Возвращение

– Пока мои родители об этом думают.

– Но должны же вы и сами чего-то добиться. Вам мешает лень, да только не вы в этом виноваты.

– Кто ж еще?

– Среда, в которой вы живете.

– Что такое среда?

– Помещичий класс, к которому вы принадлежите, беззаботная, праздная жизнь…

– О, да вы завидуете, Иван Егорыч? – прищурился Юрий, довольный тем, что уличил репетитора.

– Нисколько! Я горд тем, что я труженик. У меня есть будущее.

– А у меня, по-вашему, нет?

– У вас, как у помещика, будущего нет. Новая революция отымет все.

– Вот те раз!

– Это закон истории. Посмотрите, сколько бедных вокруг! Разве это справедливо?

– Так Бог устроил!

– Чепуха! Это создали сами люди. Надо, чтобы все имели одинаковую долю и жили без нужды.

– Бог всех людей создал разными, Иван Егорыч, поэтому одинаково для всех не будет никогда. А если таким, как я, не будет места, то что же мне делать?

– Пока только одно: побороть свою лень и учиться. Если из вас выйдет образованный и сильный человек, то революция вам не будет страшна, напротив, вы будете ей нужны.

– Да, я часто думаю о том, что никому не нужен, – вздохнул Юрий о своем, о юношеском, но Марков его не понял.

– Хорошо, что у вас появляются трезвые мысли. Труд обязателен для каждого человека. Не то ваша судьба будет такая же, как у пастушка Федьки: гонять всю жизнь ослов на водокачке – куда как весело!

Юрий не ответил. Ему надоели нотации придурковатого репетитора. Он смотрел в небо и думал, как трудно быть вежливым с тем, кто вызывает раздражение лишь одним своим видом. Спихнуть бы этого зануду в воду – всем на потеху…

– Я должна серьезно поговорить с вами, Иван Егорыч, – сказала Ольга Александровна Маркову после утреннего завтрака.

Они присели на скамейку под старой липой.

– Довольны ли вы Юрой? Только говорите правду!

– Надеюсь на его способности.

– Но выдержит ли он переэкзаменовку?

– Думаю, выдержит.

– Ну, слава Богу!

– Так Бога ж нет.

– Бог есть, просто вы от Него отреклись. Но не будем спорить. У меня к вам другой вопрос. Вы человек из народа, всех знаете. Скажите, что говорят наши мужички в деревне?

Марков, нехорошо ухмыльнувшись, пожал плечами:

– Костерят помещиков, которые ничего не делают для народа. Сами знаете, деревня погрязла в нищете, болезнях, невежестве. Конечно, все мечтают о земле.

– И нам жаль свой народ, но как всем помочь…

– Ольга Санна, я вас очень прошу: никогда не говорите со мной о жалости к народу. Это обидное для народа чувство, а значит, и для меня. Я сам мужик, и все мои близкие – тоже мужики. Надо не жалеть, а отдать крестьянам землю.

Ольга Александровна была ошеломлена.

– Продать? – переспросила она.

– Нет, даром отдать. Откуда у мужиков деньги?

– У некоторых крестьян есть средства. Кто посмекалистей – извозом занялись, даже разбогатели. А даром, по-моему, несправедливо. Ведь и помещикам надо чем-то жить.

– Им лучше всего переселиться в город.

– Без средств?

– Средства пусть зарабатывают своим трудом.

– Легко сказать.

– А как же я, как же миллионы других?

– Вы были с детства приучены, а нас воспитывали иначе.

– Смешной аргумент, не находите?

– Не нахожу. А помещиков, которые идут крестьянам навстречу, их-то за что обижать?

– Покажите мне таких помещиков, Ольга Санна!

– Вот те раз! А мы?

– Вы? – насмешливо переспросил Марков. – Да разве вы знаете свой народ, разве уважаете и понимаете его? Земля должна принадлежать тем, кто ее обрабатывает. Помещики ничего не смыслят в сельском хозяйстве, они только губят землю. И сами разоряются, и земля уплывает в руки купцов да кулаков, а крестьяне бедствуют на своих скудных наделах. Разрешите дать вам совет от чистого сердца, Ольга Санна. Продайте как можно скорее имение, пока его у вас не отняли силой.

– Но что же потом? Что должен делать мой муж?

– На вырученные деньги купите себе дом в городе. Ваш супруг может стать адвокатом, даже передовым адвокатом, защитником интересов народа. Хотя, по правде сказать, я сильно сомневаюсь…

– Да вы революционер, Иван Егорыч! Я давно догадалась.

