Зови меня Златовлаской

К четырем часам мама Ады отвезла нас обеих на вокзал, долго и нудно читая наставления по пути. Складывалось впечатление, что она отправляла дочь не на экскурсию в Питер, а на покорение Эвереста, причем без подготовки.

– Мама, мне семнадцать, с нами едут четыре учителя, и мы поедем на поезде, самом безопасном виде транспорта. Со мной ничего не случится, не переживай, – подруга пыталась успокоить родительницу.

На перроне нас встречала и пересчитывала Лариса Сергеевна. Классная руководительница была в кроссовках и легком спортивном костюме. Я настолько привыкла видеть ее в классических костюмах, что сначала даже не узнала.

В Питер ехали ученики четырех классов: 10 “А”, 11 “А”, 11 “Б” и 11 “В”. Всего нас было человек тридцать. Лариса Сергеевна и классные руководители остальных классов хорошо дружили, поэтому и скооперировались для поездки.

Оказавшись в поезде, мы с Адой быстро переоделись в лосины и футболки и пошли смотреть, как разместились другие ребята. В нашем вагоне было весело и суматошно. Остальные пассажиры с опаской поглядывали на чересчур веселых школьников.

Дорога до Питера явно удалась. Мы кучковались и играли в различные игры: от карт до фантов. Выполнять задания, находясь в поезде, было вдвойне уморительно, потому что порой нам приходилось контактировать с другими пассажирами.

Например, Алина Юкина ходила по вагону и продавала жареную курицу в хиджабе из плацкартного белья. Молодой парень лет двадцати пяти приобрел у нее несколько кусочков за пятьдесят рублей и остался чрезвычайно доволен.

Ада с Максимом все время зажимались по углам и страстно целовались, смущая присутствующих. Я радовалась, что не все пары в нашей компании столь бурно проявляют свои чувства. Если бы Кира с Владом вели себя так же, я бы, наверно, повесилась.

Учителя все время шикали на нас, пытаясь угомонить. Под вечер, когда в поезде приглушили свет, к учителям присоединились и другие пассажиры, поэтому нам все-таки пришлось разойтись спать.

Мне нравилось спать под мерное "чух-чух-чух", и наутро я проснулась бодрая и отдохнувшая. Однако после созерцания огромной очереди в туалет мое настроение немного подпортилось. Дверь в кабинку открылась в тот самый миг, когда я была уверена, что мой мочевой пузырь взорвется.

Наконец, мы прибыли к месту назначения, и, толкаясь в тесных проходах поезда, стали выходить на улицу.

Питер не зря носил статус самого красивого города России. С первых минут он понравился мне гораздо больше Москвы. Столица всегда казалось мне слишком суетной, слишком многолюдной, слишком неестественной и еще много-много "слишком". Питер – совсем другое дело. Он был таинственным, поэтичным и наполнял воображение образами.

Мы быстро оставили чемоданы в гостинице и пошли на экскурсии. Чего мы только за день не увидели: Невский проспект, Гостиный двор, Строгановский дворец, Адмиралтейство, Марсово поле, Стрелку Васильевского острова и, конечно, Петропавловскую крепость, с которой началось строительство Петербурга.

Последним пунктом в программе было посещение Эрмитажа.

– Мы хотим посмотреть все! – заявил Никита Ящук, потирая ладони.

– Но общая протяженность залов Эрмитажа составляет более двадцати километров, – с улыбкой ответила экскурсовод.

– Так, ну значит, мы будем проходит по семь километров в час, и за три часа все успеем! – бодро ответил Никита.

– Ага, побежали трусцой, – рассмеялся Влад, стоящий рядом. – И никаких остановок, отдых для слабаков.

Легендарный музей действительно поразил красотой и возвышенным духом искусства. Когда я видела предметы, которые хранили в себе тысячелетнюю историю, то невольно наполнялась благоговейным трепетом.

Булаткин тоже сгорал от желания обогатиться новыми знаниями. Он постоянно держался рядом с женщиной-экскурсоводом и был одним из немногих, кто задавал ей вопросы.

Стоя рядом с картиной "Мадонна Бенуа" Леонардо да Винчи, Антон с деловым видом осведомился:

– Вот вы тут говорили о трагической судьбе этого младенца. А что с ним случилось?

– Когда он вырос, его распяли.

– А, спасибо, – сконфуженно ответил Антон.

