Убийца с лицом ребенка

– Кто же у нас в области пользуется элитными проститутками? – как бы невзначай спросил ее Валентин Николаевич, оттягивая ее прямо в сауне.

– Нет, Валентин Николаевич. Я уважаю вас, но это моя тайна. Даже, если вы решите меня не брать на работу, я не скажу о моих друзьях ничего. Это принцип моей жизни. Я знаю очень много тайн и, как видите, живу до сих пор. Валентин Николаевич тут же рассказал ей о своей беде, об охлаждении отношений с женой, о намерении найти преданного человека для организации удовлетворения своей пагубной страсти.

– Нет ничего проще, – сказала Нина. – Трахаться надо прямо в помещении администрации, так сказать, не отходя от кассы. Это очень удобно для такого занятого, как ты человека. Женщины, которые приходят, должны раздеваться, принимать душ, и заниматься сексом, не видя тебя.

– Я должен быть в маске, что ли? – спросил губернатор.

– Можно попробовать и такой вариант, но очень скоро тебя начнут называть мистер Икс. И кто-то обязательно захочет эту маску сорвать. Запретный плод всегда сладок. Например, партнерша в экстазе. Есть другой способ. У меня был клиент, который хорошо платил, но предупредил меня, что зарежет, если я когда-нибудь оглянусь.

– Это все довольно сложно, – возразил Валентин Николаевич. – гораздо проще, если ты будешь одевать ей на глаза темную повязку.

– Я? – сделала удивленное лицо Нина. – При чем здесь я?

– При том, что ты будешь находить мне женщин и отвечать за то, чтобы они не знали, с кем они имеют дело.

– Значит у нас первый и прощальный секс? – раздумчиво сказала она.

– Я не хочу привыкать к одной женщине, – признался губернатор. – Это всегда приводит к разрыву семьи. У меня есть для тебя прекрасная высокооплачиваемая должность помощника по гуманитарным вопросам. Уверен, что на этой должности тебе не придется заниматься любовью за деньги, только по любви.

– Тогда мы будем комбинировать, – с воодушевлением сказала Нина, – один раз ты в маске, другой раз женщина в повязке. Во всяком случае, если меня не будет рядом, ты одеваешь маску. Правильно?

– А можешь ты мне на посошок сделать минет?

– Нет, – просто сказала Нина. – Этого я не делала никогда и делать никогда не буду. Не потому что я это осуждаю, а просто потому, что я физиологически не выношу даже запах спермы и могу в любой момент облевать партнера.

С тех пор жизнь покатилась у Валентина Николаевича просто замечательно. Он переоборудовал свой кабинет так, что в комнату отдыха можно было зайти с темной части коридора, убрал с части этажа видеонаблюдение, поставил охрану только возле своего парадного входа. Нина делала свою работу превосходно. Она проводила женщин в комнату отдыха, помогала им раздеться, водила в душ, завязывала им глаза, держала их голову на своих коленях, пока Валентин Николаевич не сбрасывал брюки, оставаясь в пиджаке, рубашке и галстуке и с похотливым присвистом не вводил свой член в очередное влагалище. По наущению Нины, женщины охали, дергались, изображали оргазм любыми стонами и криками, что доставляло Валентину Николаевичу постоянное удовольствие. Удовольствие доставляло ему и то, что в десяти метрах отсюда его ждали уважаемые граждане города, пришедшие на совещание, и попивающие импортное пивко в перерыве, в то время, как он отдавал себя очередной красотке. Такая процедура стоила Валентину Николаевичу каждый раз пятьсот долларов, зато никто не мог его уличить в аморальности и распутстве. То и дело в сетях появлялись снимки губернаторов с проститутками в бассейне и в сауне. Это раздражало народ. И губернаторов меняли. А кто посмеет поставить камеру в его апартаментах? А кто посмеет даже подумать, что можно в рабочее время, когда решаются важнейшие вопросы жизни области, продолжать наслаждаться жизнью? Но жизнь, как автор остросюжетного детектива, вторглась в налаженный быт неожиданно и развернула его в совершенно другую сторону. Как-то, присмотревшись к соблазнительной заднице одной из женщин, на которой была удивительная татуировка змеи, кусающей себя за хвост, Валентин Николаевич, попросил Нину договориться с этой женщиной еще раз. Во время соития змея оживала и остервенело кусала себя. Это было занимательно. А кроме того, женщина была отличной профессионалкой и отдавалась с пылом и жаром. Мускулатура ее вагины могла захватывать его пенис, как замок ключ, и выплевывала его, как только выжимала его, как лимон. Такого страха и удовольствия он не испытывал ни с кем. Поэтому она пришла еще раз. А на третий раз, когда Нина вышла на минуту кому-то перезвонить, женщина сорвала с глаз повязку, обернулась и оба застыли в изумлении.

