветствие. За девушками показывается Аристарх с солидно вместительным, туго, не понять чем, забитым дорожным кожаным мешком, жертвенной белой козой на длинной чёрной верёвке.

– И да осветит вам путь Аполлон, гаморы! – Завсегда мрачный Аристарх этим утром сияет беззаботным детским счастьем, так заразительно сияет, что Мирон, Граник, Гермократ, а затем и оглянувшиеся назад Мегиста и Сибарис громко смеются.

Мегиста вынимает с озорным подмигиванием для попутчиков из недр формованного жёсткого мешка, Сибарис показав, тут же прячет бранную, короткую, начищенную до блеска золота, с мундштуком из слоновой кости бронзовую трубу. Гаморы хохочут, девушка так прекрасна в очаровательных гримасах-ужимках. Мегиста надевает, застёгивает нарядную с вышивками форбею4, прикладывает к губам двойной авлос5. Весёлая, в переливах насмешек, мелодия6 скрашивает путь гаморов по просыпающимся улицам Сиракуз.

– Твоя Мегиста – аэдон7. Я слышу птичье «итис-итис-итис»! – Аристарх не может сдержать восхищения от мелодии.

От агоры Ахрадины к шествию гаморов присоединяются трапезиты. Предводитель филы трапезитов, благоухающий персидскими духами Ороп в ослепительно-белом наряде из роскошных милетских тканей с едва уловимым вышитым узором-оберегом ведёт за собой жертвенную белую с чёрными пятнами козу, но всё же больше белую, чем чёрную в окрасе. На голове гражданина Оропа пышный венок из веток оливы. Трапезиты молча, поднятием правых рук, широкими улыбками, сдержанными хлопками приветствуют архонта-фермосфета, аристократов, красавиц Мегисту, Сибарис. Богачи Ахрадины облачены в парадные белые линотораксы с изображением в золоте танцующего Диониса. У трапезитов за спинами очень похожие на чехол двойного авлоса Сибарис вместительные кожаные сумки, предполагаемо туго забитые изысканной едой, в руках амфоры с вином. На сумках трапезитов тиснением клеймо оружейных мастерских Гермократа.

– Большущие планы на литургию, почтенный глава филы? – вежливо интересуется архонт-фермосфет, рассмотрев особенно вместительный мешок у улыбчивого Оропа. За время литургии, наложенной на филы гаморов и трапезитов за неподобающее поведение в гимнасии, Ороп утратил живот, обрёл выпуклые в твёрдости мышцы. На запястьях обеих рук главы филы бессчётные старинные бронзовые браслеты-амулеты.

– День обещает быть на редкость прекрасным. Мой доспех в суме. – Ороп разводит в стороны руки. – Это будет достопамятный день в моей жизни. Трапезиты, у кого венки для гаморов? – Стискивает архонта-фермосфета в неофициальных приветствиях. Мирон и Граник становятся следующими «жертвами» сверкающего довольством Оропа. Из рядов филы трапезитов появляется торговец Писандр. Он же одаривает гаморов оливковыми венками. Запасённых театральных венков хватает и Мегисте, и Сибарис. Девушки благодарят филу трапезитов. «Лиса торговли» Писандр облачился в сверкающий тёмно-синий хитон с золотой вышивкой, из сумасбродно дорогих тканей Египта. Бронзовая массивная фибула украшает правое плечо. Писандр держит в руках вместительный холщовый мешок с хорошо известным клеймом афинских мастерских духов.

– Хайре, мой Писандр. Ты никак афинские духи взял в театр? – Мирон обращает всеобщее внимание трапезитов на клеймо мешка. Дарёный венок водружается на волосы атлета.

– Хайре, мой друг Мирон! Ты первый заметил. Буду раздавать прелестные духи особо мне понравившимся… – Но договорить Писандру не удаётся из-за громкого смеха трапезитов. Шутки сыплются на торговца как из рук богини Тихе.

