Убийца с лицом ребенка

– А вы читали нагорную проповедь Христа? – насмешливо спросил Костя. – Каждый человек – это мир. И каждый убийца потрясает основы бытия. Пусть на том свете разбираются с мотивами. На этом свете никто не имеет право убивать себе подобного.

Осужденная умерла в тюрьме, не дождавшись рассмотрения кассационного протеста прокуратуры.

В процессе своей судебной карьеры Константин Ржапецкий еще несколько раз подкладывал Лизу под людей, от которых зависела его судьба, но теперь уже Лизу уговаривать не было никакой необходимости, она сама охотно шла на супружескую измену, и даже сожительствовала с министром юстиции, который сделал все, чтобы Константин Ржапецкий стал сначала председателем областного суда, а потом председателем апелляционного суда области. И когда однажды постаревший Павленко, опирающийся на палку, пришел к Косте просить за своего сына, сбившего на пешеходном переходе женщину и положившего на стол Ржапецкого конверт с деньгами, то Костя намеренно пересчитал деньги, там было двести долларов по двадцать купюр каждая, и немедленно вызвал милицию и сдал старика за попытку дать взятку должностному лицу. Бывшего председателя областного суда упекли на пять лет. Наблюдая за событиями в стране, оранжевый майдан, а потом Революцию достоинства, Константин Петрович сделал для себя вывод, что нельзя иметь дело с адвокатами, продажными тварями, с прокурорами, по сути беспредельщиками, что создание в стране бесчисленных антикоррупционных органов, ведет к анархии и войне всех против всех, и поэтому нужно организовать синдикат единомышленников в судейских мантиях, которые следовали бы одной религии под девизом один за всех и все за одного. И каждый судья, который хотел, чтобы его решения нормально проходили в апелляционной инстанции, или чтобы в случае прокола, он не мог быть осужден, должен был один раз в год, всего один раз, занести свой страховой взнос главному судье области, но не в пресловутом конверте, а в виде перечисления пятидесяти тысяч долларов на оффшорный счет аффилированных с ним фирм. Константин Петрович знал по собственному опыту, что в самом отсталом районе области, каждый судья снимет с каждого дела свои комиссионные и после расчета с ним не останется в накладе. Предусматривалось и право на рассрочку страховки, в случае предоставления доказательств безденежности подсудимых и их родственников. Не случайно в преступном мире родилась поговорка, что теперь выгоднее судить, чем грабить. Строптивые судьи, а в каждой семье не без урода, годами получали отмены своих решений, после чего переводились в другие области или уходили на другую работу. Нельзя сказать, что полученные деньги, расходовались на личные нужды судьи Ржапецкого. Наоборот, заплативший свой взнос судья был гарантирован от неожиданного вмешательства всяких антикоррупционных органов, поскольку судьи других областей за соответствующую плату ставили в известность Ржапецкого о том, что намереваются делать правоохранительные органы против судей Коблевской области. Один из судей Заводского районного суда города Коблевск был уличен в получении десяти тысяч долларов от адвоката, который сотрудничал со следственным отделом прокуратуры. Судейский синдикат замер в страхе, но Константин Петрович не растерялся. В суде по ходатайству адвоката судьи была назначена экспертиза подлинности, полученных судьей денег. И вдруг выяснилось, что в ходе хранения вещественного доказательства, произошло невероятное. Подлинные доллары испарились, а вместо них в конверте, опечатанном сургучом, оказались доллары, отпечатанные на ксероксе. Весь Коблевск недоумевал и смеялся. Зато член синдиката, как ни в чем не бывало, продолжил отправление правосудия, правда, по просьбе Ржапецкого был переведен из Заводского районного суда в Центральный районный суд. А дело судьи Октябрьского районного суда, получившего пятьдесят тысяч долларов незаконного вознаграждения, апелляционный суд вообще прекратил, так как подозрение было предъявлено следователем прокуратуры, а дело было подведомственно НАБУ, которое тогда еще в Коблевске не появилось. Такие чудеса правосудия буквально парализовали деятельность правоохранительных органов области и прокуроры всех мастей посчитали себя несправедливо опущенными. Они было рванулись выступить еще несколько раз против судей районного масштаба, но были тотчас же раздавлены синдикатом. Наиболее рьяные прокуроры были выметены из области судебными решениями об их коррупционности или игнорированием процессуальных требований. Остальные присмирели до новых времен, проклиная в курилках судейскую мафию. Но почивать на лаврах Ржапецкий не мог и не хотел. Он уже привык к тому, что жизнь в любой момент может поставить в колесо его жизни такие палки, которые невозможно предусмотреть. Поэтому, когда ровно месяц назад из Житомирского апелляционного суда поступило сообщение, что лично Ржапецким заинтересовались правоохранительные органы Коблевской области, которые попросили Житомирский суд дать разрешение на проведение негласных мероприятий по съему информации в отношении председателя Коблевского апелляционного суда Ржапецкого и его свата полковника полиции Снаткина, о чем сват Снаткин был тут же предупрежден, но видно хер забил на этот сигнал, Ржапецкий тут же приостановил прием взносов и начал выяснять, откуда идет дым. Запах, как намекнули ему знающие люди, шел из администрации губернатора.

