Колодец

Зимой я не имел возможности наблюдать за причудливой живностью, населяющей здешние места, поэтому мой интерес временно обратился к чтению.

Я взял в городе газеты за несколько предыдущих лет, чтобы читать перед сном. В основном писали о войне, хотя она уже несколько лет как закончилась. Сейчас все, так или иначе, сводилось к войне. На ее последствия списывали все, что угодно, и люди охотно принимали это на веру. До сих пор толпы демобилизованных не могли найти работу, эти люди, ушедшие на фронт еще юными, не могли психологически приспособиться к мирной жизни. Лига Наций утрясала суматоху, вызванную переделом земель и последствиями разрушений. Эта паршивая организация не может договориться о едином флаге или символе, хотя это обсуждается чуть ли не на каждом заседании. Что уж говорить об объединении народов, массовом разоружении и правах граждан. Тем не менее с 1920го года в нее вступило уже несколько десятков стран, а совсем недавно присоединились Эфиопия и Ирландия. Сложно было поверить, что эта война была последней, и скоро нас ждет вечный мир. Скорее уж это только начало настоящей бойни, первое звено в чудовищной цепи. Крупные войны начинаются через одно-два поколения, и ни один человек или организация не в силах это остановить.

В больший степени меня интересовали происшествия, такие как землетрясение, случившееся первого сентября в Японии. Я давно не следил за новостями, поэтому ничего не знал о нем. Писали о сотнях тысяч погибших, Токио и Йокагама были полностью разрушены. Похоже, эпицентр находился в море, возле острова Осима. Волны цунами уничтожили все прибрежные поселения, а затем подземные толчки и многочисленные пожары стерли с лица планеты города вместе с населением. На фоне прочитанных недавно статей о новых цифрах, характеризующих военные потери в мировой войне, я невольно задумался, насколько слаб человек. Люди умирали на полях сражений четыре долгих выматывающих года. Землетрясение убило всех за двое суток. Однажды, когда человек станет равносилен природе, мир погрузится в хаос.

В США уже несколько лет действовал "сухой закон". Сложно даже представить степень беспорядка, который теперь там творится. Число преступных организаций росло с каждым днем, коррупция среди полиции превысила все допустимые нормы.

Разрасталась автомобильная промышленность, люди перебирались в большие города, развивалась индустрия цветного и звукового кино, в мире стал чрезвычайно популярен спорт.

Газеты быстро наскучили, и меня захватили статьи из новейших областей физики, которые, надо признать, порой приводили меня в оцепенение. Страх совсем иного свойства, чем тот, который человек чувствует, оказавшись во мраке посреди смертельных болот.

Математические формулы всегда вызывали во мне тревожные настроения. Возможно, я полагал, что в мире существует нечто неосязаемое и темное. Оно терпеливо ждет своего часа, а ученые своими научными изысканиями приоткрывают дверь к этому "нечто", не осознавая, что творят на самом деле. Каждая открытая формула или метод будто приближает нас к самому краю пропасти, за которым скрывает правда вместе с концом всего. Открытия в области физики пугают больше всего, всякий раз завершая виток спирали времени и неуклонно поднимая нас, людей, к самой ее вершине. В каждую эпоху у людей появлялись дикие фантазии, граничащие с безумием, но через столетие или два гениальный ученый воплощал их в жизнь, а затем они уходили в прошлое, забытые всеми на свете. Так повторяется из раза в раз. Невольно возникает вопрос: открываем ли мы будущее, потому что оно возможно, или мы сами выбираем то, что возможно во вселенной, а что нет? Что будет, когда мы поднимемся на самую вершину спирали или научимся как подниматься, так и спускаться? А если у спирали нет конца? ЗАМЕНИТЬ СПИРАЛЬ НА ПРЯМУЮ ВРЕМЕНИ

