Тихие шаги любви

Я вспомнила, что зовут ее Алла Леонидовна. Я оглядела коридор в поисках медсестры или врача. Зайти очень хотелось, но я боялась, что меня выгонят, как и вчера.

– Заходи смелее, я не кусаюсь, – настаивала Алла Леонидовна, неправильно истолковав мою нерешительность.

– Я бы с удовольствием, но персонал больницы не очень любит, когда пациенты ходят по палатам, – постаралась я деликатно отказаться, не уточняя, что не любят они, когда сироты ходят по палатам, дабы чего-нибудь не унесли. Можно было, конечно, сослаться на головную боль или что-то похожее, но так как Алла Леонидовна фактически застала меня за шпионажем, то подобная отговорка мне показалась нелепой.

– Персонал больницы я беру на себя, – смело заявила бабушка. Я всё ещё не решалась и она призывно похлопала по кровати рядом с собой.

Мне очень хотелось пообщаться. Не так уж часто со мной разговаривают без оглядки на отсутствие у меня воспитания и хороших манер.

Я шагнула в палату, чувствуя, как радость наполняет моё сердце. И уже не испытывая сомнения, присела на край кровати.

– Ну вот и славно! – обрадовалась Алла Леонидовна. – Здесь так скучно, что я согласна на чтение ширпотребных книжонок. – Алла Леонидовна помахала в воздухе книгой, показывая, о чём, собственно речь.

Это была книга в бумажном переплёте, по центру изображены молодые и красивые мужчина и женщина, заключённые в цветочный орнамент. Роман. Я частенько видела такие у дежурной, Елены Ивановне. Она читала их в полумраке, пользуясь лишь ночником, всю ночь напролёт, отчего поутру у неё всегда были красные опухшие глаза, будто она плакала.

Я никогда не читала романов и понятие не имела, годятся они на звание ширпотреба или нет. Поэтому сдержанно улыбнулась, не опровергая, но и не подтверждая высказывание.

– Давай для начала мы с тобой познакомимся. Меня зовут Соболь Алла Леонидовна. По фамилии звать, конечно, не стоит. Имени-отчества вполне достаточно. А как зовут тебя?

– Маша, – фамилию называть мне не хотелось – уж слишком она «говорящая». По отчеству обычно зовут старших, так что для меня в нём смысла не было.

– Просто Маша? – уточнила Алла Леонидовна. Наверное, в её кругах принято называть полное имя.

Я кивнула.

– Ну хорошо, Маша. Вот мы и познакомились! – радостно улыбнулась бабушка. – Скажи, ты читаешь книги? Хочешь, я дам тебе почитать? – Кивнула она на роман.

– Спасибо, – поблагодарила я. – Я раньше не читала романы.

– Что же ты читаешь, Маша?

– В основном учебники, – пожала я плечами. В интернате есть библиотека, но воспитатели следят строго, чтобы сначала выполнялись уроки. Мне учёба даётся не очень легко, так что некогда развлекаться чтением.

– У тебя, наверное, времени нет? – догадалась Алла Леонидовна. – Ну ничего, здесь, я думаю, его с избытком. – Заговорщицки улыбнулась она. – А в какой палате ты лежишь?

– Я в коридоре лежу, – ответила я и видя, как её брови удивлённо поднялись, поспешила объяснить. – Сейчас пациентов много, мест не хватает.

Алла Леонидовна посмотрела на меня с сочувствием.

– Бедненькая. А много там с тобой в коридоре людей лежит?

– Пока больше никого.

Алла Леонидовна неопределённо хмыкнула, но комментировать не стала. Вместо этого, спросила о роде моей деятельности. Я рассказала ей, стараясь не упоминать интернат из-за страха отпугнуть её, что учусь в одиннадцатом классе. Она поинтересовалась, собираюсь ли я куда поступать. Я ответила, что собираюсь поступать в ветеринарную академию, так как очень люблю животных. Вообще-то, некоторое время я всерьёз планировала поступить в музыкальную академию. Мне очень нравится музыка и стань она делом всей моей жизни, я была бы счастлива. Но по здравому размышлению я пришла к неутешительному выводу, что найти работу музыканту сложнее, чем ветеринару. Недаром их столько в переходах.

– У тебя, наверное, есть домашний питомец? – заинтересовалась бабушка. Видно было, что Алла Леонидовна неравнодушна к братьям нашим меньшим.