– Ты же знаешь, что дочь Ганапольского, сейчас живет с губернатором. Что ты лично против Ганапольского имеешь? – спросил его один из помощников губернатора.

– Лично я ничего не имею, – ответил Константин Петрович. – Против него ведут оперативную разработку офицеры СБУ. Районный суд встал на сторону Ганапольского. Я буду все тщательно взвешивать.

– А зачем ты дважды восстановил Западенца в должности мэра? Валентин Николаевич считает, что судебная власть нашей области находится в оппозиции к губернатору.

– Скажите Валентину Николаевичу, что это не моя прихоть. Мне приказали из Киева. Кто, я говорить не имею права.

Естественно, Константин Петрович умолчал о том, что партия Западенца «Самозащита» вносила за восстановление мэра на работе по миллиону долларов каждый раз.

«Нет, – решил для себя Ржапецкий, – это не губернатор. Надо копать дальше. Неужели кто-то из судей опаскудился?»

И в эти тревожные дни совсем ни к чему была эта ссора с женой.

Глядя на пришедшую в себя жену, Константин Петрович точно решил, что, если в этот раз все закончится благополучно, он вышвернет эту старую шлюху из своей жизни и заживет также счастливо, как и губернатор. Так он решал каждый раз, когда жена Лиза выходила из берегов и каждый раз, когда они мирились, он забывал о своем решении.

В этот момент запел на столе его мобильник. Он подошел к столу, поднял телефон и услышал голос Маши.

26

Василий Скоморох стучал в закрытые наглухо ворота базы общества активистов «Москоляку на гиляку.» минут десять. Сначала кулаком, потом ногой. Фонарь над воротами раскачивался под легким ветерком. И вдруг в тишине грянул сонный голос: «Кто стучится в дверь ко мне с толстой сумкой на ремне». Только теперь Скоморох увидел переговорное устройство, вмонтированное справа в ворота и покрашенное в тон ворот зеленой краской.

– Служба безопасности, – крикнул Скоморох. – Немедленно откройте ворота или мы снесем их к едреной фене наводящим взрывом.

Несколько минут переговорное устройство молчало, затем щелкнул затвор калитки и она открылась.

Скоморох и Ваня вошли в пустой неосвещенный двор. На пороге дома появились две фигуры мужчин с автоматами наперевес.

– Хенде хох! – крикнул кто-то из стоящих у дверей. – Идти по одному, с открытым удостоверением в руке.

Первым пошел Ваня. За ним Василий Васильевич, подняв руки вверх и держа в левой руке удостоверение.

– А где остальные? – спросил их один из мужчин.

