Свет небесный

– Не спроста же.

– А как же! Маргарита посмела выпроводить своего приятеля – это Виктора, значит. Видишь ли, Маринка на него глаз положила. И что ей в голову взбрело… Теперь понимаешь? У нее в сознании заложена программа, уже ничто не может изменить. При отсутствии отвлекающих факторов в любой, даже самый неподходящий, момент могут возобладать темные инстинкты.

Молчание и подавленность Быстрова указывали на его обостренное восприятие, хотя исповедальность Сергея Петровича вызывала двоякие мысли. Зачем, спрашивается, сохранять семью при существующей опасности драматической развязки. И перспективы никакой.

– Я уже смирился, – отреагировал Сергей Петрович на сочувствующий взгляд. – От судьбы не уйдешь. – Тут он совсем понизил голос, одновременно склоняясь к уху почтальона. – А знаешь, какая она бывает в сексуальных проявлениях!.. Клеопатре далеко. Ради ночи с ней жизни не жалко, а я, слава богу, разменял с ней третий десяток.

– Она такая старая!? – не сдержал удивления Быстров. – Простите, хотел сказать: в возрасте. Но какая энергия! И внешность.

– Я бы сам не дал ей больше тридцати.

По всем признакам, Сергей Петрович заразился сумасшествием – мог запросто обсуждать с посторонним человеком интимные подробности своей личной жизни, смирился с риском когда-нибудь не проснуться – в прямом смысле. Или он разыгрывает спектакль. Тогда с какой целью? В любом случае Иван окунулся в непонятные и поэтому любопытные семейные отношения, в которых присутствует своеобразная гармония, недоступная нормальным людям, а значит – желанная. Желанная? Стоило задуматься над неожиданной откровенностью Алексеева. А может, они оба разыгрывают один спектакль, договорившись о разделении ролей.

– Уже то хорошо, что ваша дочь обрела свободу.

– От чего? – Сергей Петрович зашелся в клокочущем смехе; неожиданно поперхнулся и раскашлялся, прикрыв рот ладонью. – У нее наследственность. И страстей невпроворот, поэтому с Виктором живут на вулкане, никогда не расстанутся. Бабы друг дружку понимают с полвзгляда, при мне почти не разговаривают.

Из всего сказанного безымянным писателем выходило одно из двух: или он намеренно искажает семейные отношения, или у самого Сергея Петровича не все в порядке с головой. Налицо явное противоречие: с одной стороны безгласное взаимопонимание, с другой – сумасбродство Марины Тихоновны, доводящее нечастного мужа до бегства из собственной квартиры. Если Иван Быстров в начале беседы мог сомневаться в истинной подоплеке словесной авантюры Алексеева, то в результате утвердился в ее целевой направленности. Почтальон становился участником событий, возникающих в больном воображении Сергея Петровича, и необходимым персонажем еще не написанной им книги, реалистичность которой подтвердит или отвергнет сам Быстров своими последующими поступками. Однако! В такой ситуации трудно определиться с жертвой, и себя Иван Быстров не исключал из возможных литературных объектов для умерщвления. Охваченный творческим зудом, мысленно возвращался к мольберту, на котором продолжал конкретизироваться карикатурный образ Алексеева. А Марина… почему-то образ экстравагантной женщины усложнялся и становился все более притягательным.

– Вы чего-то не договариваете.

– А!? – Сергей Петрович вернулся из своего, только ему понятного, мира, отчаянно замотал головой. – Говорить не надо, сам все видишь. Невозможно это видеть, омерзительно это. Еще омерзительней государственная власть, допускающая омерзительность.

Его реакция не имела и тени наигранности, если побагровел, и пена смазала уголки рта. Надо выводить человека из психологического шока, иначе близко до инфаркта, а мерзость останется не конкретизированной.

– Ради бога, уточните, что имеете в виду.

– Как-нибудь в другой раз, – успокаиваясь, выдохнул Сергей Петрович. – Мил человек, не все сразу. Простенький вопрос: ты видел, чтобы действительно умные люди стучали себя в грудь, доказывая собственное превосходство? Вот! А гориллы стучат, как и полагается низкому интеллекту.

