Зови меня Златовлаской

Вся былая привлекательность Пешкова испарилась, и я осознала, каким жалким, малодушным и трусливым он был. Не только вчера, все это время. Он был не достоин всех тех чувств, которые я испытывала к нему. Как же сильно я заблуждалась! Наконец-то я почувствовала себя свободной. Пелена спала с моих глаз.

Видимо, своими криками на Пешкова я разбудила маму. Она, бледная и уставшая, вошла на кухню.

– Что такое, Сашенька? С кем ты говорила? – участливо поинтересовалась она.

– С Димой.

– Вы так и не помирились?

Я раньше рассказывала маме про Диму, про то, что между нами нет определенности, про Яну, про фотографии с вписки у Шарова.

– Нет. И не помиримся.

Мама ласково потрепала меня по щеке, а потом прижала к себе. В ее объятиях мне стало чуть легче. Приятно было знать, что на земле есть человек, который любит, поддерживает меня и никогда-никогда не бросит. В этом я была уверена.

В квартире было полно папиных вещей. Мама сказала, что он заберет их на неделе, когда нас не будет дома. Она сначала хотела собрать их для него, но я ее одернула, сказав, что он ей больше не муж, и пусть собирает свои вещи сам. Она согласилась.

Все воскресенье мы провели с мамой дома. Мы обе старались больше не плакать, но я видела, что маме это дается с трудом. Она была опустошенной и потерянной.

Вечером позвонила бабушка Люда, папина мама, и они долго разговаривали. Как ни странно, но бабушка была на маминой стороне, жалела ее, говорила слова поддержки и обещала, что никогда в жизни не примет папину новую женщину. Правда, женщину бабушка называла исключительно неприличным словом на букву "Б". Она так громко возмущалась, что я слышала практически весь их разговор.

Затем мама позвонила своей маме, бабушке Нине, и все рассказала. Я видела, с каким трудом ей дается каждое слово, но она мужественно довела разговор до конца. После всех этих неприятных диалогов мама совсем обессилела, и я предложила ей взять больничный, чтобы не ходить на работу. Она отказалась, объяснив, что работа отвлечет ее от неприятных мыслей.

Лично мне идти завтра в школу совсем не хотелось. Я мечтала залезть под одеяло и больше никогда оттуда не вылезать. Но потом я вспомнила, что нужно будет продержаться лишь одну неделю, ведь впереди каникулы, и решила сделать последний рывок.

В понедельник я встала пораньше. Мое состояние было далеко от нормального, но я сделала над собой усилие и постаралась привести себя в человеческий вид. Никогда бы не подумала, что мытье головы и нанесение макияжа могут быть столь мучительными. На душе было так погано, что выглядеть нормально казалось ужасным лицемерием.

Я тщательно расчесала пшеничные волосы и убрала их в высокий хвост, надела белый свитер и зауженные брюки. По моему виду совсем нельзя было сказать, что последние два дня я пребывала в аду.

В школе друзья, едва увидев меня вдалеке, сорвались ко мне:

– Ты в порядке?

Я была уверена, что после разговора со мной Ада позвонила Антону и рассказала про нападение. Я не была против, так как не собиралась ничего скрывать от Булаткина. Но друзья знали только про первую половину моих несчастий. Как рассказать им про вторую, я не знала, и пока не торопилась.

Ада внимательно рассматривала меня, а Булаткин стиснул в крепких объятьях:

– Алферова, я буду провожать тебя до дома каждый вечер!

– Этого не требуется, Антон, – произнесла я с улыбкой.

– Не обсуждается!

Я пыталась отговорить Булаткина от этой меры, но он стоял на своем.

После четвертого урока мы пошли в столовую, и, едва я успела поставить поднос с едой на стол, как за спиной раздался голос Пешкова.

– Саш! – он направился ко мне, намереваясь сесть за мой стол.

– Отвали! – огрызнулась я. – Я уже все сказала тебе по телефону!

– Саш, нам надо поговорить, пожалуйста! Я чувствую себя полным придурком! – в его голосе слышалась мольба.

– Потому что ты и есть придурок, Пешков! – ядовито вставила внезапно появившаяся рядом Ада.

– Саш, пожалуйста, выслушай меня, – проговорил он, чуть не плача и не обращая на мою подругу внимания.

