Тайна лечебницы Отектвуд

Сжимая зубы, Кори залил руку антисептиком. Он возможно тоже был разведен, но жег так, что слезились глаза. Надо бы пропить антибиотики, да только воды в кране нет ни холодной, ни горячей. И антибиотиков нет. Есть только оставленная у входа в ванную бутылка Грантса и пачка леденцов для диабетиков.

Дромомания

Алабама, Отектвуд, 7:30 a.m.

– Доктор Шварц! – Кори бросился к машине главного врача и тот опешил, приняв Кори за попрошайку, что моет окна, или показывает в окно голую задницу.

– Доктор Лоусон, вы что ночевали под забором?

На пассажирском сидении сидела Алана, отвернув лицо к окну и делая вид, что не знает Кори и вообще это не она.

– Нет. Я приехал пораньше, чтобы заполнить дневники и отпроситься у вас. Мне нужно в Гриффин, получить страховку на машину.

– Ты брал машину у этого раздолбая Сэма? Удивительно что его машины вообще застрахованы. Или это фирма однодневка.

– Вы умеете обнадежить.

– Езжай, Кори. Но что бы до шести вернулся, у тебя сегодня дежурство. Возьми машину у Уила. Это напротив заправки. Цены у него дороже, но зато есть нормальная страховка и автомобили класса люкс, а не развалины прошлого столетия.

– Спасибо, доктор Шварц.

Кори пришлось бежать. До города его довез Фарелл. Точнее Кори довез Фарелла до дома, на его машине. Он так и не смог найти ключи в карманах Лео и оставил его на лужайке. Полторы мили до заправки. Обещанный Шварцем сервис заключался в кулере на улице, к крану которого прилипла улитка. Уилл разгадывал кроссворд и сплевывал на пол жевательный табак.

Кори получил ключи и наставления не сжечь еще одну машину. Это оказался белый грязный форд куга две тысячи девятого. С кондиционером, функционирующими фарами и полностью опускающимися стеклами. В салоне пахло приторным кокосовым освежителем. Кори положил свои права в саже на переднюю панель, заправился напротив и вышел на трассу. Машина шла мягко. Фуры редко показывались в зеркалах. Огненные кроны вперемежку с вечнозелеными соснами проносились за окнами. Небо стало ниже. Острые верхушки не царапали его больше. Тучи остались позади. Впереди показался перечеркнутый знак Отектвуд. Кори сильнее зажал педаль, как в лобовое стекло выскочил олененок. Он шуганулся назад, затем вперед. Лоуосн дал по тормозам, завернул руль и ударился об него же лицом. Осколки очков посыпались внутрь и воткнулись в скулы. Кори распахнул дверь и выпал на асфальт.

Тело снова предательски отказывалось подчиняться мозгу. Оно хотело лежать посреди трассы, пока его не переедет грузовик. В ушах звенел визг тормозов. Пахло жженой резиной и мерзким кокосовым освежителем. Кори не спеша вытащил все кусочки стекла из щек и бровей и только тогда смог открыть глаза. Он смотрел вверх и бескрайнее небо без единого облака поглощало его. Кори пролежал так минуту, или тридцать или час. Он даже не понял. Вскочив на ноги Лоусон, осмотрел автомобиль. Если с его зрением можно было судить, то он бы сказал, что легко отделался. Ни одной царапины. Форд остался посреди дороги, просто развернулся. Оленьей крови и шерсти не было на бампере. Облегченно выдохнув, он вернулся за руль. Ехать можно было, закрыв один глаз, и Кори поехал. Только деревья становились все выше, а голубое небо пожирали черные тучи. Он едет в обратную сторону. Черт. Кори вновь дал по тормозам и ударил кулаком по баранке руля. Черные мушки залетали перед глазами. Ну куда он поедет без очков. Ну куда он поедет в таком состоянии. Нужно вернуться.

– Нет! – выкрикнул Кори и резко обернулся, будто на заднем сидении был пассажир. Сердце билось в горле. Подступила тошнота. Это Отектвуд. Он не отпускает его. Меньше мили до знака. Он не даст ему выехать. Асфальт потрескается, стадо диких кабанов затопчет машину. Двигатель заглохнет. Он никогда не сможет покинуть Отектвуд.