– Терять-то нечего.

– Не зря управляющий доложил мужу, что вы часто бываете в деревне, подстрекаете людей, читаете им недозволенные книжки.

Марков усмехнулся:

– Я же говорил вам, что я – мужик, вот меня и тянет к своим. С кем же еще разговаривать? А что книжки читаю крестьянам, так ведь они неграмотные, а я – мужик образованный.

– Иван Егорыч, пока мы закрываем глаза на ваши дела, но не можем ручаться, что Князь не донесет на вас. Она встала, показывая, что разговор окончен. Марков тоже встал. Чуть кивнув ему, она пошла по направлению к дому.

– Благодарствую за предупреждение, Ольга Санна, буду осторожнее! – крикнул Марков ей вслед.

– Куда идете, девочки? – спросил Юрий, догоняя рано утром Веру и Надю.

Обе кузины были с корзинками и в простеньких косынках.

– Мы за грибами, айда с нами!

Юра обрадовался приглашению. Он считал себя влюбленным, только еще не решил, кого предпочесть. Обе девушки мерещились ему днем и ночью в том виде, в каком он увидел их недавно в реке. Он чувствовал, что становится мужчиной, и злился, что никто не принимает его всерьез.

В лесу было тихо и прохладно. Меж деревьями бликовало солнце, пахло травой, разогретой смолянистой корой и грибами. После дождя земля осела, обнажив нежные грибные шляпки.

– Сегодня грибы просто сами лезут в корзину, – радовались девочки.

Уже через полчаса обе корзинки были полны.

– Остальные соберем в подолы, а то придут девки из деревни, все выберут. Теперь отдохнем, – предложила Надя.

Втроем они растянулись на траве и закрыли глаза. Юрий лежал между кузинами, смотрел то на одну, то на другую. Обе казались ему прехорошенькими.

– Если хочешь, Юрочка, можешь нас целовать. Строго по очереди, только не в губы – это неприлично. Ты разрешаешь, Вера?

Юрия не пришлось уговаривать. Сначала он целовал девушек скромно, потом поцелуи стали более смелыми и пылкими, за что он получил от обеих девиц по оплеухе.

– Довольно! – сказала Вера, вставая. – А ты нахальный, Юрка. Что будет, когда ты вырастешь?

– Я уж вырос!

– Ой, вырос!

– Мужчина!

– А мы и не заметили! Но можем указать тебе адрес…

– Какой еще адрес? – вкрадчиво спросил Юрий.

– А горничная Дуняша? С ней можешь не стесняться, – сказала Надя. – Ты разве не заметил, какая она пухленькая? Подкати-ка к ней.

Сестры снова засмеялись.

– Как же, добьешься от нее, – буркнул Юрий.

– Ага, пробовал уже! Не удалось!

Вера полушепотом, как бы выдавая страшную тайну, сказала:

– Дуняша путается с Володькой. Все его карманные деньги уплывают к ней за пазуху. Она собирает себе на приданое. А Володька даже курить перестал.

– С вами, нахалами, так и надо, – одобрила Надя Дуняшу. – Юрочка, а ты попробуй подкатить к Мари-Роз. Может, клюнет?

– Что ты болтаешь! Перестань! – одернула сестру Вера.

Но Надя не смутилась:

– Отчего ж? Француженки – опытные женщины, чему-нибудь да научат.

– Пошли лучше собирать грибы в подолы!

Девушки вновь принялись опустошать грибную поляну. Юрий дразнил их, подбрасывая поганки. Набрав полные подолы и нагрузив брата своими корзинами, все вместе пошли домой.

Потерпев фиаско с кузинами, Юрий решил прислушаться к их совету и закинуть удочку к гувернантке своей сестры. «Как же я раньше не замечал мадемуазель Мари-Роз! Между тем она мила, привлекательна, у нее тонкая талия, длинная шея и легкая походка…» – перечислял он в уме достоинства девушки. Осталось придумать, как к ней подступиться.

Он начал следить за гувернанткой и однажды заметил, что, уложив Марику, она, опасливо оглядываясь, пошла по большой аллее к старой беседке над обрывом. Юрий крался следом, прячась за кустами акаций. Было уже темно, лишь луна, точно сводня, подсвечивала тропинку, да звезды насмешливо перемигивались, словно намекали на что-то нечистое.