Боковым зрением я заметила, что на нас начинают пялиться. Я выдохнула и постаралась как можно спокойнее донести свою мысль:

– Нам не о чем разговаривать. Мне не нужны твои извинения. Просто оставь меня в покое. Это лучшее, что ты можешь сделать.

Дима выглядел болезненно: весь бледный и какой-то жалкий. Но омерзение, которое я чувствовала при виде его, возрастало в сто крат. Перед глазами всплывало выражение его лица перед тем, как он трусливо сбежал.

– Саш, я готов сделать все, что угодно, лишь бы ты… – начал Пешков и попытался положить свою руку поверх моей.

Едва я успела это понять, как Пешков рывком запрокинулся назад. Я удивленно повернула голову и увидела Булаткина, который за шиворот оттащил Диму от нашего стола.

– Отвали от нее! – прорычал Антон, с гневом глядя на Диму и тяжело дыша.

– Это не твое дело, Булаткин! – с раздражением отозвался Пешков, пытаясь вновь приблизиться ко мне.

Неожиданно Антон размахнулся и ударил Диму кулаком в челюсть. Удар был точный, и Пешков отлетел назад.

Я ахнула и прикрыла рот рукой. Такого от Булаткина я никак не ожидала. За десять лет нашей дружбы я не могла припомнить, чтобы он вообще с кем-нибудь дрался. А тут такое.

К Диме тут же подлетел Петька Шаров, пытаясь помочь другу подняться. Дима, оказавшись на ногах, с небывалой злобой посмотрел на Антона. И где только была его злоба, когда Серый бил меня головой об асфальт?

– Что здесь происходит?! – раздался визг Ларисы Сергеевны. Она с ужасом переводила взгляд с Антона на Диму. – Булаткин, зачем ты его ударил?!

Антон потупил взгляд. Пешков внезапно тоже заинтересовался своими ботинками. Никто из них не хотел объясняться.

– Марш за мной! Оба! – грозно скомандовала учительница и круто развернулась на каблуках по направлению к выходу.

Виновники происшествия нехотя поплелись за ней и покинули столовую. Всеобщие взгляды обратились ко мне. Судя по всему, окружающим не составило труда понять, что именно я была причиной ссоры парней.

– Что уставились? Представление окончилось! – рявкнула Ада, и ученики зашевелились.

Я опустила глаза в тарелку. Аппетит совсем пропал. За последние дни я увидела слишком много насилия.

Лениво поковырявшись в еде, я встала, чтобы отнести поднос. И тут увидела его.

Влад сидел через три стола и пристально смотрел на меня. Под глазом виднелся синяк. Но это совершенно не мешало ему выглядеть жутко привлекательно. Белая рубашка оттеняла его смуглую кожу. Рукава были закатаны до локтя, обнажая сильные руки и татуировки на них. Тепло пробежало по моему телу. Какой же он классный!

Я медленно двинулась по проходу, стараясь держать спину ровно. Если бы еще не этот дурацкий поднос!

– Привет! – улыбнулась я, приблизившись к его столу.

Влад ответил на улыбку и кивнул на свободный стул рядом, приглашая присесть. Я медленно поставила поднос и опустилась рядом с ним.

Какое-то время Ревков молча разглядывал меня. Невыносимо прекрасные карие глаза скользили по моим волосам, лицу, свитеру и рукам. От его взгляда во мне стало нарастать волнение.

– Знаешь, Златовласка, кажется, после этой сцены я понял, с кем ты была в тот вечер, – медленно произнес парень.

Я опустила глаза. Черт! Как неприятно, что он все знает!

– Ты рассказала кому-нибудь? Родителям? Полиции? – продолжал Влад.

– Нет, пока нет.

– Собираешься?

– Не знаю.

Он помолчал, по-прежнему не отрывая от меня глаз.

– Я уверен, ты знаешь, как нужно поступить правильно. Но это твое дело, так что решай сама.

– Да. Спасибо.

Я злилась на себя за свои односложные ответы, но почему-то ничего иного выдавить из себя не могла.

– Если ты вдруг захочешь поговорить об этом или о чем-нибудь другом, позвони мне, ладно? Ты держишься молодцом, но меня мучает незнание того, что на самом деле произошло до того, как появился я. Мне не все равно, правда.

Он достал из рюкзака ручку, написал на салфетке свой номер и сунул ее в мою руку. При этом его пальцы ненадолго коснулись моей кожи. По телу пробежал электрический заряд. Влад поднялся и пошел к выходу. Его походка была расслабленной и неспешной.