III

Как начинающий журналист Леня Мухин стал формулировать для себя наблюдаемые явления и происходящие с ним события. В его представлении есть множество людей, но нет видимой связи между ними, общение так себе – на поваленном стволе тополя под развесистыми ветвями, за партией домино за рассохшимся столом в центре двора или в привычно ежедневных приветствиях. Но, как у всяких живых организмов, существуют общие для всех глубинные корни, связывающие их на подсознательном уровне, что и определяется понятием – общество. А люди, безвременно ушедшие из жизни, оказались отторгнутыми, лишними в клубке человеческих судеб. На первый взгляд все выглядит пристойно. И – смерть.

По стечению обстоятельств не представлялось случая побеседовать с почтальоном, тот проживал в соседнем квартале и попадал в поле зрения мимолетно – всегда с корреспонденцией в руках или сумкой под мышкой. Спортивный костюм Быстрова с красными лампасами и такими же полосками на рукавах уже всем примелькался, стал отличительным признаком кипучей жизни двора, нерастраченной энергии и непреходящего оптимизма. Одно его появление наводило стариков на мысли о вечной молодости, поднимало настроение. Опять же в уверенности почтальона виделся ключик к пониманию психологии погибших людей. Не случайно на него указал Петька Рябов – знал или догадывался о доступе почтальона к тайникам человеческих отношений. Благодаря особенностям профессии, Иван Быстров естественным образом становился носителем не только почты, но и бесценной информации. И Мухин решился.

– Есть газета на продажу!? – крикнул он вдогонку.

И ничего, Быстров остановился, круто повернулся, через мгновение оказался рядом.

– Вот! – Он профессиональным движением выдернул из черной холщовой сумки «Ведомости», развернулся в намерении продолжить марафон. – С программой. Читай на здоровье!

– Давно бегаешь? – попытался удержать почтальона Мухин. – Хотел бы тоже пристроиться.

– Ничего нет проще, – усмехнулся Быстров, стрельнув взглядом в нагловатого парня. – Осталось купить крепкие кроссовки.

– Я серьезно, – улыбнулся на иронию Мухин. – Ты сродни кинозвездам, все тебя знают, здороваются, советуются. На такой работе соскучиться невозможно.

– И никакого риска, – добавил Быстров.

– Это как?

– Мое общение с людьми связано с исполнением трудовых обязанностей для их личной пользы, а твоя деятельность – это нежелательное проникновение в частную жизнь в интересах неизвестно кого. Так и голову свернуть недолго. Хотя и более весомых аргументов нет, ха-ха, против смены в общем-то интересной работы.

По всему видать, он хорошо наслышан обо всех передвижениях начинающего журналиста, смотрел на парня все более заинтересованно. По разгоряченному бегом лицу прокатывались сменяющиеся эмоции, отражающие ход мыслей, как, впрочем, и сам не стоял спокойно – производил едва уловимые движения. Чтобы не остыть.

– Приходи на почту, поговорим. – Он взглянул на Мухина, набравшего воздуха, чтобы, казалось, выплеснуть все накопившиеся вопросы, жестом остановил возможный поток слов, окончательно отвернулся и трусцой побежал со двора, унося с собой пачку заказной корреспонденции и тайны местных обывателей.

– Спасибо за газету! – крикнул вслед Леня, покоробленный командирской бесцеремонностью почтальона.

С какой стороны внезапно появилась Татьяна, трудно предположить. И – нате! Стоит рядом, придерживая велосипед, побледневшая и… с холодным взглядом. Леня мог поклясться, что минуту назад двор был пустынным, и даже Евдокия Никитична не оживляла своим присутствием в общем-то ограниченную территорию. Странно, что при скромном заработке бабушки девушка имеет шикарный импортный велосипед с крепкой расцвеченной рамой. Обтягивающая нейлоновая экипировка тоже обошлась в немалые деньги, могла быть куплена только в специализированном бутике. Склонила к нему стриженную под «Каре» белокурую головку, протянула руку.

– Молчите! – Она впервые коснулась его, прикрыв ладошкой рот. – Я расскажу, а вы делайте выводы.

Он неосознанно подчинялся ей: шел за радужным велосипедом, садился на облысевший ствол тополя, смотрел под ноги и удивлялся скоротечности времени. Оказывается, на деревьях набухли почки, из черно-рыжей земли брызнула сочная трава, в небесах пуще прежнего заливались жаворонки. Или ему только показалось – так долго ждал объяснения ее негодованию. Она стояла, опираясь на велосипед. Молчание затянулось.

