Власть предназначений

Я всматривался в глубокий колодец времени – что глубже в его отражении. Дальше канал Грибоедова. Почти пять лет прогулок на протяжении пяти километров, по дороге в новую клинику. Мелькание воды между дуг ограды набережной. Новичкам везет! Каждый день победа в игре «блэкджек» – двадцать один мост, как спутники удачи. Недалеко от Вознесенского моста на углу Гражданской улицы и Столярного переулка герой романа Достоевского превратил маленькую квартиру в целый дом. Зачем Ты привела меня сюда? Очередная лукавая улыбка для меня? Вечные размышления над исповедью гения литературы: где начинается путь мыслей Родиона Раскольникова, повергнувший интеллект образованного гражданина на самое дно – убийство. Мгновенный аффект, и вся оставшаяся жизнь бесконечное душевное наказание. Когда убийство не месть, не работа, не защита. Когда чувства настолько сильны, что делают нас совершенно безвольными. Застрял я на углу дома, всматриваясь в задумчивый образ любимого романиста, а Она тянула меня дальше, где больше меня, где смысл нашей встречи – внутренний голос, манящий Раскольникова к дому Сони Мармеладовой. Как же любит Она контрасты, сличая настоящий угрюмый и мрачный, грязный и житейский, город униженных и оскорбленных – город трущоб Достоевского и Крестовского; с тусклым безжизненным блеском золотых имперских амбиций – царства туристов и экскурсоводов, гудящих мертвым воздухом в открытом кране, вместо живого шума воды жизни простых обывателей.

Мечта соединила зачатки художественного таланта и профессиональные навыки врача с чуткими, нежными, мягкими руками; помогая природе научными достижениями и модными трендами, гладко и мягко менять биологию возраста. Довольные и счастливые, словно сытые, покидают кабинет уточки и селезни, бархатно шлёпая, новыми клювиками. Сегодня косметологи создают безмерно вкусные образы, поголовно меняя деревянные оконные рамы на удобные, герметичные и бесшумные металлопластиковые конструкции со стеклопакетами – больше тепла, тишины и жизни. А сколько кривых зеркал переделала Она, избавляя лица и души пациентов от страданий, излечивая, изматывающих своим безобразием, тяжелые недуги с помощью современных методик, оборудования и достижений научной фармацевтики.

Предметная экскурсия затянулась, постепенно я начал утомляться и капризничать. Уж в капризах и упрямстве мы ни капли не уступаем девушкам, а иногда даже и обгоняем, с заметным отрывом. Где же бал? Скорей отведи меня на бал! «Хорошо, пойдём». Для своего праздника мечты Она выбрала лучшее место в Санкт-Петербурге. Дворец Юсупова – любимый, как раз открылся после реставрации. Очаровательный блондин, почти рыжий в свете заходящего солнца, с помпезным блеском внутренних интерьеров, встречает просторными залами мечтательниц из далеких земель. Сегодня Она предпочла ретро стиль времён Петрограда. Обнажённые плечи, глубокое декольте, открытая спина, легкое атласное, почти черное, настолько глубокое, темно- синее платье, едва удерживаясь тонкими тесёмками за плечи, чуть слышно касалось шёлковой кожи. Чулки мелкой сеточкой заканчиваются на стройных ногах легкими туфлями – лодочками. Длинные бусы, переплетая друг друга, ныряют в тайную ложбинку, удерживая серебряный кулон с крупным топазом. Такие же серьги в точности повторяют украшение, подчеркивая стройную шею. Диадема, извиваясь серебряными нитями на голове, прижимает непослушную челку короткой стрижки, из её резного украшения струятся белые волоски длинного пуха. Сегодня Её губы горят яркой красной помадой, такой редкой на этом лице, словно парад планет на звёздном небе. И ясные глаза своим серо- голубым блеском, пронизывая насквозь моё сердце, прячась в мехе просторного манто, снова приглашали меня на танец. Первые ноты песни Энди Уильямса «I'll wait for you» начинали медленный фокстрот.