– Что он сказал? – спросила Ада, занимая место Ревкова.

– Спрашивал, собираюсь ли рассказать о случившемся родителям и полиции.

– А ты что?

– Я никому ничего не расскажу.

Ада ахнула и с непониманием уставилась на меня.

– Как так, Саша? Почему? Разве ты не хочешь наказать этих уродов?

– У меня на то свои причины, – коротко ответила я.

Я понимала, что нужно рассказать подруге про развод родителей, но язык не поворачивался. Казалось, что, если я произнесу это вслух, все станет реальным. А пока об этом знала только я, был хоть малейший шанс, что все нормализуется.

Я так и не дала Аде вразумительного ответа, и в другой ситуации она бы обиделась на меня, но сейчас проглотила недовольство и вела себя как образцовая лучшая подруга.

Булаткин пришел в класс только посередине пятого урока. После занятия он рассказал, что учителя допытывались, почему он ударил Пешкова. Однако Дима неожиданно заявил, что претензий не имеет и получил за дело. Так ничего не поняв, учителя отпустили их.

После школы Антон проводил нас с Адой по домам. Оказавшись одна, я вновь ощутила щемящую тоску в груди. Я понимала, что мне нужно садиться за уроки, но не могла себя заставить открыть учебники. Мои мысли вращались вокруг предательства отца, драки Булаткина с Пешковым и чертовски красивых глаз Ревкова.

В раздумьях я провела почти два часа и, сообразив, что скоро мама придет с работы, решила отварить сосиски с гречкой. Поставив кастрюлю на плиту, я услышала телефонный звонок. Это был отец. Он звонил мне первый раз с тех пор, как ушел из дома. Я поморщилась и, выключив звук, положила мобильник экраном вниз. Нам не о чем было разговаривать.

Когда мама пришла домой, то выглядела как обычно: аккуратно уложенные волосы, безупречный макияж, брючный костюм по фигуре. Единственным, что выдавало ее горе, были глаза. Они были потухшими, безжизненными и очень грустными.

Мама поблагодарила за ужин и, сказав, что сама помоет посуду, отправила меня делать уроки. Я пошла в свою комнату. Однако через полчаса заметила подозрительную тишину. На носочках я прошла по коридору и заглянула на кухню. Мама сидела на стуле, ее плечи подрагивали. Уронив голову в ладони, она горько плакала. К горлу подступил ком. Как бы я хотела забрать всю ту боль, которая прожигала ее сердце.

Я медленно приблизилась к маме, крепко обняла ее и прошептала на ухо:

– Мамочка, я тебя очень люблю. Потерпи, все наладится, вот увидишь. Со временем станет легче.

Мама попыталась улыбнуться и с силой стерла слезы с лица.

– Я знаю, Сашенька, прости, что я расклеилась. Весь день на работе пыталась держать мину, делать вид, что все хорошо. А как пришла домой, так навалилось.

Я понимающе похлопала маму по плечу. Через несколько минут она успокоилась, а затем ушла в свою комнату. За вечер я пару раз подкрадывалась и проверяла, не плачет ли она. Мама держалась и как всегда сосредоточенно смотрела в компьютер. Однако ночью, сквозь сон мне казалось, что я слышу ее тихие всхлипы.

За всю неделю я так и не набралась смелости признаться друзьям в том, что происходило в моей семье. Они воспринимали мою подавленность, как следствие нападения. Старались быть чуткими и внимательными.

Глава 10

Все это время я постоянно думала о Владе. Мысли о нем стали настоящим наваждением. У меня был его номер телефона. Почему я не могла написать или позвонить ему, если мне так этого хотелось?

Умом я понимала, что Ревков, скорее всего, будет рад моему звонку, но израненное сердце и подорванное доверие к мужчинам останавливали. Я замусолила салфетку с заветными цифрами настолько, что они стали еле заметными. Опасаясь, что они пропадут совсем, я сохранила его номер в записной книжке мобильника.

В последний день учебы, перед каникулами, поднимаясь по ступенькам школы, я увидела на стенде яркую кислотно-зеленую листовку. Она гласила о том, что в субботу в клубе "Буйвол" состоится выступление группы "Абракадабра".

– Пойдешь? – раздался веселый голос Булаткина за моей спиной.

– Не знаю, – вздохнула я.

– Да брось! Будет весело, все наши идут.

– Я смотрю, у тебя сегодня хорошее настроение, Антон?