«Оставайся в Отектвуде.» – измученный голос Крашера звал его.

– Нет. – Кори не мог ухватиться за ключ дрожащей рукой. Голова кружилась. Он уже не различал в какую сторону ему ехать, но все же развернулся и что есть мочи втопил вперед. Плевать если он разобьется, плевать если его остановит патруль и отберет документы. Главное не останавливаться. Главное не оставаться в Отектвуде. Если стрелка сдвинется влево, ему конец. Кори пронесся мимо знака и сбросил скорость. Радио зашипело, хотя Кори даже не включал его. Завопила Лесли Гор.

«Интересно, она еще жива?» – пронеслось в голове Кори, и он увидел желтые осенние поля. Неспешно проезжающий мимо трактор. И кавалькаду грузовиков вывозивших лес. Они ревели и гудели. Из открытых окон орали самые разные радиостанции и вылетали окурки. От всего этого шума, после звенящей тишины Отектвуда гудела голова.

– Ты что уснул?! – рявкнул водитель бензовоза в открытое окно машины Лоусона, и он понял, что большинство сигналят ему. Спидометр едва доходил до пятидесяти и Кори, перестроившись, поехал быстрее.

Тошнота прошла, голова не кружилась, ехать, зажмурив один глаз, было не так уж и сложно. Он будто сбросил тяжелый рюкзак. Будто сдал экзамен по паталогической анатомии. Необъяснимая легкость ума и тела накрыла Кори с головой. Он притормозил у обочины, чтобы усмирить эту эйфорию, выставил ноги на песок и закурил. Через две затяжки пришло осознание. Как можно было раньше этого не замечать. Как можно было не забить тревогу. У него панические атаки, нарушения сна, зрительные и слуховые галлюцинации. Он не соблюдает правила этики общения с пациентами. Он ночевал в землянке в лесу. Сжег дом. Убил свою подружку закопал в лесу, а потом как ни в чем не бывало записался добровольцем в поисковой отряд. Он чудовище. Повернул голову к боковому зеркалу, Кори увидел там бледное, заросшее рыжей щетиной, осунувшееся лицо. Изрезанные скулы, искривлённый нос с горбинкой. Перекошенные очки без линз, черные круги под глазами, а в глазах лопнули капиляры. Рваные кеды, грязные ногти. Действительно чудовище. Он смотрел в зеркало и не узнавал отражения в нем. Это не может быть он. Не может за месяц человек превратиться в уродливый скелет с безумными глазами. Не в силах больше смотреть, Лоусон закрыл лицо руками. Но ничего не поделать. Ему придется с этим жить. Он жил с этим в Отектвуде, но там эти воспоминания казались снами, а здесь за его пределами, это случилось будто минуту назад.

Джорджия, Гриффин, 11:55 a.m.

Левый глаз, слезился от солнца. Провинциальные городки сменяли друг друга. Фирма, где страховался Сэм, чудом оказалась настоящей. Вежливая молодая секретарша с радостью взяла у Кори документы. Она что-то спрашивала, но Кори молча уставился в календарь на стене.

– Вы должны передать ее арендодателю в течении семи рабочих дней. Вы меня слышите, мистер? Вам плохо? – секретарша стала обмахивать Кори листом бумаги, который только что хотела ему отдать.

– А нет. Все нормально. Спасибо. – шатаясь, Кори двинулся к выходу.

– Вы уверены?

Кори вышел на воздух. На улице было душно и жарко. Время обеденного перерыва и все вывалили на улицу к ларьку с тако. За ларьком здание с красной крышей. Вторая улица два, дробь пять. Адрес с обложки дешевого чтива. Кори с трудом перешел улицу. Автомобили сигналили, люди у ларька фаст фуда, крутили пальцем у виска. Кори распахнул стеклянные двери и привлек к себе внимание работников, у которых обеда не было.

– Здравствуйте, вам помочь?

Если он будет так себя вести, то они выгонят его, или вызовут полицию.

– Добрый день. Я из ХарперКолинз. – выпалил Кори. Это единственное название связанной с издательскими домами в Нью-Йорке, что он помнил, и он даже не был уверен, что оно все еще существует.