Но мои мысли, топая по ступеням, спускались уже в подвал. Каждая страница собраний сочинений Эдварда Радзинского, осенним листопадом укрыли землю исторических познаний теплым одеялом интересных событий. Писатель тянул за собой в гущу начала трагических перемен. Туда, где благородные судари вершили суд над мужиком. Справедливые помыслы стояли за тяжким преступлением, но было поздно. Мужик уже победил, породив всеобщее презрение народа к царской власти. И в наши дни синоним слова «холоп», превратился в синоним мужества, а благородный «сударь» стал лишь элементом чёрной риторики во время жарких споров. «Сейчас, я на одну минутку, одним глазом взглянуть на место преступления!» – выкрикнул я в сторону публики, поспешно спускаясь в знаменитое подземелье. Убийцы ждать не будут, хлопнут Распутина по плану, опять всё пропущу.

«Вот, всегда одно и то же!» – с иронией подумала Она обо мне, переводя слова песни Уильямса на русский. «Сергей, пойдемте танцевать»,– обернулась к белокурому поэту, сверкая навстречу серебряным взглядом. Питерский хулиган согласился, ответил лукавой улыбкой, закружил поклонницу в танце, как словами в стихах – два длинных медленных, два коротких быстрых шага. Фокстрот.

А я уже тем временем стоял в гуще людей, между великим князем и Пуришкевичем, высматривая отвратительную шишку на лбу у полумертвого народного героя, агонизирующего на шкуре белого медведя. Вот, что случается, когда медицина не может справиться с болезнью ребенка и несчастная мать, спасая жизнь наследника, доверяет лечение «святому старцу». Кто-то помог старцу разместить в газете объявление, и императрица откликнулась: « ясновидящий Григорий – если у вас нет удачи, плохо спит малыш, любимый человек изменяет, по какой либо причине вы не можете иметь детей, нет удачи в работе, венец безбрачия, избавляю от рожи, испуга, сглаза, порчи, грыжи, кровотечений и прочих кожных заболеваний, вижу в воде, будущее и прошлое, обращайтесь, Григорий вам поможет!» И даже в наши дни врачи, зачастую сталкиваются с народностью в вопросах медицины, снимая с лиц несчастных пациентов болотных пиявок и капустные листья, исправляя тяжелые последствия и запущенные формы болезней.

Наверху в залах начинала греметь музыка для нового танца из кинофильма «Мой ласковый и нежный зверь». « Скорее возвращайся!»– позвала Мечта меня из подвала: «Твой любимый вальс! Ну, где ты пропал?». Звуки женского голоса в подвале заглушала громкая, шипящая музыка из граммофона, успокаивая всплески коллажа насильственной смерти. Прозевал очередной танец – вот досада! Ну, ничего, успею на третий, тем более я уже однажды танцевал этот вальс, правда, с другой девушкой.

Во дворе уже гремели выстрелы – это наш «юродивый чудотворец», вырвавшийся из костлявых пальцев, дрожащей от страха безносой старухи с косой, пустился наутёк. «Всё скажу царице! Всё скажу!» – кричал он, и с хрустом топтали сапоги мужика мокрый снег. Выстрел, второй – бежит мужик, поворачивается, кричит, проклинает Юсупова, и всех Романовых вместе с ним. И ещё два выстрела, уже прицельных – в спину и голову. Кто стрелял – я не смог разобрать, темнота черной смолой измазала воздух. Депутат Пуришкевич, великий князь или рука бога? Металась в темноте борода дьявола в разные стороны – зря верещал мужик, на крик и стреляли. Сказано безграмотный дурак! Хотел аристократов вокруг пальцев обвести. «Попался, Григорий! Вовсе не сатана, а хитрый, смелый изворотливый хам!» – закричала старуха смерть и опрокинула мужика навзничь – свалился мешком, пачкая под собой снежный песок кровавыми кляксами. « Началось! Всполошились людишки! И война пригодилась. Теперь попляшете на моём революционном балу. Всех изведу!» – вытаскивая душу Распутина, прошамкала черная пагуба. Где-то за городом, на мосту остановился автомобиль с трупом мужика. На счет три, приняли воды Невы тело Распутина; туда же полетела его никчёмная душонка: дождались, наконец, утопленные декабристы «знамение» конца эпохи власти божьих помазанников.

