Тихие шаги любви

– А, Маш, пойдём, покажу, куда ты переехала.

Света встала из-за стола и повела меня по коридору. Остановилась возле восьмой палаты и ступила внутрь.

– Заходи. Алла Леонидовна была столь любезна, что разрешила тебе с ней палату делить.

На меня нахлынула целая лавина чувств. Но ярче всех выделялся стыд, ведь я так и не сказала Алле Леонидовне, кто же я такая!

Глава 4

Алла Леонидовна возвращать мою кровать в коридор отказалась наотрез. Я же узнала, что спорить с этой милой и доброй бабушкой – занятие не только бесполезное, а в принципе невозможное.

– Это моё последнее слово и разговор окончен, – железным голосом, не терпящем возражений, заявила она.

Я всё ж таки попыталась продолжить настаивать на своём. Успела произнести:

– А м…

Бабушка заткнула меня командирским тоном:

– Не спорить со мной! – и тут же добавила более мягко, явно желая меня отвлечь. – Лучше окно открой, а то душно в палате.

На улице шёл дождь. Едва я распахнула деревянные рамы, как в палату проник аромат свежести, бывающий только во время дождя.

Я невольно задумалась, как там Денис. Меня столько дней нет, не нашёл ли он кого другого?

В дождь нам особенно везёт. Прохожие спускаются в переходы, прячась от непогоды. Иные не торопятся возвращаться на улицы, предпочитая переждать в сухости. Это удаётся не всегда – бывает, дождь зарядит на целый день; но те минут тридцать-сорок, в течение которых люди питают надежду, они становятся очень щедрыми.

Играть приходится во всю силу своих лёгких: такую плотную толпу не переиграть иначе. Ведь нужно, чтобы музыку слышали в каждом, даже самом отдалённом уголке перехода.

– Маша, о чём задумалась? – интересуется бабушка.

Ближайший час рассказываю ей про Дениса. Там особо скрывать нечего – с интернатом он никак не связан. Вспоминаю какие-нибудь забавные истории, коих не так уж много.

Как-то мужчина подарил мне цветы. Просто так, сказал, что ему очень музыка понравилась. Красивые сезонные ромашки, которые купил тут же у бабы Клавы. Цветы, правда, пришлось отдать Денису, потому что в интернат приносить нельзя: слишком много вопросов и ненужного внимания это вызовет. Бабушке я всего, конечно, не рассказываю. Денис долго сопротивлялся, ругался, говорил, что он мужик, а не баба, но всё-таки согласился.

Однажды к нам прибился щенок. Хорошенький такой, носик горошиной, маленькие ушки ещё висят. Неделю жил в переходе, каждый день встречал нас радостным тявканьем, а вечером провожал грустным взглядом. Как бы жаль мне ни было щенка, но взять его к себе я не могла. Я всю неделю пыталась его пристроить, предлагая каждому встречному, но щенок никого не заинтересовал. Подходили, смотрели, даже гладили, сочувствовали, но вот чтобы взять к себе – нет и всё тут.

Судьба щенка решилась неожиданно. За неделю Денис так к нему привязался, что забрал к себе.

– Ну Машка, не дай бог, к нам ещё кто-то прибьётся, – ворчал он, обнимая пушистый комочек и пряча под куртку.

В другой раз рядом с нами остановилась девушка. Мы с Денисом играли весёлую мелодию, чтобы поднять настроение ожидающим окончания дождя. Люди собрались в круг, слушали, и даже аплодировали.

Каково было наше удивление, когда девушка вдруг стала танцевать! Да не просто так, а исполнять красивые бальные па! Народ был в восторге. Девушка оттанцевала две мелодии подряд, а потом дождь кончился, на улице выглянуло солнце и она ушла. Но в тот час мы заработали рекордную сумму, а всё благодаря девушке, которой даже спасибо сказать не успели – так быстро она смешалась с толпой.

– Ты музыку любишь, да, Маш? – спросила бабушка, когда я закончила рассказ.

– Очень.

Музыка для меня нечто большее, чем набор нот. Красивая мелодия способна задеть душу, поднять настроение или, наоборот, помочь вылить всю печаль, что скопилась в сердце. Я частенько играю в комнате на гармошке – соседка не против, ей тоже музыка нравится. А другие не слышат – я стараюсь очень тихо.