– Мудрый Писандр, прошу, не скупись в раздаче призов.

– Щедрее будь, направо-налево раздавай! Не обязательно в руки.

– Отдавай приглянувшимся певцам афинские духи… без пробы.

– Артистам очень-очень понравятся твои ароматы.

– Писандр, по духам ты лучший из нас – одариваемые примут дары. Обязательно примут. Не сомневайся.

Писандр в ответ выдаёт что-то ладное задиристое скороговоркой. Трапезиты, гаморы, девушки смеются второй раз.

Архонт-фермосфет под руку с главой филы возглавляют шествие несколько сотен благоухающих трапезитов. Процветающая Ахрадина оживает. На сонных, чистых, мощённых гладким тёсаным камнем улицах богатого квартала появляются люди. Чинную процессию из знаменитых людей полиса, направляющуюся под приятным подъёмом по главной улице Ахрадины к театру, одобрительно приветствуют рабы, склонившись в поклоне, граждане, метеки радостными пожеланиями с упоминанием богов-покровителей. Особо же часто произносятся многочисленные имена-эпитеты бога Диониса: Апатурий, Дигон8, Дифирамб9, Диметр10, Евбулей11, Иакх12, Ией, Кисс13, Мейлихий14, Мельпомен, Ойнос15, Орфос16, Хорей17, Эсимнет18. Благозвучно летят слова молитв, к богу Дионису обращённые. Часто раздаются возгласы:

– Эвое! Эвое! Эвое!

Резко перестукивают металлические пластины кимвал19.

– Идёт Дионис-Освободитель! – распеваются отрывки из вакхических20 гимнов Дионису.

К шествующим чинно пристраиваются будущие зрители, благопристойно одетые в праздничные наряды. Среди них женщины богатой Ахрадины. Жительницы квартала идут по левой стороне улицы, чуть поодаль, как бы слегка отстранённо от мужских рядов. Жительницы процветающей Ахрадины загодя готовились к театральным песнопениям. Их волосы уложены в причёски, в сложных причёсках диадемы или пёстрые ленты. Изысканные платья шуршат накрахмаленными складками. Нижние края платьев схожи в крое с волнами лепестков цветов. Золото, серебро, драгоценные камни украшений блестят в лучах утреннего солнца. Женщины изящно танцуют в утренней «трезвой» процессии. С жительницами Ахрадины – вакханками, с гимнами Дионису, с танцевальными мелодиями авлоса Мегисты, к Дионису относящимися, шествие к театру приобретает значение комоса21 Больших Дионисий. В мужском шествии тиасотов22 только разговоров, что об именах певцов, участников хоров, танцорах, возможных сюжетах, интриге трагедии малоизвестного софиста-метека Протагора. Шествующие радостно называют друг друга ленами23, комастами, титирами24.

Зеваки завистливо провожают глазами растянувшуюся по улице процессию. Хотя входной платы на литургию двух всадников не предусмотрено, но неотложные дела, увы, не позволяют некоторым жителям полиса поспешить на постановку, как им того хотелось бы. Предвкушение интересного театрального певческо-танцевального зрелища, угодного как богам, так и людям, в нём участвующим, – вот главная мелодия пересудов на улицах Ахрадины. Прямая улица приводит шествующих к священному участку полиса, площади Диониса, что выложена полукругом, в узоре, квадратными плитками кремового гладкого камня, до стен самого театра. Процессия, вобравшая в себя к моменту прибытия под несколько тысяч человек, встречается хором, состоящим из гаморов, и автором трагедии. Артисты покидают камни мостовой и стен театра. Вставая, поправляют пышные оливковые венки.