А как же царевич Алексей, неужели не погиб от своей болезни на следующий день после смерти Друга семьи? Конечно, жил, до самой встречи с пулями чекистов – под чутким профессиональным присмотром семейного врача. Десять лет ребенка неусыпно лечил доктор медицины Евгений Сергеевич Боткин, лечил скромно, тихо, не обращая внимания на все пророчества «юродивого» мужика. Долг потомственного врача сделал за него выбор в пользу больного мальчика и царской семьи. Он погиб вместе с юным царевичем, в подвале Ипатьевского дома; раненого врача добивали веером револьверных выстрелов. Строки прощального письма врача, огненными каплями крови прожгут каждое сердце: «…Это оправдывает и последнее мое решение, когда я не поколебался покинуть своих детей круглыми сиротами, чтобы исполнить свой врачебный долг до конца, как Авраам не поколебался по требованию Бога принести ему в жертву своего единственного сына».

Евгений Сергеевич Боткин закончил Императорскую военно- медицинскую академию в Санкт-Петербурге с отличием, третьим по списку. Я задумался над названием, что за академия теперь? Сердце затрепетало, лоб вспотел, ноги осиротели от предчувствия: «Военно-медицинская академия имени С. М. Кирова» – я закрыл глаза, сдерживая слезы радости. Выпускники одной академии – Боткин и Она. Всё сошлось! Растаяла загадка моей истории простым ответом – невежество! Мечта захлопала в ладоши, крикнула счастливая: « Милый, ты нашел Её предназначение! Молодец. Иди и скажи Ей об этом!». Я бы с радостью, да только куда идти? Стою замерзший, заблудился. Не понимаю, где теперь искать? Особенно трудно, когда всё вокруг фантазии другого человека, хоть и близкого. Снова одинокий странник – первопроходец. Думаю, глазею по сторонам. Где может быть ещё место, о котором Она может мечтать? Дом построен, врачебный опыт растет, учеба не прекращается, границы знаний расширяются, они вытекают ручьями, формируя русло преподавательской реки.

Высоко в небе, мелькая между облаками, подмигивал сигнальными огнями крохотный самолет. Аэропорт! Сколько случайных и неожиданных встреч с успешными людьми каждый раз поднимали настроение перед вылетом. Путешествия, учёба и педагогические способности провожают людей в здания терминалов. Аэропорт – это вершина карьеры. Огромная страна и ещё более колоссальный мир. «Любезный ямщик, будьте добры в Пулково!» – кукольный возница, обрадованный клиенту, засуетился, пропуская меня внутрь кареты. Архитектура Московского района пролетела за окнами, незаметно, скучно, и международный аэропорт Пулково встретил меня новым сверкающим терминалом. Фантазии лишены пробок, чемоданной суеты, корзин для подозрительной одежды и рентгеновских камер. Перевернутые телевизоры, с трудом вмещали названия внутренних и международных рейсов. Все города светились зелёными подписями: «Посадка». Москва, Калининград, Архангельск, Хабаровск, Екатеринбург, Новосибирск, Красноярск, Нижний Новгород, Самара, Саратов, Волгоград, Астрахань. Пестрят списки международных рейсов: Сингапур, Бангкок, Барселона, Рим, Ницца, Араксос, Хургада. А на самом дне списка Кейптаун, выделен красным приговором «Отменён»– обратитесь в кассу. Не летит, видимо что-то с самолётом. Между полом и высоким потолком летают белые крылатые девушки. В других аэропортах воробьи и голуби, а тут женщины с железными крыльями самолета «Боинг». Эти крылья я узнал сразу – за стеклом иллюминатора, во время посадки они вибрируют и с хрустом раскачиваются, пугая пассажира своими плясками. Но терплю в самолёте, сжимаю страх губами, не хлопаю театрально пилотам – этак каждому таксисту за хорошую работу рукоплескать надо. «А ты не бойся! Представь, что ты птица и сам умеешь летать!» – смеялась Она над моими страхами. Среди порхающих белых ангелов, пугающих силуэты беспокойных пассажиров, своими самолетными тяжёлыми крыльями, из-за которых они больше похожих на крылатых химер, повелительниц розы ветров – учитывая частоту авиакатастроф и аварийных ситуаций на летном транспорте; моего Ангела в терминале не оказалось. Видимо разминулись. Иду в сторону выхода, теперь попытаюсь пешком пройтись, замечу чего-нибудь необычного, сразу догадаюсь, где Она.

