По ту сторону окна

***

Он изучил мир вдоль и поперек. Узнал на практике, что значит «мысль материальна». В его личном мире было тепло, солнечно и сонно, а потом, когда осточертело, стало холодно и мрачно. Сначала было много ярких цветов, но затем Ян отказался от них в принципе. Цвета его раздражали. Человеческая форма бесила еще больше, поэтому он покинул тело и остался дымом.

В тот момент ему открылась вся правда. Ян вспомнил жизни, которые никогда не проживал, вселенные, в которых не был, существ, которых не видел, и языки, которые не знал. Теперь он мог имитировать разные формы жизни. И гостить в разных мирах. Вот только ему уже ничего, совсем ничего не хотелось. Разве что…

– Извините, не сыграете ли со мной в карты? Разочек, а?

Часы

Инга уже знает, что никому не спастись. Они точно погибнут здесь. Все трое друзей и те четверо неизвестных, волей случая оказавшихся с ними ночью в этом злополучном автобусе. Жара душит, а горячие крупные слезы, текущие по ее бледному бескровному лицу, жгут кожу. В голове картинками мелькают воспоминания. Как же так случилось, что они попали в эту смертельную ловушку?

Тот парень, Макс, казался странным с самого начала, но почему-то никто из них не почувствовал серьезной угрозы. Да и не должен был.

Бывает, жуткие вещи случаются в книгах и фильмах, что-то кровавое мелькает порой в новостях. Но к ним это никакого отношения иметь не могло.

Они были так счастливы, когда планировали поездку. Когда выбрали красивый загородный коттедж. Когда приехали, оставив все дела дома. И до последнего не могли поверить, что все получилось. Кто же мог подумать, что все так закончится.

Никто не знал о прошлом Макса, о его проблемах. Они не отнеслись к нему серьезно. Подтрунивали над его странным поведением, одеждой и нервным тиком. Тогда это казалось смешным. Сейчас Инга готова поклясться впредь с осторожностью относиться к людям, обдумывать каждый шаг и каждое слово, но уже поздно. Ей и другим с лихвой воздастся за легкомысленность.

В автобусе стоит хаос, все пытаются отыскать бомбу.

– Почему бы нам просто не выпрыгнуть из автобуса? Даже если он блефовал и бомбы нет, мы мчим без тормозов! Оставаться здесь точно не стоит! – кричит Дэн. Он стоит в проходе, прямо напротив Инги. То и дело хватается за спинки кресел по обе стороны от себя, чтобы не упасть. Обычно он тихий и отстраненный, а потому паника на его лице смотрится чужеродно и неприятно, как какое-нибудь уродство. Инге хочется отвернуться.

– Давай, прыгай, – невысокий полный парень по кличке Мота со злобой шипит сквозь зубы, – посмотрим, как быстро этот шизик прострелит твою умную головушку. Ты думаешь, он оставил нас одних тут ехать? Он хочет посмотреть, как мы сдохнем! Вон его синяя колымага тащится позади нас!

Инга чувствует, что он прав. Макс жаждет увидеть исполнение своего плана. Он все предусмотрел: они умрут в любом случае. Ружье наготове, годы тренировок в кассу. Он едет следом за ними не просто так.

– Может, проверим? – осторожно предлагает незнакомка, лицо которой, как Инга замечает, уже распухло от слез.

– Окей, без проблем! – с сарказмом тянет Мота. – Кто хочет выпрыгнуть из автобуса проверить, останется ли в живых? А? – он крутит головой из стороны в сторону, изображая активные поиски. – Есть готовые рискнуть жизнью во благо других? Бесплатно, без смс и регистрации!

– Мота, завали! Или тебя скинем для проверки, – рычит на него Дэн.

Неизвестная друзьям молодая парочка, что ютится в углу автобуса, прижимается друг к другу еще теснее. Женщина, задавшая вопрос, начинает реветь в голос.

Мота лишь фыркает в ответ. И, повернувшись к Инге, спрашивает:

– Сколько времени?

Она медлит. «Ну же, ну!» – с нетерпением и негодованием наперебой кричат все. Их жизни сейчас зависят от времени. Так чего она тянет, нагнетая?

– Три… Ноль одна, – тихо отвечает Инга.

– Уже больше трех! Он говорил, что мы взорвемся в три! Значит, просто припугнул? – радуется Мота.

– Смотрите, он остановился! – замечает Дэн. Все льнут к задним окнам автобуса. Синий грузовик действительно не двигается.