Хоревты25 разных возрастов, от семнадцати до тридцати пяти, облачены только в белые хитоны, поверх которых надеты линотораксы26 с изображением крылатой танцующей богини Эрис. Ткани в хитонах гаморов простые, тонкая невесомая шесть, из местных мастерских Мирона. Наряды благопристойны видом, по длине до колена. Ремни, фибулы парадные, фамильные, из серебра, начищены. У хоревтов на портупеях подвешены тяжёлые деревянные ксифосы27 в ярко раскрашенных ножнах. Новенькие линотораксы, декоративные театральные ксифосы, портупеи придают хоревтам вид исключительно бравый, мужественный, воинственный. Аристократы добродушно приветствуют прибывающих к театру зрителей. От них же, артистов, раздаются пожелания процветания, благополучия филе трапезитов. Нет более у гаморов и трапезитов былых обид за отбытую в кулачных схватках литургию в гимнасии.

– Чтущие Диониса трапезиты приветствуют досточтимых гаморов! – Ороп от лица филы возносит слова торжественным голосом. – Мои друзья, благообразные гаморы… – Ороп многозначительно поигрывает бровями. Аккуратная бородка горделиво поднимается. Потирает руками, словно отмечая славную сделку. Задиристым тоном, с надменным видом Ороп оглашает не то обещание, не то угрозу: – …Хочу похвастаться перед вами… – Компаньоны по филе трапезитов за спиной Оропа посмеиваются. – …Трапезиты отремонтировали гоночную триеру… трапезитов и торговцев… для гонки литургии! Глаза на нашем боевом корабле не хуже ваших будут. Имя дали триере – Эвий28. Скоро воссядем филой за вёсла, ударим дружно вёслами по глади морской, разгоним легко триеру к финишу. Экипаж трапезитов готов. Будьте уверены, гаморы – победа достанется нам! Нам, и только нам.

Хоровой хохот с обеих соперничающих сторон встречает угрозу главы трапезитов. Певцы, хоревты, музыканты, аристократы, трапезиты, торговцы следуют за архонтом-фермосфетом в театр.

– А где же наш драматург, он же сочинитель музыки? – Гермократ, а за ним и гаморы, за гаморами трапезиты оглядываются назад. Протагор скромно шагает среди зрителей из Ахрадины.

– Нельзя входить драматургу в театр последним. Это против заведённых правил, почтенный Протагор, – обращается Мирон к софисту.

Толпа расступается. Протагор вместе с архонтом и главой филы трапезитов с важным видом входит в почётный правый парод29. Через левый парод зрители заполняют театрон30. Первые ряды, с резными из камня креслами с высокими спинками, удобными подлокотниками, назначенные для официальных лиц, жрецов, почётных граждан, гостей полиса пустуют. Сектора театрона заполняются согласно кварталам полиса, демам, должностям, филам, гетериям. Эфоры, общим числом в два десятка гоплитов, при шлемах, кирасах, гоплонах31, коротких копьях, выстраиваются шеренгами у обоих пародов. Доспехи эфоров, блюстителей порядка на литургии, блестят золотом бронзы. Выходцы из разных кварталов города, старшие эфоры счастливы своим жребием присутствовать на театральной постановке. Служба полису в этот ясный день Больших Дионисий обещает быть весьма приятным развлечением.

Протагор оглядывает прибывших и прибывающих. Шумные группы людей заполняют им положенные места. Люди усаживаются, оправляют складки одежд, надевают шляпы, накидывают платки, прикрываясь от солнца. На камни сидений укладываются яркие коврики для удобства. Раскладываются амфоры, ритоны, припасы еды. Зрители приветствуют знакомых, родственников, друзей. Отвешивают обидные колкости соперникам-конкурентам. Драматург удовлетворён увиденным. Уже к раннему утру за полукруглой изгородью орхестры32 собрались на литургию почти пять тысяч зрителей. Театр Сиракуз заполнен на треть. Треть утром – не позорно для скромной литургии. Протагор краем глаза замечает, как Мегиста и Сибарис в сопровождении Аристарха занимают места сразу за почётными креслами, в секторе аристократии полиса. Сектор аристократических родов пустует.