Булаткин замялся, но я-то видела, что он очень хочет мне что-то рассказать и еле сдерживается.

– Давай колись! – я подтолкнула его в бок.

– Иду я, значит, вчера после тренировки домой, и тут вижу: сидит на бордюре Кира. Кира Милославская. Сидит и чем-то огорчена. Я ей, мол, куколка, какие-то проблемы?

– А на самом деле что сказал? – перебила я.

– На самом деле я что-то невнятно проблеял, узнавая, могу ли я быть ей полезен. Она меня даже с первого раза не поняла. Пришлось повторять, – признался Булаткин.

– Ха-ха, вот это больше похоже на правду!

– Так вот, выяснилось, что она сломала каблук или сапог порвался. В общем, идти она не может и ждет, пока сестра вернется из музыкальной школы и принесет ей другую обувь.

– И ты на руках донес ее до дома, чтобы ей не пришлось ждать сестру?

– Черт, почему эта идея не пришла мне в голову!

– Так что ты сделал?

– Я сгонял домой и принес ей мамины ботинки.

– Серьезно?

– Да, они ей были впору. И проводил до дома, как настоящий джентельмен.

– Номерок взял?

– Я не смог, Саш, не смог. Ты бы знала, как у меня потели ладони, когда я с ней разговаривал. Она очень красивая, а какие у нее глаза.

– Ага, конечно, глаза, – усмехнулась я.

– Да, именно так, – насупился Антон. – Я понимаю, к чему ты клонишь. Фигура у нее бомбическая, но глаза действительно прекрасны.

Мой друг совсем раскис. Я не припоминала, когда в последний раз он так восторженно отзывался о девушке. Хотя, думаю, Милославская с ее "глазами" вызывала похожие чувства у большинства мальчишек-старшеклассников.

В субботу я отпросилась у мамы в клуб, чтобы посмотреть на выступление Ревкова. Она с удивительной легкостью отпустила меня, видимо, считая, что мне нужно отвлечься от мрачных мыслей об отце.

Он забрал большинство своих вещей на неделе, однако не переставал названивать мне каждый день. Мама сказала, что не запрещает мне с ним общаться, ведь он по-прежнему мой отец. Но я сама не хотела. Я ненавидела его всей душой за те страдания, которые он причинил нам с мамой ради собственного удовольствия.

Вечером я стала собираться в клуб и впервые за всю неделю ощутила желание нарядиться и быть красивой. Я никогда раньше не была в "Буйволе", но слышала, что там крутили хорошую танцевальную музыку. Поэтому, отодвинув в сторону туфли, я отдала предпочтение новым белым кедам. Они, конечно, были не по погоде, но до клуба мы собирались доехать на машине, поэтому вряд ли бы я успела замерзнуть. Я планировала плясать от души, потому что считала танец лучшей терапией от душевных ран.

Официально в клуб пускали только с восемнадцати, но заплатив тысячу рублей, можно было попасть в список приглашенных гостей. Что мы, конечно, и сделали.

Ада с Антоном заехали за мной на такси. Снаружи "Буйвол" выглядел непримечательно: серое здание в центре города с неоновой вывеской. Но, оказавшись внутри, я сразу прониклась атмосферой свободы, молодости и дерзости.

Клуб представлял собой огромное помещение с довольно большой сценой и широким танцполом. Справа от него находился длинный светящийся бар, а напротив возвышалась уютная VIP-зона со столами и мягкими бархатными диванами. Посреди танцпола стояли вышки, на которых грациозно двигались едва одетые танцовщицы go-go. Народу было очень много, так что мы едва протолкнулись к бару, чтобы купить себе по бутылке воды, которая стоила аж двести рублей.

Музыка в "Буйволе" играла действительно классная. Диджей мастерски миксовал современные хиты, и мы с Адой покачивали головой в такт музыке, стоя у бара. Вокруг было много молодых людей и девушек гораздо старше нас, и я не могла отделаться от ощущения, что я мелюзга, которая попала на взрослую вечеринку.

В отличие от меня, Ада выглядела очень уверенно и бесстыдно разглядывала публику. Казалось, подруга ощущала себя полностью в своей тарелке, и я отчаянно ей завидовала.

Сегодня в "Буйволе" намечалась шоу-программа, в рамках которой группа "Абракадабра" должна была исполнить несколько песен. Мне не терпелось увидеть Влада, и я все время в ожидании поглядывала на сцену.

