Таймер

Всё время, что он говорил, рука Рона продолжала придавливать Джеймса к сиденью, он даже нашел в этом плюсы – перестало шатать на ухабах.

– Вот, например, – продолжал водитель, – везли мы на той неделе на вид степенного мужичка в очках на встречу с родными. Комиссия решила, что 3 года проведенных в нашем милом учреждении, вылечили его, хотя даже не знаю, чем он там был болен… Да не важно, едем мы, значит, едем, а тот спокойно смотрит в окно, вот прям как вы.

Водитель откашлялся и продолжил: так вот, смотрит он, смотрит, я тогда не понял, что он там увидел, но тот вдруг начинает с дикими воплями биться лицом об стекло. Да-да, не лбом там, или ещё чем, а прямо лицом. Окна у нас, слава богу, противоударные. Так вот, Рон его начинает оттаскивать, поворачивает к себе лицом, а у того очки разбиты, осколки из кожи торчат, нос сломан, месиво в общем. Еле укол сделали и повезли обратно. Привезли мы его, значит, умыли и обнаружили в глазу кусок бритвы.

Уж не знаю, где он её взял, а в больнице объяснил, что когда увидел закусочную из окна, мимо которой мы проезжали, голос сказал ему засунуть, значит, этот кусок под веко, и, мол, это его очистит от греха. Вот он и бился, стараясь загнать эту железку поглубже, так и не смогли выяснить, где он взял тот кусок, а ведь выписывать собирались. – Водитель перевел дух.

– Так что, вы не серчайте на Рона, не надо, просто сидите лучше спокойно, пока не приедем.

Лиа, сидевшая рядом с водителем, сказала недовольно:

– Так, хватит ваших историй! У мистера Джеймса и так память пропала, а вы еще тут со своими байками.

Водитель хмыкнул, но перечить не стал.

Джеймс в свою очередь решил, что совет водителя лучше принять и больше старался не двигаться до самого места назначения.

Глава 4

Микки смотрел в окно, это было одно из его любимых занятий. Он, конечно, любил и на горках кататься, и мороженое лопать пачками, ох как любил. Но тут, в тюрьме, приходилось искать развлечения подоступней. Мимо прошел мужчина, сверля взглядом спину паренька, и остановился, видимо, пытаясь понять, не выкинет ли тот что-нибудь неправомерное, но, решив, что всё в порядке, продолжил обход. Надзиратели, и вообще весь персонал не любили, когда кто-то из их подопечных называл это место тюрьмой. Но все равно между собой парни называли его именно так.

Да, им разрешалось ходить в отведенных для прогулок местах, но ощущение постоянного надсмотра никогда никого тут не покидало.

Микки вырос в семье, где были и мама и папа. Правда, «семья» в данном случае, была как красивая обертка для собачьего дерьма – пока смотришь издали, вроде все нормально, но стоит копнуть поглубже… Вся беда в том, что никто копать глубже не хотел. Отец постоянно пил, а мать приводила домой мужиков, которые менялись, менялись, менялись.… Отец в это время обычно валялся на полу и сладко спал в луже собственных испражнений, а если вдруг заставал мать с новым ухажером и был не настолько пьян как обычно, начиналась драка и крики.

Крики… сначала Мик старался просто не слушать, потом привык спать с наушниками и максимальной громкостью. Если было тепло, то спал на улице у реки, что протекала по окраине города. Там было так красиво. Иногда туда приходили мамы с детьми, пускали кораблики или воздушных змеев. В такие моменты Мику казалось, что произошла ошибка, и ему кто-то выдал не родителей, а психопатов.

Он мечтал, что вот, однажды, во время очередного погрома, дверь откроется и в комнату войдет его настоящий отец, с дробовиком в руке и здоровенной сигарой во рту. Микки прямо видел удивленные лица своих недородителей, когда его настоящий отец медленно поднимает ствол и целится им прямо в лицо. Спуск – и ошметки полотна, на котором только что было удивление, разлетаются по полу и стенам. Микки выходит на шум и видит Его. Настоящий Отец берет его за руку и ведет к этой речке.

Они идут вдоль берега, в руке вместо оружия у отца воздушный змей, и теплая улыбка вместо крепко сжатых губ.

Но мечтам сбыться было не суждено. Он жаловался в школе на родителей, и к ним приходила проверка, но каждый раз эти двое как-то узнавали о визите. Все было вымыто, и все улыбались. Ну да, они живут небогато, но для Микки не жалеют, конечно, ничего. А вот то что он жалуется, ну вы же знаете этих мальчишек, в его возрасте чего только не придумают. Хотите чаю?