– Все кварталы полиса в театре, – на ухо драматургу шепчет Граник. – С половину театра заполнят к позднему утру. На большее рассчитывать не стоит.

К фимеле33, возвышающейся мраморным столбиком по центру орхестры, выходят старший жрец Диониса, он же предводитель фиаса Диониса, архонт-фермосфет Гермократ, главы фил трапезитов и кварталов Ахрадины. Вышедших три десятка мужей. Всадники Мирон и Граник остаются на почтительном удалении от ступеньки фимелы. Архонт-фермосфет выполняет роль «жертв приносящего» при литургии – стоит с нагим кинжалом над козой. Жрец Диониса, почётный гражданин Ахрадины, небольшого роста, лысоватый спокойный муж в серьёзных годах, с проницательным взглядом, обращается к Гермократу:

– Архонт, троектратно поднимем молитвы?

– Сиятельный, будем ткать гимны34 Орфея35? – Уточняеет Гермократ у жреца. Жрец утвердительно поднимает правую руку. Гермократ говорит с небом: – Драматург Протагор, подойти к нам.

Драматург сближается с должностными лицами полиса, принимает торжественную позу. Жрец первым «ткёт» гимн Дионису:

Этой молитвой зову Диониса Священной Корзины,Доброго Вакха-нисейца, желанного, в пышном цветенье,Детище милое нимф и венчанной светло Афродиты.Пляшущей поступью ты сотрясаешь лесные дубравы,          С нимфамиВместе ликуя, безумием сладким объятый,Ты отведён был к святой Персефоне по воле Зевса,Ею был вскормлен, взращён любимым для сонма бессмертных.Ныне явись, о блаженный, принять эти милые жертвы!36

Вторым возносит гимн, архонт-фермосфет Гермократ:

Сын Зевса блаженный, внемли мне, о Вакх виноградный,Отпрыск о двух матерях, многочтимое семя святое,Много великих имущий имён, о бог-разрешитель,Чистая, тайнорождённая поросль блаженных, кормилец,Вакх в ликующих криках «эвой», плодов умножитель,Недр потрясатель, о гроздьев давитель,               Могучая сила!Видом изменчивый бог, о лекарство людское от скорби!Ты, о священный цветок, не терпящая горя отрадаСмертного люда, о всеотпуститель, прекраснокудрявыйС тирсом бушующий Бромий, Эвой, разрешитель вседобрый!Всюду, где хочешь, являешься ты – средь людей и бессмертных,О плодоносный и сладкий, явись же и к таинствам нашим!37

Жрец, архонт-фермосфет поворачиваются к драматургу. Протагор громким голосом «ткёт» третью молитву:

О Дионис-быколикий, блаженный, в огне порождённый,Вакх-Бассарей, гряди, многочтимый, гряди, многославный;В радость тебе и кровь, и мечи, и святые менады,                           Ты на Олимпе почиешь,                   о Вакх-вдохновенный, гремящий.Тирс твой подобен копью, о гневный, у всех ты в почёте —Чтут тебя боги и люди, что ширь населяют земную.Ныне гряди, о плясун, о блаженный, всеобщая радость!38

Протагор принимает восхищённые взгляды должностных лиц и зрителей. Благодарно склонив голову, удаляется на прежднее место. Жрец завершает священное «ткачество» театральной молитвой. С последними словами жреца культа Диониса: «…Приди на песнопения, прими жертву нашу, возрадуйся славословию, сиятельный бог Дионис!» – надзорный судья литургии приносит в жертву козу. Кровь жертвы проливается на алтарь. Хоревты вносят столик для разделки туши. Приходит черёд жертвы-подношения от филы трапезитов, потом от кварталов полиса. Вино из праздничных сосудов поливает мрамор алтаря. Молочно-белый с прожилками мрамор обретает красно-бордовый цвет.