В коридоре раздалось громыхание тележки. Я подхватила две тарелки, свою и бабушкину, и вышла за едой. Принесла ленивые голубцы, взяла две чашки и пошла за чаем.

Помогла Алле Леонидовне устроиться поудобнее и поставила ей на ноги тарелку, предварительно постелив на одеяло полотенце.

Голубцы оказались вкусными. Чай тоже ничего. Вот только у Аллы Леонидовны был плохой аппетит. Она съела половину своей порции и отставила тарелку, сказав, что наелась.

В течение дня я привыкала ухаживать за бабушкой. Самым сложным оказалось научиться правильно подавать утку. Вообще, Алла Леонидовна не хотела, чтобы я этим занималась, надеялась медсестру дождаться. Но той так долго не было, что пришлось бабушке согласиться на мою помощь. К счастью, совместными усилиями нам удалось положить утку правильно.

Вторая половина дня прошла в заботах и праздных разговорах. Конечно, бабушка много рассказывала о Грише и Вере. Из-за подробных описаний мне стало казаться, что я давно с ними знакома. Даже любимое блюдо Гриши и то упомянула.

В её рассказах Гриша всегда представал улыбчивым и отзывчивым человеком. Скорее всего, таким он и был – по отношению к своей бабушке. К остальным же людям молодой человек относился согласно их социальному статусу, и вовсе не по-доброму, о чём довелось познать на собственной шкуре.

Вечером дверь в палату раскрылась, внеся ароматы мужских и женских духов, а следом и их владельцев: Гришу, высокого, красивого молодого человека с короткой стрижкой светло-каштановых волос и циничным взглядом карих глаз; и Веру, высокую и стройную, как тростинка, блондинку с холодными голубыми глазами и слегка насмешливой улыбкой.

Едва зайдя в палату, Гриша застыл на пороге как вкопанный.

– Не понял, – обратил он на меня возмущённый взгляд, заставив моё сердце сжаться от предчувствия надвигающейся грозы, и повернулся к приткнувшейся к его плечу Вере. – Возьми пакет. Я пойду разберусь.

И скрылся за дверью. Бабушка только успела крикнуть: «Гриша», но он уже не слышал.

Блондинка царственной походкой прошла вглубь палаты и подойдя к кровати бабушки, наклонилась поцеловать старушку в щеку. Алла Леонидовна сделала вид, что наклона Веры не заметила. Вера выпрямилась, поставила пакет на стул и посмотрела на меня своим насмешливым взглядом.

– Кого это вы уже успели приютить?

– Вера, выбирай выражения. Познакомься, девушку зовут Маша, и теперь я делю палату с ней.

Вера усмехнулась, ещё раз бросив на меня свой холодный взгляд, отчего я почувствовала себя маленькой и никчёмной.

– Ну-ну. Похоже, Грише это не очень понравилось.

– С Гришей я и сама решу, а тебя прошу не лезть, – бабушка разговаривала с Верой жёстко.

– Да мне-то что. О вас же беспокоюсь: мало ли кого к вам подселили.

– Машенька, разбери, пожалуйста, пакет. От Веры помощи не дождёшься, – обратилась бабушка ко мне.

Ощущая, как трясутся ноги, я встала с кровати и подошла к стулу с обратной от Веры стороны – со стороны спинки. Мне совсем не хотелось быть причиной ссоры семьи, поэтому хоть я и выполнила просьбу бабушки, но старалась как можно меньше привлекать к себе внимание. Вера и не подумала отодвинуться, стояла и смотрела, как я выкладываю фрукты и печенье и отношу к бабушке в тумбочку.

– Зря вы так, – задумчиво проговорила Вера, продолжая разглядывать меня. – Я бы с удовольствием помогла, вы мне просто шанса не даёте.

Я обходила Веру, стараясь не делать сильных вдохов. В носу так и щекотало, на глазах выступали слёзы. Аллергия давала о себе знать. От полного расклеивания спасало открытое окно.

Дверь в палату снова распахнулась; Гриша вошёл и округлил глаза, увидев, что я разбираю пакет.

– Нормально, – усмехнулся он. – А это для тебя, что ли?

Я испуганно обернулась. Меньше всего мне хотелось, чтобы меня обвинили в воровстве.

– Я просто… – попыталась я оправдаться, как вмешалась бабушка.

– Гриша, что ты устраиваешь! – сердито крикнула она. – Отстань от девушки.