– Валентин Николаевич! – охнула женщина.

– Марина Вадимовна! – остолбенел губернатор. – Что вы тут делаете?

– Господи, – выпрямилась женщина окончательно. – Я надеялась, что это вы, но все было так таинственно и интересно, что я сомневалась. Вы знаете, Валентин Николаевич, – сказала она, поглядывая на дверь, – я могу это делать с вами каждый день и совершенно бесплатно.

– Я вечером зайду к вам, Марина Вадимовна. – заправляя рубашку в брюки, смущенно пообещал губернатор.

– Я буду вас ждать, – скромно сказала Марина Вадимовна.

Это была хозяйка соседнего пятиэтажного дома, с которой поддерживала приятельские отношения его жена. Марина была соломенной вдовой. Так она сама себя называла, потому что ее муж уже давно имел другую семью, но они не разводились. Марине было тридцать пять лет. Она была единственной дочерью местного олигарха Ганапольского. Ее два сына учились в Лондоне на программистов. Марина нигде не работала, так как на нее были записаны все активы отца. Как Нине удалось уговорить Марину заниматься таким делом, при ее богатстве и возможностях, было неизвестно. Но эта встреча в комнате отдыха оказалась для губернатора роковой. Через две недели он перевез свои личные вещи к Марине и с тех пор почувствовал себя вполне счастливым человеком. Взрослые дети и жена Светлана сначала взбрыкнули, но когда муж и отец показал им, что он может им оставить взамен дележа и склок, сразу притихли и решили отца и Марину не гнобить, а просто смириться с ее существованием. Счастливому Валентину Николаевичу никогда не приходила в голову мысль, что Нина, Марина, и ее папа как-то могли быть связаны и неожиданная любовь, вспыхнувшая между соседями, могла быть дальновидным планом местного олигарха или преданной помощницы Нины. Но ни олигарх, ни Нина, ни Марина и представить не могли, что смог накопить за три года своего губернаторства с виду недалекий и ограниченный человек с крупным лицом мясника, имеющего два подбородка, пивной животик, коротко подстриженную под сельского бухгалтера голову, вечный зуд в области половых органов, но обладающего такими мозговыми извилинами, направленными на личное обогащение, которым мог бы позавидовать Остап Бендер, если бы он жил в городе Коблевске. Валентин Николаевич не случайно стал губернатором. Задолго до Революции достоинства Валентин Николаевич, не будучи собственником, продал два судостроительных завода голландской фирме. Поскольку в договоре купли-продажи государственного имущества, то есть заводов, Валентин Николаевич являлся представителем государства, то левая часть продажной суммы осталась лежать в банке Амстердама на имя Положенко до тех пор, пока не перепрыгнула в оффшорную компанию. Продав заводы, Валентин Николаевич, остался их директором, получая от голландской фирмы по пятьдесят тысяч евро в месяц в качестве директорского оклада. Когда дореформенный прокурор области попытался заикнуться о неправомерности содеянного со стороны Валентина Николаевича, он тут же был переведен на должность восемнадцатого заместителя генерального прокурора республики, а Валентин Николаевич, за возобновление организации производства продукции на голландских предприятиях, был удостоен президентом звания Герой республики. Поэтому неудивительно, что в водовороте майданных событий, только Герой республики мог возглавить Коблевскую область. На вечеринке по поводу обмытия указа президента о назначении Валентина Николаевича губернатором, он произнес знаменитый спич, разошедшийся в сотнях вариаций. Неизменным оставалось одно:

– Если правда, что Господь сотворил нас по образу и подобию своему, то президента мы точно избрали по образу и подобию своему. А уже ему народом дано право по образу и подобию своему назначать губернаторов. Поэтому перекрестимся, друзья мои, и не будем роптать на зеркало, коли рожа крива.