Если отвлечься от смысла, который несут формулы, и рассматривать их только как запись на другом языке, то математические символы и знаки всегда, алфавит этого языка, кажутся в некотором смысле устрашающими. Создается ощущение, что язык этот древний, как сама вселенная, и пришел явно не из нашего мира. За каждой формулой стоит своя история, обычно не самая светлая, однако внушающая трепет и уважение. Я впитывал информацию, которую упустил за несколько последних лет. В смысл формулировок и формул я мне вникнуть не удавалось, но я воспринимал общую картину. Физика двигалась к объединению, к общим для всех разделов теориям и описаниям. Теперь можно было неразрывно друг от друга рассматривать такие понятия, как гравитация и геометрия, масса и энергия, вещества и излучения, пространства и времени. О знаменитой теории Эйнштейна слышал даже такой дремучий в этом направлении человек, как я. Стало известно, что существует возможность ускорить или замедлить само время. Одно дело услышать об этом за случайным разговором в баре и совсем другое – прочитать самому и осознать всю глубину и непостижимость этого явления. Резерфорд показал, что атом более не является мельчайшей частицей, а немного позже обнаружилась связь электронов с химическими элементами. Планк и Комптон выдвинули свои теории и доказали, что свет является одновременно волной и потоком частиц. Будущее надвигалось стремительно. Писали о материалах, способных проводить электричество без потерь, так называемых "сверхпроводниках". Гениальные теории, но с другой стороны – лишь домыслы человека о том, что реально представляет из себя мир. Может быть мы лишь окунули пальцы в океан с истиной, а возможно – топчемся около лужи за много миль от большой воды. Научные открытия и появление новых теорий заставляют почувствовать ничтожность собственного существования. Я читал о звездах и планетах, а затем выходил ночью в поле и смотрел на небо совсем иным взглядом. Вместо созвездий и планет я наблюдал числа и траектории. И это не было плохо, просто по-другому. Ужас перед бездонностью пространства лишь изменял форму, но сохранял свою суть. Интересно, испытывают ли те же чувства ученые, сделавшие открытия.

Я тратил умственные силы на то, чтобы проникнуть в суть описываемых явлений и свойств, но мне это не удавалось. Я не мог бы сказать, из чего сделан тот или иной вывод, как возникла подобная догадка и как позже вылилась в доказанную теорию. Со мной непрестанно присутствовало чувство чего-то грандиозного, когда я читал статьи на сухом языке науки. Этот язык, как и сами формулы, создавал то беспокойство и напряженность, о котором я говорил.

Декабрь и январь прошли быстро, но в феврале настроение мое переменилось. Я часто лежал на кровати, уставившись в стену или потолок. Я постоянно чувствовал себя отдохнувшим, поэтому засыпал с огромным трудом, обычно уже на рассвете. С темнотой приходили мысли. Я размышлял о том, что прочитал сегодня, но затем мысли перескакивали с одного на другое, и в какой-то момент я уже не мог сказать, как оказался здесь, в самой чаще моих фантазий. За окном непрестанно сыпал снег, я не мог сделать и нескольких шагов за дверь. Дорога до города теперь занимала несколько часов. Я всякий раз чувствовал, как кровь течет по телу все медленнее, когда мороз сжимал меня, сердце замедляло свой ход.

И все же я продолжал свои прогулки, правда, не такие длительные. Постепенно я составил подробную карту местности с одному мне понятными обозначениями и символами. Заходить глубоко в болота без нее было опасно, особенно теперь, когда снег тщательно замаскировал узнаваемый ландшафт.

В начале апреля я получил на городской фабрике свой заказ – десятки фрагментов легкой и узкой лестницы, имеющих возможность цепляться друг за друга. Головной фрагмент я надежно закрепил за борт колодца, а затем многократно спускался, добавляя с каждым разом по десятку ступеней. На этот раз мне удалось разглядеть дно. Я в последний раз поднялся на поверхность, и, взяв фонарь, вновь оказался внутри колодца.

В этот раз спуск был безопасным, но не менее жутким – я дрожал перед неизвестностью того, что найду дне. Наконец мои ноги оказались на твердой поверхности, я вытянул вперед дрожащую руку с фонарем и осмотрелся. Все мои даже смелые догадки не шли ни в какое сравнение с тем, что я увидел. Дно колодца оказалось совершенно пустым, зато фонарь явственно выхватил из сжимающейся темноты очертания готической арки, ведущей в тоннель.

Несколько минут я стоял на месте, одолеваемый самыми разными чувствами, а затем медленно двинулся в черный провал. Потолок был достаточно высок, чтобы я мог идти в полный рост, каменная кладка резко отличалась от той, что служила основой ствола колодца, – между этими постройками лежали столетия. Я продвигался медленно, более из боязни оступиться. Шум, создаваемый моим собственным движением, был единственным в мертвой тишине коридора, а эхо создавало неприятную иллюзию, будто кто-то следует за мной шаг в шаг и останавливается всякий раз, когда останавливаюсь я. Неприятное ощущение заставляло поминутно оглядываться, что еще больше замедляло мое продвижение.