– Я жду.

– Если бы не ваш интерес… Он клеил ко мне! – выпалила девушка. – Неужели после этого вы можете с ним разговаривать?

– Всего-то!? – рассмеялся Леня. – Я-то думал…

Татьяна с удивлением смотрела на его открытый в смехе белозубый рот и, по всей видимости, забыла о причине своего возмущения. Ее улыбка выглядела вымученной, она не могла собраться с мыслями.

– Я не о том… он пролез в личную жизнь, разрушил некоторые семьи… Заглядывает в окна. Меня видел голой, – выдохнула она и прикрыла лицо ладошками.

Повлияла эмоциональность девушки, или за словами крылось нечто большее, но Леня беспокойно заерзал, полируя и без того глянцевую поверхность импровизированной скамьи. Вроде бы ничего особенного, и слова насыщены воздухом, а упали тяжелым грузом. И нет в них убийственного смысла. Скорее всего, они порождали домыслы. Несомненно, на его воображение рассчитывала девушка. И не собиралась ничего пояснять.

– Вы ничего не сказали, – тяжко вздохнул он.

– Простите, мне стыдно признаться… он лапал меня! Перед новым годом… под видом поздравления.

Черт побери, у нее здорово получалось. Только что бледнела, гневно чеканя слова, а теперь зарделась малиновым цветом, не может связать слов.

– Не знаю, как это выглядело, но всякий нормальный парень обратит на вас внимание.

– Я не о том. Он… бисексуал, ни одного мальчишку в нашем дворе не оставляет без внимания… под видом заботливого участия.

– Да бог с ним! Нам-то что из того.

– Ничего не поняли.

Она пальчиками смахнула слезинку, отвернулась и, понурив голову, повела свою чудо-технику к подъезду, а Леня Мухин не мог шелохнуться, в голове – хаос. Если бы он был парнем Тараскиной, то можно понять цель откровения, а так… Девушка не смогла остаться равнодушной к энергичному и умному парню, всеми силами противится обаянию почтальона, извращает его достоинства. Перед Леней распахнулась дверь, а куда ведет… и с какой целью…

– Танюша! – спохватился Мухин. Он поспешно настиг девушку, тронул за плечо.

И она остановилась, как если бы ждала этого спонтанного движения. – Вы не можете так уйти, мы с вами уже подружились.

– Вы чего еще хотите? – робко улыбнулась она

– Я готов слушать, если вы будете говорить даже вечность.

– Тогда вернемся?

Они поторопились занять уже согретое место, слегка нахохлились, как воробышки после недолгой размолвки. Все-таки весна успешно вносила корректировки в их взаимоотношениях. Надо бы соловьем запеть, да Леня Мухин придерживался иной точки зрения – он прежде всего внештатный корреспондент, ему должна быть присуща профессиональная сдержанность.

– Я услышал только ваше личное мнение о почтальоне и, простите, – предвзятое, а Рябов напрямую указывает на Быстрова как лучшего знатока жизни вашего двора. В моей работе его нельзя игнорировать.

– Наверное, знает. Не хотела говорить, да уж придется. Ведь почтальон тоже всем глаза намозолил. Я с Костей Андреевым училась в одной школе, а мать у него несчастная женщина, природой обиженная – слегка тронутая, соблазнилась… Извините, Леня, я не так выразилась. Она, как муж ее оставил, пошла по мужикам. Ну вот… я нашла в дверях записку, что бандероль заказную можно взять у него вечером. Он ведь в соседнем дворе живет. Я туда… дверь приоткрыта. Думала, специально, чтобы не звонили. Вхожу…

коридор насквозь просматривается, и вижу в комнате сцену… Я-то сразу выбежала.

– Ничего не пойму.

– Он Ленку трахал. Она на карачках стоит, а Быстров сзади ее молотит.

– Что за фразеология! – вдруг обозлился Леня. – Занимались любовью, так и говорите.

– Нет! – покрылась пятнами Татьяна. – Все выглядело по-скотски.

– Ладно, – смягчился Леня. – Не пойму, к чему вы клоните.

– Разве мало? Все будто черви в банке – мимо не пройти. И кто сказал, что она отравилась в подвале, неизвестно с каким человеком? Нашли недвусмысленный натюрморт, а мужика никто не видел. Кто мог быть?..

– Почтальон!?