В очередную такую встречу Микки не выдержал и убежал из дома, прямо при проверяющих. Прямая, наглая ложь этих двоих, была даже хуже того, что тут творилось обычно. Нет, убегал он, не в первый раз, но теперь он не пошел к своему обычному «убежищу», где пережидал семейный шторм. Он направился к Джерри.

Джерри было уже 25, и он был поставщиком. Наркотики, оружие и другие вещи, за которые доблестные служители правопорядка по головке не погладят. Среди обычной шпаны, с которой Микки иногда проводил время, Джерри стоял особняком. У него всегда были деньги, и этим он сильно отличался от остальных. Но не стоит думать о нем, как о добром парне, который может помочь в трудную минуту. Без выгоды Джерри ничего не делал.

– О, Мик, привет – сказал Джерри, увидев парнишку на пороге. С чем пожаловал?

Они были знакомы давно. Мик иногда помогал провернуть дельце, за что получал немного наличных.

– Привет, деньги нужны, я больше так не могу, – сказал Мик, смотря в пол, и чувствуя себя неуютно в этом бывшем домике на колесах.

– Родаки совсем достали, да? – равнодушным тоном осведомился парень.

Мик молчал, оглядывая жилище. Вокруг был полный бардак, шприцы валялись тут и там. Хотя сам хозяин домика никогда не кололся, он был совсем не против, если очередной покупатель, опробует товар прямо тут. Пахло чем-то теплым, вязким, и слегка сладковатым – мешанина запахов наркотиков, старой одежды, и еды. Не совсем приятный букет. Микки не знал, почему этот парень до сих пор не переезжает отсюда, но какие-то причины, видимо, были.

– Ладно, и так вижу. Ну садись, садись.

Мик опустился в продавленное старое кресло.

–Ты, я думаю, знаешь, что надо что-то сделать что бы тебе помогли, да, малой?

Мик это знал, знал очень хорошо. В этом мире немногие спрашивали у праздно шатающегося худого парня, что случилось и чем помочь. Чтобы добыть еду, приходилось помогать соседям. То перенести вещи, то подстричь газон.

Соседи сочувствовали парню, но не более. Если чья-то жена видела его серое уставшее лицо, то она была рада дать небольшую работу за хороший ужин, или просто бутерброд. После этого у нее в голове ставилась галочка: «я помогла» и дальше в чужие проблемы никто углубляться не хотел.

Вы замечали когда-нибудь, как кто-то подает бездомному на улице? Он идет спокойно, но вот, возникает попрошайка, и если человека он тронет за душу, то тот раскошелится на пару монет. Потом пройдет улицу, другую, и вот, опять на пути попрошайка. Но второй уже ничего не получит. Просто человек еще на первом попрошайке поставил галку – «я помог», а значит, всё хорошо.

Микки давали еду, даже иногда пускали переночевать, но никто не хотел связываться с его родителями. Бутерброд дан, галочка поставлена: Рады были тебя видеть, Микки!

– Что нужно делать? – Микки смотрел в пол.

– Сколько хочешь? – спросил хозяин трейлера, что-то пересыпая из одного пакета в другой.

Микки назвал цифру.

– Уууу, дружок, да ты решил, походу, дернуть отсюда? Ладно, мне подробности ни к чему. Так, что у нас есть… – он закатил глаза, как будто разглядывая свой мозг. А знаешь, есть у меня одна работенка. Получишь даже больше, чем просишь, но, как понимаешь, это будет не простая прогулка. Слушай, один парень ожидает суда за решеткой у копов. Еще идет следствие, но будь уверен, он сядет. Сейчас от него пришла весточка. Хочет этот тип, значит, чтобы кто-нибудь поквитался с его партнером по бизнесу. Уж не знаю, какая кошка между ними пробежала, но догадываюсь, что сел он из-за этого самого компаньона.

Джерри достал из ящика пистолет и в комнате стало как будто холодней.

– Я дам тебе эту вещицу, если решишься. Обычно, я за мокруху не берусь, но тут обещают хорошие бабки, хватит и мне и тебе.

– Ты х-х-хочешь, чтобы я убил человека? – Мик поднял голову, губы его дрожали.

– Боже упаси! Я ничего не хочу, я просто рассказываю тебе суть дела.