– Ваша база окружена спецназом службы безопасности, – громко крикнул Скоморох, – опустите Калаши. У нас к вам есть разговор.

– А до утра разговор нельзя перенести? Утром прийдет начальство. Сейчас, кроме нас, на базе никого нет.

– Как никого нет? – спросил Ваня. – А где Перман, которого вы похитили из больницы?

– Стоять! – приказал один из охранников базы. – Сейчас к вам подойдет человек, проверит документы. Одно неправильное движение, и я открываю огонь на поражение.

Второй охранник включил фонарь и подошел к офицерам СБУ. Прочитал удостоверения и вернулся на свое место. Его напарник набрал чей-то номер и сказал:

– Геннадий Степанович, здесь у нас чепе. Приехал спецназ СБУ, требуют отдать им Пермана.

Видно Геннадий Степанович потребовал, чтобы телефон передали кому-то из спецназа.

– Кто из вас старший? – спросил мужчина с телефоном.

– Майор Скоморох, – выдвинулся Василий Васильевич.

Охранник передал ему телефон.

– В чем дело? – спросил Скомороха Геннадий Степанович.

– Я представился, – заявил Скоморох. – С кем имею честь говорить?

– Руководитель общества Москаленко, – ответил ему голос в телефоне.

– Слушай меня внимательно, Москаленко, – пригрозил ему Скоморох. – Из-за тебя мы не спим уже вторую ночь. Кто приказал тебе украсть из больницы Пермана?

– Я по телефону не обсуждаю такие вопросы, – ответил ему Москаленко, особенно, как видно не переживая. – Приходите утром и мы все обсудим.

– Если я сейчас не получу Пермана живым и здоровым, – сказал Василий Васильевич, – от вашей малины останутся только рожки да ножки. А ты у меня загремишь как пособник русской разведки.

– А что этот Перман натворил, что из-за него такой хибишь поднялся? – более миролюбиво спросил Москаленко.

– Это – государственая тайна, – объяснил Скоморох. – Отдай своим людям приказ, чтобы передали нам Пермана, и наши разногласия, можно сказать, будут устранены.

– У нас Пермана нет, – сказал Москаленко. – Заказчик к указанному времени не пришел и мы отдали его обществу «Самозащита».

– Кто заказчик? – спросил Скоморох.

– Этого я вам сказать не могу. Заказ был сделан инкогнито, по телефону. Сообщили, что Перман – представитель коренного населения Крыма, караим, человек с Майдана, а ему шьют дело. – объяснил Москаленко и Скоморох понял, что он врет.

– С заказчиком похищения Пермана мы разберемся утром, – сказал Скоморох. – А сейчас мы должны его забрать.

– Я еще раз повторяю, что его у нас нет. Пермана забрала у нас «Самозащита», говорят, он кого-то грохнул из ихних активистов.

– Я должен лично проверить вашу базу и убедиться, что его нет, – нетерпеливо сказал Скоромох. – Или я дам приказ разнести ваш притон нахер.

– Прежде, чем хорохориться, майор, и пугать, позвони своему шефу Червоненко. Он тебе объяснит и про малину, и про притон, и про русскую контрразведку. Я тебе русским языком объясняю: нет у нас Пермана уже шесть часов.

– Давай мы их тут на месте всех покрошим, – предложил Ваня, щелкнув огромными зубами.

Два охранника мгновенно передернули затворы.

– Товарищ пошутил, – остановил их Скоморох и спросил Москаленко, где находится база активистов «Самозащиты».

Возвращаясь к машине, Скоморох, скорее обращаясь к себе, чем к Ване, сказал:

– Обыкновенные чмошники, а как можно было погореть. Неужели наш шеф может иметь дело с такими рекетирами? Я чувствовал, что этот Перман парень не простой. Может, завезем его сначала на служебную квартиру и попробуем расколоть по поводу Петренко? Если он действительно кого-то грохнул, то почему он не может быть его убийцей? А утром привезем его к следователю Нестеренко с явкой. Это будет бомба! Два офицера СБУ за несколько часов размотали громкое преступление против активиста Революции достоинства…

– Ты, Васильич, ведешь себя по отношению к нашим врагам слишком либерально, – обидчиво ответил Ваня. – Дай мне десять минут, и этот Перман будет ползать в собственном говне и просить, чтобы мы его придушили.

