Тайна лечебницы Отектвуд

– То есть, индейцы прокляли янки три сотни лет назад и теперь в этом городе все сходят с ума? – Кори уже пожалел, что приехал сюда, выслушивать легенды пьяницы на транквилизаторах.

– Не Чокто. Сама земля противится нашему присутствию. Мы режем ее, копаем, бурим. А в лечебнице уродуют людям жизнь. Все как при Лукасе и Генри. Мы повторяем их ошибки.

– А та Дороти случайно не в голубом платье с копной волос?

– И с них капает кровь. Ты тоже видел ее? Это плохой знак. Когда я впервые увидел ее, то не придал этому значения. Одна среди сотни чудищ. Я зарисовывал их все. А записи шифровал. Так вот, я познакомился с девушкой. Ее звали Синди. Она одна могла дотронуться до меня, не вызывая у меня приступа. Она верила мне. Я тогда еще не помнил, что делали со мной в лечебнице. Крашер предложил повторить электросудорожную терапию. Он собрал подобие того, что используют в отектвуде. Изначально это была пластиковая каска с электродами. Я пожалел, что согласился. Крашер заманивал бездомных и плавил их мозги. Иногда он выходил в город, подсаживался к компании пьянчуг в баре, выискивал жертву, предлагал ей продолжить пьянку у себя, а у него продолжалась уже не пьянка, а настоящие пытки. Некоторые выживали. У них наблюдались амнезия и эпилепсия. Мы начинали с малого. Раз в три дня. В Отектвуде такие процедуры могли проводить по нескольку раз на дню в течение часов. Память стала возвращаться, но лучше бы не возвращалась. Я рассказал Синди обо всем, и она предложила мне убить Чарльза. Мы пошли к его землянке, но по дороге у меня случился припадок. Вместо Синди я увидел Дороти. Я испугался, что она была ненастоящей. Что она была видением, поэтому могла ко мне прикасаться, и я сбросил ее в одну из ловушек Крашера. Когда осознал, что сделал, я вернулся в мотель и выпил упаковку снотворного с водкой. Думал мои мучениям придет конец, но нет. Меня откачали и привезли в Отектвуд. В этот раз экспериментов не было. Меня просто пичкали таблетками, пока не перестал ходить, говорить, есть и стал гадить под себя. Я вышел оттуда через четыре месяца. Полностью сломанным и со справкой. Никто не верил в мои рассказы. От каждого издательства меня гнали поганой метлой. На мне было клеймо – псих.

– Но вы выбрались из Отектвуда. Вы смогли.

–Я уехал из штата и поселился в этом гетто для белых. Я не могу спать, не напившись до такой степени, что мочусь в штаны. Я не могу выходить на улицу не приняв таблетку. Не могу почистить зубы, боясь, что доктор Томоко в моей голове скажет мне воткнуть щетку себе в глаз. У меня в доме нет ни одного режущего или колющего предмета, даже ножниц. Я не могу приготовить себе еду, так как скорее всего спалю весь дом. Я не могу даже снять себе шлюху, потому что ее прикосновения в лучшем случае обернутся панической атакой. В худшем же я забью ее до смерти. Брюс Батеки и эта дешевая порнуха, единственное, чем я могу заняться. Единственное что связывает меня с моей прошлой жизнью, когда я был нормальным. И дает мне немного денег на бухло. Каждый день я просыпаюсь и жалею, что не умер во сне. Каждый день для меня – это новое мучение. Я просыпаюсь пью, иногда пишу, пока снова не упаду со стула или меня не вырвет на клавиатуру. Если не хочешь кончить так же, беги оттуда. Не оглядываясь беги.

– Боюсь я уже слишком много сделал, чтобы просто убежать. Мне нужно больше. Та женщина, которой внушили, что она влюблена в Шварца, это была Дарина Кейс?

– Да. Ты вообще читал «Сестричек милосердия»?

– Нет.