Сначала нашему вниманию представили танцевальный номер, который показался мне очень крутым. Потом были конкурсы, в которых участвовали гости, приглашенные на сцену. И только через час ведущий, наконец, объявил выступление музыкальной группы.

Ребята вышли на сцену, и свет софитов растекся по ней. Их было четверо: барабанщик, два гитариста и Влад. Он занял место посреди сцены напротив микрофона на стойке.

На Ревкове были красные эпатажные кроссовки. Потертые зауженные джинсы плотно облегали его сильные ноги. Сверху – красная просторная майка-алкоголичка, обнажающая накачанное тело, покрытое многочисленными рисунками. На его груди я заметила татуировку в виде надписи, но прочесть ее не смогла.

Влад выглядел совершенно спокойно. Слегка прищурившись, он устремил взгляд в зал. По своему опыту я знала, что из-за яркого света, направленного на сцену, в первую минуту он плохо видит лица людей на танцполе.

Влад непринужденно поправил микрофон и, обернувшись через плечо, что-то сказал барабанщику. Тот, в свою очередь, растянул рот в улыбке и вдохновенно начал отбивать ритмичные звуки. Песня была зажигательная и энергичная. Люди в зале стали качать головами в такт музыке.

Пробравшись поближе к сцене, с широко раскрытыми глазами я смотрела на Влада. На того самого парня, который неделю назад спас меня от унижения, ограбления, а возможно, и от чего-то и похуже. Я вспоминала какими яростными были его удары. Как изгибались в улыбке разбитые до крови губы. Как крепко он держал меня за руку. С каким трепетом заглядывал в глаза, пытаясь выяснить, в порядке ли я.

А сейчас Влад стоял на сцене. Такой привлекательный, но такой недоступный. Его хрипловатый голос, который через микрофон разносился по всему залу, будоражил меня. Я жадно всматривалась в каждое его движение, в каждый поворот головы. Раздался припев песни:

Ты такая заводная, кружишь в танце до утра,

А родители ругают, говорят домой пора.

Только ты не приземляйся, на, возьми мой самолет,

Полетим с тобой вместе, будет клевым наш полет.

Меня пробрало до мурашек. Он так сладко пел эти слова. При этом казалось, будто он смотрел на меня или куда-то рядом со мной. Убрав волосы за ухо, я медленно повернулась назад. Не знаю, что я ожидала увидеть, ведь зал был заполнен людьми, и все с интересом смотрели на сцену.

Я опять взглянула на Влада. Неужели он меня заметил? Настойчивое чувство, что его глаза направлены на меня, не покидало. Он определенно смотрел в конкретную точку, а не бегал взглядом по залу, как в течение первого куплета.

Мне показалась, что слова песни адресованы мне. Возможно, это было глупо, но я расплылась в широкой улыбке. В его взгляде было столько нежности, и создавалось впечатление, что все, о чем он поет, отражает его искренние чувства.

Влад слегка покачивался в такт музыке. Когда припев повторился в очередной раз, люди в зале стали подпевать. Песня однозначно зашла на ура. В момент проигрыша Влад отошел от микрофона и начал пританцовывать под звучные биты.

Двигался он классно, я даже немного удивилась. На слегка согнутых ногах он ритмично двигал плечами и руками, причем делал это расслабленно и кайфовал от процесса. Гитарист присоединился к нему, не выпуская из рук инструмент. Я вновь оглянулась по сторонам: люди танцевали вслед за ними.

Когда песня закончилась, зал взорвался бурными аплодисментами, свистом и криками. Я тоже одобрительно завизжала, ведь это была первая в моей жизни песня, которая так сильно наполнила меня эмоциями.

Казалось, Влад был немного смущен и широко улыбался. Затем группа "Абракадабра" исполнила еще несколько бодрых песен. В конце выступления ребята поклонились и скрылись за кулисами.

Я как будто очнулась ото сна и начала искать глазами друзей. Антон исчез практически в самом начале вечера: ушел куда-то с Егором Анохиным. Аду я заметила у барной стойки. Она весело болтала с каким-то смазливым парнем. Я направилась к ней.

– Так что, думаю, там увидимся, – донесся до меня обрывок фразы незнакомца.

Подруга улыбнулась ему самой очаровательной улыбкой и, сложив ладони вместе, елейно проговорила:

– Так здорово! Я как раз хотела друга-гея. Может, ты им станешь?