Мари-Роз вошла в беседку. Юрий прильнул глазом к дырке в дощатой стене, которую сам же когда-то проковырял гвоздем. Послышался мужской голос. Юрий с ужасом узнал голос дяди Поля, который говорил по-французски. Он был мужем тети Лены, третьей сестры Ольги Александровны. Дядя явно о чем-то просил, даже умолял. Вскоре послышались ахи-вздохи-поцелуи… По всему было понятно, что дядя Поль и Мари-Роз – любовники.

Юрий был потрясен и уязвлен этим, считая, что задета честь семьи. В ту же ночь он придумал план мести.

Утром он нашел француженку возле качелей. Марика с маленькой кузиной качались, а Мари-Роз на скамейке листала журнал. Хорошенько раскачав малышню, он подсел к француженке и развязно сказал:

– Мадемуазель Мари-Роз, я знаю все!

– Что же вы знаете, м'сье Юра?

– Вечером я был возле беседки, все видел, все слышал.

Француженка покраснела.

– И что теперь?

– Я не хочу вас губить. Никто не будет знать: ни мои родители, ни тетя Лена, ни дядя Поль, если вы только согласитесь…

– О, вы хотите награду за молчание? Извольте, я готова. Когда получу жалованье, сделаю вам хороший подарок. Что бы вы хотели?

– Никаких подарков от вас мне не надо.

– Что же тогда? – она улыбнулась ему вполне дружелюбно.

– Догадайтесь. Я тоже мужчина…

– Вы еще мальчик!

– Не беспокойтесь, я – мужчина.

– Это подло с вашей стороны, м'сье Юра!

– Я безумно влюблен в вас, мадемуазель Мари-Роз.

– Вы – сумасшедший!

– Да, я без ума от вас. – Он смотрел в упор.

Француженка молчала. В ней происходила внутренняя борьба. Она мечтала выгодно выйти замуж, надеялась заставить дядю Поля развестись с женой и жениться на ней, бедной гувернантке. В общем-то, ради этой цели она и приехала в Россию. И теперь все, на что было потрачено столько сил и времени, по милости наглого мальчишки могло рассыпаться.

– Мадемуазель… – торопил Юрий.

– Хорошо! – Мари-Роз выпрямила спину. – Но это будет только один раз. Я вам заплачу за мою неосторожность. Надеюсь, вы – джентльмен?

– Ночью оставьте дверь открытой! – твердо приказал он, вставая.

Когда весь дом погрузился в сон, Юрий прокрался в спальню Мари-Роз, повернул ключ в замке, бесшумно подошел к постели.

Гувернантка притворилась спящей. «Вот змея!» – подумал он и лег рядом.

Через час он уходил от нее с чувством победителя.

Но в комнате его ждал сюрприз: на кровати в ночном капоте и с убитым лицом сидела мать.

– Не ожидала от тебя, Юра…

– Мама, уверяю тебя… я гулял в саду.

– От тебя пахнет духами.

– Это из-за цветов, пахнет нашими флоксами или жасмином…

– Не смей врать! – Не поцеловав его, она вышла из комнаты.

Торжество Юрия было несколько омрачено, тем не менее победа есть победа. К досаде из-за встречи с матерью примешивалось и чувство разочарования: его не так уж потряс процесс овладения женщиной – ничего волшебного, всего-то будто расчесанный комариный укус перестал зудеть, больше разговоров.

Утром Ольга Александровна сообщила о ночном происшествии мужу. Оно его лишь рассмешило:

– Хорошо, что это произошло в нашем доме, а не в публичном. Все мужчины нашего круга проходят через объятия горничных и гувернанток.

– А если она забеременеет?

– Дать денег и рассчитать. Не женить же нашего бонвивана.

Но Ольга Александровна не могла успокоиться и решительно вошла в комнату Мари-Роз:

– Я считала вас порядочной девушкой, мадемуазель. Я верила вам! А вы так отплатили за мое отношение к вам? Соблазнить мальчика! Какая низость! Вот вам за amour и за службу в нашем доме, – она положила на стол конверт с деньгами.

– Вы оскорбляете меня, мадам! – Мари-Роз залилась слезами. – И даже не желаете выслушать…

– Да, не желаю, – уже тише сказала Ольга Александровна. – Тем не менее я подумала о вас. Я не выброшу вас на улицу, а устрою на новую работу, где вы сможете загладить свою вину. Все, что произошло сегодняшней ночью, останется между нами. Укладывайте вещи.

Ольга Александровна отвезла Мари-Роз в город к купцу Брюханову, жена которого искала гувернантку для своих дочерей.