– Я хочу понять, что происходит. Кто эта барышня, по какому праву она здесь и почему копается в чужом пакете, – он с подозрением уставился на меня, особое внимание уделяя моему синяку под глазом. Под его взглядом я сжалась, стараясь отвернуться, спрятать уродский синяк. Он заметил мой неловкий жест и презрительно усмехнулся, заставляя чувствовать себя ещё хуже.

В палату зашла медсестра Света. Похоже, она услышала последнее предложение Гриши, потому что прямо с порога зло крикнула:

– Сироткина! Ты что, за воровство принялась?!

От ужаса я округлила глаза. От осознания, что вот сейчас меня обвинят в воровстве и выставят с позором, сердце испуганно сжималось. Мысль, что Алла Леонидовна отвернётся от меня, причиняла боль и я с трудом сдерживала слёзы.

– Ой, нет!

– А она ещё и ворует? – так, словно нисколько в этом не сомневался, и только ждал момента поймать меня за руку, притворно удивился Гриша.

– Успокоились все немедленно! – жёстко приказала Алла Леонидовна. Окружающие перевели взгляд на бабушку, покорно замолкая. – Света, извините, что вас побеспокоили. Мой внук слишком переживает за меня, оттого побежал к вам, не разобравшись в ситуации.

– Так значит, я могу идти? – с облегчением спросила Света. Разгребать этот скандал ей совсем не улыбалось.

– Идите, милочка. Идите и занимайтесь своими делами, – отправила её бабушка.

Я испуганно стояла возле окна, теперь точно осознавая, что ничего хорошего из затеи Аллы Леонидовны не выйдет. Гриша то и дело бросал на меня убийственные взгляды, заставляя чувствовать себя никчёмной обузой. В эту минуту я жалела, что не настояла вернуть мою кровать в коридор, ведь тогда и не было бы скандала.

– Расскажи нам, кто ты такая? – обратилась ко мне Вера. Она так искренне улыбнулась, что я даже поверила в её интерес.

– Сирота из детского дома, – с насмешкой за меня ответил Гриша.

– Не может быть! – с притворным ужасом уставилась на меня Вера. Но ужас в её глазах тут же сменился презрением. – То-то смотрю, и раскраска какая-то странная, боевая. – Видимо, стараясь задеть меня побольнее, пошутила она.

От её слов я будто вижу себя со стороны: жалкая, тощая девчонка, с растрёпанными волосами, вся в синяках и в тонкой чуть ли не прозрачной ночнушке, глядя на которую любой дурак понимает – она больничная, а своего у меня ничего нет.

Мой взгляд против воли метнулся к Алле Леонидовне: как она отреагировала? Я ведь ей так и не сказала! Хотя надо было, раз уж я здесь, но я так и не решилась, о чём в эту минуту пожалела. Вполне возможно, что Алла Леонидовна обидится на моё недоверие и будет права. Человек со всей душой ко мне, а я получается обманула.

Бабушка и ухом не повела; не удивилась, не выглядела ошеломлённой. Вместо этого повернулась ко мне и мягко попросила подождать за дверью, пока она поговорит с Гришей.

Я вышла под злые взгляды Веры и Гриши. Прикрыла дверь и прислонилась к стене рядом с косяком. Только оказавшись в стороне от едких взглядов, осознала, как сильно испугалась их. Меня трясло так, что я всерьёз обеспокоилась, как бы в палате не услышали стук в стену.

Не успела я перевести дыхание, как следом за мной вышла Вера. Она смерила меня презрительным взглядом, но ничего не сказав, ушла дальше по коридору. Потом я узнала, что бабушка спровадила её в аптеку.

Так как я стояла возле дверей, то слишком хорошо слышала разговормежду Аллой Леонидовной и её внуком. Стоило мне выйти, как Гриша сменил тон и теперь общался вежливо, даже нежно.

– Бабушка, неужели ты не понимаешь, что заводить знакомства абы с кем добром не кончится?

Интонации бабушки тоже изменились с командных на покровительственные.

– Гриш, я понимаю, что ты заботишься обо мне, но я человек взрослый и сама могу решать, с кем мне общаться, а с кем нет.

– Я не понимаю. Ты не знаешь, что интернатовские дети ловко добиваются доверия, а потом враз обчищают карманы. Не знаешь разве?

– И вовсе не всё. Такие же дети, как другие, только со сложной судьбой.