Я прыснула. Слава Богу, парень меня не заметил. Его уверенность как рукой сняло. Сначала на лице показалось недоумение, а потом возмущение:

– Ну, приехали! Я не гей!

– Нет? – с наигранным удивлением протянула Ада, оттопыривая нижнюю губу. – Но в таком случае ты же не станешь ко мне грязно приставать, когда мы увидимся? Я люблю ласку и нежность.

– Не знаю, зависит от того, как ты себя поведешь, – вновь игриво ответил парень. – Слушай, а где ты учишься?

Ада заметила меня, улыбнулась уголком рта и стала закруглять диалог:

– Так, ладно, ты мне понравился, давай свой номер, я тебе позвоню.

– Ты… Такая откровенная, – удивленно произнес парень и принялся диктовать цифры..

Подруга сохранила его контакт, а парень, не отрывая от нее глаз и переступив с ноги на ногу, спросил:

– Завтра позвонишь?

– Нет, как будет время.

– А завтра у тебя не будет времени?

Ада пожала плечами.

– А оставь мне свой номер тоже, – попросил он.

– Не надо, я сама позвоню, сейчас полный аврал по учебе, через пару дней объявлюсь.

– Эм… Ну хорошо, значит буду ждать звонка, – растерянно проговорил парень.

Ада не ответила. Она подошла ко мне и, взяв меня под руку, повела обратно на танцпол.

– За что ты с ним так? – хихикнула я.

– Напыщенный индюк, – ворчливо отозвалась подруга. – Подходит ко мне, эдакий герой-любовник, и клеит, как каких-нибудь безмозглых цыпочек в дешевом пабе. "У моего папы связи там-то, в прошлую ночь я потратил столько-то!" А потом еще типа: "Ой, ну если тебе повезет, может, я и появлюсь на той вечеринке, и мы увидимся". Как будто есть очередь из желающих увидеться с ним, и мне позволено в нее встать!

– Ты ему не позвонишь? – уточнила я.

– Еще чего! Как говорила моя бабушка, козла проучила – доброе дело сотворила, – фыркнула Ада.

– Да уж, твоя бабушка была поистине неистощимым кладезем женской мудрости, – улыбнулась я.

Ада терпеть не могла понты, дешевые подкаты и парней, которые считали, что мир лежит у их ног. Подруга считала своим священным долгом опускать каждого "засранца" на землю и за последние пару лет изрядно в этом поднаторела.

Мы протиснулись между людьми и кое-как отвоевали себе немного места на танцполе. Играла какая-то модная клубная музыка, и я расслабилась, позволив своему телу раствориться в танце.

Через пару-тройку песен я была уже вся мокрая. Я радовалась, что вместо каблуков отдала предпочтение кедам, а вместо платья надела голубые джинсы с заниженной талией и короткий кислотно-оранжевый топ с длинными рукавами. В такой одежде я чувствовала себя естественно. Можно было двигаться как угодно и не переживать за задравшуюся юбку.

Внезапно я почувствовала на себя взгляд. Его было сложно с чем-то спутать: карие глаза, спокойная улыбка и ямочка на щеке.

Влад Ревков, развалившись, сидел на диване в VIP-зоне. В его руке был стакан с чем-то темным. Я помахала ему, а в ответ он сделал жест, приглашая к себе.

Я растерялась. У меня не было браслета для прохода в VIP-зону, а фейсер, стоящий у ступенек, ведущих к ней, выглядел довольно сурово. Я подняла вверх обе руки, правой указала на запястье левой, демонстрируя отсутствие браслета, и покачала головой. Влад усмехнулся, неторопливо подошел к фейсеру и что-то сказал ему на ухо. Затем взгляд Ревкова обратился ко мне, и он снова поманил меня жестом.

Я медленно продвигалась через толпу разгоряченных людей, и мое сердце бешено колотилось. Наконец я оказалась на ступеньках. Влад взял меня за руку и повел за собой. Фейсер с непроницаемым лицом посторонился, пропуская нас.

– Ну как ты, Златовласка? – с улыбкой заглядывая мне в лицо, спросил Ревков, когда мы сели за его столик.

– Хорошо, – ответила я, слегка повышая голос.

Хотя в VIP-зоне было гораздо тише, чем на танцполе, музыка все равно играла довольно громко.

– Пацаны, это Саша, она учится со мной в одной школе, – представил меня Влад парням за его столом. В них я узнала остальных музыкантов группы "Абракадабра".