– Он… отпускает нас? – осторожно спрашивает заплаканная женщина. – Мы свободны?

Воцаряется молчание. Заложники этой мчавшей во весь опор машины пытаются понять, есть ли у них теперь шанс на спасение. После десяти минут криков и беготни тишина да скрип подпрыгивающего на кочках автобуса —словно глоток воды в пустыне. Инга скользит взглядом по лицам окружающих. Она видит, как от одного к другому передается надежда, разгораясь все пуще.

– Ребята, – отвлекает их от размышлений несчастный вынужденный водитель, прикованный к рулю наручниками, – есть идея. Если через пару минут срежем – скоро доберемся до пляжа. Там въедем в воду и аккуратно затормозим. Что думаете?

– Вау, парень, а ты шаришь! – одобряет Мота.

– Только стекла выбейте на всякий, чтоб если под воду уйдем – все выплыли, – предусмотрительно командует Дэн.

Пока все вокруг бьют окна и думают, как спасти самого водителя, все еще прикованного к автобусу, Инга все так же неподвижно сидит и стеклянными глазами смотрит в пустоту. Сухие бескровные губы едва шевелятся от немого шепота.

– У нас нет пары минут.

Медленно сглотнув вставший в горле ком, она опускает взгляд на наручные электронные часы. В ее голове всплывает диалог с Максом, послуживший толчком к их несчастьям.

Тогда стояла теплая тихая ночь. Инга сидела на веранде коттеджа. Ребята неподалеку, во дворе, жарили шашлыки. Вдруг к ней подсел этот странный нелюдимый сосед, Макс, который все чаще стал заглядывать к ним на огонек. Они разговорились.

– Твои часы спешат на четыре минуты, – констатировал он.

– Да, ты прав, – улыбнулась в ответ Инга, и отпила пиво из бутылки.

– Почему не поправишь? – хмурясь, спросил он. Вопрос следовал из прошлого замечания и Макс, по-видимому, надеялся, что она расскажет сама, без наводящего вопроса.

– Так я контролирую время. Это очень полезно, ведь мои друзья вечно опаздывают. Например, если мы бежим на поезд, и они видят время на моих часах, то делают все возможное, чтобы успеть. И только я знаю правду. Знаю, что у нас есть небольшой запас. В итоге, мы успеваем и все рады.

– Лжефилософия, – поморщился собеседник. Он сказал это тихо, но она услышала.

– Что?

– Это палка о двух концах. И это ответственность, тяжелый груз, который ты собственноручно на себя взвалила.

– Не очень-то тяжелый. Это приносит мне и другим только радость, – ее уже откровенно смешил этот абсурдный диалог.

– Ты даже не осознаешь, – покачал головой Макс. Порядком захмелевшая Инга расхохоталась:

– Мои часы просто спешат! И все! Чего привязался?!

– Однажды ты поймешь. Я помогу тебе, – сухо отчеканил Макс, резко встал и отправился прочь.

Тогда она подумала, что этот парень действительно со странностями, но с куда более серьезными, чем кажется на первый взгляд.

Инга никогда не рассказывала друзьям о часах, хотя это и не было какой-то важной тайной. Просто ее часы спешили…

И вот сейчас, сидя в заминированном автобусе, она поняла, что он имел в виду. Все вокруг думают, что уже больше трех часов ночи и опасность миновала, и только Инга, единственная, кому Макс оставил часы, знает: трех еще не было. Стоит ли сказать остальным, что часы ее спешат? Стоит ли лишить их иллюзии, что все они еще смогут спастись? Или вместо ужаса перед смертью пусть они лучше испытывают хоть и ложную, но надежду? И тогда весь груз ответственности за их жизни, за это решение ляжет на ее плечи.

«Чокнутый ублюдок, – думает она, – надеюсь, ты последуешь за нами».

Секунды неумолимо утекают. Инга, сама не желая того, мысленно начинает обратный отсчет, и каждая смена числа на циферблате отдается раскатом грома в голове:

Десять.

Девять.

Восемь.

Семь.

– Так, все готово! – констатирует Дэн.

Шесть.

Пять.

– Через семьсот метров сверну в сторону пляжа! – ободряющее кричит освобожденный от пут водитель.

Четыре.

Три.

– Инга, вставай, – машет ей рукой Дэн. – Инга?

Два.