Джерри пристально посмотрел мальчику в лицо.

– В общем, я не давлю, мне-то без разницы, хочешь, берись, не хочешь – дело твое. Иди пока постой на улице, если надумаешь, заходи обратно. У меня нет времени нянчится тут с тобой.

Мик вышел на улицу. Мысли вертелись в голове, как сверло, вставленное в дрель. Он этого не хотел. Да это же безумие! Он не согласится никогда. Пусть лучше он будет дальше стричь газоны и разгружать грузовики, глядишь, что-то да накопит. Думая об этом, он продолжал идти. Когда решение было принято, мальчик вынырнул из своих мыслей и обнаружил что идет по парку.

Был солнечный день. Вокруг гуляли парочки и мамаши с детьми. Ребятня, носилась туда-сюда. Он проследил, как мальчишка лет шести, пробежал мимо своей мамы. Она крикнула ему вслед, чтобы тот притормозил, что может упасть. Он, конечно, не послушал и не сбавляя ходу побежал дальше вокруг фонтана, на втором круге чуть не сбив старушку. Казалось, что этому реактивному сорванцу можно привязать телегу, а тот и не заметит, что ему что-то стало мешать.

Но энергия его быстро закончилась, когда из кустов перед ним выпрыгнул пес. Это была дворовая псина, местами на ее теле отсутствовала шерсть, которую заменяла засохшая грязь. Пасть открыта, из нее доносятся звуки, наводящие ужас на любого здравомыслящего человека. От собак нельзя бежать, и Мик это знал. Но мальчик был слишком мал. Постояв секунду в замешательстве, он резко развернулся и побежал обратно. Он бежал быстро, но уже не так, как несколько минут назад, когда радостно бегал вокруг фонтана, с расставленными в стороны руками, изображая самолет. Он бежал, как бежит просто напуганный маленький мальчик. Его лицо уже исказила гримаса ужаса, но на крик не хватало воздуха, он просто бежал изо всех сил.

Пес, увидев бегущую мишень, ринулся за ним, рыча, на ходу роняя капли слюны. Послышался крик его матери, она уже понимала, что сейчас произойдет, но ничего не успевала сделать. Мик хотел что-то предпринять, но просто стоял в оцепенении и не мог сдвинуться с места. Еще пара секунд и свирепая тварь настигнет мальчика. Возможно, это кровавое зрелище еще долго бы приходило по ночам к Микки, но какой-то мужчина поднял с земли большую корягу и бросил в собаку. Пес резко остановился и развернулся к новой жертве.

Из пасти вырвался леденящий душу лай. По лицу мужчины было видно, как он напуган, но переборов себя он поднял с земли горсть камней. Бросая их один за другим, он пятился назад и кричал:

– Пошел вон! Пошел вон отсюда!

Голос его дрожал от страха и адреналина.

Собака стала уверенно приближаться к мужчине, камни падали вокруг нее, не причиняя никакого вреда. Когда пес подошел достаточно близко, и поджал задние лапы для прыжка, один из камней достаточно увесистый, попал прямо в морду. Пес резко встал, заскулил и понесся к кустам, из которых вылез. Не известно, что стало причиной такого поведения животного, может голод, может бешенство, а может, просто одиночество и память о глазах хозяйки, которую он любил больше, чем все в этом мире.

Глаза, которые он увидел последний раз много лет назад. В тот день, когда руки хозяйки привязали его к дереву в похожем парке, а потом она ушла, вытирая слезы и оборачиваясь. Навсегда. Когда он смог, наконец, перегрызть поводок, то был просто испуганным, скучающим по хозяйке щенком. Он бродил по улицам, пытаясь найти дом, но ничего не выходило. Пару раз его сильно били ногами, когда он пытался утащить немного еды с рынка. Спать приходилось где попало, а когда лил сильный дождь, он искал дерево или мост, под которым можно было поспать и зализать раны. В снах он вспоминал ласковые руки хозяйки, и свой мягкий плед, на котором он так уютно спал. Как то, когда он бежал вдоль улицы, его догнали дети на велосипедах. Он любил маленьких людей: они были веселые, иногда, когда они приходили в гости к хозяйке, он с ними играл. Он остановился и завилял хвостом, но сразу почувствовал резкую боль и в недоумении уставился на свой бок. Дети держали в руках игрушечные пистолеты, которые стреляли пластмассовыми пульками. Он побежал. Но на велосипедах они легко догоняли уставшего пса, снова и снова стреляя в него, заливаясь смехом.