Что хотел этим тостом сказать новый губернатор, понять было мудрено. Но все сошлись на том, что прозвучал он красиво и непривычно свободолюбиво для начинающего политика. Но на следующий день депутат областного совета Голубицкая на телеканале «Тогда и сейчас» заметила, что новый губернатор оседлал двусмысленность в своих выступлениях, как доктрину. Именно выступление Голубицкой, отпечатанное специально для губернатора его первым помощником, помогло самому Валентину Николаевичу четко определиться в том, что никогда нельзя четко определяться, потому что в любой момент можно подставиться так, что будет очень больно. Он пожелал лично встретиться с Голубицкой. В ходе беседы Голубицкая, страшная, как смерть, и умная, как сто мудрецов, в полемическом запале объявила, что власть в стране захватила хунта, что для того, чтобы этот режим функционировал, ему необходимо немедленно создать что-то наподобие корпуса стражей исламской революции, потому что Владимир Ильич Ленин считал, что революция, то есть государственный переворот, только тогда чего-нибудь стоит, если она может защищаться.

– Но через семьдесят лет, – заявила Голубицкая, – вас сметут на обочину истории, как смели Советскую власть.

– Значит вы даете нам семьдесят лет на эксперимент, Зоя Иннокентьевна? – спросил губернатор, делая пометки в своем блокноте.

– И ни дня больше. Моя бы воля, я бы задушила вас в зародыше. Если бы прежний президент, которого вы свергли, повесил бы на Майдане Независимости двадцать пять народных депутатов, страна не впала бы в маразм. Но он оказался подонком и трусом. А теперешнему просто не дадут сбежать, потому что имеется уже кое-какой опыт. Честных выборов в нашей стране больше никогда не будет, потому что честные выборы приведут лично вас и вашу власть в тюрьму.

– Почему? – для проформы спросил Валентин Николаевич.

– Потому что каждая хунта при законно избранном правительстве неизменно оказывается в тюрьме.

Идея о создании корпуса стражей Революции достоинства, засела, как червь в яблоке. Один раз в неделю он собирал у себя прокурора области, начальника службы безопасности, директора местного НАБУ, начальника полиции города и области. Выслушивал их просьбы, слушал их мнения по разным проблемам жизни области, присматривался к ним и сделал окончательный вывод, что положиться на этих людей нельзя. Новый начальник налоговой администрации, присланный из соседней области, Валерий Спиридонов, на вид лет тридцати, стройный брюнет с карими глазами, на первой же встрече, нагло сказал:

– Я ознакомился с вашей биографией, Валентин Николаевич. Меня в ней все устраивает. Я думаю, что мы с вами сработаемся. Однако позвольте дать вам один совет.

– Вы всегда изучаете биографии своих начальников? – удивился губернатор, не зная, что делать с этим хамом, выгнать немедленно или подождать, что он еще выдаст.

– У меня только один начальник, Валентин Николаевич. Это министр финансов. Так вот, если вы хотите стать настоящим вожаком области, надо будет все, что движется, летает и ползает в вашей вотчине обложить дополнительными налогами. Если это не сделаете вы, это сделают за вас бандиты. И тогда в Коблевской области будут два губернатора: дневной и ночной. Но деньги будут у ночного губернатора. А кто заказывает музыку, тот девушку и танцует.

– Дополнительные налоги… Да кто же захочет их платить? – оживился Валентин Николаевич.

– Кажется, Конфуций сказал, что правитель это ветер, а народ трава.

Поклонник Конфуция тут же изложил Валентину Николаевичу свое видение мира.

– Наша область не протянет и пяти лет. Вместе с ней уйдем и мы. Ничто не вечно в этом мире. Но в отличие от области, мы уйдем отсюда миллиардерами, потому что такого золотого времени больше не будет.

– Например, я долго думал, где взять средства на поддержку патриотических сил нашей области, – не сразу врубился губернатор. – Как вам такая организация: Корпус стражей Революции достоинства?

– Не надо выдумывать велосипед, Валентин Николаевич. Люди уже все придумали. Не надо никого копировать. У каждой страны своя специфика. У нас будет Национальный корпус. Это почище каких-то стражей революции. Мы же с вами не безграмотные аятоллы. Есть кадры, есть концепция, нужна только поддержка власти. Вы объявляете бизнесу каникулы от всяческих «крыш» – бандитских, полицейских, прокурорских, судейских. А за это бизнес добровольно платит взносы в благотворительные фонды на содержание и развитие патриотизма в области.