Все оборачиваются и смотрят на нее. Даже глядя сквозь них затуманенным взором, она видит их глаза. Они ей доверились. И даже сейчас они вряд ли осознают, в чем дело. Кто сказал время, достоверна ли информация, почему часы остались только у Инги… Разве в такой суматохе и неразберихе хоть кому-то придет в голову размышлять о подобном? Они так и не узнают, что надежды с самого начала не было.

Один.

Инга закрывает глаза. Ее сердце, екнув, обрывается.

Взрыв. Вой погибающей машины разносится по округе. Автобус охватывают ядовитые языки пламени, дым быстро расползается по дороге туманом и черными клубами взвивается ввысь.

Улыбнувшись, водитель расположившегося на возвышении синего грузовика заводит мотор и едет прочь.

Она дежурит у кровати

Бывает, ложишься в кровать сонный, усталый. Поясница ноет, в ушах шумит что-то, как тормозящий вертолетный вентиль: «Шух, шух, шух». Стук сердца отдает во все тело. И ты выдыхаешь, выдыхаешь, выдыхаешь. И сквозь подушку, простыню и матрас медленно проваливаешься, просачиваешься, вязнешь… Стоп!

Распахиваешь глаза, садишься, дышишь. Темная дымка окутывает тебя, шепот звучит в голове: «А что тебя так испугало?»

И действительно: все ведь как обычно, засыпаешь себе. Все хорошо. Да вот только ты прекрасно знаешь: это вовсе не сон. То, куда тебя начало затягивать. Это что-то темное, липкое и мерзкое. Это не имеет ничего общего со сладкими сновидениями. И если тебя спросят, ты будешь отнекиваться и пожимать плечами. Ведь сложно сознаться даже самому себе, тяжело признать это. Что вот так, запросто, без особых на то причин, смерть может прийти за тобой.

И ты медленно ложишься вновь, вертишься, устраиваешься неудобно, и сердце колотится быстро-быстро. Глаза намеренно не закрываешь, контролируешь себя, прислушиваешься. И вот, вроде все прошло, вроде все в порядке. Вздыхаешь. Тело тяжелеет, тепло. Глаза закрываются, и ты размякаешь, вязнешь. И крючки, спицы вонзаются в твою спину и тянут, вьются, шьют. Ты распадаешься на нити и скоро тебя, как вязаную куклу, совсем распустят. Они свяжут из тебя что-то совсем другое. Ты спохватываешься, снова садишься, и бедное сердце так колотится, что, кажется, вот-вот выбьется из сил. Глаза слипаются, в горле пересохло, темно, но все кружится. И дышать нечем. А завтра рано вставать. И не объяснить никому, что ночью тебя пыталась растерзать тьма.

Встаешь, включаешь свет, ходишь по комнате, потираешь больную поясницу. И сердце будто зубной пастой намазали: жжется!

Открываешь окно, ледяной воздух раздувает тюль, гуляет по комнате. Такой сердитый. Ступни теперь тоже жжет. Быстро гасишь свет и кутаешься в одеяло. Осторожно дышишь, сознание ясное, ни в какую тьму окунаться не готовое. Вздыхаешь с облегчением. Веришь себе. Вверяешь себя себе.

В назидание

Кто-то падает удачно, кто-то – болезненно, стремительно и с криками, а после разбивается о землю, рассыпаясь на миллионы осколков. А я просто не поднимаюсь. Лежу и жду их, несчастных, так редко спотыкавшихся, казавшихся и до падения идеальными.

И здесь они находят меня своим блуждающим взглядом.

– Кто ты? – спрашивает один, и его только что упавший, печальный голос разносится эхом, разливается тоской. И он спрашивает не потому, что интересно. Он слишком расстроен, чтобы быть любопытным. Просто это логично.

– Я тень, – представляюсь, не вставая.

– Чья тень? – чуть отвлекаясь от своих страданий, спрашивает он и поворачивает в мою сторону усталое, опухшее от слез лицо.

– Да ничейная, в общем-то. Раньше я была почти как ты, но теперь я просто тень.

Сколько раз я уже говорила это, сколько еще придется сказать. Но ничего не поделаешь. Для каждого из них это важный разговор. Хотя пока еще смысл моих слов до него почти не доходит. Ему обидно за себя.

– Мне так больно было падать! За что мне это? Я хуже всех? Может, мне тоже остаться лежать здесь, как ты? – темные стены эхом отражают окрепший голос, кое-где осыпаясь вниз каменными крошками.

– О, не стоит. Ты всего один раз упал. Поднимайся и ступай наверх. Тебя ждет длинный и интересный путь.

– Правда? А ты? Пойдем со мной?