Он скулил, превозмогая боль, ища место, куда сможет забиться. Наконец, ему попалась щель между домами, куда дети протиснуться не смогли. Еле передвигая ноги, он добрался до какой-то полянки и лег под деревом, тихо поскуливая. Его простой собачий мозг никак не мог понять – за что? За что они так поступали с ним, он их даже не знал. Шли дни, и со временем, что-то изменилось. Весь мир он стал видеть через красноватый свет, иногда, просто без причины нападая на птиц или людей. Ему нравился запах страха, который источали эти двуногие. Если та, которую он любил больше жизни, просто бросила его, то и остальных жалеть нечего, это просто мясо. А маленьких людей он теперь просто ненавидел.

Мик, пытаясь отойти от увиденного, смотрел на мальчика, который рыдал навзрыд в руках матери. К ним подбежал мужчина, который бросал камни. Это был отец парнишки. Они любили своего сына, любили больше всего на свете, больше всего…

Микки развернулся и пошел обратно к Джерри, его решение изменилось за эти минуты. Он четко и ясно осознал, что будь он на месте мальчика, его никто бы не защитил, не пожалел, у него нет и не было таких родителей. Надеяться на перемены – полная глупость. Да, он сделает, что просит Джерри, а потом свалит как можно дальше отсюда.

Навсегда.

Глава 5

Машина остановилась у ворот в лечебницу. Только сейчас Джеймс смог рассмотреть местность, откуда его вывезли подробней. Все выглядело очень странно. Эта была та самая тюрьма, где он отбывал срок, но в то же время и не она. Где-то росло дерево, которого там не должно было быть, некоторые из корпусов были выкрашены в темно синий цвет, хотя он точно помнил, что вся тюрьма была серой. Была тысяча отличий, но в целом это была именно та самая тюрьма, в которой он провел так много времени. Самым главным отличием было то, что сейчас он видел вокруг одних детей! Откуда они тут? Да, доктор что-то говорил про исправительное учреждение…

Но как это возможно?

Он видел множество молодых лиц, кому-то двенадцать, кому-то больше, но все они были молодыми. Молодыми телом, но в их глазах читалась усталость заключенного. Пустые, уставшие зрачки, как черное болото, которое втянуло в себя тонны ужасов. Глаза, видевшие такое, от чего у простого офисного клерка волосы бы встали дыбом. Злость и ненависть точит человека изнутри как термит, и как этим насекомым без разницы, поглощать свежее дерево или старые доски, так и злость точит взрослых и молодых. А если в этот коктейль добавить еще и отчаяние, то что-то обязательно случается.

В глазах этих детей он видел опустошение и неуемную злобу одновременно. Да, он, конечно, слышал про такие исправительные колонии, но… Тут?

В некотором отдалении от ворот, через которые только что проехала их машина, стояло здание, в котором он и отбывал свое заключение. Только вот вид у постройки был такой, словно заключенных там не было уже очень-очень давно, да и не только заключенных, а вообще, людей. Краска ссохлась, и никто не спешил её обновить. Ржавчина и растения, как бы соревновались, кто сможет захватить как можно больше площади.

– Выходи, – голос здоровяка, открывшего ему дверь, вырвал его из потока размышлений. Джеймс, оказавшись под открытым небом, сделал большой вдох. Он так давно не был на улице, что даже немного растерялся. Сначала его вытащили из этой злосчастной камеры, потом положили в палату, а позже засунули в машину и привезли опять сюда. Теперь, он, наконец-то, стоит на земле. Удивительно, как сильно начинаешь ценить то, что у тебя отнимают.

От зоны прогулок их отделял забор из проволоки, но и сквозь него можно было увидеть, как в тех самых пустых и усталых глазах подростков, ступивших на кривую дорожку, зарождается нечто иное. Интерес.

Не так часто тут происходит что-то необычное. Новость, что в заброшенном корпусе нашли какого-то мужика, да еще запертого в камере, разнеслась очень стремительно.

К амбалу и водителю, сопровождавшим Джеймса, подошел невысокий, лысый мужчина лет пятидесяти, в очках и белом халате, накинутом на костюм.

– Здравствуйте, я Лестер Миллер, заведующий этим учреждением. Мы получили ваше сообщение о том, что вы хотите привезти сюда вашего пациента, чтобы попробовать восстановить цепь событий. Мне, признаюсь, тоже интересно узнать, как же он попал к нам на охраняемую территорию.