Через несколько месяцев спокойной жизни в семье Брюхановых все неприятности были забыты. Жизнь катилась свои чередом, пока не произошло событие, коренным образом изменившее судьбу Мари-Роз.

Брюханов, страстный картежник, проиграл свою гувернантку в «железку» купцу Петушкову, владельцу кафешантана Moulin Rouge.

– Зачем тебе эта француженка, ведь у вас нет детей? – наутро, придя в себя, спросил Брюханов.

– Для дела, – подмигнул Петушков.

– Неужто для «Мулен Руж»?

– Точно! Мне нужна звезда – для нового ревю. Ваша гувернантка – самая подходящая кандидатура.

– Откуда ты знаешь?

– Женщин я вижу насквозь. Оповещу местное население, что пригласил в кафешантан известную парижскую «л'этуаль», назову ее мадемуазель… Нана или Жужу. Отличная мысль, не так ли?

– Тебе виднее, – пожал плечами Брюханов.

– Здешние певички и цыганки всем надоели. Нужно что-нибудь новое, экстравагантное. Понимаешь?

– Да шут с тобой! Но как ты это сделаешь?

– Просто. Сначала ты привезешь ее ко мне под предлогом… ну якобы мне нужны уроки французского, а там уж мое дело.

Брюханов привез Мари-Роз в кафешантан, помещавшийся в большом деревянном здании при городском парке. Над фронтоном высилась большая вывеска с изображением красной ветряной мельницы на фоне деревенского пейзажа. К мельнице были приделаны большие вращающиеся ветрила, украшенные разноцветными электрическими лампочками. За пятак в час их вращал сын дворника Петька. Свой кафешантан Петушков создал по образу парижского Moulin Rouge. Он даже перевел на французский язык свое имя и превратился в Поль де Кока. Маленький, юркий Петушков имел артистическую шевелюру, закрученные вверх тонкие рыжие усики, клетчатый костюм с неизменной бабочкой и хорошо подвешенный язык.

– Разрешите представиться, мадемуазель, – расшаркивался Петушков перед француженкой. – По-русски я Павел Иванович Петушков, а по-французски Поль де Кок.

– Очень приятно, м'сье. Во Франции был такой писатель, – Мари-Роз протянула руку, которую Петушков галантно поцеловал.

– Как же, читал. Известный классик. Ну да и шут с ним. Мадемуазель, поговорим лучше о парижском чуде.

– О каком чуде, м'сье?

– Я имею в виду Moulin Rouge!

– Кафешантан?

– Да! Я детально изучил его в свое время и по его же образцу создал здесь свой Moulin Rouge. Полезное заведение.

– Полезное? Вы считаете? – в голосе девушки прозвучало недоверие, но она тут же спохватилась, ведь возражать невежливо, и заговорила о деле: – Вы хотите совершенствоваться во французском языке, м'сье Поль? Так сказал мне м'сье Брюханов.

– Я хочу совершенствоваться во всем, мадемуазель! У меня имеется грандиозный план, для вас очень выгодный.

– Слушаю вас, м'сье.

– Прошу вас принять участие в новом ревю Folie deux nuit – «Ночные безумства».

– В качестве кого?

– Вы будете звезда – Les etoiles!

– Но я никогда не выступала на сцене, я не пою и не танцую.

– О, это очень просто, мадемуазель. Я научу вас. Надо лишь как можно выше поднимать юбки и ножки, соблазнительно улыбаться и строить глазки. У вас это получится. Я сразу угадал в вас темперамент и то, что французы называют «quelque chose du chien»[5]. Вот смотрите.

С медвежьей грацией Петушков принялся показывать, как надо поднимать юбки и ножки. Когда он «делал глазки», нельзя было удержаться от смеха. Мари-Роз и Брюханов хохотали чуть не до слез.

– Но как быть с пением? У меня нет голоса, – сквозь смех спросила она.

– Это неважно. Парижский шансон интимен и не требует особых вокальных данных.

Петушков пропел по-французски несколько скабрезных куплетов.

– Это неприлично! – обиделась Мари-Роз.

– Мадам, вы ханжа? – Петушков изобразил смесь разочарования и изумления. – О, я уверен, когда придет успех, вы измените свое отношение к кафешантану. Вы познаете творческое вдохновение, ваша жизнь станет содержательной и яркой. Верьте мне, вы созданы не для того, чтобы утирать сопливые носы купеческим озорникам.