Мы шли дальше, и, разглядывая пышнотелых "рубенсовских женщин", я думала о том, как сильно поменялись представления о женской красоте в наше время. Их пухлые белые тела вряд ли бы показались привлекательными основной массе современных мужчин. А тогда женщины с такой фигурой блистали и думать не думали о диетах и тренажерных залах.

Это натолкнуло меня на мысль об относительности наших оценочных суждений. Ведь даже если мы выражали "свое" мнение по какому-то вопросу, то это мнение было сформировано под действием тех эталонов, взглядов и парадигм, которые господствовали в момент нашего становления. Выходит, что, по существу, личное мнение таковым не являлось и было продуктом того времени и общества, в которых жил человек.

В процессе экскурсии Антон не унимался и продолжал выдавать свои перлы:

– Извините, у меня вопрос не по теме. А какая фамилия была у Петра I?

– Романов.

– Как? И он тоже?!

– И он тоже, молодой человек. Думаю, вам надо освежить курс истории, – укоризненно ответила экскурсовод.

Спустя полтора часа прогулок по Эрмитажу Ада заныла, что умирает от усталости. Несмотря на то, что мы были в кроссовках, огромное количество километров, пройденных за один день, давало о себе знать. Ноги действительно гудели. В итоге, не выдержав, мы сняли обувь и остаток экскурсии передвигались босиком.

Когда осмотр Эрмитажа подходил к концу, все ребята были не на шутку вымотаны, и никакие произведения искусства их уже больше не интересовали. Даже Булаткин угомонился и молча плелся за экскурсоводом. Только один раз поинтересовался, не раздражало ли царя, что у него по дому ходило столько чужого народа.

Когда мы вернулись в гостиницу, я думала, что сразу лягу спать, но после ужина у меня открылось второе дыхание. Еще дома я читала отзывы о нашей гостинице, и в одном из них было сказано, что с крыши открывается просто умопомрачительный вид. Автор отзыва говорил, что иногда дверь на крышу бывает закрыта, но если все же повезет и ее не запрут, то залезть наверх стоит.

Оставив Аду в нашем номере наедине с Максимом, я решила попытать удачи. Сначала дверь не поддавалась, но я навалилась на нее всем телом, и – о чудо! – она распахнулась.

Я стояла на крыше, вдыхая вечерний весенний воздух. Вид сверху открывался невероятный: багровые лучи заката озаряли город над Невой, там и тут возвышались причудливые купола, башни и крыши каменных зданий. Белые перистые облака плыли по небу, обгоняя друг друга. Моя душа захлебывалась от восторга. Я физически ощущала чарующий магнетизм Питера. От такой неприкрытой, фееричной красоты хотелось кричать. Весь мир должен разделить мое восхищение!

Я даже не пыталась достать телефон и запечатлеть на фото эту картину. Ни одна фотография не сможет передать того упоения и наслаждения, которые испытывала я в это мгновение. Перед моим взором был триумф красоты и великолепия. Широко улыбнувшись, я прикрыла глаза, пытаясь сохранить этот волшебный миг в памяти.

За спиной раздался звук открывающейся двери. Я нехотя распахнула глаза, мысленно сетуя на непрошеного гостя за то, что прервал мой эстетический экстаз. Повернув голову, я вздрогнула: на крыше стоял Влад. На нем была черная толстовка и узкие синие джинсы, каштановые волосы развевались на ветру. Он медленно приблизился и встал рядом со мной, опершись на кровельное ограждение. С минуту мы молчали, устремив взгляд на распростертый под нами пейзаж.

– Потрясающе красиво! – почти шепотом произнесла я.

– Хочется запомнить это на всю жизнь.

– Интересно, люди, живущие в Питере, чувствуют такое восхищение каждый день?

– Не думаю, – пожал он плечами. – Наверное, даже к такой красоте со временем привыкаешь.

– Я бы не хотела привыкать, – немного грустно отозвалась я.

Влад промолчал. Он смотрел на город, вдыхая свежий вечерний воздух.

– Я недавно разговаривал со Стасом, – неожиданно заявил он.

– Да? И как он? – как можно спокойнее спросила я.

– Он мне все рассказал, Саш.

– Рассказал что? – запаниковала я.

– О вашем разговоре у Платона на Дне рождения. О том, что ты отталкиваешь его, потому что твое сердце занято. Что он не знает, что ему сделать, ведь он дал тебе достаточно времени, чтобы зализать раны, но ты по-прежнему не готова. Что его мучает незнание. Что он устал ждать. И что, несмотря на это, он не хочет сдаваться.