Я отрицательно покачала головой.

– Мне нельзя, – ответила с грустью.

– Жаль. А вот у моего шалопая – Гришу я имею в виду – живёт огромный рыжий кот. Мейн Кун называется. Ну и здоровый, детина!

– Ой, они очень красивые! – я видела фото котика Мейн Кун в книжке про животных, украдкой взятой в библиотеке, пока воспитатель не пришла проверять мои домашние уроки.

– Красивый – это правда. А пушистый! Но ухода за собой требуют. Шерсть и чесать регулярно надо и промывать, чтоб не свалялась.

– А он большой?

Алла Леонидовна развела руки в стороны, наглядно показывая размер.

– Вот такого.

– Ого, какой! – такой кот мог равняться средней собаке.

– Немаленький, это точно. Значит, заведёшь себе животное, когда начнёшь жить отдельно от родителей?

– Думаю, да, – неуверенно ответила я.

По закону сиротам полагается собственное жильё, как правило, комната в коммуналке. Но реальность такова, что сирот в очереди значительно больше, нежели этих самых комнат.

Мы ещё немного поговорили на тему животных, после чего Алла Леонидовна рассказала со смехом, что упала, как в анекдоте, поскользнувшись на старой банановой шкурке, кем-то неосмотрительно брошенной на дорогу.

– Уточек я шла покормить и шкурку не заметила.

Оказалось, что произошло это в парке, что находится рядом с больницей. Как только она упала, вокруг неё тут же собрались люди, какой-то мужчина пытался помочь ей встать и тут-то выяснилось, что не то что вставать, а и трогать ногу или как-то шевелить ужасно больно. Вызвали скорую, которая приехала довольно быстро и отвезли в ближайшую больницу.

– Гриша всё никак понять не может, почему я не попросила врачей отвезти в платную больницу. А мне было так больно, что без разницы куда, лишь бы быстрее.

Довольно скоро в нашем разговоре с Аллой Леонидовной я заметила одну особенность, а именно, какой бы темы мы ни коснулись, она непременно упоминала её единственного и горячо любимого внука. Хоть она и звала его шалопаем, но прощала ему многое.

Бабушка считала, что плохое поведение Гриши – это полностью вина отца. Не присмотрел вовремя, не уделял должного внимания, да ещё и всячески попустительствовал. Рассказывая про Антона, отца Гриши, бабушка переставала улыбаться. Ее глаза вмиг делались грустными, а на лице проступали морщины.

– Это моя, конечно, вина, что Антон такой беспринципный. Растила одна и сама вечно была занята на работе. Потом вот взяла кредит в том банке, где работала сотрудником и открыла первый отель. Тут уж времени на сына совсем не осталось. Но понимаешь, казалось, для него же стараюсь. А вышло вот как, – печально поведала Алла Леонидовна. – К счастью, Гришка добрее. Мать его хоть и не особенно воспитывает, но всё-таки человек чуткий и Гришу этому научила. Правда, чуткость эту он тщательно скрывает – в тех кругах, где он крутится, не принято быть добрым.

Примерно через час нашей беседы я знала, что Гриша учится на последнем курсе государственного университета на факультете управления, готовясь по завершении учёбы принять на себя управление одним из отелей отца, тем самым который открыла в своё время Алла Леонидовна. Грише двадцать один год, и совсем недавно он очень расстроил бабушку, познакомив со своей будущей женой Верой. По словам Аллы Леонидовны, Вера настоящая вертихвостка, не обременённая моральными ценностями, которая только и озабочена тем, чтобы успешнее выйти замуж.

– Грише она совсем не подходит. Скорее, моему Антону, отцу Грише. Но он уже женат, – со смехом добавила бабушка.

По коридору раздались громкие крики, призывающие к ужину.

– Маша, ты же голодная, наверно! – спохватилась Алла Леонидовна.

Я действительно хотела есть. Алла Леонидовна отправила меня взять себе еды; я предложила и для неё захватить, но она отказалась, сообщив, что не голодна. Я поправила под её головой подушку и попрощавшись до завтра, оставила её спать.

Глава 3

С утра я проснулась от странного звука, негромкое такое посапывание наряду с тихим жужжанием. Повернула голову в сторону источника звука. Рядом на стуле стоял небольшой прибор с электронным табло. От прибора вниз уходил чёрный электрический провод, а сам прибор соединялся с ёмкостью, торчащей из моей груди.