Мой собеседник поднимается на ноги и вытирает слезы рукавом. Глаза у него теперь ясные, хотя все еще краснющие. Вот сейчас я действительно ему интересна. Он припоминает мои слова, записанные куда-то на подкорку мозга. Стоит и с любопытством смотрит на меня, сверху вниз.

– Я не могу. Ты ступай, а мне нельзя – спокойно улыбаюсь я. «Уходи же, прошу», – крутится у меня в голове.

– Как это? Почему? – восклицает он в недоумении.

Ну вот, снова. Из раза в раз так. Что бы я ни говорила, по-другому отсылать их не получается.

Я вздыхаю. Выбора нет. Медленно встаю. Не успеваю сделать шаг, как огромная железная труба, горизонтально подвешенная с обоих концов где-то совсем высоко, сбивает меня с ног. Бум! Грохочет громом. Эхо пускает в пространстве трещины. Я отлетаю в скалистую стену и с камнями падаю вниз, разлетаясь вместе с ними на мелкие осколки. Очнувшись на полу в плотном облаке пыли, вижу над собой моего собеседника.

– Ты как? – его глаза с ужасом рассматривают меня.

– Неплохо, – киваю я. Стараюсь выглядеть непринужденно.

– А почему… почему так? – он вглядывается в мое лицо. Я знаю, что оно побледнело. Не удивительно.

– Мое место здесь, – говорю. Так часто повторяю эту фразу таким, как он. Мне уже начинает казаться, что я провоцирую судьбу. Но иначе никак. Скорей бы он ушел.

– Это почему? – хмурится он. И все пытливо смотрит на меня сверху вниз.

– Я проиграла удаче кон в шашки, – усмехаюсь. А он все смотрит на меня, ждет объяснения. Улыбаться перестаю. – Родители обычно пугают детей, что те станут дворниками, если не будут стараться. Я что-то вроде того самого плохого исхода. Понимаешь?

– Нет, – честно заявляет он.

– Ты знаешь, что случается с теми, кто гневит Судьбу? Она сталкивает их в пропасть. Но есть те, кого это не отрезвляет. И тогда, с каждым разом, выбраться им все сложнее. В конце концов, это становится невозможно. И тогда любой споткнувшийся видит, куда его приведет кривая дорожка.

Он осмысленно кивает, отходит на шаг назад. Дошло, видимо. Моя голова разбита и ноет, горячая кровь липким киселем растекается вокруг.

– Я… я обязательно вернусь за тобой. Когда окрепну. Я смогу где-нибудь найти тебя? – он пятится назад, теперь уже скоро уйдет.

– Ты забудешь обо мне, как только выйдешь на свет. И вновь вспомнишь, если когда-то опять упадешь.

– Но я не хочу больше падать!

– Конечно, конечно. Не упадешь, не волнуйся. Мне дано видеть, кто упадет снова, а кто больше не вернется. Так что беги скорее, Судьба не любит ждать, – советую я.

Он воодушевленно кивает, и, следуя моим словам, бежит прочь. Я, наконец, остаюсь одна.

Руки перестают меня слушаться, глаза слепы, мысли медленно плавают в голове. И я почти беззвучно шепчу:

– Когда в следующий раз будешь падать, не кричи так громко. У меня жутко болит голова.

Выбор

Я зажмурился. Механический голос, напоминавший речь гугл-переводчика, начал обратный отсчет.

Когда мне принесли документ, была пятница и впереди маячили счастливые выходные. Я не хотел разбираться ни с какими «срочными бумагами», но секретарь настоял. Я рухнул в кресло, открыл папку и…

– Что это?

– Список значимых людей из нашего города. Вам, как мэру, надо подписать и выслать им приглашения.

Я вчитывался в текст, написанный сухо, официально, и от этого тона становилось еще страшнее.

– Сколько времени осталось, прежде чем… все закончится?

– Меньше месяца, боюсь, – из-под очков секретаря полились слезы, которые он быстро стыдливо вытер рукавом. – Попрощайтесь с родными и… Могу я пойти домой?

– Да, иди, конечно, – кивнул я растерянно.

Он ушел, а я остался один на один со списком тех тридцати двух счастливчиков, которые смогут спастись. Среди них был я. Только я. И никого из моих близких.

Я начал набирать номер раньше, чем продумал свои действия.

– Да, пап? – послышался задорный голос в трубке. На фоне громко играла музыка.

– Ты ведь медицинский закончила. Помнишь что-то?

