Власть предназначений

Мысли путались, темнели, смешивая события и время, затихали. Покрепче прижавшись к Мечте, тихо прикрыла за собой дверь реальности и крепко уснула. Утром на перроне, в мою оглушающую, звенящую пустоту недавнего расставания, со свистом врывались прежние друзья, однокурсники, мой дом, моя юность. Тоска заполнялась радостью и, наконец, не выдержав, лопнула, разлетаясь в мелкую пыль. Ясная голова пустила ноги в пляс; не чувствуя тяжести вещмешка, с музейным трофеем теперь уже никчемной военной формы. Я закинула вещи на «блок пост» своего общежития и полетела в родной деканат.

–Ну, здравствуй, рядовой! Не прижились генеральские погоны? – пошутил декан.

– Так точно! Не прижились! – с удовольствием возвращалась я в гражданскую жизнь, навсегда прощаясь с военным фольклором.

– Забирай свою зачетку, думаю, догонишь однокурсников быстро. Койку в номере «Люкс» общежития оставил за тобой, подруги твои уговорили подождать до нового года. Опоздай, и спать тебе на улице! Да, возвращайся в свою группу старостой. Твою настойчивость подсидеть никто не сможет. Хорошо мы тебя с набором новых бюджетников «академом» припугнули! С твоими способностями и характером добьёшься всего, чего захочешь. С возвращением!

Как описать мой лучший день в академии после возвращения? Ни один успешный экзамен, ни один сданный зачёт не смогли заполнить меня теми эмоциями, которые охватили меня сегодня. Даже если сложить все студенческие успехи в один сгусток и меня в придачу к ним, да положить на другую чашу весов, всё равно не хватит достаточной дозы!

Я смотрел на Её лицо со стороны, провожая уверенную походку взглядом, пока Она не скрылась в дверях академии, и думал, чем можно передать эти короткие мгновения искреннего счастья? Можно!

Ракетоноситель корабля «Восток» готов к старту. Остался последний, самый незначительный элемент – живой человек. Привычный двадцати килограммовый скафандр удобно облегает атлетичную фигуру пилота космической бригантины, сливаясь с ним в одно неразрывное целое, слегка вдавливая человека всем своим, пока ещё земным весом, в жёсткие бока и спинку кресла. Тело летчика фиксировано ремнями безопасности, готовится к перегрузкам, и только голова, как поплавок, прыгает в шлеме. Неподвижные пальцы, скованные жесткой тканью перчаток, привычно пробежались по основным узлам скафандра. Открыли и закрыли защитное стекло, постепенно, вместе с руками успокоились по швам. Вдыхая резкий запах свежей эмалевой краски, молодой летчик подумал в мгновенно исчезнувшей тревоге: «Не смазать бы свежую опознавательную надпись на белом шлеме. Хорошо инженер Витя Давидьянц умел рисовать – вывел крупными красными буквами: «СССР» прямо на лбу. Вот приземлился бы на вражеской территории, всякое бывает – быть мне не первым космонавтом, а первым космическим шпионом!»

Последняя команда главного конструктора, спокойная, будто чайник на плиту попросил поставить и закипятить: «Зажигание». Гул вспыхнувшего горючего оглушил Байконур, страшная реактивная сила скованного огня била ракету изнутри, пытаясь найти собственный выход, но сегодня человек оказался сильнее, и, вырываясь на свободу в том месте, где указал ей разум инженеров, устремилась вниз, через готовые широкие сопла. Сегодня наука, а не предания, превращали знаменитую среду 1961 года в воскресенье, делая смертного лейтенанта, бессмертной мировой легендой. В грохоте отрывающейся от земли гигантской машины и немой тишине внутренней концентрации летчика, головные динамики, перебивая громкий шёпот помех, произнесли последнее напутствие отца советской ракетно-космической техники: «Желаю Вам доброго полета!» Сергей Королев своей работой создал фундамент практической космонавтики, теперь дело за пилотами. Две тысячи лет Россия шла к этому шагу. Война и мир, победы и поражения, падения и взлеты, успехи и ошибки, казни и помилования, диктаторы и демократы, наука и религия; драматургия, эпосы, лирика и народный фольклор вошли в эти мгновения в командира корабля, сжались в одно меткое, простое русское слово. Как бы не разбросала жизнь людей, говорящих на родном русском языке, по планете, по какую бы сторону баррикад мы бы не находились – его простое русское слово одинаково с любовью пронизывает наши сердца, выдавливая слезы. «Поехали!» – ответил летчик всей планете, с каждой секундой, вместе с ракетой, пробивая тяжелый щит земной атмосферы, создавая новую, уже космическую эру. Что ждало его наверху? Слава, почет, история? Нет, только гордость за весь свой народ. Его гордость, за всех нас, обретала свободу полета в невесомости для первого в мире космонавта. Через сто восемь минут, живой и здоровый, космонавт вернулся на землю. С возвращением, Юрий Алексеевич Гагарин! В этот день его лицо светилось знаменитой белоснежной улыбкой.