– Ты её хорошо разглядела? Это ж какие такие дети устраивают подобные драки?! – повысил голос Гриша.

– Хм… С чего ты решил, что была драка? – заинтересовалась бабушка.

– У медсестры спросил, почему девушка такая разукрашенная, – раздражённо ответил внук.

– Девочка сказала, что упала с лестницы, – задумчиво проговорила Алла Леонидовна.

– Девочка, – насмешливо бросил Гриша. – Видишь, эта двуличная особа уже обманула тебя. Пока не поздно, верни её туда, откуда взяла.

– Гриша, подожди горячиться, – осадила Алла Леонидовна внука. – Ты не подумал, что двуличной особе, как ты изволил выразиться, просто стыдно сообщать о драке? Да и что это за драка, в которой можно так пострадать. Это избиение какое-то!

– Бабушка, – с нажимом сказал Гриша. – Повторяю: она из детского дома. Это значит, что ей не привили какие-то моральные принципы, и уж тем более, хорошие манеры. Отброс общества, понимаешь? – Горячился внук.

Я слушала, желая уйти и не могла. Было горько осознавать, что люди склонны оценивать по сложившемуся стереотипу. Но как бы сильно в эту минуту я ненавидела Гришу, следовало признать, что кое в чём он прав: сироты в самом деле отбросы общества. Не нужны даже собственным родителям, что уж говорить про других людей.

Ежедневно вынужденные конкурировать друг с другом за еду и толику внимания со стороны взрослых, мы волей-неволей учимся жестокости.

И всё же, далеко не все оказываются беспринципными личностями. Нередко среди нас попадаются и хорошие дети, вынужденные прикидываться волками, чтобы выжать.

– Гриша, сейчас мне кажется, что это у тебя отсутствуют моральные принципы и воспитание, – устало сказала Алла Леонидовна. – Я начинаю уставать от этого разговора, тем более что результат нулевой. Я взрослая и я решаю, общаться мне с девочкой или нет.

– Ещё один вопрос. Она сама оплачивает половину палаты? – с издёвкой спросил Гриша.

– Нет, Гриша. За палату заплатишь ты из тех денег, что я оставила тебе в наследство, – категорично заявила Алла Леонидовна.

– Про наследство ничего и слышать не хочу. Ты пока нестарая, жить и жить, и наследство мне не нужно, – скрывая за грубостью беспокойство, возмутился Гриша.

– И тем не менее, – настаивала бабушка.

– Черт-те что! – ругнулся внук капитулируя.

– Да, Гриша, и ещё. Извинись перед девочкой.

– Прости, бабушка, но этого я делать не буду.

– Подслушиваем? – приподняла брови в лёгком удивлении Вера. Я и не заметила, как она подошла.

Отвечать я не стала. Оправдываться – дело бесполезное, только дать ей лишний повод высмеять меня. А больше мне и сказать нечего: она права.

Хлопнула дверь совсем рядом с ухом и из палаты вылетел взбешённый внук. Из-за Веры я не услышала последнюю реплику бабушки, которая, по всей видимости, и рассердила Гришу.

Он посмотрел на меня сквозь прищур злых глаз. Осторожно прикрыл за собой дверь и тут же прижал меня к стене своим мощным телом, сжав руку у меня на горле. В нос ударил мужской парфюм, щекоча ноздри. Голова моментально закружилась, из глаз потекли слёзы, от аллергии и от боли.

– Послушай сюда, овца, – с ошеломляющей ненавистью выдохнул он слова мне в лицо. Стараясь, чтобы Гриша не задушил меня, я привстала на цыпочки, надеясь тем самым ослабить хватку на горле. Лёгким не хватало воздуха, а сломанные рёбра под его весом снова заболели, как и несколько дней назад. – Бабушку ты одурачила. Но не меня. Не дай бог, бабушка хоть чуть-чуть разочаруется – тебе несдобровать. Поняла? – Угрожающе произнёс он.

Я кивнула. Но Грише показалось этого мало. Он чуть сильнее надавил пальцами на горло, вжимая меня в стену.

– Я спрашиваю, поняла?

– П.. По.. няла, – с трудом прохрипела я. От раздражающего запаха и боли в голове совсем помутилось. Я почувствовала, как сознание уплывает, когда Гриша меня, наконец, отпустил.

Я не сдержалась и закашляла, причиняя боль травмированным рёбрам.

