Зови меня Златовлаской

– До недавнего времени не знал? А теперь знает?

– Да, я ему в Питере во всем призналась.

Стас снова присел на скамейку и, прикрыв глаза, постарался успокоиться.

– Вот почему он расстается с Кирой. Хочет, чтобы ты стала его очередной игрушкой, – сдавленно произнес Стас.

– Влад расстается с Кирой? – встрепенулась я.

– Чему ты радуешься, глупая? Влад не из тех парней, с которыми можно жить долго и счастливо. С ним у тебя все будет коротко и болезненно, – с горечью отозвался Стас.

Мне было жаль Стаса, но новость о расставании Влада и Киры обрадовала меня. И надежда вновь воскресла. Даже если Стас был прав и Влад хотел лишь поиграть со мной, я бы все равно на это пошла, все равно бы согласилась. Потому что это Влад. Потому что я любила его.

– Почему ты так говоришь, Стас? Почему ты так плохо отзываешься о нем? Он же твой лучший друг!

– Я так говорю как раз потому, что он мой лучший друг. Ты думаешь, что знаешь его? А я тебе скажу, что ты ни черта о нем не знаешь! У него почти со всеми маски, он не такой, каким кажется. Ты знала, что когда его мать с сестрой погибли, отец запил? Прям по-настоящему, ушел в запой на несколько месяцев. Влад сам себе готовил, убирался, делал уроки, оплачивал счета. Все сам, понимаешь? В двенадцать лет. И никто, никто, кроме меня не знал об этом. Ни учителя, ни одноклассники. Он тогда резко повзрослел и очень хорошо научился притворяться. Его настоящие эмоции и мысли спрятаны очень глубоко. Поэтому то, что ты видишь в нем, это лишь очередная маска, рассчитанная на то, чтобы ты, как мотылек, летела на его пламя! А ты ведешься, ты веришь, ты надеешься на что-то! – Стас говорил с отчаянием в голосе, словно пытаясь достучаться до меня.

Пораженная услышанным, я ничего не ответила. Я не могла поверить, что Влад был настолько неискренним, каким представлял его Стас. Влад, которого знала я, был настоящим, понимающим и отзывчивым. Я знала, что это непоказное.

Мы со Стасом какое-то время посидели молча. Он выглядел разочарованным и время от времени качал головой, как бы удивляясь собственным мыслям. Затем он поднялся и бесцветным голосом произнес:

– Знаешь, жаль, что я не узнал всего раньше. Мне было бы легче отпустить тебя.

– Стас, прости, что сделал больно. Видит Бог, я не хотела этого. И если б я могла…

Не дослушав меня, он отвернулся и быстрым шагом пошел прочь. Я следила взглядом за его удаляющейся фигурой до тех пор, пока она не скрылась из виду. Стас ни разу не обернулся и не сбавил темп. Он принял решение вычеркнуть меня из своей жизни, и теперь ничто не могло его остановить.

Глава 26

На Девятое мая в нашей школе как обычно проходил праздничный концерт для ветеранов. Я всегда с воодушевлением относилась к этому мероприятию, но последние пару лет сама в нем не участвовала.

А в этом году в конце апреля ко мне подошла учительница литературы Елена Степановна и предложила прочитать стихотворение Мусы Джалиля "Варварство".

– Я впервые увидела твои актерские таланты в спектакле на Новый год, – сказала она. – И сразу подумала, что ты бы справилась с этим стихотворением.

Я была польщена. Мне нравилось учить наизусть понравившиеся стихи и рассказывать их перед классом на литературе, но декламировать "Варварство" на несколько сотен человек казалось мне чем-то из ряда вон выходящим.

– Я не уверена, что смогу. Это очень… Очень тяжелое произведение. И сложное в эмоциональном плане.

– Да, это потрясающе сильная вещь. Но почему-то мне кажется, что у тебя получится, – улыбнулась она. – Выучи его, и мы вместе посмотрим, что из этого выйдет.

В итоге мы с Еленой Степановной отрабатывали стихотворение почти каждый день в течение оставшейся недели, и мне казалось, что у меня неплохо стало получаться.

Девятого мая перед выступлением я вся дрожала. Одно дело – выступать с заготовленным танцем, и совсем другое – со стихотворением. Люди будут слышать мой голос. А в голосе эмоций не скрыть. Нельзя просто спрятаться за улыбкой. Читая стихотворение, ты обнажаешь душу. И от этого было очень волнительно.