А теперь – Она; через сто восемь дней военщины вернулась обратно. Её лицо светилось гагаринской улыбкой, купаясь в поздравлениях и поцелуях близких друзей.

Только так я могу описать ту радость, которую испытывала Она в тот день, находясь рядом с Ней, в эти мгновения, в стране Её воспоминаний.

Как только прекрасный женский силуэт скрылся за дверью академии, я тут же сорвался с места, пробуя догнать и рассказать, о том, что знаю теперь про возвращение, о котором Она никогда мне не рассказывала! Проскочив крыльцо, с удивлением заметил две отвалившиеся керамические плитки со стены облицовки. Приятно осознавать – реальность и грёзы старого здания академии совпадали полностью. Но холл оказался совсем другим! Скорей это «Фабрика памяти» – библиотека Конгресса США. Крепкие шести ярусные стеллажи заполнены конспектами, лекциями, докладами, монографиями, учебной литературой, которой Она пользовалась во время учебы. Беру первую попавшуюся тетрадь – «биохимия»: аккуратным, понятным почерком катятся формулы цикла Кребса, восстанавливая затраченную энергию на карманные расходы текущих жизненных процессов в клетках организма. Следующая тетрадь – «патфиз»: травматические рубцы, мышц раненого атеросклерозом сердца, мешают движению ровной волны «генерала» синусового ритма, циклы re- entry, обратной волной по соединительным мостикам сопротивляются «генералу», навязывая свой сумбурный алгоритм, и сердце захлебывается в тахикардии. Как красиво для нас врачей, и непонятно для всех остальных звучат такие слова. Ставлю на место. Третья тетрадь – «неврология»: болезненно измененные клетки головного мозга, пропуская слишком большие дозы электрохимических импульсов глутамата возбуждающих нейронов, формируют мощный асинхронный разряд. От этого, словно подкошенный от удара тока, падает в припадке человек, бьётся в судорогах, пока не закончится заряд, и тут вдруг очнулся, как ничего и не было. Но это не так – теперь много другого электрохимического импульса – тормозного медиатора – гаммааминомасляной кислоты; человека клонит в сон со страшной силой, на несколько часов. «Эпилепсия» – спасает князя Мышкина от смерти. Ставлю тетрадь на место. Вот такими ходячими двуногими электростанциями создала нас природа.

Это Её самый большой отдел – медицина. С каждым днём пытливый ум заполняется новыми профессиональными знаниями. Вот лирика с книгами Есенина, Евтушенко, Тютчева; сказки Пушкина на которых она выросла. Огромный отдел фильмографии, с уникальной коллекцией как у Антона Долина. Поразительная память, всё содержит в чистоте и порядке. В центре просторного холла, внутри стеклянной витрины находится документ. «Неужели Декларация независимости Томаса Джефферсона? Зачем она Ей?» – подумал я, подходя поближе. Под стеклом лежал диплом государственного образца об окончании академии по специальности «лечебное дело», и несколько страниц приложения, которые и привели мой мозг в состояние большего выброса медиаторов возбуждения – лучшая студентка факультета, ни одной четверки, ни одной пересдачи, ни одного хвоста! Как возможно так учиться на медицинском факультете. Потрясающе успешный государственный бизнес проект. Все, что вложило государство в дошкольное воспитание, в среднюю школу, в высшее образование – вернётся теперь через профильную специальность непрерывным возвратным потоком в виде государственных налогов! До самой пенсии! Проект – «Виктория»! Закон и порядок, всё логично и правильно. Консерватизм. Я задумался над своим государственным проектом, как можно его назвать? Не иначе, чем «Фиаско»! Сплошные фантазии и постоянные поиски неизвестных горизонтов.