– Я отдам тебе его только после суда, Ваня, – пообещал ему Скоморох. – А пока он должен быть жив и здоров. Правильно?

– Надоело мне ломать кости бомжам, – зевая, ответил Ваня. – Хочется настоящего дела.

27

Мэр города Коблевска, тридцатипятилетний мужчина с казацким чубом, свисающим вправо, бывший мастер по ремонту холодильников, с ненавистью смотрел в улыбающееся лицо Ильи Кордона, в его вытянутые трубочкой губы.

– Правда ли, Степан Симеонович, что у вас нет высшего образования? – спросил его Илья Кордон.

– А зачем городскому голове высшее образование? – вопросом на вопрос ответил Степан, изобразив улыбку на напряженном лице.

Камера выхватила лицо мэра крупным планом. На его широком лбу запеклись две горошинки пота.

– Слишком образованный мэр далек от нужд города. Народ нашего города избрал меня мэром потому, что разделяет программу и цели моей партии «Самозащита». Я один из вас, дорогие телезрители, я также страдаю от засилья местных олигархов, имеющих первоклассное образование, нацеленное на ограбление простого народа.

Люди в студии одобрили ответ Степана аплодисментами.

Подготовка к участию Степана в программе Кордона «Лица» шла два месяца. Руководящие деятели партии, приехавшие из Львова, где находилось правление партии «Самозащита» проанализировав стиль Ильи Кордона, составили сто восемьдесят вопросов, которые мог задать ведущий и написали на них столько же ответов, которые должен был выучить Степан. Среди этих вопросов был и вопрос о том, имеет ли Степан Овчаренко высшее образование. Один из руководителей партии, член парламента и психиатр по образованию, натаскивал Степана на активное противостояние с ведущим.

– Запомни, Степан. Этот Кордон ментально наш враг. Даже, когда он разделяет наши устремления и идеалы, мы должны знать, что он не является представителем коренного населения нашей страны. Не надо обольщаться и самообманываться. Рано или поздно это проявится в его поведении.

– Ну вы просто провидец, Тарас Илькович, – восхитился Степан. – Этот пропагандист наших идеалов проголосовал против переименования проспекта Ленина в проспект Бандеры.

Илье Кордону сотрудница принесла какое-то сообщение. Он взглянул на мэра без улыбки и сказал:

– Только что наши корреспонденты нашли в пятидесяти километрах от города сожженную «Таврию», в которой был адвокат полковника Снаткина Альберт Кемельман. Что бы это значило?

– Вы меня спрашиваете? – переспросил Степан.

– Нам интересно мнение мэра

– Я могу только выразить соболезнование родным и близким адвоката.

– Из конфиденциальных источников, – снова улыбнулся Кордон тонкими, как лист бумаги, губами, – мне стало известно, что ваша партия на прошлых выборах купила вам должность мэра в нашем городе за пять миллионов евро.

Сначала Степан захотел плюнуть в морду Кордона, но побоялся, что не попадет в него, потом решил бросить в него стакан с остатками апельсинового сока, однако тут же в его голове прозвучало предостережение Тараса Ильковича: ни в коем случае не показывайте, что вопрос вас задел, сделайте вид, что не поняли вопрос или продолжайте отвечать, как ни в чем не бывало, на предыдущий вопрос. Ни один из ста восьмидесяти ответов не предполагал такого коварного вопроса.

– А вы держали свечку при передаче пяти миллионов евро? – спросил Степан.