Тоннель шел под небольшим уклоном вниз, а через несколько минут повернул направо. Мысль, что за поворотом поджидает нечто, заставила меня остановиться. Прижавшись к дальней стене, я осторожно посмотрел за угол – ничего. Видно, я болен тяжелой формой безумия, если все еще продолжаю свой путь через мрак. Я прошел уже около четырех сот ярдов. тоннель, изгибаясь, продолжал уходить в темноту. На одном из отрезков пути вода буквально просачивалась сквозь стены. Холодные капли падали с потолка, попадая на шею и вызывая дрожь по всему телу.

По ходу движения за мной по стене неотрывно следовала моя тень, создаваемая светом фонаря. Она то удлинялась, то сжималась в комок или точку. В какой-то момент мне показалось, что кроме мой тени на стене присутствует еще одна, совсем рядом – прямо над моей головой. Я обернулся и поднял фонарь. Руки мои напряглись, а через секунду задрожали. Похоже, это была всего лишь тень от ворота моего плаща, причудливо изогнувшаяся на неровной поверхности тоннеля.

Я не мог объяснить этого чувства, ведь в тоннеле я совершенно точно был один – плотно закрытая тяжелая крышка колодца подтверждала это – однако я чувствовал, что он был наполнен страхом. Самым настоящим, осязаемым. И он все больше овладевал мной.

Через некоторое время я достиг еще одного поворота, поднял фонарь и пригляделся – так и есть, здесь дорога расходилась по двум направлениям. Я убедил себя, что это знак прекратить на сегодня мои исследования подземного хода, и повернул назад.

С того дня я десятки раз спускался в подземный лабиринт. Каждый раз я заходил чуть дальше, чем в предыдущий, исследовал новые переходы и ответвления. Когда развилок и поворотов стало так много, что я не мог удержать их все в голове, я стал брать с собой начерченную мной карту и пунктиром наносил на ней подземные тоннели. Несколько раз я обнаруживал ступени, которые опускали путь все ниже и ниже под толщу земли. Я был уверен, что однажды лабиринт приведет меня к тому, что он так надежно охранял.

В одно из моих подземных путешествий, месяц спустя после первого спуска в колодец, произошло то, чего я так боялся. Я углубился в тоннели уже довольно далеко, когда неожиданно зацепил ногой каменный выступ и выпустил фонарь из рук. Послышался треск разбитого стекла, свет сжался в точку и через долю секунды совсем пропал. Я несколько минут постоял в темноте, пытаясь вспомнить последние повороты, нащупал рукой холодную стену и двинулся вдоль нее. Я преодолевал развилку за развилкой, рисуя в голове карту, которую изучал часами. Мне казалось, что вот-вот должен показаться свет, но его все не было. Через час я уже был уверен, что сбился с пути, возможно, пропустил нужный поворот или ошибся в одном направлений. Меня беспокоило то, что до сих пор на пути мне не попалось ни одной лестницы, а это означало, что я совершил ошибку еще в самом начале движения.

Не было никакого смысла оставаться на месте, поэтому я повернул назад. На этот раз я решил считать шаги до всех поворотов и коридоров. Я запоминал количество и возвращался на развилки, проверяя все возможные варианты. Я старался не думать о том, что будет, если я не смогу найти выход, но после нескольких часов блуждания во тьме от этих мыслей было сложно избавиться. И когда отчаяние почти полностью поглотило меня, я ощутил рукой необычную поверхность, совершенно точно не являющуюся каменной кладкой. Это было железо, более того, я совершенно ясно понял, что нашел дверь, сокрытую в жутком подземном лабиринте. Это обстоятельство нисколько не приблизило меня к спасению из мрачного плена, однако дало возможность занять мысли и немного успокоиться. Я начал вновь считать шаги, на этот раз более сосредоточенно. Один дьявол знает, сколько времени я провел там, внизу, в полном одиночестве. Но вот я ощутил руками воду, стекающую по стенам и почти сразу под ногой раздался всплеск. Возможно, это был тот самый отрезок в самом начале лабиринта, и действительно, за несколькими поворотами я увидел тусклый свет, пробивающийся на дно колодец. Много раз я задумался над тем, как сильно мне повезло. Буквально через несколько минут после того, как я выбрался на поверхность, наступили сумерки. Я не смог бы заметить в тоннеле столь тусклом свете и непременно повернул бы назад, навсегда углубившись во мрак.