Когда я поднялась на сцену и начала выступление, я увидела лица ветеранов. Их глаза были устремлены на меня, и я почувствовала небывалую ответственность. Ведь со сцены я говорила о страшных днях нашей истории, с которыми была связана их жизнь. Мне не хотелось лукавить, ведь они бы сразу почувствовали фальшь. Мне нужно было прожить каждую строчку. Прочувствовать боль в каждом слове:

Гром грянул. Ветер свистнул в тучах.

Заплакала земля в тоске глухой,

О, сколько слез, горячих и горючих!

Земля моя, скажи мне, что с тобой?

Ты часто горе видела людское,

Ты миллионы лет цвела для нас,

Но испытала ль ты хотя бы раз

Такой позор и варварство такое?

Мой голос дрогнул, и слеза покатилась по щеке. Слишком сильно меня задевало все то, что описывалось в этом стихотворении.

Каково же было мое ликование, когда я заметила, как смахивают женщины в первых рядах слезинки вслед за мной. Значит, поверили. Значит, я справилась.

Спустившись со сцены, я чувствовала себя перерожденной. Неожиданно все мои проблемы показались мне маленькими и незначительными. Верно говорят, что все познается в сравнении. В сравнении с ужасами войны моя жизнь была сущим праздником. Как я могла раньше этого не замечать? Ведь я и все дорогие мне люди были здоровы, ведь у нас над головой было мирное небо, ведь впереди была целая жизнь.

Учеба в десятом классе подходила к концу. Итоговые контрольные были написаны, годовые оценки выставлены, и мы с одноклассниками готовились в июне пойти в поход, чтобы отметить окончание учебного года.

Вообще-то я не очень любила дикую природу: невозможность толком помыться, комары, сон в спальных мешках. Но все же в поездках на природу была какая-то необъяснимая романтика, которая перекрывала все объективные физические неудобства.

Как-то мне позвонила Даша и предложила увидеться. Мы с ней встретились в нашем дворе и неспешным шагом двинулись на прогулку.

Идя рядом с Дашей, я услышала лето. Оно было на пороге и радостно оповещало о своем наступлении. Сочная зелень заряжала воздух кислородом и свежестью. Яркое небо было приветливым и ясным. Разлитое повсюду солнце ласкало кожу, радуя теплом и светом.

Дни были длинными, светало рано, и казалось, что сейчас самое время дышать полной грудью и жить на всю катушку. Природа стала такой щедрой, что давала людям повод быть счастливыми без причины, просто так.

– Я буду поступать в медицинский колледж, – сказала Даша. – Хочу там начать новую жизнь.

– Это здорово. Уверена, у тебя все получится. Только скажи, ты не боишься крови и всяких там иголок и шприцов? – поинтересовалась я.

– Нет, – пожала плечами она. – Мне кажется, душевные раны куда страшнее физических. Кровь – это всего лишь жидкость нашего организма.

– Так-то оно так, но врачом тоже не каждый стать сможет. Вам же потом на трупаков в морге еще смотреть, – поморщилась я.

– Иногда мертвые люди лучше, чем живые, – улыбнулась Даша.

– Ну да, они отличные собеседники: не перебьют и не станут с тобой спорить.

– И издеваться не станут, и обижать.

– Твои к тебе больше не лезут? – спросила я.

– Нет. С тех пор мы просто делаем вид, что не замечаем друг друга.

– По-моему, это идеальная форма взаимоотношений.

– С ними? Да, – согласилась Даша. – Но, знаешь, в колледже я бы хотела завести настоящих друзей. Найти лучшую подругу. Чтобы мы были, как вы с Адой.

– Да, с Адкой мне повезло, это правда, – улыбнулась я.

– А еще хотелось бы встретить настоящую любовь, чтоб, как у вас с Владом, – мечтательно продолжила Даша.

– С чего ты взяла, что у нас любовь? – я удивленно вскинула брови.

– Он мне сам сказал.

– Чего?! – я встала как вкопанная и оторопело уставилась на Дашу. – Когда это он тебе такое сказал?

– На Дне рождения Ады, – хлопая глазами, ответила Даша.

– Да расскажи ты толком, что из тебя все клещами вытягивать надо, – разнервничалась я.