Я не знала, к чему Влад сейчас говорит все это. Хочет ли он продвинуть интересы друга или преследует иную цель? Я нервно теребила пуговицу на джинсовой куртке, пытаясь придумать ответ.

– Я понимаю его. И не буду в обиде, если он решит больше не общаться со мной, – наконец выдавила я.

Влад повернул ко мне голову, и я почувствовала на себе его пытливый взгляд. Я убрала волосы за ухо, борясь с нарастающим волнением.

– Златовласка, я должен тебя спросить. Ответь откровенно, – сбивчиво произнес Влад.

Я почувствовала легкую дрожь в его голосе, и по моему телу побежали мурашки. Я посмотрела на него. Алое зарево отражалось в его бесконечно прекрасных карих глазах. Казалось, что его взгляд направлен прямо мне в душу. Я застыла в ожидании.

– Это ведь из-за меня? – тихо задал он свой вопрос.

Мое сердце замерло. Вот и доказательство того, что он все это время знал о моих чувствах. Я могла продолжать притворяться. Но ради чего? Главный зритель моего спектакля только что сказал: "не верю".

Показное равнодушие больше не имело смысла. Поэтому, смотря ему прямо в глаза, я твердо ответила: "Да". Удивительно, сколько облегчения может принести такое короткое слово.

Влад медленно перевел взгляд обратно на город и глубоко вдохнул.

– Давно? – его голос звучал более хрипло, чем обычно.

– Я люблю тебя с самого начала. С того момента, как ты впервые назвал меня Златовлаской, – призналась я.

Влад отодвинулся от ограждения и повернулся лицом ко мне. Я немного запрокинула голову, он был гораздо выше меня. Карие глаза смотрели из-под темных ресниц сосредоточенно и серьезно. Влад приблизился, переводя взгляд с моих глаз на губы и обратно. Его дыхание участилось. Тело пронзило ощущение электрического разряда, звенящего и наполняющего адреналином все мое существо.

Внезапно он резко притянул меня к себе за ворот джинсовой куртки, и я почувствовала прикосновение его горячих губ. Он целовал меня жадно, горячо, страстно. Я растворилась в объятиях, обхватив шею Влада руками и все сильнее прижимаясь своим животом к его. Во всем его теле чувствовалась сила, которой было невозможно не подчиниться. Одну руку Влад погрузил в мои волосы, другой крепко держал меня за талию. Время и весь мир вокруг перестали существовать. Я просто наслаждалась вкусом и запахом человека, которого любила.

До моего слуха донесся звук открывающейся двери, и я даже не поняла, что это происходит рядом, пока Влад не отстранился от меня. Ощущение реальности напрочь покинуло меня, и я ошарашенно повернулась к двери.

В проеме стоял Никита Ящук.

– У Юкиной сегодня день рождения, вы знали? Мы там торт режем, – сказал он.

– Ох, ты, глянь, какой вид! – за спиной Никиты показался Егор Анохин. – Пошли поближе подойдем.

Влад, в первые секунды после поцелуя выглядевший растерянным, взял в себя в руки и как ни в чем не бывало стал шутить с Никитой.

Я же никак не могла успокоиться. Меня всю пробирала мелкая дрожь. Я посмотрела на Влада долгим взглядом, пытаясь привлечь его внимание. Но он меня не замечал. Или делал вид, что не замечает.

Я спустилась с крыши и направилась в номер к Алине, чтобы поздравить ее и съесть кусочек торта. В комнате было людно: ребята сидели на кроватях, на подоконнике, на полу.

– Алин, поздравляю! Я и не знала, что у тебя праздник, – улыбнулась я, обнимая именинницу.

– Спасибо. Да я и не хотела праздновать, просто уж чай с тортиком попить, бери кусок, – она указала на несколько разрезанных тортов.

Я прислонилась к стене и стала поедать угощение. Мне нестерпимо хотелось поговорить с Владом. И я торопливо заедала волнение, бушующее во мне.

Наконец, Влад вместе с Егором и Никитой появились в Алинином номере. Его тут же стали упрашивать, что-нибудь спеть, но он отказался, заявив, что нет настроения.

– Тогда на кой ты свою гитару сюда пер? – не унимался Ящук.

– Да я всегда ее с собой таскаю, привычка такая, могу забыть зарядку от телефона или зубную щетку, но гитару никогда.

Через пару минут на пороге появилась Кира. Она была в хорошем настроении и, подсев к Владу, начала весело ему что-то рассказывать. После произошедшего на крыше наблюдать за ними было выше моих сил.