– Дарина и Арчибальд были любовниками. Это мне рассказала Летиция. А жена у Шварца ревнивая до безумия. Видимо он так скрыл связь от жены, сведя женщину с ума. У нее ведь остались муж и маленькая дочка. Отектвуд это большая выгребная яма. Морган Смит плод инцеста.

– Это я знаю.

– А то, что отец семейства Смитов был сутенером для своих дочерей? То, что Шварц спал со всеми женщинами в лечебнице, не только с сестрами и врачами, но и с пациентками. А потом делал из них дур, чтобы не попортить репутацию. Начнешь искать правду и сгинешь в этих стенах. Ты ведь врач, сам знаешь, как из здоровых делают больных.

– Я не знаю. Нас учат лечить, а не убивать. А доктора Фарелла вы знали?

– Лео. Его я знал. Чудак еще тот. Сначала я думал, что это один из пациентов. Шварц и компания с ним не общались.

– Он не знал, что происходило в больнице?

– Может и знал, но молчал. А может они его не посвящали в свои дела.

– Так все же вернёмся к вашим дневникам. Вы выяснили что-нибудь?

– Я выяснил только то, что город болен. И единственным спасением для него будет стереть его с лица земли.

– А те рисунки и схемы?

– Схемы и карты составлял Чарльз. А рисунки мои. Я зарисовывал свои кошмары, Синди, если, конечно, она была настоящая.

– А какие идеи у Крашера были на счет города?

– Кто знает, что варится в этой безумной голове. Его родителям стоило не лечить его, а придушить этого малолетнего маньяка в колыбели. Надеюсь, он в Отектвуде?

– Я его лечащий врач. А у него не было галлюцинаций?

– Говорил, что раньше были, а потом защитил свой разум этими индейскими татуировками. Тебе стоит сделать ему эвтаназию. Мир спасибо скажет.

– Я намеревался его вылечить. Он ведь почти смог выучиться, ты знал об этом? Он учился в Монтгомери и у него не было проблем с адаптацией и поведением, пока он не вернулся в город.

– Ты уже попал под его влияние. Этому человеку нельзя верить. Он втирается в доверие, а потом нож в спину втыкает. Яблочко от яблоньки. Его отец тоже убедит даже слепого в том, что тот видел, как шахтеры воруют. Но у Крашера была одна идея на счет лечебницы.

– Какая?

– Скорее всего, подорвать что-нибудь. На рудниках постоянно случаются пожары. И леса горят. Но на территории, где стоит лечебница пожар был два раза. В девятьсот девятнадцатом и в восемьсот девятнадцатом. Еще при Вуде и Отекте. Началось все с пожаров в рудниках, потом жители сожгли резервацию и половину города.

Кори взглянул на часы. До начала смены оставалось полтора часа. Честер уже прикончил бутылку и теперь смотрел на Кори пустыми поросячьими глазами, держась за стол, чтобы не упасть.

– Мне пора. Спасибо, мистер Честити.

– Не возвращайся туда. Не будь дураком. – крикнул ему вслед Честер.

Пробок почти не было. Лоусон вышел на скоростную трассу. Новые очки слегка давили на виски или это был осадок от беседы с Честити. Если все, что он сказал правда, то Отектвуд нужно закрыть, а его работников отправить в тюрьму. Только какие у него доказательства, кроме полоумного журналиста, который не был трезвым лет шесть. Честера было по-человечески жаль. Что бы с ним не делали в лечебницы его сломали. Он прав, смерть для него была бы лучше такой жизни.

Знак добро пожаловать в Отектвуд показался из-за деревьев. Солнце уже скрылось за соснами. Лоусон притормозил. Может Честер прав и ему стоит бежать оттуда. Наплевать на учебу и уезжать, пока он не превратился в то подобие человека, каким выглядел бывший журналист. Нет. Кори решил, что не сдастся. Он не верит в проклятия, он верит в науку. Он не сойдет с ума.