– Маш, проснулась? – шепчет, наклонившись, медсестра. Тёмненькая – Света, вспоминаю я имя.

Я и не заметила, как она подошла. Киваю, хотя на самом деле пребываю в неопределённом состоянии: то ли проснулась, а то ли нет.

– А что это? – указываю кивком на прибор. Шепчу так же тихо, как Света, наверное, чтобы не разбудить других пациентов.

Света внимательно смотрит на табло, что-то подкручивает регулятором.

– Плевроаспиратор, – наконец, даёт она ответ.

– А для чего он?

– Откачивает воздух из плевры.

Слово незнакомо мне и я не могу удержаться от следующего вопроса.

– Откуда?

Света переводит взгляд на меня и видит круглые глаза. Качает головой и наигранно тяжело вздыхает:

– Ой, Маша, много будешь знать, скоро состаришься, – серьёзным тоном произносит она, но по лёгкой улыбке я понимаю, что это шутка.

– А долго мне ещё с ней лежать?

– Нет, недолго.

– А раньше тоже подключали?

Света терпеливо сносит все мои вопросы, поправляя на мне одеяло.

– Угу.

– А почему я не слышала? – ещё больше удивляюсь я.

– А ты спала много. Вот и не слышала.

– А…

Но я не успеваю задать очередной вопрос; Света меня перебивает:

– Маш, вопросов слишком много. Сегодня утром, когда придёт врач, сходишь на рентген. И если всё будет хорошо, дренаж снимут.

Я киваю и закрываю глаза. Проваливаясь в сон, слышу Светино:

– Поспи ещё немного.

В следующий раз я проснулась от звона посуды. Прибора рядом со мной уже не было, а тётенька с тележкой была близко. Я села и дождавшись, когда тележка поравняется с моей кроватью, протянула тарелку, получая свою порцию геркулесовой каши с кусочком булки, украшенным маслом. Нагретой над чаем ложкой я размазала масло по булке. Булочка с маслом – это самое вкусное! Идеальное дополнение как к каше, так и к чаю; я разделила кусок на две половинки, одну отложила на чашку с чаем.

Мимо прошёл врач, тот самый, что уговаривал Гришу не перевозить бабушку. Пролетев, врач резко остановился и развернулся ко мне.

– Сироткина, после завтрака на рентген.

Доктор убежал дальше, не дожидаясь от меня ответа. Я съела свою кашу, выпила чай, взяла посуду и пошла в туалет. Под тонкой струйкой холодной воды помыла ложку, тарелку, чашку. Кое-как прополоскала рот: зубной щётки и пасты у меня при себе не было. Сполоснула лицо и руки и, взяв посуду, пошла обратно. Полотенца у меня тоже не было и лицо ещё некоторое время было мокрым. Можно было вытереть рубашкой, но тонкая ткань станет совсем прозрачной.

Когда я вернулась, медсестра Света уже ждала меня.

– Маш, идём.

Я поставила посуду на стул и пошла вслед за медсестрой. Мы прошли коридором и вышли из отделения на лестницу. Спустились на один этаж и вошли в другой коридор, как две капли воды похожий на наш. По сторонам находились широкие двери с табличками: «Операционный блок», «Реанимация». В конце коридора находились женская и мужская смотровая и рентген кабинет.

Света постучала и, дождавшись громкого: «Войдите», открыла дверь. Зашла внутрь, жестом веля мне стоять у дверей, и вернулась через несколько минут.

– Дорогу запомнила? – тихонько спросила она.

Я кивнула.

– Ну давай иди, – подтолкнула она меня в спину.

Я зашла в полутемное помещение. Из смежной двери ко мне вышла худая женщина средних лет.

– Снимай рубашку и ложись на стол, – велела она и скрылась за смежной дверью.

Снять рубашку оказалось довольно сложно. Разрез на этой сорочке был диаметром с трубку; трубка – торчала, но как раздеться? Я мучалась несколько минут безрезультатно, пока женщина не вышла ко мне.

– Ну чего ты возишься? – недовольно спросила она.

– Мне рубашку не снять, – я развернулась к ней, показывая, с чем возникли затруднения.