– Свечку не держал, – радостно оживился Илья, – но кандидат от Оппозиционной партии Иван Рябчиков после заявления об отказе от участия выборов во втором туре купил себе виллу в Италии, газовую скважину на Полтавщине, два супермаркета в нашем городе.

– Я хочу сделать заявление, – сказал Степан. – У нас ведь прямой эфир? – решил он уточнить.

– Конечно, – растянул свое лицо в улыбке Кордон.

– В связи с тем, что ведущий, и по совместительству, депутат городского совета, подозревает нашу партию «Самозащита» и меня лично в политической коррупции, я прошу соответствующие правоохранительные органы провести расследование и его результаты сообщить народу нашего города. Наш народ, к нашему счастью, не продается.

– Причем здесь народ? – удивился Кордон. – К вашему счастью народ просто был лишен выбора. По закону во втором туре при отказе второго кандидата от участия в выборах, достаточно голосов вашей жены, вашего брата, тещи и ваших домашних животных, чтобы стать главой города.

Только одна мысль пульсировала в голове Степана – встать, подойти к этому негодяю и ногой выбить у него изо рта эти белоснежные ровные зубы. Будучи активистом Майдана, еще до вступления в партию «Самозащита» и выборов мэра, Степан на телевизионной дискуссии, ногой с лета послал в нокаут начальника областной полиции, назвавшего его популистом. Эта акция подняла авторитет Степана не только в городе, но и в стране. Все дело, однако, было в том, что Степан перевел слово «популист» совсем иначе. А позволить даже полицейскому начальнику называть себя «жополизом» означало опустить себя добровольно. Но сейчас вместо мужского поступка Степан глупо заметил, что домашние животные не имеют права голоса. Он с холодным ужасом осознал, что тем самым как бы признал утверждение Кордона о том, что за него проголосовало ничтожно малое количество горожан.

– Про животных я сказал фигурально, – сжалился Илюша. – Но пойдем дальше. Не секрет, что в нашем городском совете депутаты голосуют за себя и за того парня. Эта традиция укоренилась после избрания вас городским головой. Какие планы у вас имеются, чтобы коренным образом изменить ситуацию?

– У нас в городском совете работают представители всех партий, – оживился Степан, – даже партии любителей жигулевского пива…

– Жигулевского? – уточнил Кордон. – Как это вообще допустимо после Революции достоинства?

– Я сказал Жигулевского? – со злобой в голосе удивился Степан. – Это вы сказали жигулевского. Вы манипулянт, – сорвался в крик Степан. – Вы хотите меня запутать.

– А давайте спросим у людей в студии, – предложил Кордон. – Кто из нас хочет запудрить людям мозги. Поднимите руки те, кто слышал, что Степан Симеонович назвал партию любителей жигулевского пива?

Камера показала лес поднятых рук.

– У нас нет такой партии, – сказал сконфуженный Степан. – У нас есть просто партия любителей пива, которая выступила недавно против запрета продажи в нашем городе жигулевского пива. Поэтому, наверное, я обозвал их любителями жигулевского пива.

– Как мне стало известно из доверительных бесед с депутатами, – продолжил Кордон, – ваша партия ввела ноу-хау. За решения, которые нужны вашей партии, депутаты получают от трех до пяти тысяч долларов.

– Вы, кажется, тоже депутат городского совета? – спросил Кордона Степан.

– Да, – ответил Кордон.

– Вы лично получали от меня или представителя нашей партии деньги за принятые решения?

– Лично я не получал, – ответил Илюша усмехаясь. – Потому что я не продаюсь. И сейчас я заявляю, что выхожу из коррупционного состава депутатов городского совета.

– Поэтому не надо вешать лапшу на уши нашим горожанам, – сделал вид, что не услышал заявление Кордона Степан.

– Мои друзья в вашей партии сообщили мне, что лично вы собираетесь инициировать переименование площади Богдана Хмельницкого в площадь Степана Бандеры?

Это был вопрос, на который Степан мог ответить, даже, если бы его разбудили в четыре утра после тяжелого похмелья.