– Наконец-то сообразили. Только его причастность доказать невозможно.

– Кто ее обнаружил?

– Я говорила, поисками занимался Костя. Увидел в бойлерной на куче промасленных телогреек.

– Не верю! – взорвался Леня. – Могу согласиться с интимными отношениями, но чтобы… Зачем лазить по подвалам, имея квартиру? Меня настораживает другое… Куда не сунусь, вы тут как тут. И этот велосипед-аэроплан, он, что ли, помогает пролазить в сознание людей – делать порочащие открытия?

– Ну, прямо! – вздохнула девушка. – Думаете, другие не знают вашего почтальона. Молчат. Все уже для себя решили, но деликатно помалкивают – я так думаю. Рыльце-то у многих в пуху. А Рябов видел его ночью пьяным, наряженного и загримированного под немощного старика. Никто не знает, что у него на уме.

– Рябов… – вспомнил Леня замечание по поводу физических сил почтальона, а вслух добавил: – Возможно, вы правы.

– А где порядочность, искренность?

– А, так вы их проповедуете. Своим причастием к моей работе хотите навести в обществе порядок. Кажется, мы недавно говорили о неисправимости человеческой природы.

– Ваша ирония неуместна. – Татьяна построила обиженную гримаску. – Можете называть меня максималистской, но хочется разобраться… Какие-то внутренние пружины движут людьми. И по радио говорят о победе над фашистской Германией, а что заставило миллионы людей воевать друг против друга – не пойму. Представьте, у всех дети. Только политики оперируют не людьми, а какими-то схемами – я так думаю, им порядочность чужда.

Невозможно возразить, и возмущение девушки кажется искренним – персиковый румянец не сходит с лица. Именно такой он воспринимал непорочную юность. Но Леня не имеет права попадать под влияние личного обаяния, существует объективная реальность, с которой надо считаться. И он невозмутимо резюмирует:

– Сочувствую вам.

– Мне!?

– Я только хотел… трудно вам, – заторопился он. – Вы прекрасная девушка, но истина дороже! Таня, мы не договорили…

Нет, ее не остановить. Девушка замкнулась, печально созерцая тусклые окна пятиэтажек. Непродолжительно. Поднялась и пошла прочь. Забыла о велосипеде, приставленном к дереву. Конечно, можно пренебречь кошачьими радостями, не отвлекаться на персиковый румянец и самостоятельно заниматься расследованием, но ее присутствие вдохновляет его – с этим невозможно не согласиться. И духовная близость несомненная. Как не приходится изворачиваться, с участием девушки работа становится содержательнее и значительно привлекательнее. Не случайно Анатолий Евгеньевич заметил в нем следовательскую жилку и свойственную ему увлеченность, поэтому предложил необычную работу. Звонил не часто, но проявлял профессиональный интерес.

Напрасно поверил руководитель, если с уходом девушки Мухин ощутил себя в тупике, точнее – испытал полный простор, когда нет опоры для движения вперед. Чем серьезней он вникал в межличностные отношения, тем больше увязал в человеческой психологии и не видел финиша. Если он будет изучать людей и писать до бесконечности, и то его труд окажется песчинкой на бескрайнем берегу истинного знания. Писал же Бальзак «Человеческую комедию». И что? Новая эпоха, другие люди. И все же не надо отчаиваться. Как в искусстве, так и в человеческой природе есть четкие законы, по которым складываются поступки, развивается история – многогранная жизнь. В силах Мухина коснуться одной, пусть бы и малюсенькой, грани и внимательно ее рассмотреть. И библейские проповеди здесь не при чем, хотя есть святая девушка Таня. Ее сердце свободно, поэтому придирчивость. Черт побери, кажется, он влюбился. Тогда почему сгущаются тучи, накрапывает дождь? Что-то наговорила про почтальона. Или ничего не сказала.

Загадочная личность?

Всякое почтовое отделение – это, прежде всего, внутренняя бесперебойная работа, барьером защищенная от обывательской суеты и сомнительного любопытства. Единственным связующим звеном является простой почтальон, а значит – доверенное лицо. Он часто посвящен в семейные проблемы, от него ждут приятных новостей и доброго совета, его любят наравне с домашним врачом. Конечно, сказано преувеличенно, но близко к истине.