– Может, вы и правы, м'сье, но что скажет моя бедная мать?

– Оля-ля, мадемуазель, что за детские отговорки! Вы взрослая барышня, и вашей матушке не обязательно все знать. Думайте о себе и своем блестящем будущем: вы станете звездой нашего города, потом всей России, сам Государь будет любоваться вами, когда мы приедем в Санкт-Петербург. После этого мы покорим Париж, я сам вас туда отвезу. Ну, согласны?

– Согласна! – вырвалось у Мари-Роз, которая была как под гипнозом. – Но только ничего такого, я – строгая католичка. Наш кюре…

– Кюре не узнает, мадемуазель!

– А как же моя служба в доме м'сье Брюханова? Ведь я ангажирована…

Брюханов развел руками:

– Если такая карьера вас устраивает, мадемуазель, то мы с женой препятствовать не станем. Мы любим искусство. Ежели вы решились…

– Решилась с помощью Божией! – по-католически мелко, будто застегивала пуговки на блузке, стала креститься Мари-Роз.

Через две недели по всему городу были расклеены броские афиши, а местная газета опубликовала рекламную статью о «парижском чуде», «звезде первой величины» – мадемуазель Нана. Вскоре состоялось ее дебютное выступление в ревю Folie deux nuit.

Петушков не пожалел денег на оформление сцены и увеличил оркестр на три скрипки. Музыка была сборная: Штраус, Оффенбах, Зуппе, Легар. На заднике сцены художник изобразил панораму Парижа с Эйфелевой башней в центре. Поль де Кок выступал в роли конферансье. Изюминкой программы должна стать парижская «л'этуаль». В смело декольтированных платьях с блестками Мари-Роз пела двусмысленные песенки и лихо задирала ноги, воплощая хореографические фантазии Петушкова. Зрителей поначалу это шокировало, однако мужчины остались довольны и наградили новоявленную «звезду» горячими аплодисментами и криками «браво».

Через месяц Петушков решил пойти еще дальше: показать всему городу грудь мадемуазель Нана. Для этого ей заказали новый костюм. Когда танцовщица появилась в нем на сцене и начала выделывать сногсшибательные антраша, зал стонал. Крики и аплодисменты перекрывали оркестр. Мужчины повскакивали со своих мест, еще немного, и они бросились бы на сцену, но расторопный Петушков успел опустить занавес.

Дамы были оскорблены.

Ольга Александровна, посетившая ревю господина Петушкова вместе с мужем, была в шоке:

– Боже мой! До чего может дойти женщина в своем падении!

– Она нашла свое призвание, – усмехнулся Назаров.

На другой день после оглушительной премьеры ревю «Ночные безумства» несколько почтенных дам, считавшихся оплотом нравственности, отправились в консисторию – к епископу.

Владыка Серафим, в миру князь Путята, был красивым мужчиной лет пятидесяти с кавалергардской выправкой. Он носил курчавую, как у ассирийских царей, бороду, отлично держался в седле, любил охоту, умел обращаться с прекрасным полом и делать изящные комплименты. Все женщины в городе к нему благоволили, прозвав его «таинственным владыкой», а мужчины за глаза называли его «князь Мутята». Известно было, что архиерей «не без греха», но на это махали рукой – свят только Бог. Духовным лицом он стал по роковому стечению обстоятельств: будучи кавалергардом, в короткий срок прокутил и проиграл в карты свое состояние, без которого дальнейшая служба в гвардии была невозможна. После трудных размышлений князь пришел к выводу, что ему ничего не остается, как постричься в монахи, принять сан и попытаться сделать карьеру на церковном поприще.

– Мы пришли к вам, владыко, – начала одна из делегаток, – просить вас, как высшего духовного наставника, обличить современный Вавилон.

– Какой такой Вавилон? – удивился епископ.

– Наш город, – ответила та же дама. – Он превратился в Вавилон с тех пор, как у нас завертелась эта сатанинская мельница.

– Вы хотите сказать «Мулен Руж»? Чем же провинилась эта скоморошная мельница?

– От нее исходит ужасный соблазн…

– Для вас, мои благородные дамы?

– Для наших мужей, владыко.

– Мы вынуждены жить среди соблазнов мира сего, – пророкотал архиерей бархатным баритоном, – чтобы учиться им противостоять и совершенствоваться. Христос тоже жил среди людей, посещал пиры, сидел за одним столом с грешниками, разговаривал с блудницами, отечески наставляя их. Пусть и ваши мужья поступают так же, mes dames…

– Что и говорить, владыко, они каждую ночь беседуют в этом кафешантане с блудницами…

– Каков результат?