– А чего меня не предупредил никто, что у тебя дренаж? – возмутилась она. – Так как нам быть-то? В рубашке нельзя, тень будет. Была бы ещё белая… – Расстроенно сказала она. – А знаешь что, – воодушевилась женщина, показывая на ворот рубашки. – Давай вот здесь, сверху вниз разорвём и до пояса снимем. А ты потом прикроешь халатом.

– У меня нет халата, – отрицательно качнула я головой.

– А как ты без халата? – удивилась она. Осмотрела сорочку и указала на разрез, через который проходит трубка. – Ну нам всё равно её надо снять. Тогда разрежем здесь побольше и пропихнём. Будет, конечно, порвано, но по-другому никак.

Она отпустила мою сорочку и ушла в кабинет. Тут же вернулась, неся в руках ножницы. Сделала маленькое сечение в сорочке и из него прорезала длинную линию до трубки. Получилась довольно большая и откровенная прореха прямо под грудью.

Женщина осторожными движениями помогла мне снять рубашку. Прежде чем лечь, я успела бросить взгляд на грудь. Чуть в стороне от самой груди, но не заходя подмышку, располагался квадратный, сантиметров десять в сечении, медицинский пластырь, удерживающий трубку. Всё самое «красивое» наверняка скрывалось под ним.

– Давай ложись, – напомнила женщина о том, для чего я здесь.

С её помощью я легла на металлическую поверхность, застеленную короткой одноразовой пелёнкой. Я с опаской смотрела на огромный, под потолок, аппарат. Длинная массивная опора, соединительные трубки, в которых скрыты провода, подведены к большой штуке, скорее всего, излучателю, закреплённому на подвижном штативе.

Как только женщина скрылась за смежной дверью, излучатель опустился и завис на уровне моей груди.

– Голову набок, глаза закрыть, – раздалась команда из динамиков.

Я послушно закрыла глаза, отвернув голову.

– Можешь встать, – через полминутки сказали динамики. И почти сразу женщина вышла из кабинета.

– Так. Давай, я помогу тебе одеться.

Вдвоём мы облачили меня в рубашку. Разрез некрасиво лежал под грудью, оголяя плоть. Даже здесь, в этом полутёмном кабинете, мне было неловко.

Обратно по коридору я шла, зажав разрез в кулак, чувствуя себя раздетой. Когда я проходила мимо поста, меня остановила Света:

– Тебе снимок отдали? – выкатывая из палаты капельницу, спросила она.

– Нет.

– Ладно. Иди ложись, – велела она.

Но ложиться я не хотела вовсе. Вместо этого, подошла к восьмой палате, не уверенная, удобное ли выбрала время для посещения, но испытывая острое желание увидеть Аллу Леонидовну. Вчера при прощании мы договорились, что сегодня я обязательно к ней зайду. Вот только время не уточнили.

Как и раньше, двери в её палату были распахнуты. Я тихонько заглянула, чтобы не разбудить её в случае, если она спит. Она не спала. Увидела меня и приветливо улыбнулась.

– Маша, здравствуй! А я всё гадала, спишь ты или нет.

Я застыла на пороге, не решаясь зайти. Алла Леонидовна понимающе улыбнулась.

– Заходи. И давай на будущее договоримся: я всегда рада тебя видеть. Хорошо?

Я кивнула, испытывая благодарность за её доброту и, тепло улыбнувшись в ответ, переступила через порог. Прошла в палату и села на свободный стул.

– Хорошо.

– Вот и отлично! Маша, а что случилось с твоей рубашкой? – с беспокойством спросила бабушка.

Я рефлекторно посмотрела на разрез.

– На рентген ходила. По-другому рубашку было не снять.

– Н-да печально, – покачала она светлой головой, – но ты не расстраивайся, я что-нибудь придумаю.

Мне совсем не хотелось обременять Аллу Леонидовну моими проблемами. Достаточно того, что она тепло ко мне отнеслась и не брезговала общением со мной. Хотя, скорее всего, всё дело в том, что она не знает о моём положении, мне хотелось верить, что Алла Леонидовна не изменит своего отношения, даже если узнает. Правда, проверять я не рисковала.

– Спасибо. Мне и так неплохо. В конце концов, это же больница.

– Не спорь, деточка. Я вижу, как тебе «неплохо» – от смущения глаз не поднимаешь! Мне не в тягость, а в радость позаботиться о ком-то. Гришка давно уже вырос и теперь он обо мне заботится. Правнуки когда ещё будут. Ты мне лучше скажи, когда с тебя эту штуку снимут? – Алла Леонидовна указала на трубку.