– Ну допустим, поддержка власти будет. А вам-то что от этого? Вы этими фондами руководить не будете.

– Мы эти фонды будем контролировать. Или вы привыкли по старинке? – сощурился Спиридонов, – Брать деньги кейсами из рук в руки? Так вас через полчаса ваш же Червоненко захомутает. По моим подсчетам, одни только маршрутники могут в месяц вносить до трех миллионов гривень.

– Валерий, не припомню по батюшке, – начал Валентин Николаевич.

– Иванович, – подсказал Спиридонов.

– Валерий Иванович, вам, как говорится, и карты в руки. Подготовьте мне ваши предложения в кратчайший срок.

– В кратчайший срок не выйдет, – сказал спокойно Спиридонов. – Я всего неделю в городе. Мне нужен месяц, чтобы войти в тему.

Через месяц область вздрогнула, но не взорвалась. Все от мелкого предпринимателя до крупнейших фирм области беспрекословно начали платить взносы в благотворительные фонды, созданные губернатором. На каждом перекрестке висели баннеры с призывом губернатора затянуть ремни, но вывести область в первую пятерку страны. «А чем ты помог фронту и патриотам? – вопили продажные журналисты на телеканалах и с первых страниц газет. По предложению Спиридонова был создан благотворительный фонд свободы слова, из которого черпали обеими руками более или менее способные блогеры, патриотизм которых рос пропорционально их доходам. Желающих пропагандировать идеи Коновальца, Шухевича и Бандеры становилось так много и они размножались с такой невиданной скоростью, что благотворительный фонд не успевал пополняться. Многие беспризорные блогеры в сетях стали обвинять в зраде тех, кто был допущен к корыту. Валерий Спиридонов поначалу даже растерялся, потому что фонд ничего не оставлял своим создателям. Но потом все устаканилось, когда добровольные взносы начали расти наперегонку с ценами на товары и услуги. Валентин Николаевич, сперва струхнувший от такого напора и наглости Спиридонова, с удивлением понял, что Конфуций был стопроцентно прав. Народ области стелился, как трава под ветром правителя. Первые опричники в балаклавах и пятнистой форме с нашивкой «Национальный корпус» появились у тех бизнесменов, которые не отреагировали на призыв губернатора помочь патриотической молодежи в защите идеалов Революции достоинства. Начали самовозгораться офисы, кафе, склады и рынки. Полиция приезжала, составляла необходимые бумаги, возбуждала уголовные дела, но подозреваемых не находила. Зато десятки благотворительных фондов начали пухнуть от взносов. У «Национального корпуса» появилась своя база. Члены «Национального корпуса» теперь имели членские билеты, зарплату и новую форму. Им даже разрешили выполнять частные подряды от фирм, которые хотели потроллить своих конкурентов.

– В чем загадка? – спрашивал иногда губернатор начальника налоговой. – Почему они безропотно платят? Почему они не бунтуют? Жизнь стала откровенно хуже, чем была. Неужели они поголовно верят в наши идеалы? Даже пенсионный фонд отчисляет в наши фонды с каждой пенсии десять процентов.

– Генетическая память народа, – отвечал Спиридонов. – С каждым Майданом жизнь резко ухудшалась. Поэтому в ближайшие пять лет Майдана не будет. А кроме того, подушки и пододеяльники у каждого в тучные годы нашего расцвета были забиты баксами. Теперь они вынимают каждый месяц свою сотенную и живут до следующего месяца. По моим подсчетам самая бедная семья наскребла тогда тысяч десять баксов. Разделим на сто. Ровно сто месяцев. Поэтому сейчас можно даже посыпать их дустом. Народ выйдет на новый Майдан через сто месяцев, а если доллар будет стоить сто гривень, то просто лень считать, когда это случится. О том, что полковник Снаткин задержан при получении взятки и активисты «Национального корпуса» блокируют телеканал «Эхо недели», губернатор Положенко узнал от своего первого помощника. Тот вбежал в кабинет губернатора взмыленный, как лошадь.