Как тяжело ему далась дорога туда, и как легка она обратно. Совершенно пустая трасса. Кори казалось, что он даже педаль газа не жмет. Машина едет сама. Отектвуд засасывает его.

Паническая атака

Алабама, Отектвуд, 6:15 p.m.

Кори успел. Дневная смена спешила к своим машинам. Кори торопливо надевал халат. Из разговоров санитарок он понял, что последнюю девушку нашли убитой. Машина Летиции Шварц оставалась на стоянке. Значит сегодня они уехали вместе с мужем. Силуэт Аланы двигался в окне корпуса Б. Она наливала кофе. Странно, она почти не берет дежурства в будние дни. Надо будет зайти поздороваться.

Обувь Лоусон менять не стал. Крашер совершенно точно узнал свои кеды, но почему-то умалчивает о своем жилье в лесу и своих знаниях.

Ужин только закончился и Мейсон собирал пустые контейнеры.

Дождавшись, когда Мейсон поднимется на первый этаж, Лоусон подошел к одиннадцатой палате и открыл дверь.

Крашер пребывал в каком-то меланхоличном настроении, что совсем не было на него похоже.

– Привет, Виски. – сказал он, не отрываясь от рисования на полу каракуль.

– Ничего не хочешь рассказать?

– Если то про Мейсона, то понятия не имею что произошло.

– Нет, не про Мейсона. Про Честера Честити, про ловушки в лесу, про твое убежище, про эксперименты над несовершеннолетними, которые здесь проводят.

– Не понимаю, о чем ты. – Чарльз по-идиотски улыбнулся.

– Хватит мне врать! Кого ты покрываешь? Я помочь тебе хочу! – Кори сорвался на крик и всполошил других больных. – Честити рассказал мне что с ним здесь делали. И с тобой тоже. И как ты его шантажировал. И как людей убивал. Я видел чертежи и карты, я видел твои ловушки, и спасибо за то, что похоже теперь у меня парализована правая кисть.

– А разве в медицинской школе не учат читать. Не ходите в лес! Осторожно дикие животные! Не лезь в это, Виски. Посмотри на доктора Фарелла, он не лезет и прожил уже пол века. А Апекс лез и теперь кормит червей.

– Зачем тогда мне оставаться в Отектвуде? Мне лучше пройти практику в другой клинике.

– Я просто… – с лица Крашера исчезли вообще все эмоции. Оно стало как ухмыляющийся камень. – Можешь уезжать. Тебя насильно тут не держат.

– Помоги мне. Три свидетеля из которых один нормальный. Мы сможем посадить всех, кто ставил опыты на тебе и других детях.

– Честити псих.

– Я не псих! Я видел твои карты, видел твои чертежи. Записи Честити. Да в этом городе, только у тебя бы хватило мозгов сделать те ловушки. Вы убили охранника. Ты восстанавливал ему память при помощи тока. Твой дед был сумасшедшим, поэтому твоя мать отдала тебя сюда. Она боялась, что ты станешь таким же. А ты стал еще хуже.

– У меня есть право выбрать другого врача?

– Выбирай. И да. Это твое. – Лоусон снял кеды и бросил их Крашеру под ноги.

В одних носках он добрался до кабинета под пристальные взгляды безумцев за решетками. И даже Рафаэль молчал.

Почему он не хочет помочь? Почему он боится сказать правду? Не в его стиле отказываться от своих деяний. И от чужих тоже.

Кори совсем запутался. Кафель холодил ноги, и он закинул их на стол. Сестра не брала трубку. Ирма не отвечала на сообщения. С чего он вообще решил, что Крашер ему помощник? Кто тогда отправлял ему сообщения? Кто душит девушек? И что делает Алана в том окне? Слишком много вопросов. И ни одного ответа.