– Дренаж? – мой взгляд метнулся к системе, чтобы убедиться, что речь о ней. – Медсестра сказала, что рентген покажет: если всё будет хорошо, то скоро снимут.

– Будем надеяться, что всё хорошо, – подбодрила меня Алла Леонидовна. – А не больно?

– Сегодня уже не особо. Только вставать из положения лёжа или переворачиваться сбоку на спину больно. А ходить и сидеть – нет.

– На молодых всё быстро заживает, – порадовалась бабушка. – А мне Гришка всё названивает и названивает. Неспокойно ему, что за мной здесь плохой уход. Просила, чтоб не приходил, но всё равно придёт. Ещё и мымру свою обещал привезти, хотя на кой она мне тут.

Я слабо улыбнулась реплике. Я не знала Гриши и Веры, но подозревала, что бабушка может относиться к девушке предвзято. Всё-таки, как-никак она единственного и любимого внука из семьи забрать пытается. Наверное, в моём лице бабушка что-то заметила, потому что спросила:

– Что, Маш, несогласна ты со мной? Думаешь, зря я её так?

Вопрос был задан спокойно, без обиды и агрессии. Похоже, Аллу Леонидовну действительно интересовало моё мнение.

Я пожала плечами, не желая обидеть бабушку резким суждением.

– Да ты её ещё просто не видела. Надеюсь, и не увидишь, – поджала губы Алла Леонидовна. – Ой, Маш, поправь мне подушку, пожалуйста. Неудобно что-то, вся спина затекла.

Я с удовольствием встала и подошла к кровати. Помочь Алле Леонидовне за её доброту – меньшее, что я могу для неё сделать. Она наклонилась вперёд, позволяя мне высвободить подушку и взбить её, упирая в изголовье кровати.

– Попробуйте лечь, – я положила подушку повыше, чем было до этого.

Алла Леонидовна осторожно легла, поёрзала, прикладываясь поудобнее. Её лицо расплылось в счастливой улыбке.

– Да, так хорошо! Маша, скажи, а ты так и лежишь в коридоре? Не перевели тебя ещё в палату?

– Нет, Алла Леонидовна, пока не перевели.

– Знаешь, я тут что подумала… – задумчиво проговорила Алла Леонидовна. – А не желаешь ко мне в палату переехать?

Предложение было столь неожиданным, что я распахнула глаза.

– Подожди отказываться, – заметив мою реакцию, сказала бабушка. – Сама подумай: тут скучно, а вдвоём веселее, это раз. К тому же, если мне нужна будет помощь, не придётся ждать медсестру. Ты рядом и сумеешь помочь. А в благодарность я буду развлекать тебя разговорами. Ну, что скажешь?

Я очень хотела сказать: «да». Но пока я не признаюсь Алле Леонидовне, что я из детского дома, это будет считаться обманом. Ведь она не будет знать, кого приютила.

В то же время, признаться было страшно.

– Спасибо вам за участие. Но я как-нибудь обойдусь, – как можно мягче отказалась я. Бабушка открыла рот, собираясь возразить, но я сделала вид, что не заметила и поспешно добавила: – Я почти уверена, что какая-нибудь койка в палате да освободится. Не могут же пациенты тут вечно лежать. – Неудачно пошутила я.

– Ой, Маша, много ты понимаешь. Иные долго лежат, – не сдавалась бабушка. – А я всё же настаиваю. Пойми, нам обеим так будет лучше.

Я опустила взгляд в пол. Может, и лучше, но мне точно нечем платить за палату. Словно прочитав мои мысли, Алла Леонидовна воскликнула:

– Маш, оплату я беру на себя! Ну же, соглашайся.

– Извините, я не могу, – не могу обманом проникнуть в палату и признаться тоже не могу.

– Да почему же? – искренне недоумевала бабушка. Я отвела глаза в сторону, уже чувствуя себя обманщицей. – Маша, есть причина, о которой я не знаю? – Ловя мой взгляд, пытливо спросила она.

Мне было откровенно стыдно. Слова просились на язык и я закусила губу, чтобы смолчать.

– Извините, меня, наверное, уже ищут. Мне идти пора.