Из просторного плена терминала я вновь окунулся в бесконечный плен голубого неба. И новое чудо выросло перед моими глазами. Чудо – дерево длинным стволом выстрелило ввысь и ветвистыми кудрявыми лапами вершины взорвалось салютом во все стороны. Настоящий «Генерал Шерман» – живое дерево дружбы. Вечнозелёный Секвойядендрон семейства Кипарисовых шумит на ветру бесчисленными ленточками с именами близких людей. Любимые детские сказки Пушкина и Чуковского обменялись, перемешались и родили это великолепное растение. «Может где-то там наверху, бьётся об воздух полоска с моим именем», – подумал я в приступе оптимизма. «Едва ли, скорее ты находишься в другом, менее приметном месте», – ответил сам себе внутренний реалист. Два велосипеда, с молочными рамами, большими колёсами, на мой взгляд, дюймов в двадцать девять, по-девичьи бараньими дугами руля, и несуразно большими световозвращателями под широкими мягкими сиденьями. Железные двухколесные любовники прислонились к стволу дружелюбной секвойи, скрестив ладони педалей. Любительница велопрогулок приготовила для себя. Я тоже люблю летать на велосипеде, прибавляя здоровой прогулкой минуты активной жизни, в вечной борьбе за молодость, только если вычесть из них мгновения неудачных болезненных падений кувырком. Высокое дерево окунало в далёкое прошлое с головой.

В детстве, совсем мальчишками, мы всегда забирались на самые высокие деревья; совсем не имело значения, чем занимались в густых кронах: строили шалаши, воровали яблоки для девчонок, катались на ветках, искали рогатки, прятались от взрослых – инстинкты древних плацентарных млекопитающих предков гнали приматов повыше от заселенной хищниками земли. Спасаться от саблезубых тигров или искать плод запретного дерева – что научило нас так весело скакать по деревьям? Ловкий, крепкий человекообразный гуманоид взобрался повыше, надеясь сверху заметить что-то необычное, иное, отдельное от города поэтов и императоров; да так быстро, словно доказывал теорию Дарвина о происхождении видов, начитавшись научных статей на стендах Московского зоопарка.

В районе Невского проспекта, между классическими коробками, недалеко от дома Зингера краснела миниатюрная ветряная мельница. Совсем необычный атом среди архитектурных молекул мечты молодёжи о жизни в каменных колодцах города, домов с высокими потолками в квартирах старого Санкт-Петербурга. Маленькая пристройка на крыше здания крутила своими светящимися лопастями, вырисовывая яркое колесо несовершенства работы человеческого мозга. Комичные гигантские цветочные горшки с кустами облепихи, культурно мешали парковать людям свои автомобили напротив главного фасада. На крыльце над парадным стеклянным входом на французском языке светились красные буквы: « J'ai du mal à être choquè!». Верно храм удовольствий, если речь на вывеске не о шоколаде! Какие любопытные фантазии, императорские уроки налицо: французский Версаль и симметричным ответом – Эрмитаж. Любопытство втолкнуло меня в черные внутренности русской «Красной мельницы», где в тихой атмосфере вечернего кинотеатра голоса артистов фильма о чем-то крепко спорили. Женский голос был Её, а другой, совсем незнакомый. Чуть позже я узнал и мужской тембр. Голоса ругались, бились друг об друга, звенели, взбивали свежий коктейль страсти:

– Ты остаёшься со мной?