– Богдан Хмельницкий – это враг нашего народа. Он привел нас в империю вместо того, чтобы соединиться с Европейскими народами. А вы знаете, что его можно назвать Гитлером семнадцатого века? Это он устроил на территории нашей страны настоящий холокост, вырезав двести тысяч евреев. Да, наша партия решила восстановить историческую справедливость. И мы надеемся, что Европа нас поддержит

Степан горделиво обвел взглядом притихших в зале людей.

– Так вы хотите поменять шило на мыло? – прищурился Кордон.

– Я не позволю оскорблять нашу национальную гордость, – с радостью встал Степан, срывая с себя микрофоны. Такое поведение было предусмотрено кураторами Степана, если речь зайдет о непочтительном отношении к Бандере. – Слава Украине, – крикнул он людям в студии.

Раздались редкие хлопки.

Степан Овчаренко презрительно посмотрел на Кордона и покинул студию.

– У нас есть новое сообщение, – как ни в чем не бывало объявил Кордон. – Полиция уточнила, что в сгоревшей «Таврии» никого не было. Наши корреспонденты пытаются дозвониться до адвоката Кемельмана, но он постоянно находится вне зоны досягаемости. Поэтому я хочу напрямую спросить Альберта Яковлевича, с какой целью он уничтожил автомобиль «Таврию», какие компрометирующие полковника Снаткина документы сгорели вместе с автомобилем? Наш телеканал продолжает свое независимое расследование. Мы не позволим полковнику взяточнику уйти от ответственности. С вами был Илья Кордон. Как всегда, нас рассудит наш зритель. До встречи.

28

Старший детектив НАБУ Борис Волошенко постоянно нуждался в деньгах. Один раз в месяц он отправлялся в Милан для покупки стильной одежды, дорогих духов, кожаной обуви. Никакая зарплата не могла покрыть расходы, связанные с потребностями Бориса. Ему было двадцать девять лет, он был не женат и чрезвычайно брезглив. После рукопожатия с незнакомым человеком или с коллегой по работе, он обязательно опрыскивал руку дорогим одеколоном, который всегда носил с собой. Переезд в Коблевск Волошенко воспринял как трагедию. Этот захолустный город на юге страны с преимущественно одноэтажной застройкой в центре города наводил на него тоску, особенно, когда тополиный пух покрывал тротуары, как снег, и это вызывало у него постоянный аллергический кашель и слезы. Начальство, наоборот, считало, что Борис Волошенко, дисциплинированный, хорошо образованный, коммуникабельный способен организовать в областном центре что-то наподобие филиала НАБУ с нуля. Поскольку бюджет НАБУ не позволял иметь в областном центре филиал во главе с директором, приказом по НАБУ Бориса Волошенко назначили старшим детективом с правами приема и увольнения необходимых сотрудников, набора спецназа НАБУ в количестве десяти человек, и организации агентуры для разоблачения высокопоставленных коррупционеров области. На работу с агентами выделялись неплохие средства. Отчет по расходам на агентурную сеть был простым и не требовал никаких подтверждений. В отчете ежеквартально следовало указать, какие суммы были потрачены в этот период на агента, который скрывался под агентурной кличкой и никто не мог потребовать от Бориса, чтобы он раскрыл настоящее имя агента или его местожительство или на какие цели были истрачены полученные деньги. Считалось, что таким образом никто и никогда не сможет узнать, кто является агентом. Завербованные Борисом люди делились на платную агентуру, которая получала деньги ежемесячно и агентуру под прикрытием, которая получала на своем предприятии законную зарплату и агентское вознаграждение на время работы. Поняв свое преимущество перед коллегами, работающими под присмотром начальства, Волошенко, не долго думая, создал агентскую сеть на бумаге и стал получать деньги, которые позволяли ему скрашивать свою жизнь в провинциальной глуши. В отчетах начальству он указывал, что для встречи с агентами использует съемные квартиры и прикладывал к ним договоры аренды этих квартир с настоящими хозяевами. На его карточку пересылались необходимые арендные платежи, которые он снимал для своих личных расходов, а сами квартиры он сдавал нуждающимся гражданам, которые рассчитывались с хозяевами квартир. Кроме того, он бесплатно завтракал, обедал и ужинал в ресторанах, предоставляя счета для оплаты руководству НАБУ. Так продолжалось почти полтора года. Борис уже обзавелся офисом в центре города, секретарем, бухгалтером и спецназом.