Лоусон подошел к окну и встал на цыпочки, чтобы заглянуть в него. На улице было уже темно. Фонари погасли. После четырех персонал не ходил курить на улицу, а делал это в туалетах и на лестничных клетках. Алана размахивала руками и металась по кабинету. Она с кем-то спорила. Или ругалась. Но ее собеседника не было видно. Ее темный силуэт в желтом окне то исчезал, то пропадал. Лоусон открыл окно, чтобы закурить, но почувствовал запах гари. Он внимательно оглядел весь двор и закрыл окно. Гарью пахло здесь в кабинете. Лоусон обошел все. Понюхал лампу и розетки. Может Мейсон поставил чайник и забыл про него? Кори открыл дверь и едкий дым ударил ему в лицо. Коридор просто утонул в серых клубах. И пахло не просто дымом. Горелым фаршем. Так описывал этот запах Честити. Закрыв лицо рукавом Кори, ринулся к пожарной кнопке, но удар из-за двери процедурного кабинета заставил его замереть.

– Выпустите! Нам нечем дышать.

Среди криков Кори мог разобрать только эти слова. Дым валил из-под двери процедурного кабинета. Он невольно потянулся к ручке и то, что было за дверью сбило его с ног. Это были люди. В лохмотьях старой формы, с обгоревшими до красноты рук и ногами. Их лица просвечивали черепа. Некоторые были охвачены пламенем и беспорядочно метались.

«Их здесь нет.» – кричало сознание Кори, но он сам чувствовал жар огня. Слышал треск плоти.

– Выпусти нас. – толпа двинулась к Кори. Черные, от ожогов руки тянулись к нему.

Скользя носками по кафелю, Кори бежал, но не мог убежать. Как в плохом сне, ноги не слушались. Все, что было ниже пояса стало чугунным. Колени едва сгибались.

– Уйдите!

Один из обгоревших схватил Кори за халат, и доктор шлепнулся на пол. Если все это нереально, почему он чувствует, как огонь лижет его пятки. Почему он чувствует, как эти липкие руки пытаются содрать с него кожу.

Лоусон кричал. Но никто его не слышал. Больные будто исчезли, или они уже привыкли к постоянным воплям и стонам. Кори удалось ухватиться за решетку камеры и вставить ключ в замок.

– Виски? – Крашер вскочил с постели. Кори не мог разглядеть его лица из-за дыма. Он вполз в камеру и захлопнул дверь вцепившись в решетку.

– Что происходит, Виски?

– Ты что не видишь их? Чарли. Солдаты! Скажи, что видишь их! Прошу, скажи что тоже видишь их?

Изо всех сил он держал двери. Опаленные лица прижимались к решетке, опаленные руки слепо пытались дотянуться до него.

– Я вижу, – решительно ответил Крашер. – А ну пошли вон отсюда. – он со всей силы ударил по двери. Он хлестал их по рукам и велел убираться. Тела, словно из духовки послушались его. Они отошли от палаты и застыли в коридоре, вытянувшись, как перед генералом. Они больше не звали его. Не кричали о помощи. Просто пялились пустыми глазницами.

Лоусон не мог больше держать дверь палаты. Его била дрожь. Он открывал рот как рыба, пытаясь произнести хоть звук. Но из горла выходили только хрипы и свисты.

– Они ушли. Их нет. Посмотри, Виски.

Кори боялся повернуть голову. Он уцепился взглядом за Крашера и боялся потерять эту единственную частичку реальности. Чарльз подхватил его за подмышки и усадил на жесткую больничную кровать.

– Они сюда не доберутся. – Чарльз подергал двери. Снял его запотевшие очки и протер своей больничной рубашкой.

– Ты не видел их? Их ведь нет? Это не на самом деле? – спросил Кори и Чарльз растерялся.

– Они горели.

– Я знаю, – Крашер опустился на пол и достал из-под матраса таблетку. – Выпей это.

– Я не сумасшедший. Ты же знаешь. – Кори послушно проглотил таблетку. Чарльз еще раз подошел к входу в палату и пнул дверь.

– Ты не сумасшедший. Это Отектвуд. Я же говорил. Прости. Только не лишайся рассудка, слышишь. Он нам еще нужен.