– Ночью я захотела попить и пошла в комнату, где вы спали. Ну, точнее, спала ты, а Влад просто сидел рядом. Я спросила, почему он не ложится, а он сказал, что быть собой можно лишь тогда, когда никто не видит, и он наслаждается такими моментами. Я тогда еще подумала, что это правда. Со мной тоже так было. Когда я приходила в школу, где мне все были не рады, я переставала быть собой. Зажималась, боялась выражать истинные мысли и чувства. Мне казалось, что если они узнают, что у меня внутри, то используют это против меня, понимаешь?

– Да-да, но ты немного отвлеклась от темы.

– Ах, да. Еще он сказал, что иногда открыться даже самому себе бывает непросто. Что он привык игнорировать неудобные чувства, но, в конце концов, они загоняют его в тупик. Когда я спросила, что именно его мучает, он ответил что-то вроде: "По ходу я люблю ее, но боюсь, что об этом кто-нибудь узнает. Даже я сам".

Я зависла, с трудом переваривая услышанное.

– Даша, – наконец почти шепотом произнесла я. – Почему ты мне об этом не говорила раньше?

– Я думала, ты знаешь. Ведь после драки на стадионе вы ушли вместе, – растерянно ответила Даша. – И вообще, я думала, вы встречаетесь.

– Нет, мы не встречаемся. Он встречается с Кирой. Об этом все знают. Ты вообще, что ли не в курсе, что в школе происходит? – возмутилась я.

– С Милославской? – лицо Даши вытянулось от удивления.

– Ну, до тебя, как до жирафа, – с улыбкой вздохнула я.

Мы вновь двинулись по тротуару.

– А зачем он мне тогда про тебя сказал? Он, конечно, был нетрезвый, но, по-моему, осознавал происходящее.

– Да уж, ну и задачку ты мне подкинула.

– А ты его любишь? – невинно поинтересовалась Даша.

– Ой, Дашка, ну какой ты еще ребенок! Ну а как ты думаешь, если я так разволновалась из-за его слов, люблю я его или нет? – усмехнулась я.

– Любишь, – кивнула Даша.

– Вот видишь, начинаешь разбираться в человеческих отношениях.

Проходя мимо киоска со сладкой ватой, я не удержалась и купила ее. Я понимала, что там сплошной сахар, но ничего не могла с собой поделать. В детстве мама, когда не разрешала мне кататься на страшных аттракционах в парке, всегда ее мне покупала в качестве утешения. С тех пор у меня в мозгу закрепилась прочная взаимосвязь между сладкой ватой и успокоением.

Если то, что рассказала Даша про Влада, было правдой, то это позволяло мне надеяться на то, что между нами еще не все кончено.

Я не общалась с Владом и его компанией уже почти три недели. На душе было тоскливо и пусто. Оказывается, я успела не на шутку привязаться к ребятам. Мне не хватало не только Влада со Стасом, но и Платона с Юлей.

Я не осуждала Стаса за то, что он решил прервать наше общение. Это было логично. На Влада я тоже вряд ли могла злиться: в наших отношениях все слишком запуталось. Тогда в Питере он хоть и сам поцеловал меня, но потом сам же и оттолкнул.

Я очень удивилась, когда за пару дней до похода с одноклассниками увидела входящий звонок от Юли. Она была, как всегда, мила, спрашивала, как у меня дела и почему я совсем пропала. Я соврала, что зашивалась по учебе.

– Приходи вечером в гараж. У ребят финальная репетиция перед концертом в субботу, будет круто, я возьму чипсы, – весело сказала Юля.

– Я, наверное, не смогу, у меня тренировка.

– Саш, брось, мы сто лет не виделись. Если не придешь, нанесешь мне личную обиду.

– Хорошо, а кто еще будет?

– Никого вроде, только ребята и мы.

– Ладно, до вечера, с меня фисташковое мороженое, – улыбнулась я.

– Именно поэтому я тебя и позвала, – хихикнула Юля и отключилась.

Умом я понимала, что мне совершенно незачем идти в гараж. Но сердце умоляло согласиться. Я боялась признаться, что больше всего на свете хотела увидеть Влада. В школе за эти две недели я видела его всего два раза, и то мельком.

Вечером я натянула джинсы и серую футболку оверсайз, накинула джинсовку, собрала волосы в высокий хвост и вышла из дома. Оказавшись у металлической двери гаража, я услышала голоса. Сердце заколотилось, и я вошла внутрь.

Группа "Абракадабра" стояла на импровизированной сцене в полном составе. Зрителей, кроме меня и Юли, не было. Я облегченно вздохнула и помахала присутствующим в знак приветствия. Влад, как и остальные, поздоровался со мной и продолжил настраивать гитару.