– Чего? Ты про универ? Ну так, не особо. А что?

– Бегом домой и за учебники! Завтра же пойдешь в нашу больницу, азы вспоминать.

Я повесил трубку, не слушая возражения. Позвонил следом брату, он человек работящий, своими руками дом построил, сможет стать механиком. А его жена готовит неплохо, будет поваром. А моя… Я потер глаза. Учитель, пусть будет детским учителем.

С трудом я нашел место для каждого родственника. Составил новый список взамен старого, оформил все как полагалось. И через полмесяца все мы на подводном корабле, о котором раньше знать не знали, благополучно отправились вон с суши, доживавшей свои последние деньки.

Погружение прошло успешно, вскоре мы вполне обустроились на новом месте. Конечно, всем моим пришлось приспосабливаться: вспоминать давно забытые навыки, учиться новому. Но мы выжили. И все у нас было хорошо.

Однако я чувствовал, что продолжаться так долго не может. Всегда пристально вглядывался в лица окружавших меня людей, затаивал дыхание, проходя мимо охранников. «Уж не схватят ли они меня?». Одно дело воровать помаленьку (кто ж в наших кругах не воровал?), а совсем другое решать, кому жить, а кому умирать.

Когда за мной пришли, я лишь на миг обмер: «Вот и все». Но смело поднялся к охране навстречу, дал заковать себя в наручники (видимо, ради зрелищности) и провести через каюты. Преступление и наказание. В глазах людей искрилась ненависть: они были готовы растерзать меня в клочья за то, что я сделал, и за то, в чем виноват не был.

Мне хотелось спросить у них: «Неужели вы бы так не поступили?». Думалось, что поступили бы. И ненавидели они меня как раз за то, что не оказались на моем месте.

Механический голос, эхом проходившийся по моей одиночной камере, досчитывал последние секунды. Двери разъехались, и помещение превратилось в аквариум. С одной единственной рыбой, совсем не приспособленной к воде.

Меня вынесло в ледяной океан, где посреди тьмы мигал огоньками наш корабль. Двери закрылись, и спасительный островок уплыл. Я, медленно падая все глубже, следил из темноты, как удалялось сияние, казавшееся самым красивым в жизни. И в последний момент мне подумалось: «Зачем же я сам на себя настучал?».

Старые коньки

Однажды, прошлой зимой, я плелась по заснеженной дороге через парк. Домой совсем не хотелось. Знала, что там все разговоры только и будут что о завтрашнем соревновании. Мама, думалось мне, уже напилась валерьянки и подготовила для меня длинную воодушевляющую речь. Мои успехи в фигурном катании были ее поводом для гордости, отдушиной. Она всегда встречала знакомых с высоко поднятой головой и не забывала упомянуть, что дочь ее снова получила медаль, что тренер девочку очень хвалит и пророчит великое будущее.

Я села на заледеневшую лавочку. Джинсы сразу стали промокать, но мне было все равно. Подняла голову. Под слегка трепещущим светом фонаря плавно танцевали снежинки. Я подумала, что их, должно быть, тоже не спросили, хотят ли они этого. Просто отправили, а ты крутись как хочешь.

– Красиво, правда?

Рядом со мной на скамейку села девушка и улыбнулась. Белое платьице с блестящими пайетками, высокий пучок, украшенный бусинами. Маленькая, тоненькая. Фигуристка.

– Ты только что с выступления? – спросила я и, взглянув вниз, нахмурилась. Она была босой.

– Вовсе нет, – мягко ответила та, пряча ступни под лавочку. – Если, конечно, всю мою жизнь не считать выступлением.

Подул холодный ветер, я поежилась.

– Слушай, может, тебе помощь нужна? Ты не замерзла? Такая холодрыга, а ты в легком костюме, еще и босая. Мне даже смотреть на тебя холодно.

Она звонко рассмеялась.

– Отчего же ты тут сидишь, раз так холодно? Не хочешь идти домой?

– Не хочу, – призналась я. И неожиданно для самой себя добавила: – Я вообще не знаю, чего хочу.

– Разве не победить на соревнованиях? Я думала, это твоя мечта.

– Это мечта моей мамы. Моего тренера. Не моя.

Я сразу же пожалела о том, что сказала это вслух, и отвернулась.

– Видела, как ты репетировала, – продолжала незнакомка. – Не смогла пройти мимо. Ты невероятно талантлива.

– Да-да, – я усмехнулась. Невероятно, если не упоминать все то время, что я проторчала на тренировках.