– Остаюсь с тобой? Почему? Мы же всё время ругаемся!

– Вот почему! Мы ругаемся: ты называешь меня самодовольным мерзавцем, я тебя – занозой! Ну и что? Ты такая почти всегда! Я не боюсь тебя обидеть. Ты в две секунды успокоишься и опять начнешь выводить меня из себя!

– Вывод?

– Жизнь будет не лёгкой, а наоборот, очень трудной. Придётся бороться с этим каждый день, но я буду бороться, потому, что ты мне нужна! Я хочу, чтобы ты была со мной, каждый миг, всегда! Я тебя прошу! Пожалуйста…

Время и события совершенно не меняли Её тембра и громкости. Нежный бархат сминал другие желания, и мне хотелось слушать его снова и снова. Твой голос. Мягкий, густой и сладкий. Такой густой и сладкий, что из него можно делать варенье на зиму. И вот, простывший в феврале, когда болезнь проникает в горло и нос, съедает все нервы и терпение, бросает в жар и бесит, я пью чай с вареньем из твоего голоса. Эти родные и близкие нотки успокаивают, отвлекают, смягчают, перекрывают страдания от пустой болезни. Из твоего голоса можно делать вишнёвую наливку, такой он крепкий, зрелый и терпкий одновременно. Его можно пить маленькими порциями, окуная в него свою грусть и заботы, с ним можно коротать время, приглашая друзей и угощая всех потрясающе вкусным напитком. От него постепенно кружиться голова, и уходит накопившаяся усталость. Часами пить его, а все мало; хотеть его всё больше и больше. Сколько лет мы знакомы, а твой голос все так же свеж и вкусен. Он законсервирован. Феномен сгущёнки. Вкусен, полезен и бесконечен, особенно для гурманов – детишек. Это верно и для меня. Я ребёнком, всегда любил сгущёнку. Налить на хрустящую корочку, поджаренную в тостере, добавить в кашу для сладости. А можно сварить и сделать из него пасту для сердца круассанов. Я любитель вареной сгущёнки. Сгущёнка голоса капает и растекается повсюду липкими мазками. Когда твоего голоса много и ты в хорошем настроении, в нем можно принимать теплые ванны. Его температуру можно регулировать своим отношением к тебе. От этого твой голос может быть кипятком или студеной водой родника. И это всегда прекрасно, лишь бы его было много. Хочешь ты принять ванну или утолить свою жажду – лишь бы хватило. Твой голос был жизненно важен для меня – с нотками смеха, будто в ванну насыпали розовых лепестков. Со звуками поцелуев, словно у родниковой воды мягкий, сладкий привкус. Милая – говори и смейся всегда. Твой голос чудо природы, он не может надоесть, пресытить, приесться. Он живая вода красивого водопада, всегда толкает с желанием окунуться в него. В его природную красоту. Я был влюблен в этот голос.

Второй голос – мужской, казался мне грубовато высоким. Его слова нервными, истеричными отрывками вырывались изо рта, теряя тем самым правильное произношение. Согласные звуки иногда захлебывались в высоких гласных возгласах, или спотыкались, превращая речь в мучительную икоту, чем в речь человека разумного. Моя память, погружаясь в далёкие семинары по здоровой физиологии, начинала подсказывать, почему окружающие люди вынуждены слушать мой голос таким причудливо комичным. Это кости своим резонансом усиливают низкие обертоны, придавая мужества и уверенности. Без них густота баса теряется, и каждый раз мне приходится насилу проглатывать свой голосовой суп, без пикантной приправы, как пресное лекарство. Кошмарные звуки собственного голоса! Неужели «Дневник памяти» Ника Кассаветиса по роману Николаса Спаркса – фильм мечта каждой юной девушки, гимн идеальных отношений. Простая формула женского счастья – одна любовь на всю жизнь. Она смотрела фильм, мелькающими воспоминаниями думала о нас, обязательно плакала и смеялась. Слезы счастья и расставания – следующая наша встреча, между годами полной тишины. Тот миг, когда Она поняла, что влюбилась. Маленький посёлок на Карельском перешейке, в Выборгском районе Ленинградской области – Рощино. Моя летняя командировка в загородном отеле «Райвола» закончилась самой романтичной мелодрамой. Всего шестьдесят километров по прямой линии, на велосипеде. Преодолею за два часа!