– Тьфу, гадость какая, – брезгливо скривился Гриша и отскочил от меня, как от прокажённой. Но мне сразу же стало легче дышать.

– Пока, овца, – с довольной улыбкой помахала мне Вера, беря суженного под руку.

По коридору он раздражённо летел и ей, несмотря на свой рост, пришлось приложить видимые усилия, чтобы не отстать.

Глава 5

Гриша

Первое, что я увидел – её огромные зелёные глаза; взгляд на лице совсем ещё подростка испуганный и одновременно не по-детски серьёзный. Слишком тяжелый, такой нечасто встретишь и у взрослого, много повидавший на своём недлинном пути. Это был парадокс, который встречался у людей с покалеченной судьбой, невольно заставляя задумываться о перипетиях их жизни.

Наш контакт глазами длится не более пары секунд, но за это время я словно окунулся в другую жизнь; разом провалился в пропасть её души, где на самом дне различил следы несправедливости других людей, часто наносящие ей обиду и вечный страх, являющийся верным спутником обездоленных, сближаться с каким-либо другим человеком. Там было что-то ещё, но чувствуя, как меня засасывает в этот омут, я усилием воли отвёл взгляд.

Едва вынырнув на поверхность, я и сам ощутил испуг – за короткий миг прочувствовал её эмоции, как собственные. Именно это и было страшно: тот водоворот горечи и разочарований, что захлестнул меня всего секунду назад и теперь ещё отдавался в теле гулким сердцем, мне вдруг показался знаком.

Едва я перевёл взгляд, как в голове появились вопросы: кто она? Что делает здесь, с бабушкой? Почему тут стояла вторая кровать, когда я точно помню, что палата одноместная?!

Вера подтолкнула меня в плечо и я, ощущая поднимающееся раздражение на персонал больницы, посмевший в одноместную палату запихнуть вторую кровать, сунул ей пакет, буркнув, что мне нужно кое-что выяснить.

Медсестра на посту вежливо сообщила, что девушку зовут Маша, что она сирота из детского дома, попавшая в больницу после избиения; что бабушка прониклась к девушке настолько, что забрала её к себе в палату из коридора, где она лежала до этого.

Я вспомнил, как несколько дней назад проходил мимо одинокой кровати, стоящей в коридоре. Но я не обратил внимание на человека, её занимающего, мне было не до этого: бабушка неудачно сломала ногу, ей нужна операция, которая откладывается из-за отёка ноги, и теперь она вынуждена лежать в этой нищей больнице, потому что её нельзя оставлять без растяжки.

Я готов был пойти на какие угодно затраты, лишь бы перевезти бабушку в условия, подходящие ей. Туда, где за ней будет должный уход, где врачи исключительно высокой квалификации, а питание человеческое. В конце концов работники скорой и должны были её туда отвезти, ведь у неё страховка, оформленная отцом на всю нашу семью!

Проблема в том, что бабушка не взяла с собой на прогулку документы. Только паспорт, спасибо и на этом, а то отвезли бы в какой-нибудь бомжатник.

Не вмешайся бабушка, и мне удалось бы настоять на своём и осуществить её перевозку. Но она остановила меня, твёрдо решив остаться в этой больнице.

А теперь вот я узнаю, что бабуля очарована жалкой мордочкой сиротки и даже взяла под своё крыло!

Я вернулся в палату, намереваясь решительно поговорить с бабушкой. Конечно, ей одиноко здесь и не хватает общения, но сирота – не самый лучший выбор. За жалкими мордочками беспризорников, как правило, скрываются пронырливые и расчётливые ворюги, с раннего детства умеющие втираться в доверие. Таких «милах», оборванных и грязных, полно вечерами на улицах. Они всегда выбирают места массового скопления людей, чтобы незаметно красться в толпе, обчищая карманы, и делают это крайне ловко, не разбираясь, кто перед ними – состоятельный человек или нет. Тащат всё подряд, до чего достанут. Мелкие безжалостные крысята.

Открыл дверь, и от увиденной картины меня буквально захлестнула волна гнева. Вообще-то, по здравому размышлению, ничего плохого девушка не сделала. Но это позже, а в тот момент я практически почувствовал, что поймал ворюгу за руку.

– Нормально. А это для тебя, что ли?