Юля на самом деле была рада меня видеть. Мы шушукались с ней на старом, видавшем виды диване, поедая чипсы и мороженое, пока ребята готовились.

– Платошка стал встречаться с Вероникой, – поведала мне она.

– С той Вероникой, которая, – я замялась, пытаясь подобрать нужные слова.

– Да, с той Вероникой, которая на его дне рождения клеилась к Стасу, – поняла меня Юля.

– Почему? – недоумевала я.

– Ты меня спрашиваешь? – кисло отозвалась Юля. – Иногда мне кажется, что моему брату отшибло мозг. Но горькая правда в том, что Платон уже больше года был влюблен в Нику. И Стас, кстати, это знал. Наверное, поэтому и отшил ее.

– Может, он отшил ее, потому что она ему не нравилась?

– Может, – пожала плечами Юля. – Но вообще Стас очень щепетилен в таких вопросах, говорит, что "никакая баба не стоит мужской дружбы".

Я поежилась. Тема Стаса, мужской дружбы и любовных отношений слишком уж напоминала мне о неразберихе, происходящей в моей личной жизни.

Когда заиграла музыка, мы с Юлей повернулись к музыкантам. Они исполняли свои старые песни, порой по несколько раз отрабатывая некоторые куплеты и придавая некоторым из них новое звучание. Затем парни сделали перерыв, чтобы обсудить моменты выступления. Я смотрела со стороны, как Влад погружен в рабочий процесс: очевидно, он не думал обо мне сейчас. А думал ли в предыдущие три недели? Я пыталась поймать его взгляд, чтобы прочитать ответ в глазах, но он смотрел куда угодно, только не на меня.

Я начала жалеть, что пришла сюда. Несомненно, он не хотел меня видеть. Видимо, он считал ошибкой то, что произошло между нами на крыше. Однако уйти сейчас было бы невежливо по отношению к остальным музыкантам, и я решила досидеть до конца. Все остальные ребята общались со мной как ни в чем не бывало, а вот Влад держался в стороне. За весь вечер он ни разу не заговорил со мной.

Под конец репетиции заиграла музыка, которую я раньше не слышала.

– Это их новое творение, – пояснила Юля.

Мелодия была красивая и немного грустная. А затем я услышала хрипловатый чарующий голос Влада:

Когда пшеница твоих волос лежит на моей груди,

Я хочу кричать, что люблю тебя, и плевать, что там впереди.

Но потом, спустя миг, вспоминаю,

Что ты об этом не знаешь.

Мои чувства меня убивают.

И сдержать их сложней, чем цунами.

Подойди ко мне ближе, родная.

Я в твоих глазах правду читаю.

Я читаю в них чистую истину,

И становится ясным мне смысл весь.

Сердце в груди отчего-то застучало сильнее и громче.

Когда репетиция закончилась, все засобирались по домам. Я тоже поднялась. Влад с Платоном тихо переговаривались, рассматривая листы с нотами. Юля уже была на улице, за ней на выход двинулись Илья с Артемом. Я пошла следом, но внезапно меня окликнули.

– Саш, задержись ненадолго, пожалуйста, – голос Влада звучал сухо и как-то по-деловому.

Я повернулась и, подняв брови, спросила:

– Зачем?

Ревков ничего не ответил. Он пожал руку Платону, который, махнув мне на прощанье, направился к выходу. Влад, пройдя мимо меня, закрыл за ним дверь на засов. Мы остались наедине.

– Как тебе песня? – спросил Ревков, опираясь на стену.

– Нормально, – коротко ответила я.

– Как у тебя дела? Мы давно не общались.

– Нормально.

– И все?

– Если тебе так интересно, как у меня дела, почему не звонил? – едко спросила я.

– Я не знал, как тебе сказать.

– Сказать что?

Влад прикрыл глаза и тихо произнес:

– Все то, что я сказал в этой песне.

– Это ты ее написал?

– Да.

Не зная, что ответить, я присела на диван и сложила руки на груди.

– Это было такое паршивое время, ты бы знала, – продолжал он.

– Почему?

– Каждое утро я просыпаюсь разбитый вдребезги, потому что мне не хватает тебя. Я хочу вдыхать твой запах. Видеть небесные глаза. Трогать золотые волосы.

Влад оторвался от стены и сел на пол прямо передо мной. Он уронил голову мне на колени, обхватил мои ноги руками и замер. Этот трогательный и полный отчаяния жест окончательно разрушил мою броню. Я больше не могла изображать равнодушие.