Миллер бросил взгляд на Джеймса в наручниках и продолжил:

– Я провожу вас до места, где наш электрик нашел его.

Все четверо отправились по дороге к корпусу, который стоял поодаль. Дорога была ухоженной, но чем ближе они подходили к зданию, тем более заброшенной она выглядела.

– Наши ребята следят за порядком, но мы стараемся придерживаться правила, что им незачем слишком далеко отходить от зоны прогулок. Сюда они не заходят, это слишком далеко и в этой части учреждения поселился некий беспорядок. Кто-то говорит, что мы используем детский труд, но я думаю, вы будете согласны со мной, что именно труд очищает наш разум. Мы считаем, им не нужно так далеко отходить.… Тут он осекся, видимо вспомнив, что уже говорил это и немного помедлив, продолжил, открывая еще один замок на очередной калитке.

– Как видите, у нас меры предосторожности на высшем уровне. Ума не приложу, как это могло произойти.

Джеймс заметил, как лицо Рона исказилось. Этому здоровяку и так было не в радость тащиться сюда с парнем, которого нашли в камере, так еще теперь приходилось выслушивать поток мыслей этого типа.

Они все ближе подходили к заброшенному зданию. Лестер достал большую связку ключей, на не менее внушительном кольце и пошел открывать ту самую дверь. Джеймсу казалось, что прошло уже сто лет как его с пересохшими губами, вытащили под руки, из здания, к которому они приближались. Замок пару раз лязгнул застарелым механизмом, и Лестер дернул за ручку. Ничего не произошло.

– Вот мать твою! – выругался тот, и резко дернул снова. Дверь, словно в насмешку, скрипнула, но не сдвинулась с места.

– Эта дрянь проржавела напрочь. В прошлый раз мы вдвоем с электриком дергали, – как бы извиняясь, сказал смотритель, – А сейчас что-то не поддается.

Рон, которому эта история все больше надоедала, подошёл, и, не сильно напрягаясь, так дернул за ручку, что казалось, любая другая дверь не только бы открылась, но и слетела с петель. Эта же, тяжелая старая громадина, лишь чуть приоткрылась. Он дернул еще раз. На этот раз дверь поддалась, и все четверо вошли внутрь.

Тут пахло плесенью.

– Света тут нет уже давно, следуйте за мной, —сказал Лестер и включил фонарик.

Лиа, которая до этого не проронила ни слова, наблюдая за реакциями Джеймса, положила руку ему на плечо и сказала негромко:

– Если почувствуешь себя плохо, сразу скажи, но попытайся вспомнить, как можно больше о том, что тут произошло и как ты сюда попал. Джеймс кивнул.

Всё, что он видел и чувствовал, находясь в этом месте, подводило к горлу тошноту. Он больше всего хотел просто проснуться в своей квартире, медленно потянувшись, пройти на кухню. Сделать себе пару сэндвичей, включить телевизор для фона, и, наслаждаясь утренним кофе, вступить в новый день.

Резкий крик амбала стер как ластик эти мыли из его головы. Все встали.

– Что это за дерьмо?! – кричал Рон. Лестер направил луч фонаря сначала на лицо здоровяка, а потом на стену рядом.

– Что случилось? – спросила Лиа и в ее голосе слышалась неподдельная тревога.

– Там… – Рон куда-то указал рукой, и луч фонаря, спрыгнув со стены, осветил у ног здоровяка полураздавленный мешочек. Всмотревшись, Лестер понял, что это совсем не мешочек.

– Так это просто крыса, – в голосе Лестера сквозило удивление, крик, который он только что услышал, принадлежал человеку, увидевшему что-то действительно страшное.

– Я с детства ненавижу этих тварей, да еще такая жирная, просто не крыса, а целая такса! – Рон медленно обошел ее по дуге. Он всё ещё чувствовал, как наступил на неё, чувствовал, как хрустнули её кости, было не понятно, умерла она сейчас, под его ботинком, или лежала тут уже давно.

Поняв, что тревога ложная все продолжили движение, и вскоре оказались у той самой камеры. Прутья были чем-то вырезаны, и валялись рядом.

Глава 6

Микки смотрел в окно. Всё, что произошло, по-прежнему проносилось у него перед глазами. Да, он вернулся к Джерри, да, взял тот черный пистолет. Ему было сказано, где будет человек, и как он будет выглядеть. Человек, который должен умереть.