– Присаживайтесь. Хотите чаю или кофе?

Они ему поверили. Или выжидают время до приезда полиции.

– Спасибо. Кофе. Без молока. Я бы хотел связаться с Брюсом Батеки. Вы можете дать мне его контактный телефон. Или адрес.

– Вы имели ввиду Честера Честити?

Честер Честити. Автор статей об авариях на рудниках. Мистицизм и бульварная порнуха. Вот так универсальный писатель. Литературный негр, черт возьми.

Кори мысленно отругал себя за слово «негр». Даже произнесенное мысленно. Он записал адрес на ладони. Но не стоит рано радоваться. Он все еще монстр и с этим надо что-то делать.

По адресу, записанному на руке, размещалось что-то вроде ночлежки. Даже не мотеля. Разбитые ступени, подростки нюхали газ из зажигалок прямо на крыльце. Девушка мексиканка в одном белье что-то кричала в окно и бросалась камнями. Разогнав подростков, из подъезда выбежала другая девица, она сбила ту, что бросала камни с ног и принялась таскать за волосы по траве. Атмосфера не лучше, чем в Отектвуде. Кори прошмыгнул в коридор. Спотыкаясь о детские коляски и мусорные мешки с бутылками, он нашел табличку с нужной фамилией и постучал в дверь.

Загремела цепочка и в щели показался мужчина. Кори прикрывал один глаз, чтобы разглядеть полноватое лицо, потную майку с пятнами кетчупа и порезы от бритья на щеках.

– Кто?

– Я хочу подписать книгу.

Дверь захлопнулась, цепочка снова звякнула и Кори пустили в маленькую комнату, заваленную мусорными пакетами. Вместо кровати надувной матрац. Вместо стола табуретка, на ней пустая коробка от пиццы. На столе старый компьютер в пыли, аптечные баночки и пустые бутылки дешевой водки. На стене прошлогодний календарь с девушкой в купальнике.

– Какую книгу тебе подписать?

– Сестрички милосердия.

– Давай сюда.

– У меня нет с собой.

– Тебе книжку подарить? – Честер подошел ближе и Кори зажмурился. Сколько дней он не чистил зубы?

– Может еще вызвать такси и дать денег на крэк? Пошел вон отсюда.

– Нет! Мистер Честити, мне очень нужно с вами поговорить. Пожалуйста. Я из Отектвуда.

Честер отпрянул. Отскочил к столу. Опрокинул свои банки с таблетками.

– Уходи. Не надо.

Он был напуган. Здоровый мужик с волосатой грудью, дрожал как ребенок. Кори прекрасно знал это чувство. Оно тоже пришло к нему, когда он покинул город. Тенью с камнем в кармане. Кратковременной дыхательной недостаточностью. Слезами без причины.

– Мистер Честити, я понимаю вашу реакцию. Мне нужна ваша помощь.

Дрожащими руками Честер открыл новую баночку ксанакса, отправил капсулу в рот и запил водкой прямо из горла. Пил он, а противно было Кори.

– Извини, парень, – Честер отдышался и пришел в норму. – Ничем помочь не могу. Могу только дать совет. Беги оттуда. Не возвращайся. Оставь там все. Оно того не стоит.

– Я сам из Нью-Йорка, – не смотря на протесты, Кори прошел дальше в комнату и уселся на табурет, служивший столом. – Приехал на практику. Я психиатр.

– Ты психиатр? – Честер усмехнулся. – Больше похож на пациента чем на врача.

– Я и сам так думаю. У вас тоже это было? Видения. Расстройство поведения. Синдром злого двойника? Я ничего не понимаю. Мне страшно. Как и вам. Вы были там. Вы писали те статьи о резервации индейцев?

– Писал. Было дело. Пить будешь? – Честер протянул Кори бутылку.

Пить не хотелось, но надо было унять дрожь в голосе. Кори отхлебнул водку прямо из горла и его едва не вырвало. Пустой желудок быстро обожгло. Слабость разлилась по мышцам.

– Я нашел дневники, пытался расшифровать, но моя девушка их сожгла. Я видел ловушки в лесу. Мой пациент сказал мне, что эти земли… они обладают силой.