Ничего удивительного нет в заинтересованности Мухина личностью Ивана Быстрова. Мнения Петьки и Татьяны не отличались объективностью, несли ярко выраженные признаки личной предубежденности; другое дело – старички, фиксирующие все передвижения своего почтальона. А что, хороший парень: не пьет, не матюгается, всегда выслушает наболевшие вопросы, да… шустро бегает. Не успеешь оглянуться, а он уже у соседнего подъезда. Молодчага! Есть разрозненные фрагменты, и нет целостного восприятия. Осталось найти некий алгоритм и воссоздать объективную картину. Спрашивается, зачем? С таким же успехом можно копаться в личной жизни всякого обывателя. Ответ до банальности прост: почтальон является заметной фигурой в жизнеустройстве ограниченной территории; никто не остается к нему равнодушным, с его присутствием считаются и… находятся от него в зависимости. И расследование Мухина становится все более направленным.

К утру дождь перестал. Деревья благоухают первозданной свежестью, сквозь зеленую дымку пробиваются солнечные лучи, музыкой растворяются в непорочных душах. Детишки не могут равнодушно пройти мимо размытой песочницы, вырываются из рук озабоченных мамаш. В общее оживление никак не вписывается Мухин, он с нетерпением поглядывает на служебный вход в почтовое отделение. И Быстров не заставил долго томиться – выбежал из-за угла, прыгнул на крыльцо, тронул дверной звонок. Открыла маленькая чернявая женщина с мокрой тряпкой в руке, приветливо улыбнулась, сразу же удалилась. Быстров повернулся в сторону Мухина.

– Ну, здравствуй. Чего рано?

– Не хотел упустить. – Леня подошел к почтальону. – Я ведь что… только пройти по маршруту. Помогу разнести почту.

– Конечно, ты – журналист, тебе хочется написать этакое… не похожее. Сразу предупреждаю, ничего особенного не увидишь. Обычная в своем однообразии работа. Хотя… – Быстров шире приоткрыл дверь, рукой приглашая внутрь, – у каждого человека свое понимание работы.

В помещении пахнуло сыростью – результат работы неутомимой уборщицы, протирающей тряпкой мебель сотрудников. Молча подхватила ведро и скрылась за дверью начальницы.

– Садись, я сейчас.

Он не надолго удалился, вернулся со связкой газет. И началось… Мухин вспомнил соревнования барменов, показанные как-то по телевидению, и подумал: напрасно не устраивается чемпионат на звание лучшего почтальона-сортировщика. Перед ним работала хорошо отлаженная машина. Газеты веером пересыпались из одной руки в другую, сгибались в нужный формат, складывались в аккуратную стопку. Не меньшее впечатление производила расфасовка писем. Быстров заметил его восхищенный взгляд.

– А как ты думал! Каждое письмо имеет свое место, газета – тоже… чтобы при доставке не копаться в ворохе корреспонденции. В первые дни тратил уйму времени, пока переберу всю почту, теперь наловчился. А вообще интересно. Ведь это как спорт.

– И так всю жизнь!?

– Зачем? – Быстров внимательно посмотрел на собеседника, присел рядом.

– Я понял, зачем ты пришел… Когда-то я был в строительном отряде, вместе со всеми ждал на перроне поезда. До нас докапывался один журналист. Знаешь, карикатурный Мэгре с трубкой в зубах. Пыхтит и очень занозисто говорит: А зачем вы на целину едете? Наш командир бодро отвечает: Помочь людям! А другой товарищ добавляет: И заработать желательно. Ну вот, этот журналист отошел на пару шагов и зло процедил: Дурак! Ты понял что-нибудь?

– Каждому свое, – пожал плечами Мухин.

– Эх, а еще журналист! – в сердцах обронил Иван. – Надо иметь воображение… Ленивый журналист хотел, чтобы за него сделали его же работу. Вот он и хитрил.

Это же надо! – подумал Леня. – По сути, он сказал то же самое, что Татьяна. Не бывает абсолютной истины. Вернее, она имеет очень объемное понятие, в двух словах не выразишь, поэтому надо просто понимать. И есть литературное вранье – так, для красного словца. Совпадение казалось удивительным, и он потерянным взглядом блуждал по рабочему помещению. Теперь обратил внимание еще на трех работниц: две сортировали письма, третья просматривала бланки. Несомненно, все прислушивались к их разговору, хотя присущее им женское любопытство никак не отражалось на выполняемой работе. Леня мысленно присвистнул – слов не находилось.