Я попрощалась с ребятами, сославшись на усталость, и пошла в свою комнату. Номер у нас с Адой был двухместный. Я застала подругу с Максом, лежащими на кровати и целующимися. При виде меня ребята встрепенулись. Ада казалась довольной, а ее парень смущенным.

– Вы выглядите до противного счастливыми, – улыбнулась я. – Не хочется вам мешать, но я без сил и хочу спать.

Я рассчитывала, что Макс уйдет, и я смогу рассказать Аде о происшествии на крыше. Но, видимо, ребята не успели насладиться друг другом, потому что в итоге вышли из комнаты вдвоем, оставив меня наедине с воспоминаниями о недавнем поцелуе с Владом.

Я расстелила кровать и легла. На сон нечего было и надеяться. Мое эмоциональное напряжение достигло своего пика. Лежа на кровати, я нервно дергала ногой и грызла ногти. Не могла думать ни о чем другом, кроме как о Ревкове. Слишком много времени я провела в ожидании, и мне казалось, что я больше ни секунды не смогу погибать от этой безызвестности. Я не верила, что этот поцелуй ничего не значил. Влад должен разрешить мои сомнения здесь и сейчас, иначе я просто взорвусь изнутри.

Я посмотрела на время: шел двенадцатый час. Еще не очень поздно. Я свесила ноги с кровати, обула тапочки и вышла в коридор в поисках комнаты №301. В нее заселили Влада. Я запомнила это, когда нам раздавали ключи.

Я решила постучать и позвать Влада в коридор, чтобы поговорить наедине без его соседа. Я сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться, и внезапно до меня донеслись жалобные звуки гитары из номера. Тихие и едва уловимые.

Я постучала. Никто не ответил. Я повторила действие. Снова тишина. Я приоткрыла дверь и заглянула внутрь. Влад был в комнате один. Он сидел на кровати в серых спортивных штанах и с голым торсом. В его руках была гитара.

– Ты чего тут? – покосился он на меня.

– Я не могу уснуть, – сказала я, заходя в комнату и закрывая за собой дверь.

Влад отвел взгляд и продолжил задумчиво играть на гитаре.

– Как ты думаешь, в чем смысл жизни? – неожиданно спросил он.

Я приподняла брови. Обсуждать столь абстрактные понятия как смысл жизни не входило в мои планы. Но все же, немного подумав, я ответила.

– В счастье, наверное. Смысл в том, чтобы быть счастливым самому и делать счастливыми дорогих тебе людей.

– А если то, что делает счастливым тебя, заставляет страдать дорогих тебе людей?

– Наверное, это неправильно, – неуверенно ответила я. – Хотя я сама в этом толком не разобралась.

– Вот и я не разобрался, – вздохнул Влад.

– Я не могу перестать думать про наш поцелуй на крыше. Я пытаюсь понять, что он значил, – набравшись смелости, выпалила я.

– Это было ошибкой, – ответил он холодно. – Давай забудем обо всем.

Летя с небес, я больно ударилась о землю.

– Влад, почему ты так говоришь? Я не хочу ничего забывать. Я люблю тебя. Я не могу больше притворяться, – я присела к нему на кровать.

– Тебе только кажется, что любишь. На самом деле это лишь временное помутнение, физическое влечение. Так иногда бывает, – Влад смотрел в пол. Губы были поджаты, а рука нервно перебирала струны.

От его слов в горле пересохло, будто я съела пригоршню горячего песка.

– Влад, ты меня понимаешь, как никто другой. Ты же знаешь, что это никакое не помутнение. Наоборот, – я коснулась его руки, но он одернул ее.

– Слушай, – он отложил гитару, поднялся и подошел к окну. – Ты чистая, искренняя, настоящая. А я нет. Я дерьмо, Саш. Вот только ты этого не видишь. Не хочешь замечать.

– Это не так, – замотала я головой. – Ты очень хороший, ты смелый, ты чуткий… Ты лучше всех!

Влад ничего не отвечал. Опершись руками на подоконник, он прислонился лбом к стеклу.

– Ты же сам говорил, что нет ничего абсолютно хорошего и абсолютно плохого, помнишь?

Я подошла к нему и крепко обняла, всем телом прижимаясь к его горячей груди. К запаху одеколона примешался ни с чем несравнимый запах кожи Влада. Так пахла любовь.