– Дневники? Ловушки?

– Я не сумасшедший! – огрызнулся Кори.

– Я знаю. Я тоже был таким. Как тебя зовут?

– Доктор Кори Лоусон.

– Доктор! – хмыкнул Честити. – Знаю я таких докторов. Я Честер. Я расскажу тебе об Отектвуде. Но при одном условии. При двух.

– Каких?

– Первое: ты уедешь из Отектвуда, забудешь все что там случилось и заживешь как прежде. Второе: ты сгоняешь за пойлом и сигаретами? А то я постирал джинсы.

– Да. – кивнул Кори.

Честер откинулся на свое кресло, нашел в пепельнице самый длинный окурок и прикурил его заново. Магазин был рядом с домом. Кори несся назад с пакетом, даже не надеясь, что ему вновь откроют. Но Честер открыл.

– Я жил в Мобиле. Начинал работать журналистом. Женился. Тоже на журналистке. Мне нужны были деньги я хватался за любую работу. Мне предложили осветить аварию на шахте в Отектвуде. Я сразу согласился, оплата была очень хорошей. Это было одиннадцать лет назад.

Кори вздохнул. Придется выслушать все прологи этого горе писателя. Честити вскрыл новую бутылку и отхлебнул даже не поморщившись.

– Когда я приехал в Отектвуд я был поражен. Такую природу я только по дискавери видел.

– Да, я тоже.

– В свой первый день я познакомился с замечательными, как мне казалось людьми. Сайман Вудроу и Освальд Крашер. Директор рудника и главный инженер.

– Отец Чарльза Крашера?

– Не перебивай. Они сделали мне большую экскурсию по предприятию. Я думал, что шахта – это прорезь в горе с вагонетками и рельсами, как в старых вестернах. Все оказалось намного серьезнее. Я спустился на место аварии и то, что я там увидел, произвело на меня необратимое впечатление. Я видел ДТП, я видел торговые суда, приходившие в доки с насмерть замерзшей командой. Но такого я не видел никогда. Во время взрыва, произошёл обвал породы. Многих шахтеров раздавило в лепешку. Реально в лепешку. Голова и лужа крови и фарша. Жаренного. Этот запах стоит у меня в горле до сих пор. Взрыву ничего не предшествовало. На месте не нашли ни одного чайника, ни одной лампы, ни одной сигареты, ничего, что могло бы сдетонировать. Все правила техники безопасности были соблюдены. Помню, они вывозили вагонетки с углем, а на нем была кровь и частички тех погибших шахтеров. Первую ночь я так и не смог уснуть. Я не знал, что еще можно было освящать? Ужасная трагедия, связанная с природным скоплением газа. В день моего отъезда объявили чрезвычайную погодную ситуацию. Это была зима. Декабрь. Дороги завалило снегом. Отменили автобусы. Выезд закрыли. Я проводил время в архиве. Изучил прошлые аварии, а их в Отектвуде было много. Правда не все были преданы огласке. Неделя под снегом. Я думал она пройдет быстро, но нет. Меня мучали кошмары. Сначала шахтеры. Охваченные огнем они тянули ко мне свои руки. Я напивался, чтобы уснуть, но это не помогало. Они начали выходить за пределы моих снов. Однажды я сидел в Сытом Биле, местный бар и задремал. А когда проснулся выяснилось, что вырубил стулом двоих человек и официантку. И я ничего из этого не помнил. Освальд замял это дело. Он и его жена Бетани посоветовали мне обратиться к доктору. Я лег в лечебницу Отектвуд, не официально, без страхового полиса. Вот тогда-то и начался настоящий кошмар. Те бедные люди, старики, что там лежали. На них всем было наплевать. Они медленно умирали. Их кормили через раз, санитары не меняли им постель. Я едва не свихнулся от одной вони, стоявшей в отделении. Меня взял на лечение доктор Томоко. В основном он специализировался на детской психиатрии, но почему-то решил работать со взрослым. А детей в отделении было очень много. Черт, дети почти всех семей лечились в Отектвуде. Девочки и мальчики, начиная с пяти лет. Мне было так жаль их. Был один паренек. Морган. Его мать прямо на глазах у мальчика занималась проституцией. Такая травма для ребенка. Доктор Томоко лечил его гипнозом.