Девушка замерла над пакетом, тараща на меня свои большие испуганные глаза. Я же молча разглядывал её, ощущая презрение каждой клеточкой тела. Не ухожена, не воспитана, ещё и задира. Фингал под правым глазом, спутанные тёмные волосы, синюшные тощие руки. На тело надета длинная тонкая сорочка, не особенно скрывающая упругую грудь небольшого размера и округлые бёдра. Но вот синяки от побоев, которые скорее всего, имелись под сорочкой, ткань прятала хорошо.

К презрению примешивалась жалость, но ровно до тех пор, пока меня не осенило: скорее всего, во всем виноваты наркотики.

Девчонка откровенно тощая. Ну точно, на игле. Под тёмными следами побоев с моего места видно не было, в каком состоянии её вены. Впрочем, это неважно, потому что я в своих выводах не сомневался. Наверняка в этом тщедушном теле скрывался клубок омерзительных болезней. Успокаивая себя, я всё же решил: ее заболевания вряд ли передаются воздушно-капельным путём, иначе девушку отвезли бы в инфекционную больницу. Но вот СПИД вполне может быть.

В тот день бабушка потребовала от меня отстать от девушки. Доводы мои слушать не стала, сославшись на опыт своих лет. Я же по-настоящему испугался: неизвестно чего ждать от такого соседства. Как бы бабушка не пострадала.

Мы поговорили, но как это часто бывает, когда старушке приходит очередная идея в голову, спорить оказалось бесполезно. Несмотря на добрые глаза и мягкую улыбку, характер у старушки железный.

Я покинул палату, едва сдерживая злость на бабушку за её непроходимое упрямство. Собирался хлопнуть дверью, как наткнулся на сиротливую мордочку со взглядом побитой собаки. Этот её чёртов взгляд, проникающий в самую душу, заставил почувствовать себя подлецом за удачу родиться в полноценной семье. Вот, вообще, ерунда полная, моей-то вины в этом нет. Так какое право имела она обвинять меня?!

Злость требовала выхода, и я прижал девчонку к стене, стараясь не раздавить. Её лицо оказалось в сантиметре от моего, и всего на секунду я опешил, разглядывая чистую кожу без изъянов. Как-то это не вяжется с образом наркоманки. Может, только начала?

Ощутил, как под рукой, что лежала на горле беспризорницы, бился пульс: часто и быстро, словно сердце испуганной пичуги. В больших глазах, опушённых густыми ресницами, застыл страх и почему-то её вид побитого щенка привёл меня в неописуемую ярость. Хотелось крушить и ломать, и наверное, поэтому я сказал злые слова. Не замечая усилий от бушевавшей внутри ярости, сжал тонкую шею, пока девчонка вдруг не захрипела. Отскочил в страхе, в ужасе от собственных эмоций, что едва не прибил эту мелочь, и стараясь, чтобы ни Вера, ни девчонка не заметили смятения, надел на лицо маску презрения.

– Фу, гадость какая.

Развернулся и стремительно пошёл, не дожидаясь Веры. Она всё же догнала и прицепилась за руку, чтобы не отстать. Темп был слишком быстрым, но я не обращал внимания, испытывая стойкое желание убежать как можно дальше.

Маша

Зайти в палату было боязно. Теперь, когда агрессоры ушли, а страх потихоньку отпускал, внутри меня проявилось другое чувство. Чувство острого сожаления, что не поговорила с Аллой Леонидовной раньше. Сейчас уже поздно; она наверняка не захочет разговаривать. Алла Леонидовна хороший человек; вряд ли она отвернулась бы от меня, узнав правду. Но ведь сделанного не воротишь.

Стоять в коридоре вечно, прижавшись к двери, я не могла. Мне следовало решиться и встретиться с разочарованным во мне взглядом Аллы Леонидовны. И лучше не затягивать. Я сделала максимально глубокий вдох – несчастные рёбра тут же заныли – и с выдохом потянула ручку двери на себя.

– Алла Леонидовна… – зашла, опустив глаза в пол. Стыдно. – Простите меня, я вам соврала…

– Машенька, давай поговорим, – в голосе Аллы Леонидовны неожиданно прозвучали мягкие интонации.

Я подняла удивлённый взгляд. Бабушка смотрела на меня по-доброму, даже ласково. Совершенно не понимая, чем заслужила такое хорошее отношение, я растерянно молчала.

– Пройди и присядь, – Алла Леонидовна указала на кровать рядом с собой.

Я покорно села к ней в ноги, не понимая, чего ждать.