Снег таял на моих волосах и просачивался в голову, путая там все мысли. Мне всегда говорили, что талант – это великое счастье. Он не каждому дан. О нем многие мечтают. Я кивала и молча тащила этот воз. Таково, вроде как, было мое предназначение. Но порой робким шепотом в моей голове гремела страшная мысль: что, если забыть про талант? Можно ли пойти по другому пути? По тому, который не подсвечивается огоньками по кромке, над которым не мигает табличка с моим именем. Что будет, если я сверну куда-то и оставлю пресловутый талант покоиться в генах, чтобы он всплыл потом и огорошил кого-нибудь из моих потомков?

– У тебя коньки в пакете? – моя собеседница вдруг сменила тему. Она, как это порой делают любопытные дети, забавно вытянула шею, вглядываясь в полиэтиленовый сверток.

– Ага. Старые, выкинуть вот хотела.

– Зачем же? Лучше подари мне.

– Обшарпанные, сточившиеся коньки?

– Именно, – она кивнула с улыбкой. – Тебе же они не нужны?

– Да никому такие не нужны…

– Ты удивишься.

Я пожала плечами. Наверное, несчастной сейчас любое подобие обуви сойдет. Протянула ей дурацкий шуршащий пакет, а она схватилась за самый краешек, не давая мне возможности его отпустить.

– Могу забрать?

– Да, дарю.

– Коньки и все остальное?

Я мельком глянула в пакет. Там, разумеется, ничего кроме коньков не было.

– Пакет верну, – пообещала она серьезно. – Ну так что? Даришь?

«Странная какая, однако», – подумала я. И ответила:

– Забирай, забирай.

Она резко выхватила пакет из моих рук.

– Спасибо! Вот радость-то! Никогда этого не забуду!

Прижав пакет к груди, она вскочила с места и куда-то умчалась. Я с удивлением смотрела незнакомке вслед, пока она не скрылась из виду.

Снег повалил сильнее, крупные хлопья облепили мне лицо с каким-то голодным ажиотажем. Я накинула капюшон и поспешила домой.

Отчего-то этой ночью я долго не могла уснуть и задремала только под утро. На следующий день снова мело. Я здорово продрогла, пока добралась до катка, а потом долго грелась, сидя в раздевалке. Сонная дымка стояла перед глазами, когда я шнуровала коньки, руки, словно погруженные в воду, отказывались слушаться. Промучившись дольше обычного, я, наконец, вышла на лед для разминки. И вдруг на меня накатило острое необъяснимое чувство. Я помнила, что должна делать, но совсем не понимала как. Казалось, будто тысячи раз смотрела на катание фигуристов, но никогда в жизни не вставала на лед сама.

Скинула коньки и убежала, не набросив пальто, даже не обувшись. По снегу, не чуя холода, босые ноги несли меня туда, где вчера я повстречала ее. Я кричала, звала, но никто не пришел. На спинке заснеженной скамейки я нашла свой дурацкий шуршащий пакет. Коньков в нем, конечно же, не было. Подул ветер, и пакет легко сорвался с места, будто все это время только меня и дожидался. Шаркая по замерзшей дороге, понесся куда-то. Свободный. Жалкий. Пустой.

Сон на заказ

Я слышу шорох шагов и всматриваюсь в темноту. Они рядом, они окружили меня. Я слышу их, но не вижу. Впрочем, как и они меня.

Все началось с автоматов. Однажды бордовые автоматы, похожие на игровые, только с надписью «Сон на заказ», появились по всему миру. Никакой рекламы, никаких предупреждений. Просто в один день они выросли из ниоткуда в супермаркетах, парках и кафе.

Никогда раньше люди с таким рвением не бежали домой, приближая сон всеми силами. Ведь сны на заказ оказались не только настоящими, но и переплетались между собой. Можно было бесконечно возвращаться в одну и ту же локацию и продолжать смотреть сон-сериал с того момента, где остановился.

Так я путешествовал по волшебному миру на огнедышащем драконе, уничтожал деревеньки время от времени и крал принцесс из дворцов.

Еще интереснее стало, когда открылась новая функция автоматов: теперь можно было смотреть сон вместе с другими людьми. Требовалось лишь указать номера телефонов своей группы, и каждому участнику приходило персональное приглашение.

Сны были многоуровневые: локации выбирались из множества предложенных или придумывались спящими самостоятельно. Разрешалось ограничить участие только своей группой, но можно было и допускать встречи с незнакомцами.