– Морган Смит? Чтож, доктор Томоко его не вылечил. Он стал насильником и убийцей.

– Ну да. Разумеется, Томоко испытывал гипноз и на мне. Он ставил перед глазами такую штуку, вроде шариков Ньютона и вводил в транс. Ты все чувствуешь, но не можешь ничего сделать сам. В голове пустота и ты ждешь приказа Томоко. Сначала действия были невинные. Пропеть песню, попрыгать на одной ноге. А потом. Господи, – Честер отхлебнул еще раз. – Он мог внушить тебе, что бритва —это леденец. Заставить взять раскаленный инструмент и держать его, пока кожа не сплавится и не прилипнет к металлу. Задержать дыхание, пока не упадешь. Наносить себе увечья. Он делал это и с детьми. Он заставлял их бить друг друга по очереди. И меня. Представьте, здоровый мужик стукнет ребенка со всей силы. Еще был доктор Хамсвилл. Он погружал больных в искусственную кому и навязывал им определенные мысли. Включали какую-нибудь суггестивную запись на магнитофоне и так часами, сутками. Такую процедуру при мне проводили двум трудным подросткам с девиантным поведением. Один из них был сын Освальда. После их закрыли в комнате, без окон и мебели, оставив один нож на двоих. Живым вышел только один. Крашер.

Кори слишком живо представлял эти жуткие картины.

– Какие еще эксперименты проводили над детьми?

– Электросудорожную терапию, электросон, пичкали экспериментальными препаратами. Доктор Шварц сотрудничал с фармацевтическими компаниями и даже с военными. Черт знает, что они еще делали там с людьми. Я видел, как доктор Шварц и доктор Апекс внушали людям под радио и электростимуляцией, другую личность. Одному сироте, они внушили, что он женщина. Молодой женщине, которая пришла подлечить нервное расстройство пищеварения, они вбили в голову она собака. И та действительно ходила на четвереньках, ела из миски и лаяла. Она будто забыла человеческую речь. Другой девушке внушили, будто бы она влюблена в доктора Шварца. У Калуум, Томоко и Хамсвилла были соревнования. Кто свои методом быстрее доведет человека до сумасшествия. Они спорили на деньги. Доктор Калуум вызывала приступы эпилепсии с помощью светошумовой терапии. Людей, под воздействием галюциногенов, стимулировали светом и звуком, а потом записывали что они видели. Это был настоящий ад.

– Почему вы молчите об этом? Это нужно предать огласке!

– Не все так просто. Официально, меня там не было. К тому же, когда я вышел из Отектвуда, я ничего не помнил. Все мои воспоминания будто стерли. Они были отрывисты. Нереальны. Я вернулся в Мобил и у меня начались проблемы. Я стал агрессивным, нервным, я не мог выносить прикосновения других людей. Даже моей жены. У меня начинались приступы. Снова пришли кошмары, видения. Мне пришлось развестись, чтобы не причинить вреда моей жене. Я видел монстров. Мертвецов. Вся моя жизнь превратилась в один большой фильм ужасов, но я боялся обратиться к врачу. Потерять работу. Частично ко мне вернулись воспоминания в две тысячи одиннадцатом. Смазанные лица. И боль, которую мне приносили опыты доктора Томоко. В том же году произошла еще одна авария в Отектвуде, уже на другом руднике. Мне предложили поехать еще раз. Запрос сделал сам Вудроу. Я не мог отказаться. Я был на грани увольнения. Мне не чем было платить за жилье, я медленно спивался. И тогда я вновь поехал в Отектвуд. Освальд уже перевелся в другой штат. Якобы ему предложили должность лучше. Но он еще числился инженером в Отектвуде и регулярно приезжал. Они вызвали меня специально. Надеялись, что я вновь напишу про индейское проклятие. Про неправильную постройку города, но я нашел нестыковки в сметах и чеках. Деньги, которые выделялись Отектвуду на новое оборудование, Вудроу и Крашер клали в свои карманы. Шахтеры работали с техникой девяностых годов, аварийные уровни не закрывались. В них продолжали добычу угля. Шахтеры каждый день гибли или получали увечья и становились инвалидами. Но вину за это не нес никто кроме рабочих. Экспертизы и инженер техники безопасности подстраивали все так, будто шахтеры сами нарушали правила. Курили или употребляли алкоголь на рабочем месте. Что выносили из шахты оборудование и продавали его.