Когда я немного пришел в себя и обдумал правила безопасности, которых следовало придерживаться во время моих прогулок в тоннеле, мои мысли вернулись к металлической двери. Было ясно, что лабиринт построен не просто так, но найти на другом конце нечто подобное было для меня полной неожиданностью. Я бросился к карте и начал наносить на нее цифры – количество шагов, повороты и проемы.

Мне хватило двух дней, чтобы вновь отыскать железную дверь. Она была совсем небольшой, сделанной из черного металла, с небольшой замочной скважиной, которую увидишь не сразу. Неясный серебристый силуэт призрачного лица, а сама скважина – темный провал рта, принадлежавший этому лицу.

Я часами просиживал перед дверью, размышляя, что могу найти за ней и хочу ли я этого. Как говорится, некоторые двери лучше не открывать. Но эти размышления были пустыми, пока у меня не было способа проникнуть внутрь. Однажды я принес с собой топор, но не воспользовался им, в последний момент осознав всю бессмысленность этой затеи. Я даже изучил несколько книг по химии, пытаясь выяснить, смогу ли приготовить кислоту, способную прожечь толстый слой металла.

Бесчисленное количество часов потратил я в попытках определить местонахождение двери, перемещаясь по поверхности: измерив все расстояния в тоннелях, я стал отмечать повороты и переходы, оставляя знаки на деревьях. Не стало сюрпризом, что отрезок пути с подтеками воды находился под рекой. Отдельной сложностью оказалось перебраться на другой берег – как я указывал ранее в своих записях, мост был давно разрушен. Имелись и другие мосты – выше и ниже по течению, но я не мог позволить себе каждый день тратить часы на преодоление лишних миль. Таким образом я был вынужден арендовать на лодку.

Лодочная станция находилась в устье реки, недалеко от восточного шоссе на Бэкуотер. По всей видимости, дела у владельца шли не лучшим образом. Все лодки находились на своих местах, нагруженные хламом, и явно использовались не по назначению. Небольшой трактир, установленный для путешествующих на пароходах и баржах, был заколочен. Да вся обстановка внушала состояние обветшалости и глубокой запущенности. Тем удивительнее было то, с каким спокойствием и добродушием ко мне отнесся лодочник, которого я нашел спящим в кресле-качалке на веранде. Он носил черную шляпу, которую он надвинул на лицо, защищаясь от солнца. Под ней обнаружилось скукоженное лицо, будто подгнивший перележавший фрукт, и седые патлы. Но голос его звучал относительно молодо, совсем не как у старика. Он любезно предложил мне стакан бренди и осведомился, откуда я прибыл. Когда я рассказал ему о доме на болотах, лодочник неожиданно спросил меня о прежнем владельце. Он сказал, что тот уехал довольно внезапно, не попрощавшись. По его тону мне прказалось, что в прошлом их связывала какая-то неприятная история. Еще больше меня поразила реакция лодочника на цель моего прибытия. Он искренне удивился, что я пришел к нему арендовать лодку, поинтересовался, с какой целью она мне нужна и рассказал, что у него уже очень давно не было клиентов. Мне показалось, что его интерес ко мне по какой-то причине угас, настроение лодочника резко переменилось. Он выписал необходимые бумаги и освободил для меня одну из лодчонок с потрескавшейся краской. На этом мы распрощались.

Левый берег реки разительно отличался от того, на котором располагалась моя земля. Если на болотах природа казалась опасной и угрожающей, то здесь пейзаж был скорее угрюмым и приводил путника в уныние. Пожухлая трава и бурелом – вот, пожалуй, все, что можно было найти тут. Глаз мой замечал ящериц и других гадов, скрывающихся на бледно-желтом и сером фоне от любопытного гостя. Небольшие болотистые участки на этой стороне скорее напоминали большие лужи и канавы, заросшие камышом, и не представляли никакой опасности. Местность хорошо просматривалась во все стороны на несколько миль. Под ногами непрерывно трещали иссохшие ветви и растения. Достопримечательностью этих мест, в некотором роде, были заброшенные железнодорожные пути, протянувшиеся с юга на север вдоль реки с некоторыми изломами. Они проходили по невысокой насыпи и заканчивались тупиком на юге, в семи или восьми милях от моего дома. Тупик представлял собой каменистый холм, у подножия которого дорога обрывалась, и располагалась вывеска «конец пути». В камне уже начали пробивать путь, по некоторым деталям я догадался, что даже применяли слабую взрывчатку, однако строительство прекратили. Нехватка финансирования или другие причины – я этого не знал. Рельсы значительно помогли мне в поисках ориентиров: теперь я мог помечать расстояния, основываясь на измеренном промежутке между шпалами. Однако погрешность моих расчетов была слишком высока, чтобы с достаточной точностью указать на карте расположение железной двери и попробовать преодолеть ее с помощью лопаты. К тому же я полагал, что сил одного человека не хватит, чтобы прорыть столько глубокий ход, если только помещение за железной дверью не имеет достаточно высокие потолки.