Мик сто раз прокрутил всё в голове: все за и против, все «ни за что» и «ты должен». Людей сотни, тысячи, и все они даже не заметили бы, если он сам умер, так чего ему жалеть их? В своих уютных домах нянчат милых малышей, и всё у них замечательно. А они задумывались, когда-нибудь сидя в своей квартире, укрываясь уютным пледом, когда они отдыхают за стаканом чая или чего-то покрепче, что кто-то, в этот самый момент, смотрит в их светящиеся окна и мерзнет. Смотрит и плачет, потому что у него этого никогда не будет.

Микки знал, как это, выбегать из дома зимой, чтобы не слышать криков, битья посуды. Он бежал подальше и иногда останавливался у домов, смотря им в окна. В окна, как порталы к счастливой жизни, окна, в которых мама что-то готовила на кухне, а ребенок играл в соседней комнате с отцом. В приоткрытые окна, откуда тянулся маленьким воздушным ручьем запах вкусной еды. Да, он знал каково это – смотреть в несбыточное и чужое тепло.

Но время идёт, и нужно было делать то, на что подписался. Он вспомнил, что ему сказал Джерри в последний раз, когда они виделись:

– Этот тип часто бывает в одном кафе, уж не знаю, что он там забыл, по мне – та еще дыра, – он усмехнулся. Но ведь не важно, где ему умирать, верно? В общем, слушай сюда, он там часто трётся, так что не дергайся, мужик будет там. Дело плёвое, вот тебе фото. Как только тип выйдет из дверей, стреляй, не мешкая.

Ты успел потренироваться в лесу и честно скажу, получается у тебя так себе, но в упор, я думаю, ты не промажешь. Особо не целься, просто стой и жди. Как выйдет, спускай в него всю обойму и беги. Если поймают копы, про меня ни слова, всё равно меня тут уже не будет, и по пистолету выследить, тоже, поверь нельзя. Деньги ты знаешь у кого получить. И помни: дело серьёзное. Если ты струсишь или еще что-то пойдет не так, меня больше не ищи – ты сам по себе.

Мик всё понял и ни единожды представил себе, как все произойдет, не подозревая что пойдет все совсем не так…

Придя в назначенное место Мик стал ждать. И вот, когда высокий, и при этом очень худой мужчина с черной бородкой, вышел из дверей кафе, Мик уже держал пистолет обеими руками. Холодное дуло смотрело прямо в лицо незнакомца. Да, это был он, сомнений не было, потому что Микки отлично помнил лицо по фотографии, которую ему показал Джерри. Все происходило, как в сильно замедленной съемке. Он видел, как выражение лица мужчины медленно начинает преображаться из спокойного, в паническое. Кожа собиралась морщинами, их становилось всё больше и больше, зрачки расширились. Мужчина инстинктивно поднял руки перед лицом, стараясь закрыться от опасности.

Парнишка знал, что если промедлит, то курок он уже не нажмет. Сейчас уже сложно было сказать, почему он сделал именно так. Он четко понял, что как бы не была тяжела его жизнь, он не готов убить человека, просто не готов. Палец ему уже не подчинялся и продолжал давить на курок. Мышцы поразил спазм. Не переставая давить на курок, огромным усилием воли, Мик смог отодвинуть руки, с зажатым в них пистолетом, чуть в сторону. Грянул выстрел. Птицы взмыли в небо со своих насестов, а пуля, пролетев в нескольких сантиметрах от головы незнакомца, улетела куда-то в кроны деревьев.

Потом приехала полиция, а он даже не мог убежать. Просто сидел с пистолетом в руках у дверей в заведение. На допросе он сказал, что пистолет нашел. Стрелял он потому, что мстил за свою несчастную жизнь. Потом родителей лишили родительских прав, к ним домой пришли рассказать о случившемся, и застали их мертвецки пьяными. После очередной гулянки они спали прямо на полу.

Так Микки и попал в исправительное учреждение для несовершеннолетних «Новый ковчег». Не смотря на то, что он не причинил никому вреда, комиссия решила, что ему не помешает пройти курс реабилитации, и рекомендовала отбыть неудавшемуся преступнику два года за стенами бывшей тюрьмы.

Хоть основной контингент «Ковчега» и составляли подростки, у которых рука не дрогнула бы, как у него, Микки ладил почти со всеми. Большинство знали его историю и отлично понимали, что он такой же, как и они сами: просто ребенок, которому судьба не просто не улыбнулась, а повернулась задом.