– И всем было плевать на коррупцию? Так же как родителям было плевать на то, что делают с их детьми в клинике?

– Это провинция. Моногородок. Родители тех детей в большинстве своем были алкоголиками, наркоманами и проститутками. Дома избивает отчим, а в больнице добрый доктор пропускает через твою голову четыреста вольт. А коррупция шла с верхушки. Крашер и Вудроу были только частью этой пищевой цепочки. К тому же шахтеры и правда тащили все, что не прибито. Я написал статью о бардаке, что там творится и отправил в свою редакцию, но ее не приняли. Якобы она не прошла ценз. Потом мне отказали в публикации из-за недостаточности доказательств. А мне негде было взять доказательства. Крашер и Вудроу бросили свою кормушку. Подчистили все. Зато всплыл мой инцидент с дракой в баре. Нашлись свидетели, которые якобы видели, как я бросаюсь на людей, на меня завели дело о непристойном поведении в общественных местах, вождении в нетрезвом виде и домогательствах к бухгалтеру рудника, которую я даже никогда не видел. Я только один раз разговаривал с ней по телефону, хотел встретиться и взглянуть на отчеты для налоговой, а через три дня она обратилась в полицию с заявлением на сексуальные домогательства. Меня обложили со всех сторон. Я потерял работу. Я был обложен штрафами. Я думал это самое ужасное, что могло со мной случится, но нет. Даже это был далеко не конец. Меня едва не убили. Сбили автомобилем прямо возле мотеля и выбросили в лесу. Тогда я во второй раз встретился с Крашером младшим. Он и в четырнадцать был очень агрессивным ребенком, а в семнадцать это был уже расчетливый больной убийца. Он убил свою опекуншу и подставил ее родного сына. Подговорил других приемных детей к лжесвидетельству. Сам обвиняемый ничего не помнил, так как был долбаным наркошей. Я его пожалел тогда. Думал родители испортили парню жизнь, лечением с пеленок. Он жил в лесу.

– Землянка в лесу? Это он построил? Сам? И ловушки? А дневники, я нашел там зашифрованные дневники.

– Сукин сын украл их у меня. Ловушки он ставил еще когда учился в школе. Как он мне сказал, прочитал о них в книжке про войну и решил проверить на деле. Одни могли покалечить. Другие реально убить. Ему было просто интересно. Дом он построил не сам. Там собирались строить еще один рудник, но финансирование прекратили. Крашер отгородил маленькое помещение, остальное залил бетоном. Ему помогали местные шахтеры, те за бутылку водки могут залить труп цементом и даже вопроса не задать. К тому же он реально был башковитый. Собирал взрывчатку, различные приборы, чтобы, например, вывести из строя камеру на заправке и украсть бензин. Взрывы он обожал. Постоянно мастерил что-нибудь опасное. Он изучал особенности добычи руды и строительства в этих местах и наткнулся на множество статей о старых шахтах, что строились еще до того, как наши штаты стали штатами. В Алабаме самый большой процент душевнобольных, по сравнению с другими штатами и это за счет жителей Отектвуда. Каждый третий там страдает каким-либо психическим заболеванием. От мала до велика. Крашер предложил мне залезть в архив, чтобы добыть материалы для моей статьи и реабилитировать меня как журналиста. Это было май две тысячи двенадцатого. Двадцатое число. Я совершил свое первое убийство. Кто-то разбудил охранника, полагаю это сделал сам Крашер. От всплеска адреналина у меня случился приступ. Мне показалось, на меня идет какое-то чудовище. Босой мужик, весь в крови и шапке с хвостом, какие носили сотню лет назад. Я задушил его, а когда очнулся, понял, что это был ночной сторож. Крашер помог мне убрать следы, мы сбросили, сторожа в заброшенный ствол рудника. И он сказал мне, что, если я не буду ему помогать выяснить, что здесь происходит он сдаст меня полиции. Я стал изучать архивные записи. Знаешь кем был основан город?