– Пойдем, здесь посторонних не любят, – кивая на выход, пригласил Быстров. – Вот тебе письма – хоть какая-то польза.

В молчаливой задумчивости они пересекли дворовые площадки, пошли в направлении к участку. Заготовленные вопросы потеряли свое первостепенное значение, потому что с трудом удавалось поспевать за шустрым почтальоном. И какие вопросы, если Мухин сам обязан найти на них ответы. Никто ему не скажет, что связывает Быстрова и Тараскину. Еще труднее понять, почему девушка активно пытается оградить Мухина от общения с почтальоном. Она появилась на своем радужном велосипеде, когда в очередном подъезде скрылся Быстров. Глядя на нее, дух захватывало – настолько она выглядела божественно недосягаемой в своем обтягивающем костюмчике. Едва заметный кивок, и – растворилась за поворотом. Вышла Евдокия Никитична в оранжевой спецовке и рабочих штанах, увидела в руках корреспондента письма, приостановилась.

– Ты, что ль, на замену? – Окинула хозяйским взглядом территорию. – Что делается, что делается…

Чего он добивается? Хотел найти зацепку. Со стороны выглядит так, словно он облюбовал себе будущее местожительство и преждевременно приспосабливается к новым условиям, тем самым опережая естественное развитие событий. И чувствует себя идиотом, потому что сам лезет в болото, постепенно привыкая к правилам, исходящим извне. Пока он никак не продвинулся к цели своей деятельности, зато попал под влияние Тараскиной, потом наследил в плюгавой компании Рябова, теперь бегает за странным почтальоном. Нет собственных идей, и он плывет по течению, не может остановиться. И эта женщина…

В любом дворе есть люди, которые навсегда примелькались. Ничего удивительного, если мало кто обращает внимание на дворничиху, попросту – Дуську. К ее присутствию привыкли как необходимому атрибуту всякого двора, и… естественному объекту для облегчающей душу беседы. Опять же мимоходом, не интересуясь душевным состоянием самой Евдокии. Действительно, у всех на глазах ставшие привычными скамейки, песочницы, скудная растительность, а убери их – сразу все заметят. Часто Евдокия сама проявляла инициативу. Устанет, бывало, и присядет в гуще словоохотливых стариков. Уж ей то как никому пристало знать все новости двора.

– Уверен, вам есть о чем сказать, – мягко подобрался к ней Мухин.

Евдокия отставила метлу к дереву, молча пошла в сторону скамейки, также молча присела, по-мужски расставила ноги в грубых мужских ботинках. Вынула из спецовки большой носовой платок, утерла со лба испарину, коснулась уголков рта, уставилась вдаль.

– Поди, знаю немало, всякого навидалась.

– В каждом районе есть своя внутренняя жизнь, мне, например, недоступная. Тут ведь как получается… – Леня сел рядом, повернулся к дворничихе. – В одном дворе начинают умирать люди. Обстоятельства нетрадиционные. Хотя нет! Вроде бы понятные случаи, но происходят часто.

– Терентьич, что ли? – Она вынула из кармана пачку «Примы»; сигарету размяла и прикурила, глубоко затянулась.

– Не обязательно. Елена Витальевна и Пендюхин – тоже.

– Оба курвы, – с хрипом выдохнула она.

– И Лена?

– Сдохла, и бог с ней!

– Это как понимать?

– Пьяница она. С сыном не ладила, от него и с синяками ходила. Сначала у цыган пригрелась, никак спровадить не могли. А как турнули, по слухам – нашла такого же алкаша. Вот они и упились. Кто ж такую гадость выдюжит. Пили-то самопал.

– Вы говорите общеизвестные факты, но должна быть серьезная психологическая основа. Не может женщина с бухты-барахты уйти в бесконечный запой. Кстати, никто не знает, с кем она выпивала, и никто не наблюдал ее в последние минуты жизни. Получается всего лишь возможная версия.

– Кто ее знает… Иван, нашенский почтальон, разговаривал с ней. Соседи говорили, вместе они выпивали, а как там… Он и под меня клинья бил. – Сказала, и взгляд прояснился. – Не подумай! Присел также – рядом, слово за слово. В гости пригласил на чашку чая. У меня и мозги набекрень, а он – в кусты.