– Этого еще нам не хватало! – начал он с самого порога. – Наш «Западенец», – так в узких кругах власти звали мэра города, который представлял львовскую партию «Самозащиты», – устроил блокировку канала «Эхо недели». В результате Кордон обвинил не его, а нас в коррупции и ущемлении свободы слова, в том, что мы покрываем коррупционера Снаткина…

– А при чем здесь Павел Иванович? – удивился губернатор.

– А об этом спросите вашего любимого Ореста Ивановича. Он уже несколько часов держит под арестом начальника полиции, а мы ни сном, ни духом. Кроме того, в ходе митинга был убит один из руководителей «Национального корпуса» Петренко. Илье Кордону уже звонил министр внутренних дел. По словам Кордона, министр возмущен блокировкой телеканала и полностью поддерживает позицию Кордона.

– Ну и дела! – удивился губернатор. – Акцию у телеканала прекратить немедленно. Кордону я позвоню сам и извинюсь. Прокурора ко мне вызвать сейчас же. Я хочу все узнать из первых уст. По поводу Петренко решим утром. А почему Западенец решил выступить против «Эхо недели»?

– Илья Кордон несколько дней назад проголосовал против переименования проспекта Ленина на проспект Бандеры.

– И министр полностью поддерживает в этом вопросе Кордона?

– Я тоже удивлен до глубины души, – смешался первый помощник.

– Этот Западенец – просто придурок, – сказал Валентин Николаевич. – Кто ему этот Бандера – кум, сват? Помешался на переименовании улиц. Почтальоны уже не могут корреспонденцию доставлять по адресам. Сколько улиц нашего города могут носить имя Бандеры? Была площадь Маяковского. Стала площадью Бандеры. Теперь главный проспект города будет проспект Бандеры! А давайте сразу всем улицам города присвоим имя Бандеры. И будет как в Нью-Йорке. Губернатор находится на пересечении 21 авеню Бандеры и 22 стрит Бандеры. Ну совесть какую-то надо иметь? И главное, до сих пор у нас была тишь да благодать. Сам президент меня хвалил за понимание ситуации в стране. И вдруг убийство активиста, да еще одного из руководителей. С ума можно сойти.

– А давайте повесим это убийство на Западенца, – предложил первый помощник, – и отстраним его от управления городом.

– Созывай на завтра на утро заседание военного Кабинета, – приказал губернатор, пропустив предложение помощника мимо ушей, – и лично позвони Спиридонову. Пусть тоже прийдет.

Военным Кабинетом губернатор с подачи начальника налоговой администрации называл совещание начальников всех правоохранительных органов.

15

Горпищенко, Скоморох и Ваня сидели в кабинете следователя и пили кофе. Настенные часы пробили десять часов вечера. В тишине помещения, словно гром, прогремел телефонный звонок.

– Готов поспорить, что это наш прокурор, – устало сказал Горпищенко и поднял трубку.

– Алексей, – замогильным голосом произнес Орест Иванович, прокурор города, – что у нас со Снаткиным? Меня вызывает на ковер губернатор.

– Снаткин жив и здоров, – ответил Горпищенко, – а мы вряд ли доживем до утра.

– Не морочь мне голову, – пришел в себя прокурор. – Взяткодатель допрошен? Вещественное доказательство – доллары – имеются? Признание Снаткина есть? Что еще надо? Мы можем объявить, наконец, что полковник Снаткин подозревается в получении взятки в особо крупном размере?

– К чему такая спешка? – разозлился Горпищенко. – Давайте объявим завтра. У нас еще кучу дел надо провернуть. Еще раз допросить Снаткина, взяткодателя, будь он неладен. Его скорая забрала в больницу, он находится там в спецпалате, провести экспертизу денег, допросить Кеосаяна, владельца денег, провести обыски в квартирах Снаткина и Фердмана, тьфу, Пермана…

– А в чем ты сомневаешься? – грозно спросил Орест Иванович. – Есть взяткодатель, есть вещественное доказательство, есть Снаткин, есть микрокамера. Уже все телеканалы повторили заявление Ильи Кордона об аресте полковника Снаткина. Сколько можно продавать безнаказанно тайну следствия? Разберись с этим немедленно. У тебя в группе сидит крыса, а ты мне поешь об усталости. Короче, я даю отмашку пресс-службе выступить с заявлением. После встречи с губернатором созвонимся. Пока отбой… Горпищенко с раздражением бросил трубку мимо аппарата.