С другой стороны диплома лежит книга. Ого! Лев Толстой «Война и мир», том первый. Монументальный труд, я осознал его только к концу университета, до самой последней строчки, каждой буквы, каждого героя, понял и принял своим сердцем. Открываю в памяти первые страницы – бал в салоне Анны Павловны. Художественная аристократия, французский язык, галантность мужчин и великолепные женские платья. Та самая Петербургская мечта тысяч девушек, да ещё и с дипломом под мышкой! Какая ирония! Коренные петроградцы разогнали всех аристократов – осталась только интеллигенция, люмпены и свободные предприниматели нового времени, выросшие из первых или вторых. Какая разница, кто рядом с тобой – культурная революция, всеобщее образование; да всё равно всем пить из одинаковых граненых стаканов! Вот, опять я начал спорить с Мечтой. Зачем? Любовь и Мечта, совершенно самостоятельные дамы, они сами без нас решают чего им хочется! Пожалуй, надо поспешить, пока я с Ней, а то опять опоздаю и останусь на старой платформе номер пять.

Красивый «Сапсан» с плотными хрустальными стенами отправлялся в полдень. Теперь уже вместе путешествовать: я и Она – где-то повсюду вокруг меня. В Мечте легко, всё промежуточное и временное не имеет значения. Дорога до Санкт-Петербурга растянулась вдоль песни Михаила Боярского на музыку и стихи Виктора Резникова: «Родная». Эти талантливые коренные ленинградцы своим творчеством открывали новые горизонты Её Мечты. Слова песни добавляли свежие слои будущих планов в жизненный торт «Наполеон». Композитор дарил своей Родине слова душевного, сжимающего сердце, произведения и, одновременно, дарил всем нам свою трагическую смерть – обычное дело поэтов. «И, если видит Господь, пусть будет защитой вам, И больше, может быть, мне не о чем молить, Ты сладко спишь, а я шепчу тебе, родная: « Спасибо за день, спасибо за ночь, Спасибо за сына и за дочь, Спасибо за то, что средь боли и зла, Наш тесный мирок ты сберегла».

Я слушал песню и никак не мог побороть своего желания, говорить для Неё такие слова. Опять мой образ замелькал на границе Её уставшего сознания, когда путаются мысли, перед погружением в глубокий сон. Воображаемый хрустальный «Сапсан» гремел мифическими колесами по воздушной дороге времени в один конец, питаясь неисчерпаемой дикой внутренней энергией Её энтузиазма. Этот грохот ворвался в самую тёмную ночь Санкт-Петербурга, через Большеохотинский мост, забился как дикая птица в клетке, между растянутых плетеных косичек металлических креплений. Холодный свет ярких звезд бесконечной подсветки высоких арок, сорвался в волнистую гладь Невы и тысячью отражений вернулся в мои глаза, ослепил перевернутой улыбкой. Я посмотрел наверх, спасая зрение, и теплый мягкий свет внутренней жизни моста, освежил палочки и колбочки сетчатки глаза, позволил глотнуть красоты любопытному взору.

В конце каждого пролета, рядом друг другом стоят два витязя. Это стражи города, никогда не спят, всматриваясь в лица пришельцев маленькими, но очень зоркими круглыми глазами, освещая пространство верхними светящимися маяками, так похожими на ручные керосиновые лампы. Видимо эти маяки и видела Она всё своё детство. Неусыпно хранят стражи покой города. Опасность, и вмиг поднялись два живых лепестка, разрывая дорогу символами города – створками раздвижных мостов.