Я мигом вернулся к дереву и схватился за бараний руль. Нет, на этом чудище часа четыре с половиной, не меньше. Вдоль шоссе замелькали хвойные трущобы и вдруг внезапно сменились головокружительными просторами, сплошь заполненными живыми цветами. Удивительное новое природное явление. Это радуга! По какой-то неизвестной причине дуги двойной радужной ленты подломились и сбитая северо-западным ветром Выборгской стороны, медленно падая, она тяжело обрушилась на землю. Рассыпалась миллионами разноцветных капель, мгновенно превратившись в цветы. Миллионы тюльпанов, извиваясь лентами между деревьев, перепрыгивая через речки и водоёмы, ручьи и озёра, пруды и каналы, ныряя под водопады, змеятся красочными полосами за горизонт. Яркие контрасты свежей палитры цветов слепят глаза, да так сильно, что невозможно отвернуть взгляда! Молочно-белые, фиолетовые, ярко оранжевые, кричаще красные, бордовые, желтые, малиновые до степени мадженты, васильковые и цвета электрик – прячут под своими бутонами нежно зеленые стебли с милым фонтаном зеленых листочков. Голландских тюльпанных принцев повсюду окружают пажи других луковичных: бубенцы гиацинтов, шафраны крокусов, густые шеренги одиноких нарциссов, унылые рябчики, скрипучие конусы пролесков – все вместе, дополняют тюльпанное королевство. Теперь уже совсем невозможно угадать названия Её любимых цветов! Фантастический сад Кёкенхоф сменяется розовыми соцветиями. Здесь все букеты ожили – после смерти в реальном мире они расцвели в раю Её памяти, и новыми свежими растениями каждый день окатывают свежим счастьем, как морским бризом. Вот оказывается, в каком море Она черпает свою ослепительную улыбку! И моя поляна подаренных букетов сплошь была засыпана растущими фиалками, гладиолусами, астрами, мелкими розами, кустами вечно цветущей сирени, полевыми ромашками и подснежниками.

Цветочная феерия закончилась вновь выросшим хвойным лесом. Я примчался вовремя, в тот самый сладкий миг единственной белой ночи нашей взаимности. Многокилометровый марафон закончился финишной чертой, победитель оборвал красную ленту и через секунду чемпион канул в историю. Я остановился в стороне, чтобы не мешать их единственному свиданию. Мне была нужна только Она. И, кстати, в тот вечер под моими ногами горела сухая хвоя, опавшая с веток высоких сосен, а не трава, как казалось тогда, в юности.