Я практически выбежала под окрик Аллы Леонидовны, призывающий меня остаться.

Сразу после обеда ко мне подошла Света.

– Маш, вставай, идём, – позвала она за собой.

Я неловко поднялась и пошла следом.

– А куда мы идём? – спросила, когда поравнялась с ней.

– Сейчас всё узнаешь.

Больше всего я не люблю неизвестность. Если со мной будут что-то делать, то хотелось бы знать. Но мне пришлось вдохнуть поглубже, призывая себя успокоиться и сжать пальцы, нервно теребящие разрез рубашки: хмурое выражение на лице Светы однозначно сообщало, что рассказывать мне что-либо она не намерена.

Мы подошли к процедурному кабинету, и Света заглянула внутрь.

– Геннадий Семёнович, вот Сироткину привела.

– Пусть заходит, – ответил мужской голос.

Света подтолкнула меня вперёд и закрыла за мной дверь. Рядом с кушеткой стоял врач, облачённый в медицинскую маску, перед ним металлический стол с инструментами, от вида которых мне тут же сделалось плохо. Ассистент врача – женщина лет тридцать, с модной стрижкой «каре» стелила на кушетку одноразовую пелёнку.

– Иди сюда, – поманила она меня к себе. – Ложись на кушетку.

От испуга, что сейчас что-то будут делать, сердце забилось быстро-быстро. На ватных ногах я подошла к кушетке и с помощью медсестры легла. Она взяла ножницы и ловким движением разделила мою сорочку на две части по уже образованному ранее разрезу. Врач в это время набирал в шприц какую-то жидкость из пузырька. Брызнул вверх, удаляя воздух и сменил медсестру.

– Тампон, – медсестра протянула кусок ваты, зажатый в щипцах, и флакон раствора. Хотя мне и было страшно, но я внимательно следила за действиями врача, из-за чего пришлось держать голову на весу. Геннадий Семёнович недовольно посмотрел на меня, но промолчал; обильно смочил вату и приложил к пластырю. Через полминуты подцепил его щипцами и осторожно снял.

Под пластырем обнаружился некрасивый шов с трубкой посередине.

– Тампон.

В этот раз кусок ваты медсестра смочила в растворе йода. Врач обильно смазал шов и часть трубки, а также область вокруг шва.

– Новокаин, – медсестра подала шприц, при виде которого я нервно сглотнула. Пока Геннадий Семёнович делал уколы, я лежала, вцепившись в пелёнку. Первый укол был больным, остальные терпимые. Последний я даже не почувствовала.

– Игла.

Врач свободными стежками прошил кожу вокруг дренажа. Натянул концы нити и передал держать подошедшей сестре. Сложил кожу вокруг дренажа в складку и, отрезав нити старого шва, быстро вынул трубку. Медсестра тут же потянула за концы нитей, стягивая кожу. Врач забрал нити из её рук, сделал крепкий узел и наклеил поверх шва свежую медицинскую наклейку.

– Всё, можешь идти.

Я села, растерянно хлопая глазами. Как быстро всё произошло! Не так уж и страшно, зато какой опыт! Наверняка пригодится в моей будущей профессии.

Я взяла остатки рубашки и прикрылась ею, неловко ёрзая. Медсестра заметила мою растерянность.

– Что?

– Мне… Мне надеть нечего, – испытывая стыд, объяснила я.

– Ну а я что могу сделать? – возмутилась она.

Чувствуя себя одновременно обузой и неудачницей, я попробовала замотаться в тряпку, недавно ещё бывшую рубашкой. Получилось так себе.

– Выдай новую рубашку, – выходя, бросил врач.

– Сиди уж, сейчас принесу.

Она ушла, а вернулась минут через пять, держа в руках точно такую же рубашку, что была до этого на мне.

Я поблагодарила и осторожно оделась. Медсестра больше не обращала на меня внимания, занятая перекладыванием инструмента. Я вышла и поспешила к себе. А когда вернулась, меня уже ждал сюрприз.

Моя кровать чудесным образом исчезла! Я оглянулась, предполагая найти её в другом месте. Но коридор был абсолютно чист!

В голову закралась радостная мысль, что, скорее всего, мне нашлось местечко в палате. Чуть ли не в бегом я припустила к посту, выискивая Свету. На моё счастье она оказалась на месте.

Света подняла голову от бумаг и посмотрела на меня.