Я влетел без препятствий во второй широкий пролет на сторону Безымянного острова, и как открытая виза украшает новый паспорт, так впечатала память, круглым штампом купола Смольного собора, разрешая въезд. А на том берегу осталось детство и юность, согреваемая безусловной заботой родителей. Теперь всё! Между небом и землёй жаркая мечта и холодный сырой климат. Кто победит? Конечно жаркая мечта, мечта всегда побеждает. Тем более с холодом помогают бороться теплоэлектроцентрали. Иглы полосатых труб повсюду торчат над городом, выпуская в небо пар и дым сгоревшего топлива, спасая от холода и болезней. С горячей водой здесь можно выжить! Теперь мечта горожан о горячей ванне стала и Её мечтой. Взмывая вверх через дымоходы, густое тепло упирается в тугое питерское небо и растворяется, теряя тепловую энергию, за которую мы дорого платим долгой зимой.

Небо. Самый пленительный город укрывает самое живописное небо. Вечная борьба человека с природой за титул изящества. На бесконечно прозрачный голубой холст она бросает все краски, какие есть. Розовые одеяла облаков, подсвеченные снизу неутомимым питерским солнцем; наползают друг на друга, рвутся, оголяя голубые проталины; пронзенное вечерними иглами звезд одеяло, пытается спрятать собой огромную молочную луну, тяжело и ненужно повисшую в испачканное белым, небе. Ветер рвет эти нити, сминает обрывки одеял, сдувает белую лунную пудру света, чистит голубой холст. А за его спиной, новые обрывки, соединяются, сшиваются, снова пряча луну подальше от глаз, ведь солнце ещё не уснуло. Вот утро, мосты ещё возбуждены ночной работой, открытые ставни разводных створок надежно подпирают сплошную серую занавесь. Ветер крепко спит вместе с городом, утомленный ночными прогулками по Неве. Солнечный свет посылает миллионы квантов сверху, но тщетно, немногие, самые сильные, тонкими лучиками, пробиваются сквозь густую серую мглу, соединяя пасмурный день с белыми ночами в сплошные одинаковые постные сутки. Спят люди в постели, спит ветер, покачиваясь на речной воде. Ждут, пока устанут мосты, расслабят свои поднятые руки, бросят вниз ладони. Лязгнут железные пальцы, цепляясь за свои крепления, разбудят своим шумом всех. И ветер, спросонья, метнется в разные стороны, разгоняя тишину и серость, путая каплям дождя следы. Но сил у ветра не хватает, новые полчища тяжёлых масс надвигаются с Финского залива, как плотная, смятая бумага. Сегодня ветру не справиться, и завтра, и через неделю, и даже через месяц. В такие дни даже радуга кажется серой. Запасайтесь, друзья, яркими зонтиками и настроением заранее!

Весна. И новая палитра у художника. Облака взбитыми сливками, пуховыми подушками плавают в перевернутом лазурном море, случайно пачкаясь ультрамариновой и голубой краской, заполнившей небесную чашу. Как отражения в зеркалах повторяют облака замысловатые формы песчаных разводов по берегам Невы, разведенные в случайном волнении воды. Ветер одним движением взбивает эти нагромождения облаков, меняя им статус и цвет. Именно сверху, до самых глубоких подвалов и станций метро спускается живой и свежий весенний волнующий свежий аромат. Дождь смывает последнюю грязь, и призрачное ощущение скорого тепла, спешит оголить закутанные изящные женские шеи. Небо улыбается цветом «эрмитаж» – неужели в Санкт-Петербурге весна?

Поезд мечты мчится, меняя калейдоскоп Её воспоминаний о небе: от желто голубого небесного контраста, застывшего на границе низких примятых перин утренней зари; к сочному грейпфруту заката над шпилем Петропавловской крепости; а от неё к прозрачной звездной ночи чистого неба. Тяжёлая хрустальная крыша поезда удерживала моё тепло и собственные мечты при себе. Я основательно погружался в город – музей под открытым небом. Под каким открытым небом? Точнее под закрытым мутными тучами небом – музей, при зрении в минус шесть без очков, и плюс шесть по Цельсию в августе. Извини, Мечта, держать мысли при себе в таких местах тяжело. Молчу и делаю вид, что наслаждаюсь.