В один из дней я спустился к реке, чтобы переправиться на левый берег и продолжить свои исследования, и заметил нечто странное. Моя лодка будто бы была привязана не совсем на том месте, где я оставлял ее накануне. Я не мог поклясться в этом – берег реки был достаточно извилистым, чтобы ошибиться и принять один выступ за совсем иной, тем более, что в те дни мои мысли постоянно были заняты глубокими размышлениями, и часто я совершал действия автоматически, теряя воспоминания о проведенных часах или даже днях. И все же мне показалось важным проверить мою догадку.

Только один человек мог сделать это. Я решил действовать быстро: первым делом оставил все вещи в доме, затем переправился на другой берег, привязал лодку и быстрым шагом, иногда переходя на бег, направился к ближайшему функционирующему мосту. Уже через час я был в овраге, возле дома Аллена. Жилище его было выстроено из камня и напоминало небольшой замок, по сравнению с ним мой собственный дом больше походил на рыбацкую лачугу. Плющ густо опутал стены со всех сторон, создавая ощущение угнетенности и полного бессилия перед природой. Мне не пришлось ждать долго: Аллен вышел из дома и сразу направился к берегу. Я не ожидал, что моя догадка подтвердится так быстро, но уже через несколько минут стало ясно, что этот человек по неизвестной пока причине действительно следит за моими перемещениями. Как только он увидел, что лодка находится на другом берегу, то сразу направился обратно, взял из дома продолговатый заплечный мешок и двинулся в сторону болот.

Около часа я шел за ним, скрываясь за поваленными деревьями и кустами, почва и настил, присущие болотистым местам, позволяли мне перемещаться практически бесшумно. Аллен сильно забирал вправо, смещаясь от троп, которые я хорошо знал. Это не было похоже на обычные прогулки, которые я сам совершал в первые месяцы после переезда – вскоре стало понятно, что он ищет что-то. Несколько раз он останавливался и предельно внимательно исследовал землю, обычно это происходило на наиболее сухих участках пути. Подобные места Аллен помечал на карте или в блокноте – я находился довольно далеко, чтобы подробно разглядеть его действия. Вскоре мы и вовсе выбрались из леса и прошли около полумили вдоль старой дороги, следы которой практически стерлись. На всем пути я замечал изрядное количество насыпей и перекопанной земли, которая черными клочками выделялась на фоне сухой травы. Я решил, что следовать за Алленом на столь открытом пространстве опасно, поэтому через некоторое время повернул назад к болотам. Здесь я затаился и ждал его возвращения, но, по всей видимости, Аллен добрался назад иным путем.

Всю следующую неделю я провел в попытках узнать, чем на самом деле занимается мой сосед. Однако он вел себя в крайне степени осторожно. В один из вечеров я увидел, как он зашел в небольшую каменную хижину, расположенную возле его дома, и подобрался к ней столько близко, что мог разглядеть происходящее за окном. Аллен в приступе сильнейшего смятения расхаживал из одного конца комнаты в другой, иногда склоняясь над массивным дубовым столом и делая пометки на карте. Я не мог не отметить, что все это имело колоссальное сходство с тем, чем занимался и я. На секунду промелькнула мысль, что Аллен знает о лабиринте, но была тут же отвергнута. Вероятность того, что мы до сих пор не встретились в лабиринте, где любой звук слышен за многими поворотами была ничтожна, к тому же было неясно, почему в таком он ведет раскопки в противоположной стороне от той, в которую уводили тоннели. Я чувствовал, что наши действия связаны, но пока не мог понять, каким именно образом. В последующие дни Аллен вел себя точно так же, как в первый день: заходил далеко в болота и исследовал местность, иногда доставал из мешка лопату и принимался раскапывать землю. Чаще ему хватало нескольких минут, но порой он мог трудиться на одном месте целый день.