Ревков не шевелился. Я привстала на носочки и поцеловала его. Он прикрыл глаза, и на несколько секунд его тело расслабилось.

Но затем Влад грубо взял меня за локти и оторвал от себя. Чуть отшатнувшись, я вновь потянулась к нему, пытаясь обнять, но парень резко перехватил мои запястья и снова с силой оттолкнул от себя. Мои руки безжизненно повисли вдоль тела. Стало обидно, и на глазах выступили слезы.

– Саш, иди к себе, уже поздно, – скомандовал он.

– Я никуда не пойду, пока мы во всем не разберемся! – дрожащим голосом ответила я.

– А в чем тут разбираться? Ты хотела знать, что значил наш поцелуй? Я ответил. Ничего не значил. Я тупо захотел тебя. Как животное. Меня больше ничего не интересует. Извини, если обидел, – его взгляд был прямым и тяжелым.

Я никак не могла отделаться от ощущения, что он говорит неправду, что он специально обманывает меня.

– Я тебе не верю, – упрямо проговорила я. – Ты не такой. Не такой.

– Не такой? – с вызовом спросил он. – А какой я, по-твоему? Ты судишь людей по себе. Ты еще маленькая. Думаешь, если у тебя в голове нет дурных мыслей, то все вокруг такие же белые и пушистые?

– О чем ты говоришь? Зачем хочешь казаться хуже, чем ты есть?

– А что, если я и правда хуже, чем ты обо мне думаешь? Не смущает, что я поцеловал тебя, зная, что мой лучший друг влюблен в тебя? Не смущает, что я сейчас в отношениях с другой? – со злобой в голосе спросил Влад.

Его слова резанули по сердцу и вернули меня к реальности. Я вспомнила про Стаса, про Киру. И внезапно все произошедшее показалось преступным и неправильным. Но желание быть с Владом было слишком сильным.

– Это из-за Киры? Ты любишь ее? – голос срывался из-за подступавших к горлу рыданий.

Влад поднял на меня карие глаза. Взгляд был пустым и каким-то сломленным.

– Да. Это из-за нее, – медленно проговорил он.

Я жадно глотала ртом воздух, которого вдруг стало очень мало. Горячие слезы заструились по щекам. Я качала головой, отрицая произошедшее. Нет, он не мог так сказать.

– Тебе пора, Саш. Я устал и хочу спать, – донесся до меня его ледяной голос.

Я пулей вылетела из комнаты и понеслась по длинному коридору обратно в свой номер.

Глава 25

После случая на крыше остаток Питерских приключений превратился для меня в пытку. Всю ночь я проревела в подушку, чувствуя себя обманутой и униженной. Мое сердце было разбито. Именно тогда, когда Влад собственными руками задушил надежду на наше совместное счастье, я поняла, как сильно люблю его.

Жизнь без его песен, без его глаз, без его ямочки на щеке казалась невыносимой и бессмысленной. Я понимала, что во всей этой ситуации выгляжу жалко и глупо, но мне было плевать. Я не хотела притворяться сильной, я вообще больше не хотела притворяться. Влад был моей первой любовью, моим спасителем. Мысли о нем помогали жить, когда мир вокруг рушился, и жить совсем не хотелось.

Я не поделилась с Адой подробностями, просто сказала, что мы с Владом сильно поссорились. Подруга обнимала меня, пытаясь успокоить, и в итоге уснула в моей кровати. А вот мне было не до сна, и утром я была разбитая, с помятым лицом и распухшими от слез глазами.

Весь следующий день мы снова ходили по экскурсиям, и видеть Ревкова в паре метров от себя было мучительно. Но, несмотря на это я, как настоящая мазохистка, все время посматривала на него.

Он тоже выглядел уставшим и, как и я, не слушал рассказы гида. Я замечала, что его взгляд бесцельно блуждает, ни на чем не концентрируясь, мысли были далеко. Пару раз, когда наши глаза встречались, он мгновенно отворачивался в другую сторону.

Вывести из меланхолии меня не смог даже Петергоф. Конечно, не оценить размах и красоту этого места было невозможно. Но мой восторг показался мне каким-то блеклым и невыразительным по сравнению с теми эмоциями, которые я испытывала накануне, встречая закат солнца на крыше.

Дорога домой показалась мне короткой, потому что в поезде я, наконец, вырубилась и проснулась только в самом конце пути.

Мама встречала меня так, будто мы не виделись год. Гладила по волосам и допытывалась, какая достопримечательность меня больше всего впечатлила. Я не призналась ей, что самым ярким впечатлением, привезенным из Питера, для меня был поцелуй с Владом.