В свете солнца, в пятнах солнечных бликов, в звуках бесконечных экскурсий, тянется вдоль набережной архитектурное совершенство. Её Мечта проваливалась, купалась, растекалась по улицам города; он заполнял всю душу – насыщал голодного паломника долгожданной целью. Её неповторимые влюбленные губы на красивом лице, преодолев тысячи километров препятствий, сжимая годы разлуки в одно мгновение, обняв руками долгожданную, родную голову, вдыхая тот самый дурманящий запах единственного любимого мужчины, слились в головокружительном томном поцелуе с Невскими губами Финского залива. Милые очертания любимого города, каждой деталью на мужественном лице, врезались в сердце, цеплялись за память, завораживали душу. Город пленил так ярко, не оставляя никаких шансов желать чего-то иного. Зодчество дорогими собраниями сочинений заполняли его улицы и площади, удобно размещаясь на многоярусных полках воспоминаний. Она далеко улетела от родного дома в поисках этого места, и, очутившись здесь, наконец, сбросила свои крылья. Город был насыщен шедеврами, как песчаный берег норками муравьиного льва. Крупинки Мечты, неосторожно ступая на края ловушек, неотвратимо скатывались под лапки личинкам, как скатываются к устью речные волны аристократической Невы, впадая в Финский залив, навсегда оставаясь там. Беспощадная красота и императорская галантность пленила гостью навеки. Мечта металась между шедеврами, не в силах остановится и выбрать что-то для себя. Помогли эксперты Организации Объединённых Наций по вопросам образования, науки и культуры, признав весь исторический центр Санкт-Петербурга первым российским номером Всемирного наследия. Библиотека зодчества была заполнена бесценными переплетами признанных мировых шедевров. Я, словно в гостях у ценителей литературы, фанатичным букинистом, хватал первые попавшиеся тома, знакомясь с кратким содержание книг с описанием чудес архитектуры города. Сливаясь с небом голубым обаянием, насквозь пронзенный цветом утренней зари, встречал меня переливистой звонницей Воскресенский Смольный собор. Площадь Растрелли, 1, – вот оно начало Её любимых пронзительных контрастов. Храм Спаса на Крови, персонажем русских народных сказок появился среди артистов итальянских опер. Словно снился сон Альфреду Парланду, и, увидев во сне свой храм, смог выхватить из грез воображения символ памяти убитому императору. Разноцветные шишечки куполов расползлись по всему кроваво-красному телу собора, скрутили в мультяшную спираль догмы массивного золотого купола, крестов и изображений икон на лице храма, и поднялись над всеми самой высокой в мире кремовой маковкой.

Широкий зеленый язык Стрелки Васильевского острова мягко разделил Неву на две штанины – Большую и Малую. С двух сторон, мушками на лице вытянулись римские колонны. Ростральные носы, побежденных утопленных кораблей, высунулись из терракотовой штукатурки. Из трехногих жаровен в центре смотровых площадок, вырывается в небо горячее праздничное семиметровое газовое пламя, духовно согревая вечно озябших в сером климате горожан. Спорный вопрос назначения этих маяков решен в полной мере – это цели романтичных девушек, слетающихся на яркий свет Северной Пальмиры. Ростральные колонны – стропы для юных ракет, начинающих свободный полет в настоящую жизнь на празднике «Алые Паруса», и первые российские купюры небесного цвета, заработанные честным трудом – следующие мертвецы в очереди прожорливой инфляции.