Затем произошло событие, которое отвлекло меня от Аллена и перевернуло мое представление о лабиринте. Решив еще раз осмотреть дверь, я пробирался по знакомому пути в тоннеле, но, задумавшись, сделал несколько неверных поворотов и вернулся назад. Выбравшись на поверхность, я нанес новые данные на карту, а затем отправился на левый берег. Немного пройдя вдоль железной дороги, я остановился у путевой развилки. Я смотрел на нее, и мне в голову пришла неожиданная мысль. Я еще раз взглянул на только что нанесенные на бумагу повороты тоннеля и убедился в реальности своей догадки. Что, если я зря решил, будто брожу именно по лабиринту? Что, если железная дверь – это вовсе не то, что скрывал во тьме подземный тоннель? Я заметил, что проходы на плане со временем расходятся все дальше друг от друга, теперь это больше напоминало мне равнозначные разветвления, чем многочисленные ходы, назначение которых – запутать попавшего в тоннель.

Я со всех ног бросился к колодцу. Я понял, что зря прекратил поиски, наткнувшись на дверь. Голова кружилась от мыслей о том, что еще я могу обнаружить под землей. Мое воображение захватывали все более мрачные и ирреальные образы по мере того, как я продолжал свои исследования. За несколько следующих дней, в течении которых я практически не спал, в тоннелях мною были найдены еще четыре двери. А затем я обнаружил то, что фактически открыло путь ко всем тем ужасам, что произошли со мной.

Я наткнулся на один из тоннелей, который заканчивался тупиком. Раньше мне такого не встречалось. Свет фонаря выхватил из темноты глухую стену, и я уже было повернул назад, озадаченный бессмысленностью этого хода, однако вовремя остановился и подошел к стене. Она была вовсе не сплошной. В неглубокой нише располагалось нечто похожее на несгораемый шкаф, который практически сливался с черной каменной кладкой. Я вскрыл его при помощи топора и увидел несколько рядов ключей. Моя догадка оказалась верна. Тоннели были призваны не запутать меня, а разделить в пространстве несколько входов, образуя нечто на подобие подземного хранилища. Один из ключей подошел к той двери, которую я нашел первой. Я приоткрыл ее, но остановился. Здраво рассудив, что долгие часы без сна уже начинают влиять на мою сенсорику, я решил отложить этот шаг в неизвестность по крайней мере до завтрашнего утра, некоторая нервозность в моих движениях и мыслях настораживала – никто не знает, что я встречу за железной дверью, в любом случае мое тело должно быть готово к этому умственно и физически.

Уснуть мне удалось не сразу. Меня посещали мысли самого странного содержания, а уже во сне – пугающие видения, заставлявшие ежечасно просыпаться. Однако к утру мой организм отдохнул в достаточной мере, и я чувствовал, что на этот раз готов к неизвестности. В тоннеле я размышлял о том, почему не открыл дверь вчера – действительно ли это была усталость, или я сам убедил себя в этом? Не был ли страх настоящей причиной моего возвращения? Но возле двери все мои сомнения отпали. Когда я ощутил рукой холодный металл, то почувствовал уверенность и потянул дверь на себя.       Несколько секунд я стоял в недоумении – сперва мне показалось, что за дверью абсолютно ничего нет, но затем я понял, что это была оптическая иллюзия: сумрак был настолько плотным, что казался сплошной стеной. За дверью обнаружился узкий лаз, который вел к ступеням, ведущим вниз. Я перемещался крайне осторожно, осматривая стены и потолок. Мне не хотелось производить лишнего шума, хоть никто и не мог услышать его. Чем дальше я спускался, тем шире становились ступени. Вскоре из узкой лестницы, на которой сложно было развернуться, путь превратился в широкий проход, по бокам которого высилось некоторое подобие колонн. Колонны были покрыты рельефом, который изображал толпу людей, пытающихся взобраться наверх. Они толпились вокруг и старались сбросить друг друга вниз. Я осветил фонарем потолок, и у меня перехватило дыхание от продолжения скульптур: люди добрались до самого потолка и теперь ползли по нему, как пауки, со взглядами, обращенными на меня, и высунутыми наружу неестественно длинными языками. Их глаза казались настоящими, изучающими меня, а некоторые смотрели с явным отвращением и жаждой. Я не мог точно сказать, насколько глубоко спустился, весь путь занял у меня около пяти минут. Я оказался перед еще одной дверью, которая не имела ни замков, ни ручек. Я подошел ближе, чтобы осмотреть ее, и в следующую секунду попятился назад. Дверь с шипением открылась сама, переместившись в толщу стены. Очевидно, здесь использовался некий хитрый механизм. Я перевел дыхание и вошел в темноту, прокладывая путь фонарем.