Кори чувствовал, как дрожь спускается к пальцам ног и уходит. Как мышцы обмякают и как голова становится такой тяжелой, что шея больше не в силах ее держать. Он слышал голос Чарльза, но ничего не мог разобрать. Через силу он посмотрел в коридор и тот был совершенно пуст.

Алабама, Отектвуд, 4:30 a.m.

Будильник, зовущий на очередной ночной обход, звенел в кармане халата. Отечные веки раскрылись достаточно легко. Лоб упирался в больничную холодную стену. В бок втыкались жесткие пружины, а сверху будто навалили груду камней. Кори перевел взгляд со стены и увидел руку в черных рисунках, перекинутую через его грудь.

– Какого черта, Крашер? – Кори резко вскочил и Крашер со шлепком свалился на пол. – Что я здесь делаю?

– Ты вчера вполз в мою палату с криками «ты видишь их?». Я дал тебе диазепама из запасов, и ты отключился.

– Почему ты не разбудил меня. И почему лег со мной на кровать? Это ненормально.

– Тебя бы парад военной техники не разбудил. И это моя кровать. И моя палата. Я не настолько вежлив что бы спать на полу. Ты как?

– Я их видел. Как тебя сейчас. Галлюцинации ведь не могут убить?

– Галлюцинации нет. Но ты себя да. Ты мог разбить себе башку об пол.

– Я просто пришел сюда. Это я помню. Помню, как ты кричал на них. Помню таблетку. Дальше ничего не помню. И ты просто лег спать? —осторожно спросил Кори. – Ничего больше не происходило?

– Нет. – помотал головой Крашер.

– Слава богу! – Кори подобрал с пола свои ключи и пульт для вызова охраны. И в голове появились первые адекватные мысли. Как он мог просто лечь спать с пультом от охраны и ключами от запасного выхода. Почему не убежал. – Нет. Почему ты не сбежал? Мог запереть меня в палате и просто уйти.

– Ты можешь вернуться в Нью-Йорк в любой момент, но ты этого не делаешь? Хотя знаешь, что тебе здесь с каждым днем все хуже и хуже.

Лоусон демонстративно хлопнул решеткой и включил освещение. Пора было начинать обход.

– Обуйся, что ли. – Крашер подал ему через прутья пару кед, которыми вчера кидался сам доктор Лоусон.

Они разговаривали достаточно громко, но все же никого не разбудили. Кори сделал почетный круг. Проверил двери, запасной выход, два кабинета и санитарную комнату. Все было нормально. Если в учреждении для психически больных может быть что-то нормальное. Когда Кори завершал обход было почти четыре утра. Окна в соседнем корпусе были черными дырами. Холодный ветер гонял по двору неубранные листья. Крашер уже лежал и пялился в потолок.

– Принеси мне новую наволочку, эта вся в твоих слюнях.

– Извини, что повысил голос. Такое поведение недопустимо для врача. И для друга. В итоге, мне все же пришлось обратиться к тебе. Ты будешь говорить?

– А что тебе говорить? Если ты видел Честера.

– Какому именно лечению тебя подвергали, и кто подписывал на это согласие?

– Лично я, не подписывал ничего, где соглашался бы на десять часов электрички в сутки. Мы так называли электросудорожную терапию. После нее ты как мокрая туалетная бумага. Не ходить, не говорить, ничего не можешь. А в голове перекати поле. Ни сожаления, ни страха, не боли. Ничего.

– Гипноз?

– Нет. Доктор Томоко изображал из себя гипнотизера, но на меня это не действовало. Не знаю почему. Ему удавалось подчинять себе других детей и взрослых. А я оказался не восприимчив к гипнозу. Что бы он не узнал, я выполнял все его действия. Самым сложным, было не заржать во время его представления. Иначе электричка.

– Что он заставлял вас делать?

– Бить друг друга, пить кипяток…

У Кори замирало сердце, когда Чарльз перечислял все, подвиги местных докторов.