Я погрузила пальцы в его непослушные мягкие волосы. Близость Влада бередила душу, и все чувства, которые я тщательно прятала, вырвались наружу. Боль и страстное желание быть с ним поглощали меня. В горле встал ком, слезы подступали, и я не могла совладать с собой.

– Но ты сам тогда в Питере оттолкнул меня, – дрогнувшим голосом проговорила я. – Ты сказал, что это помутнение и ничего не значит.

Когда Влад поднял лицо, в его глазах читалась горечь.

– И ты поверила?

Мы смотрели друг другу в душу, больше не притворяясь. Слезы потекли по щекам, и я спросила:

– Ты тогда так и не ответил… Ты любишь ее?

Не отрывая от меня взгляда, Влад медленно покачал головой из стороны в сторону.

Я всхлипнула и уже потянулась к нему, как вдруг раздался глухой стук в дверь. Мы вздрогнули. Стук повторился. Влад поднялся, подошел к двери и отодвинул засов.

Это была Кира Милославская. Едва он открыл дверь, как она бросилась к нему на шею и, крепко сжав его в объятиях, затараторила:

– Влад, прости, прости меня. Мы погорячились. Нам не стоило этого говорить. Прости меня. Ты мне безумно дорог, я не могу, не хочу, не мыслю свою жизнь без тебя. Слышишь?

Я сидела на диване, с ужасом понимая, что Кира не заметила моего присутствия. Влад застыл, словно статуя, и ничего не говорил. Милославская обхватила руками его лицо и попыталась заглянуть в глаза, ожидая хоть какой-то реакции.

Сгорая от неловкости, я неуклюже заерзала на диване, и Кира повернулась ко мне. Как оказалось, до этого момента значение слова "стыд" было мне неведомо. Наши взгляды встретились. Не выдержав напряжения, я упустила глаза.

Кира не проронила ни слова. Она тяжело рухнула на табуретку, стоящую за ней, и опустила лицо в ладони. Через пару мгновений ее тело содрогнулось от беззвучных рыданий.

Мысль о том, что после расставания с отцом мама плакала в похожей позе и ее плечи так же вздрагивали, резанула меня до глубины души. Сложно описать, какой дрянью я себя ощущала в тот момент. Все мое существо пронзило острое отвращение. Мне стало противно от самой себя. Как могла я осуждать женщину, разрушившую нашу семью, когда сама была не многим лучше? Я мечтала о парне, который встречался с другой. И сейчас эта другая, ни в чем не повинная девушка, страдала из-за меня.

Раньше я не задумывалось о том, как часто мы делаем больно другим людям в угоду своим желаниям. Что значат страдания другого, когда тебе так хорошо? Думала ли я о том, как могла ранить Киру, когда целовала Влада на крыше? Предполагала ли, какую боль ощутила бы она, узнав его ответ на мой вопрос о чувствах к ней?

А ведь мне доставляло радость думать, что Владу нужна я, а не она. Я была готова с легкостью вычеркнуть Киру из нашего сценария ради того, чтобы мы с ним могли быть вместе. И мне было бы плевать на нее.

Что значит чужое несчастье? Оно, как муха, от которой можно отмахнуться. Пусть несчастный разгребает свое несчастье сам. А я что? Моя хата с краю, ничего не знаю.

Наверное, примерно так рассуждает женщина, которая ложится в постель с женатым мужчиной. Наверное, так рассуждала та подлая тварь, которая легла в постель с моим отцом.

Влад стоял рядом с плачущей Кирой, не предпринимая попыток ее успокоить или хоть как-то разрешить эту отвратительную ситуацию. Его глаза ничего не выражали. В них было пусто.

Я не могла выносить этого мучительного зрелища больше ни секунды. Поднялась на ноги и пулей вылетела из гаража.

Я бежала без цели и направления до тех пор, пока не закончились силы, и ноги отказались нести меня дальше. Я села на траву и дала волю слезам. Мне казалось, что небо рухнуло, и каждый падающий обломок вдавливает меня все глубже в землю. Я не могла выдержать этого, не могла разогнуться под невыносимо тяжелой грудой.

Не знаю, сколько я проплакала. Не помню, как дошла до дома и забралась в кровать. Помню только боль, стыд и острое желание не просыпаться утром.

Глава 27

Когда папа ушел, мне казалось невыносимым разлепить глаза и встать с кровати. Было настолько паршиво, что не хотелось даже дышать, не то, чтобы начинать день, идти в школу, разговаривать с людьми и притворяться.