– Джоном Скоттом, он купил его у британцев?

– Нет. Это случилось на пятьдесят лет раньше. Первое поселение было основано британцами Доктором Генри Отектом и горным инженером Лукасом Вудом. У подножия местным гор, где пролегала крупная угольная жила жили племена Чокто, британцы выгнали их с тех земель и сделали рабами. Аборигены добывали уголь ценой своих жизней. Их не поднимали на поверхность пока они не сделают суточную норму. Они гибли от холода, голода и болезней. Хоронили их прямо там. Замуровывали трупы в стены шахт. Город стал богатеть и расширяться. Привлекал торговцев. Они построили его на старом кладбище индейцев. Но ни один Лукас был деспотом. Его друг Генри Отект проводил на чокто эксперименты. Он вскрывал их живьем, чтобы изучить организм человека. В Англии за такое его бы отстранили от практики, а то и вовсе посадили бы в тюрьму. Церковь таких опытов не одобряла. А здесь никто не мешал ему. Некоторые из его записей сохранились, но я потерял их. Он писал, как вырезал неразвившиеся плоды из материнских утроб. Как пересаживал органы свиней людям. Он тестировал свои отвары на индейцах, прежде чем продавать их людям. Но особенно он интересовался человеческим мозгом. Он делал лоботомии, вырезал живым людям определенные участки мозга и наблюдал за результатами. Так же он вел дневники о жизни города. Люди медленно впадали в безумие. В городе участились нападения, убийства и самоубийства. Приступы сумасшествия. К нему приходили люди и рассказывали о монстрах, что живут в лесу и о том, что индейские колдуны наложили на них проклятие. Разумеется, он лечил их своими карательными методами. Однажды в шахте случился пожар и Вуд закрыл рабочим путь наверх, пока они не вытащат уголь и инструменты. Пятьсот человек сгорело заживо. А потом, Лукас Вуд, в приступе безумия убил свою жену Дороти и четверых сыновей. Записи оборвались. Поставки прекратились. Началась гражданская война. Когда отряды с севера проходили через это место, то обнаружили, что весь город был мертв. Люди убили друг друга сами. Дети убивали родителей, родители детей. Соседи сжигали друг друга в подпертых домах. Топили в колодцах. Только через несколько лет, когда началась гражданская война. Когда Алабама присоединилась к штатам обнаружили останки поселения. Лукаса Вуда нашли застреленным в доме Отекта, а сам Генри Отект повесился на сосне у въезда в город. Их опознали только по бумагам, сами тела истлели. А о случившемся рассказали дневники Генри. На месте резервации построили походный госпиталь для раненых. После войны, шахту восстановили. Но никто до сих пор не знает, что произошло с теми пилигримами. Я видел их. Они являлись ко мне. Заживо сгоревшие Чокто. И Дороти Вуд. У меня были рисунки. История Отетквуда не заканчивается этим. Многие солдаты, что попали в тот госпиталь писали в письмах о кошмарах, что стали преследовать. Одни слышали голоса. Другие видели чудовищ. Все как один отмечали у себя приступы гнева и беспричинной тоски. Один солдат с оторванной снарядом рукой встал ночью, зарубил врача и несколько больных. Как ему удалось это сделать с такой травмой никто не знал. Другой подпер казарму при госпитале и поджог своих сослуживцев. Естественно, в этом обвинили южан. После окончания первой мировой в Отектвуде был особый прилив больных. Солдаты, не оправившиеся после ужасов войны, военнопленные, должники, прятавшиеся от мафии, политические смутьяны, особо буйные суфражистки. В тысяча девятьсот девятнадцатом там случился страшный пожар. Погибли почти все больные и много персонала. Уцелело только одно здание. Его быстро отстроили заново. Началась великая депрессия, которая наплодила множество сумасшедших. Во время второй мировой войны Отектвуд активно сотрудничал с вооруженными силами. Они якобы помогали настроить солдат на бои с нацистами. На деле же накачивали наших парней наркотой, чтобы те не боялись.