Дамы заговорили, перебивая друг друга.

– Известно какой – растление нравов!

– Деньги текут как вода, семейные устои рушатся.

– Мы терпели, пока француженка просто задирала свои юбчонки, но ведь этим она не ограничилась. Теперь она стала показывать…

– Что? – бровь епископа изогнулась как знак вопроса.

– Она показывает грудь в натуральном виде!

– Гм… да… – задумался архиерей, оглаживая бороду.

– Судьба наших семей, особенно мужей и сыновей, в ваших руках, владыко. Попросите губернатора от имени Церкви.

– О чем же?

– Чтобы он изгнал бесстыжую француженку из нашей губернии.

– Губернатор не сможет этого сделать, mes dames, – задумчиво произнес епископ. – Франция – наша союзница, может получиться международный конфуз. Я могу лишь просить губернатора от лица Церкви, чтобы он приказал закрыть француженке грудь. Удовлетворит вас это, mes dames?

– Что ж, хотя бы так, владыко.

– Я тотчас же поеду к его превосходительству, – пообещал епископ, прощаясь с дамами.

Через час архиерейская коляска подъезжала к губернаторскому дому.

Губернатор фон Вурменталь, как и преосвященнейший Серафим, был из кавалергардов, с таким же, как посмеивались острословы, «лошадиным образованием». За умение выкрутиться из любой ситуации его прозвали «русским Толейрантом». Следуя традициям щедринских помпадуров, Вурменталь умело управлял губернией, разделив общество на два сегмента. Один – для избранных – состоял из дворянских семей и местной бюрократии. Для них он устраивал балы и собрания, на которых произносил высокопарные речи, приводившие слушателей в восторг. «Он наш, – говорили о губернаторе помещики, – все будет по-старому, чинно и благородно». Другой сегмент объединял купечество и так называемую «передовую интеллигенцию». Перед ними произносились иные, весьма вольные, речи. «Губернатор-то либерал, – говорили левые, – не то что прежний пентюх».

Когда прибыл архиерей, барон был занят: полицмейстер Наливайко докладывал ему о последних городских происшествиях.

– Сегодня, ваше превосходительство, меня с утра осаждали бандерши с вопросами…

– Морального плана? – усмехнулся губернатор.

– Так точно, ваше превосходительство. Они спрашивали, можно ли у «девочек» с мягкой части тела смыть казенную печать? – полицмейстер хлопнул себя по заду, показывая, где именно стоят печати.

– Какую еще печать?

– Пьяные господа офицеры драгунского полка развлекались, ваше превосходительство. Представились медицинской комиссией, поставили печати на… в общем, велели не смывать до особого распоряжения.

– Безобразие! – возмутился губернатор. – Хороши господа офицеры! Сегодня же вызову командира полка, пусть найдет и строго накажет озорников. Печать со срамных мест немедленно смыть!

– Будет исполнено, ваше превосходительство!

Доложили о приезде архиерея. Губернатор велел просить.

– Ваше высокопреосвященство, благословите, – почтительно встал навстречу визитеру барон. – С чем пожаловали?

– По важному делу, ваше превосходительство, от имени Церкви.

Владыка обстоятельно изложил суть дела, не преминув рассказать о визите и просьбе знатных дам.

– Для меня это новость, – сказал губернатор. – Я видел только ножки мадемуазель Нана. Ничего другого она не показывала.

– Не на что и смотреть, ваше превосходительство, – вставил слово полицмейстер, – у наших барышень достоинства куда богаче…

– Гм… гм… – напомнил о себе архиерей.

– Владыка, в чем Церковь усматривает состав преступления?

– Как! А соблазн? А порочная жажда показывать, – да еще за деньги! – интимные места. А задирание подола блудницей в общественном месте? Не довольно ли срама?

– Тут вы правы, владыка. Полностью разделяю ваше мнение.

– Это прежде всего мнение отцов Церкви. Когда святитель Иоанн Златоуст стал Патриархом Константинопольским, то, увидев, как развращен мир, заплакал. Обличая византийскую императрицу Евдоксию за развод с мужем, он говорил: «Опять беснуется Иродиада и главу Иоанна просит!» Из Священного Писания мы знаем, что Господь неизменно наказывал людей за падение нравов. Там, где распущенность начинала зашкаливать, Бог отступал от погрязших в пороке народов, и силы зла поражали грешников.