– Что случилось? – спросил Скоморох.

– По телевизору уже сообщили, что полковник Снаткин арестован, – кладя трубку телефона на место, ответил следователь. – Вся прокуратура знает об этом, весь горотдел полиции обсуждает. Кто продал тайну задержания Снаткина прессе? У нас в группе, оказывается, есть крыса. Это, случайно, не вы, Василий Васильевич?

– Не обращай внимания. Орест Иванович такой паникер и трус, каких мало. Если не дай бог, звонит прокурор области Вершигора, он становится ниже ростом.

– Мне от этого не легче,  – заметил Горпищенко. – Вместо того, чтобы работать, я должен искать среди нас крысу. Полгорода уже знают эту тайну, а нас делают крайними. И время, – Горпищенко посмотрел на часы, – начало одиннадцатого, допросы запрещены, обыски тоже. Что будем делать?

– Кого нужно допросить? – спросил Скоморох.

– В первую очередь этого Пермана. Эти бестолковые полицейские оперативники почти все загубили.

– Тогда мы с Ваней едем в больницу. Я чхать хотел на ваши реверансы, когда можно допрашивать, когда нет. Допрашивать надо тогда, когда нужно. Но уважая твою щепетильность, я поставлю в протоколе допроса другое время. Чтобы ты спал спокойно.

– Я подумал, что Пермана все-таки желательно допросить в присутствии адвоката, – нерешительно сказал Горпищенко. – В его действиях просматривается признаки посредничества.

– В роли адвоката у нас будет Ваня, – хохотнул Василий Васильевич.

– А чего? – сказал Ваня. – Я видел по телевизору, как адвокат своего подзащитного табуреткой по голове грохнул, говори, мол, скотина, где деньги лежат?!

– Давайте, господин капитан, без ваших казарменных шуток, – сказал следователь Ивану Потебенько. – Но если в протоколе будет стоять другое время и Перман подпишет протокол, я не буду возражать. Телефон Василия Васильевича спел «Мурку». Скоморох приложил мобильник к уху. Незнакомый голос сообщил, что звонит следователь полиции Нестеренко.

– Слушаю, – ответил Скоморох.

– У нас есть данные, что Петренко свой последний звонок сделал на ваш телефон.

– Ну и что? – не понял Василий Васильевич, но внутренне собрался. – Дай мне Петренко.

– Не могу, – ответил следователь. – Петренко был убит два часа назад.

– Как убит?! – вскричал Скоморох. – Кем убит?!

– Вы могли бы завтра явиться ко мне на улицу Белую,10 к десяти часам? – спросил следователь полиции.

– Я приду обязательно, – сказал Скоморох. – Я сам лично казню подонка.

– Его еще нужно поймать, – урезонил его следователь.

Обернувшись к Горпищенко, Василий Васильевич спросил:

– Коньяк у тебя, Алексей, есть?

– Есть, – ответил Горпищенко и вынул из стола початую бутылку «Метаксы», три рюмки и черный шоколад. Разлил коньяк по рюмкам.

– Пусть земля ему будет пухом, – поднял рюмку Скоморох. – Погиб великий поборник с идеологической нечистью, можно сказать начинающий инквизитор Революции достоинства. Да отсохнет рука у того, кто покусился на нашего патриота. Я лично порву его на портянки. Аминь.

– Аминь, – повторил как эхо Ваня.

«Точнее сказать, ученик инквизитора, – с неприязнью подумал Горпищенко и молча опрокинул рюмку в рот.

16

Майское ночное небо полыхало звездами, как свечи на праздничном торте, и казалось, готово было обрушиться на красную «Таврию», мчавшуюся по разбитой сельской дороге. Черное небо, усеянное веснушками звезд, опустилось так низко над машиной будто пыталось подсмотреть, кто в ней сидит, и Альберту мерещилось, высуни руку и соберешь тут же целую горсть звезд. Элитный дачный поселок, в отличие от оставшегося позади села, переливался всеми цветами электрической радуги. Окна вторых и третьих этажей дачных домов светились в ночи желтыми, голубыми, зелеными и красными красками. Охранник переписал в свою тетрадь номера машины и молча открыл ворота.

– Мне нужен дом номер 245, – спросил его Альберт.

– Проедете два квартала прямо и свернете налево. Там увидите номер дома. К Самострелу в гости?