Её любовь приближалась ко мне, открывая самую длительную ночь в моей жизни и самую короткую биографию человеческой гармонии. Несколько секунд понадобилось, чтобы расстояние между нами исчезло, и моё лицо утонуло в Её губах. Слова захлебывались в поцелуях, жаркие звуки любимого голоса долгожданными нотками страсти проникали в глубины моего подсознания. Все мои букеты, все шутки, страдания и признания возвращались из Её сердца и наполняли эйфорией мою победу над Её сердцем. Наше наслаждение пропитывало всё пространство соснового леса и смешивалось с запахом хвои. Такая расточительность кружила нам голову, и, крепко схватив меня за руку, Она поспешила спрятать наши чувства от посторонних глаз в кабине благородного английского Лорда. Горячие руки сжимали моё лицо, растягивали мои губы, прижимались к ушам в моменты бесконечных прикосновений губ. Какие красивые руки. Те самые, которые с таким упоением целовал я в юности, упиваясь их мягкостью и запахом. Красивая форма ногтей украшала кончики пальцев. Я вдыхал с них запах Финского залива; он застывал на моем лице следами легких прикосновений. Губами я собирал вкус мангового фрукта, впитавшегося в теплые ладони. Сразу заметил маленькую мозоль от ручки на третьем пальце – символ человека науки. Как я скучал по этим руками! Пальцы привычной нежной грацией от тонкой работы с женскими лицами и уверенной силой врача, зажимали мои любовные раны на теле. Только ты могла вытащить из моего сердца те самые стрелы Амура и бросить их под ноги. Снимала с моей шеи капкан своей прекрасной фамилии, который так долго мешал мне свободно дышать. Вытаскивала глубоко впившийся в сердце гвоздь, на котором висела прилипшая к телу табличка с надписью «Она любит тебя» почерком Юлии Сергеевны. Все это лежало теперь внизу и железно хрустело под ногами. А руки продолжали обнимать и ласкать, замирать и направлять, прощаться и встречаться, смеяться и любить, сводя с ума своими прикосновениями. Ты дарила мне свободу, снимая тысячи дней неразделенных страданий задним числом. Я ринулся к тебе навстречу, надеясь раздавить твою жизнь в своих объятиях, но не смог.

Мои руки крепко держали. За правую кисть держал мой отец: семья и ответственность, созданная чуть ранее, с девушкой спасшей мою любовь от смерти; была наполнена багажом компромиссов и партнерства, которые пришли на смену романтическому периоду первой влюбленности, и требовала выдержки и силы воли, которой он и наделял меня, удерживая за руку. «Сын, иногда будет трудно, особенно в моменты борьбы с депрессией, животными инстинктами, в воспитании детей, и самое тяжёлое – принятие роли матери твоей девочки, настолько сильной, что могут перекрыть и ваши интимные отношения. После коротких мгновений, та самая девочка, снова вернётся на смену материнскому инстинкту, когда дети немного подрастут, и она снова станет прежней».

Я рванулся к Тебе другой рукой, но и её сковал уже Твой отец; он шептал мне в ухо своё любимое слово: «Доча! Тебя уже ждёт дома доча! Она тоже мечтает быть окружена твоей заботой – целым миром, планетой, судьбой; которую вы сможете построить вместе с ней и для неё».

Отцы держали меня за руки и мудро улыбались своими усатыми губами. Я же сопротивлялся, желая остаться с тремя. Фантастические утопии дули мне в лицо со шведской стороны. Почему я не съел Тебя? В ту ночь нашей встречи. Уже зрелая, самостоятельная, самодостаточная, интересная девушка. И я говорил с Тобой о чем то, иногда разделяя сатиру наших общих друзей. Почему я не съел Тебя? Самую важную, самую близкую, самую желанную девушку в своей жизни? Что случилось с моим вкусом? Ведь всё внутри меня было понятно и очевидно. Моя любовь к тебе полна, созрела и вечна. Зачем я стою напротив, а не сижу у твоих ног, не целую всю тебя, сжимая в объятиях твою проснувшуюся любовь? Ведь уже совершенно все понятно. Ты моё прошлое и настоящее, правда и тайна. Мой резонанс в этом большом миллиардном мире людей. Всё внутреннее твоё содержание наполнено моей любимой начинкой. Самым вкусным, самым желанным и сексуальным содержимым. Наполнена твоей свободой. Самое ценное качество. Романтичное, идеальное и всегда интригующее своим непостоянством. Чувство, толкающее меня на подвиги, романтику, заботу. Твои особенности, которые с лёгкостью делали меня лучшим мужчиной в твоей жизни. Бесконечно любящим и счастливым. Но свобода была твоим личным качеством, а не подаренная мной для тебя, она и перебила весь мой аппетит. От чего я не съел тебя? Что за болезненный синдром? Анорексия глупости? Безволия? Обстоятельств?