Утро после сцены с Кирой и Владом в гараже напомнило мне эти притупленные временем чувства. Я до последнего валялась в кровати, игнорируя позывы мочевого пузыря и чувство голода. Наконец, когда терпеть стало совсем невмоготу, я умылась и вышла на кухню.

Мама пересаживала цветы. Цветоводство успокаивало ее, и она выглядела довольно бодро. Пожелав мне доброго утра, мама стала обеспокоенно разглядывать меня. Видимо, мое внешнее состояние было немногим лучше внутреннего.

– Ты в порядке? Завтракать будешь? – улыбнувшись, спросила она.

Я кивнула и села за стол. Мама проворно передвигалась по кухне, накладывая мне кашу и наливая чай.

– Мам, скажи, тебе сейчас уже легче?

– Ты про что?

– Про папу.

Мама поставила передо мной тарелку с чашкой и села напротив, внимательно всматриваясь в мое лицо.

– Почему ты вдруг спрашиваешь?

– Просто. Стало интересно.

– Сейчас боль чувствуется не так остро, – призналась она. – Но, когда я вспоминаю об этом, то по-прежнему больно.

Ее серые глаза, окруженные сеткой мелких морщинок, смотрели немного грустно. Какое сильное потрясение ей пришлось пережить за это время, знала лишь она сама. Но даже пройдя через предательство любимого человека после клятв в верности, семнадцати лет брака и общего ребенка, она находила в себе силы пересаживать цветы, готовить завтрак и улыбаться. Это ли не подвиг?

– Я очень плохо поступила, мам, – сама того не ожидая, призналась я.

Мама придвинулась ближе, демонстрируя готовность слушать.

– Помнишь Влада? Влада Ревкова? Я тебе про него говорила.

– Да, друг Стаса, – кивнула мама.

– Мам, я люблю его. Уже очень давно люблю, – сказала я, и слезы снова навернулись на едва просохшие глаза.

Мама удивленно расширила глаза, но перебивать не стала. Я, наконец, поведала ей о том, при каких обстоятельствах состоялось наше с Владом знакомство. Объяснять, почему прервались отношения с Пешковым, не потребовалось. Я говорила о том, как Влад был добр ко мне все это время, и о том, как нелепо я узнала о его отношениях с Кирой. Я призналась, что пробовала выбросить Ревкова из головы, но ничего не получалось. Рассказала о Даше Полосовой, о драке, о встрече с отцом Влада. Я поделилась тем, что произошло между мной и Ревковым на крыше, а также поведала ей вчерашнюю историю. Я много говорила о своих переживаниях, о том, как мне стыдно перед Кирой, о том, что готова на все, лишь бы не любить Влада.

Сказать, что мама была в шоке от моего рассказа, ничего не сказать. Я не знаю, что ее больше поразило: мой любовный многоугольник или то, что на меня напали, а она узнала об этом только сейчас.

Она сильно занервничала, услышав историю про гопников, хотя я намеренно умолчала некоторые детали, стараясь отразить лишь суть. Мама стала предлагать обратиться в полицию и сетовала на то, что я ничего не сказала раньше. Я еле убедила ее, что сейчас уже все позади. И обращаться в полицию спустя столько месяцев будет по меньшей мере странно.

Мама никак не могла успокоиться, обвиняя себя в том, что из-за развода она не замечала, какой ужас творится с дочерью. Я вновь и вновь повторяла, что ужас произошел лишь один раз и больше не повторялся. В итоге мне удалось убедить ее, что ситуация с нападением в прошлом и больше не травмирует меня.

После этого мама, наконец, переключилась на мои сердечные переживания. Она более подробно расспросила про Влада и его отношения с Кирой. Я старалась отвечать честно и непредвзято.

– Выходит, когда произошел… этот случай и Влад вступился за тебя, ты не знала, что у него есть девушка? – уточнила мама.

– Они начали встречаться примерно через неделю после нападения, – кивнула я.

Мама молчала, обдумывая мой рассказ.

– Я понимаю, как видится тебе эта ситуация, – наконец, сказала она. – Ты думаешь, что подло поступаешь по отношению к Кире из-за того, что любишь ее парня. Но ведь ты не сделала ничего непоправимого. Да, вы поцеловались. Но вы оба поняли, что это неправильно. Очевидно, что у Влада тоже есть чувства к тебе, иначе такая ситуация не возникла бы.