– Хватит. Да, после такого любой свихнется.

– Они и свихнулись. Но они были слабаки. А я нет.

– Ты напишешь об этом. О других детях, о Мейсоне. Обо всем. Мне нужны имена всех несовершеннолетних, да и вообще всех пациентов, которых подвергали калечащим практикам. Мы отдадим их под суд. Я буду твоим представителем. Я сейчас уеду, а после обеда приеду с юристом. Мы нотариально заверим твои слова. Только пожалуйста, не подведи меня.

Лоусон сидел на планерке и улыбался, глядя в лица палачам. Скоро они все заплатят за свои чудовищные поступки. Он встал, доложил о состоянии больных, и о том, что ночь прошла без происшествий.

– А где сестра Колбан? – спросил доктор Шварц.

Никто не знал. Все пожимали плечами. Колбан часто опаздывала. Может быть проспала? Кори было наплевать. Когда кабинет опустел он подошел к Шварцу и отвлек его от телефона.

– Доктор Шварц, разрешите мне уйти на час. Это все еще по поводу моей страховки.

– Конечно, доктор Лоусон. Езжайте. У вас все получилось? Фирма оказалась настоящей?

– Более чем. В течении трех дней они вышлют экспертов для осмотра машины.

– Вы не видели вчера сестру Колбан?

– Лично нет. Видел ее в окно, она была в процедурном кабинете на третьем этаже.

– Ясно, езжайте Лоусон.

Кори несся по трассе, не лучше сестры Эдисон. Не знаки, не лежачие полицейские не были ему указом. Он рулил одной рукой, другой прижимал телефон к уху.

– Ты сам не спишь и мне не даешь.

– Рейчел, у меня дело государственной важности.

– Если у тебя опять умер пациент, то просто заведи новую историю, перепиши листы назначений и приклей чужие анализы.

– Нет, Рей! Помнишь того писателя, Брюса Батеки? Я его нашел. Его зовут Честер Честити. Он действительно лечился в Отектвуде. Ты не представляешь, что он мне рассказал.

– Свою эротическую прозу наизусть читал?

– Нет, Рей. В Отектвуде действительно ставят опыты над людьми. Над детьми. Чудовищные. У меня волосы на голове дыбом встали. Я собираюсь написать на них жалобу.

– На основании бредней писателя эротомана?

– На основании показаний пациента, незаконно подвергнутого нетрадиционному лечению. Ни одна психиатрическая школа не встанет на их защиту. Так же у меня есть показания других пациентов. Пожалуйста, позвони нашему научному руководителю. Мне нужны будут его рекомендационные письма.

– Кори, остынь. А что, если ты окажешься не прав? Ты рискуешь вылететь из школы.

– Значит от тебя помощи мне не ждать.

– Нет, Кори. Я позвоню профессору Уоллесу. Будь осторожнее.

Осторожность нужна хирургам. А Лоусон психиатр. Как говорил профессор Хоуп «В нашей специализации нет такой ошибки, что не исправил бы кетамин.»

Сэм едва ли его узнал, но чеки и документы забрал. Пожал Кори руку и предложил еще одну развалюху. Кори вежливо отказался. Среди одноэтажных домов и пустырей не было ни одной вывески «Юрист». Была одна, «адвокат», но это оказался табачный магазин. Звонить семейному адвокату не хотелось, так как он мог проболтаться матери. В раздумьях, Кори добрался до церкви, со стороны жилой пристройки. Машины отца Игмена не было. Он каждый день, после утренних проповедей ездил в приюты и инвалидные дома. Перемахнув через низкий заборчик Кори взбежал на крыльцо и постучал. Ирма открыла дверь в длинной майке до колен и шлепанцах. Под майкой не было лифчика и Кори слегка перехватило дыхание. После монашеского черного платья это впечатляло.

– Опять прогуливаешь школу, соня?

– Патрик заболел. Я сижу с ним.