Троицкий Измайловский собор совсем побелел от холода, замерз. Натянул на купола синие шерстяные шапочки, притих в безмолвии, скромно храня свои легенды, медленно согреваясь. Священники собора с любовью, по крупицам, восстанавливают тайны исторических событий, распутывая клубки красивых легенд. Вот и наш мастер эпатажа, основатель современного русского языка, зеркало загадочной русской души; несется ночью в карете в компании продрогшей Анны Керн. В спешке, заинтригованная очередной авантюрой Пушкина, она забыла схватить полушубок и, кутаясь в полы шинели поэта, дрожит от холода, под звуки колких шуток, на протяжении всего пути к собору. А там, в соборе, их ждут Ольга Пушкина со своим женихом Николаем Павлищевым, вопреки воле родителей, уговорила брата помочь ей с тайным венчанием. А где тайна и любовь – там Пушкин! И новая легенда: молоденький вольно определяющийся Измайловского полка со странной фамилией Петров-Водкин. По приказу командира и благословления настоятеля собора, проявив себя написанием картины «Смотр Измайловскому полку», расписывает помещения в склепе и работает над мозаикой. Тот самый художник, после революции ставший основоположником живописи большевиков. Время делает шаг, и новая легенда прячет в подвалах и куполах воинского собора бородатых Соловецких монахов, сбежавших от беспощадных чекистов, пугая своим видом редких прихожан.

«Сапсан» делает резкий разворот, в обратную сторону, пролетая мимо здания Адмиралтейства. Широкие плечи упираются в Александровский сад, непрерывные потоки автомобилей с силой, с трех главных магистралей бьют в эту здоровую грудь, но он непоколебим и могуществен, как Российский флот. Центральное здание насквозь пронизывает высокая арка, но от этого ноги богатыря ещё крепче упираются в землю. Статуи женщин, несущих на плечах весь мир, скульптор Феодосий Щедрин нежно прозвал «нимфами». Над аркой дуги бровей парящей Славы и резной лоб горельефа: «Заведение флота в России». Четыре античных героя смеются над нашей физической немощью и пренебрежением здоровым образом жизни: Македонский, Ахилл, Аякс и Пирр. Еще выше белая колоннада, на её крыше несут караул новые скульптурные аллегории природы, часы отмеряют им время смены службы. Хрупкий высокий шпиль вырос в центре небесного моря и единственный трехмачтовый фрегат, умевший плавать на такой высоте, самым центром киля сел на мель и навеки застыл на игле очередным символом города.

Но опасность сесть на мель не исчезла. Твоё сердце нашло свой шпиль. «Здесь быть моему городу!» – произнес император и воткнул штык солдата в грязь Заячьего острова; – « Подать мне лопату и чертежи крепости!» Вот так просто и решительно начал расти самый северный миллионный город в Европе. Крепость и бастионы, казематы и первые мосты. А потом Собор Петропавловской крепости. Застучали зубцы механических часов, отмеряя время жизни династии Романовых. И начали расти могилы одна за другой, превращая собор в усыпальницу императоров и императриц. Но величественный склеп закрыл младший брат одного из узников крепости Александра Ильича Ульянова. Без него кладбище божьих помазанников со временем заполнило бы всю площадь собора, а потом и внутреннее пространство всей Петропавловской крепости. Над всеми надгробиями и колоколами пустилась в небо конструкция нового металлического шпиля. Цепляясь за стены массивными болтами, прогибаясь в разные стороны от розы ветров, несет шпиль ангела непоседу. Придерживается ангел-хранитель усыпальниц одной рукой за православный крест – защитник города от злых духов, а на макушке креста та самая опасная игла, коловшая сердца юных принцесс. Вот и Её сердце навсегда осталось на этой игле – в солнечные дни, на заре и закате, болтается и греется теперь в золотом отражении Исаакиевского собора.

Внизу, на крепостных стенах стоят две гаубицы, и та, которая помладше – Её одногодка, каждый полдень холостым выстрелом поздравляет Мечту с победой. Прочная сеть прекрасных Санкт-Петербургских мостов, окутала теперь уже навеки любимый город, и все дороги и проспекты, ведущие из города, всего лишь продолжение этих липких нитей. Нитей Вантового моста. Мечту окружила вторая волна культурного наследия: Павловск, Пушкин, Петергоф – даже у меня кружиться голова, как от хорошего коньяка. Камеронова галерея Екатерининского парка – часы застывшего времени; колонны – циферблат, а люди – часовая и минутная стрелки. Короткая прогулка останавливает ход настоящего и дарит короткое бессмертие. Магическая архитектура галереи особенно прекрасна на фоне грозового серо-черного неба; большая редкость среди восторженных вскриков, в редкие минуты солнечного света. Под синим омутом соблазнительного неба, скромно прикрывающегося белыми облаками, словно пряча красивую женскую грудь, гуляет Она. Прогулки между прудами и канавками Павловского сада. Некоторые водоемы настолько плотно заросли болотной тиной, что кружится голова от больших доз кислорода. Вдруг со стороны замка Мариенталь бежит мальчишка с большой игрушкой, кричит: « Бип – бип, дорогу!». Забавно – новый контраст; у царских детишек совсем другие игрушки.