Всю следующую неделю я ходила на уроки, ела, ездила на тренировки, мылась в душе и общалась с друзьями будто бы на автомате, машинально, без подключения сознания. Мои мысли были очень далеко. В сотый раз я прокручивала в голове сцену на крыше, наш диалог с Владом, пытаясь отыскать в нем какие-то зацепки и подсказки, потому что просто отпустить и забыть его я не могла. Чем больше я пыталась не думать о Владе, тем больше думала.

На выходных мы опять увиделись с отцом, и он повел меня в кино. Фильм оказался интересным, и на полтора часа я погрузилась в происходящее на экране. Однако, когда на нем появились титры, мысли, как по команде, вновь стали вращаться вокруг Ревкова. После кино мы с отцом перекусили в Маке, и он отвез меня домой. О его жизни мы опять не говорили, только обо мне: про планы на лето, про поездку в Питер, про друзей.

В конце встречи папа спросил, как поживает мама. Я сказала, что хорошо. И, к счастью, это было почти правдой. Не сказать, что мама была совершенно счастливым человеком, но она все реже погружалась в печаль, и мне казалось, что в ее серых глазах потихоньку просыпается жизнь.

Через пару дней мне позвонил Стас и сказал, что нам надо встретиться. Мы не общались с самого Дня рождения Платона, и перед встречей я немного волновалась.

Стас ждал меня на скамейке в парке. Он был все тот же. Симпатичный и привлекающий всеобщее внимание яркой одеждой, татуировками и белыми выжженными волосами.

Я присела рядом с ним и, опустив взгляд в землю, стала болтать ногами.

– Как поездка в Питер? – поинтересовался Стас.

– Хорошо. Мне все понравилось. Питер – красивый город, – постаралась как можно беззаботнее ответить я.

– Ты ни разу за все это время не позвонила, – укоризненно произнес он.

– Ты тоже.

Стас вздохнул и, направив взгляд вдаль, сказал:

– Я же чувствую, что ты чья-то. А вот чья, не знаю. Очень сложно, когда не видишь врага в лицо.

– Он не враг тебе, – тихо отозвалась я.

– Так я все-таки знаю его? – встрепенулся Стас, поворачиваясь ко мне.

Я молчала, продолжая болтать ногами. В этот момент посмотреть Стасу в глаза казалось чем-то очень пугающим.

– Я его знаю, верно? Саш, сколько можно играть с моими чувствами? Признайся, будь честной, разве я много прошу? – Стас схватил меня за подбородок, пытаясь развернуть лицом к себе.

Я увернулась и продолжала молчать, понимая, что загоняю себя в угол. Если уж говорить о честности, то, наверное, в глубине души я хотела, чтобы Стас все узнал, хотела снять с себя этот груз.

– Ты познакомилась с этим парнем раньше, чем со мной. И вероятно, ты по-прежнему с ним видишься, раз за столько времени тебя не отпустило. Я знаю, что близко ты общаешься только с Булаткиным и парнями из нашей компании. Но я уверен, что это не Антон, его ты сто лет знаешь. Дальше. Скорее всего, этот парень знает или, по крайней мере, догадывается о твоих чувствах. Но по какой-то причине отвергает тебя. Почему же он делает это? Может, у него есть девушка? Может, он влюблен в другую? – внезапно Стас осекся и прервал свои мысли вслух.

Его взгляд снова обратился ко мне, и, набравшись смелости, я посмотрела на него. В его глазах догадка превращалась в сформировавшуюся мысль.

– Нет! Не может быть. Саша. Это Ревков? – в голосе Стаса звучала паника.

Слова застряли у меня в горле, и я просто кивнула.

Стас вскочил со скамейки и начал ходить из стороны в сторону.

– Саша, нет. Влад – не тот, кто тебе нужен. У него всегда так с девчонками, притянет – оттолкнет, вечная игра в кошки-мышки, понимаешь? Ты хоть знаешь, сколько у него таких безответно влюбленных, как ты? У него даже с Кирой так же. Держит ее на коротком поводке: ни к себе, ни от себя. У него так только на словах, понимаешь? Каждая сигарета последняя, каждая девушка особенная. А на деле все по-другому.

– Он не играл со мной в кошки-мышки и ничего не обещал, – вступилась я за Влада. – Он до недавнего времени вообще не знал о моих чувствах, разве что только догадывался.