– Я сделал принес твою контрольную по физике, – Кори положил тетрадь на стол. Его взор приковали глубокие совсем свежие порезы на внешней передней стороне бедер. – Что это? Кто это сделал? – он рассмотрел руки ближе. В реальности, не на фотографиях. Ожоги от сигарет, порезы, синяки.

– Никто, я часто ударяюсь. – Ирма врывалась из рук Кори и быстро накинула теплый халат с длинным рукавом.

– Ирма, это не шутки. Кто бил тебя? Твой отец знает? Это он сделал?

Ирма молча застилала постель и собирала разбросанные братьями и сестрами игрушки.

– Одевайся, мы идем к шерифу.

– Нет. Кори пожалуйста, – она упала на колени, собрав под собой ковер и обхватила ноги Лоусона. – Не рассказывай никому. Не надо шерифа.

Почему они все такие упрямые? Почему они не хотят справедливости? Кори искренне этого не понимал.

– Прошу, не говори. Что хочешь сделаю. Хочешь со мной переспать?

От такого предложения у Кори подкосились колени. Разумеется, он хотел.

– Ирма! Что ты несешь? Немедленно скажи мне кто это сделал, или я звоню шерифу.

– Папа. Но он не со зла. У него тяжелая жизнь. Он ухаживал за мамой. Я сама виновата. Я не слушалась его. Грубила.

У Кори не было слов. Он опустился на ковер рядом и обнял девушку.

– Ты ни в чем не виновата. – Кори хотел поцеловать ее в щеку, но она резко повернулась и уткнулась в его губы своими, солеными от слез. Он не мог сдерживаться, и не хотел.

Алабама, Отектвуд, 1:20 p.m.

Холодный воздух влетал в окно и стелился по полу. Кори стащил с кресла покрывало и накрыл их с Ирмой тела. Час, на который он отпросился затянулся. Да и плевать. Кори подтянул свои джинсы, брошенные на полу и достал две сигареты, для себя и Ирмы.

– Ты правда сохранишь эту тайну? Я не хочу, чтобы у моей семьи были проблемы.

Кори молчал. Оставить восьмерых детей сиротами, или умолчать о домашнем насилии. Неужели выбор бывает таким сложным? Почему справедливость такая жестокая?

– Я никому не скажу.

– Спасибо! – девушка прижалась к нему еще ближе и закинула ногу на талию доктора. – У тебя сегодня выходной?

– Нет. Я уже часа два как должен быть на работе. Что ты знаешь о нашей лечебнице?

– Там мама лечилась. А что?

– А то, что там ставят эксперименты на больных.

– Как на кроликах?

– Да.

– Святая дева Мария! – Ирма перекрестилась. – Господь ведь накажет их.

– Господь накажет, но я хочу немного ускорить этот процесс. В этом городе есть какая-нибудь адвокатская контора?

– Мистер Руфус. Его офис рядом с сытым Биллом.

– Тогда с тебя тоже обещание. Никому не говори про Отектвуд. Про то, что я тебе рассказал.

Ирма изобразила, будто закрывает рот на замок и выбрасывает ключ. Быстро натянув штаны и чмокнув девушку в щеку, ушел так же, через забор.

Кори ожидал увидеть деревенскую акулу правосудия. В дешевом костюме и флагом конфедерации за спиной. Акуле оказалось почти восемьдесят. Это был сутулый старик в толстых очках. Пахший плесенью и валерианкой. Он дремал без работы и так как Кори оказался его единственным клиентом за сегодня, да и на месяц вперед, он, не дослушав поковылял к машине.

Впервые Лоусон шел такой уверенной походкой по клинике и плевать было, что ему не тянут руки. Макгрегор так пафосно не поднимался на ринг, как доктор Лоусон спускался в корпус Д.

– Прошу сюда мистер Руфус. – Кори подвел его к одиннадцатой палате, где на полу сидел Крашер, совершенно голый, а по подбородку стекала слюна и капала на плитку пола.