Несется Мечта стремительно, своевольно, сама по себе – бурными фонтанами Петергофского ансамбля, словно Мечта и цель – основные инженерные сооружения водовода Её судьбы. Мечта металась по городу и пригородам спринтерскими рывками, насыщая целью истосковавшийся разум за годы трудов и ожиданий. От такого архитектурного калейдоскопа мои глаза утомились и раскраснелись, ноги затекли, шея онемела. Захотелось пройтись по улице, размяться. Не попасть бы в минимальные температуры середины августа – живут порой эти «питерцы», как пещерные люди!

Наконец остановка, привал. В самом центре дворцовой площади, напротив Зимнего дворца. Никаких криков: «Долой самодержавие!» и прочей революционной чепухи больше не слышно. Площадь сплошь заполнена каретами. Каждая запряжена парой лошадей, перебирающими подковами по мостовой. Возница даже не старается быть похожим на исторический персонаж. Натянул капюшон на голову, спасаясь от сквозняка, уперся китайскими кедами в подножку. В страусином яйце сделали прорези для окон и входной двери, вставили стекла, поставили его на рессоры, прикрутили колеса и оплели корпус резным металлом. Мечта готова! «Трогай, ямщик!». Но что же диплом? Уже вспотел под мышкой. Новый, красный, бюджетный; так и прыгало в нем ухоженное приложение – сияло умом, рвалось в бой. В Военно-медицинской академии имени С. М. Кирова профессора вдохнули в себя запах государственных бумаг, ответив словами императора Веспасиана: «Дипломы не пахнут!» – приняли нового слушателя клиническим ординатором. Кафедра и клиника кожных и венерических болезней чуть не сгорела от Её внутренней энергии и энтузиазма. Мечта дама упертая: только вперед! Никаких полуоборотов, и оглядок. Старая «хрущёвка» возле заброшенного кладбища, два часа в одну сторону с пересадками, непрерывный дождь и пронизывающий морской ветер. Бесконечная полярная ночь, меняющая бесконечную белую ночь. Всё сырое, мокрое, унылое! Каждый день миниатюрная девочка строила своё будущее. Длинная утомительная дорога от старой, съёмной «хрущёвки» на краю старого кладбища, до кабинетов кафедры и стационаров, и вечером назад. Как сорвавшиеся снежные буруны с вершины горы постепенно собирают энергию снежной многотонной лавины, так и Её знания наполнялись трудами профессорско-преподавательского состава, докторами и доцентами, коллегами ординаторами, пациентами стационара, учебниками, монографиями, лекциями, статьями и клинической практикой. Её мир наполнялся новыми людьми и интересами. Работа стала наполняться благодарностью здоровых пациентов, библиотека главной кафедры дерматовенерологии при Министерстве обороны, новыми научными работами. «Влияние липосомальных и обычных мыл на функциональную активность апокриновых потовых желез и химический состав пота человека», «Влияние антибактериального мыла с липосомами на биоценоз кожи», «Липосомальные технологии в профилактике гнойничковых заболеваний кожи», «Эффективность и безопасность применения акнекутана в терапии акне», «Вероятность нежелательных явлений при терапии акне системным изотретиноином», – в соавторстве с другими коллегами. Из всех слов я понял только мыло, пот, да кожа; от остальных язык сворачивается в дулю. Вот так Мечта – а всего лишь десять лет назад Её не пустили за порог провинциальной Ставропольской медицинской академии!