Никто из начальства не требовал от него конкретных разоблачений местных коррупционеров, поскольку в самом центре и городах-миллионниках была такая запарка с этими самыми коррупционерами, что до Волошенко просто не доходили руки. Кроме того в центре то и дело вспыхивали скандалы, которые всегда возникают при организации нового правоохранительного органа. То агент под прикрытием спала с начальником, которого должна была пасти и сдать, то депутат парламента показывал всем телеканалам видео, как детектив вырывал у него мобильник, подаренный ему бабушкой, и тем самым нанес ему, невосполнимый моральный и материальный ущерб, потому что мобильник стоимостью двести тысяч евро, облепленный камушками, упал и разбился в ходе потасовки с детективом, а дорогие камни подобрали и унесли любопытные граждане, поддерживающие детектива. Ничего подобного не происходило у Волошенко и о нем, казалось, все забыли. Но месяц назад Волошенко срочно вызвали в Киев и приказали организовать негласные действия в отношении председателя апелляционного суда Ржапецкого и его свата полковника полиции Снаткина, снабдили его необходимыми решениями Житомирских судов и посоветовали внедрить в круг общения Снаткина и Ржапецкого агентов под прикрытием и просто агентов. Сначала Волошенко пришел в ужас. Как можно было подступиться к таким неприступным скалам, как Снаткин и Ржапецкий, имеющих везде своих осведомителей и агентов. У него даже возникла мысль подать рапорт на увольнение и сбежать из страны. Но потом, прийдя в себя, Борис понял, что не боги горшки обжигают и можно спокойно служить двум господам, лишь бы платили деньги. Поэтому он прямо пришел к Ржапецкому и рассказал, что ему поручено поставить жучки в его кабинете и в кабинете полковника Снаткина. Судья Ржапецкий оценил откровенность Бориса в сто тысяч долларов, подсказал, куда поставить микрокамеру в его кабинете и кабинете Снаткина. Нанятая Снаткиным фирма приобрела необходимые микрокамеры и сама же их установила в кабинетах судьи и самого полковника. Полковник полиции Снаткин оказался более прижимистым, чем судья, отсчитал из гонорара Волошенко стоимость самих видеокамер, оплату их установки, сослался на сложности момента и из пятидесяти тысяч долларов сразу отдал половину, пообещав вторую половину отдать через месяц. Контактировать в случае необходимости решили через уборщицу Машу. Волошенко дал ей номер мобильного телефона, оформленного на умершего человека и предупредил Машу, что звонить она должна только в случае смерти кого-либо из подозреваемых, либо их ареста или задержания. Саму Машу Борис Волошенко без ее ведома тут же оформил как агента, присвоив ей кличку «Красотка». В центре рвение Волошенко оценили по достоинству, выделив ему премию в сумме трех окладов и снова забыли. Но беззаботная жизнь Бориса окончилась в тот момент, когда он увидел Машу. Он влюбился в нее с первого взгляда, хотя сразу и не понял, что с ним произошло. Всю ночь после встречи с Машей он беспокойно ворочался в кровати, просыпаясь от Машиных поцелуев. Он ругал себя, что обязал Машу ему не звонить и на следующий день, дождавшись ее в квартале от управления полиции, предложил ей отужинать в ресторане «Каравелла». Маша пыталась отговориться тем, что она не в форме, устала после работы, невинно опускала сумасшедше красивые глаза. Но Борис проявил чудеса красноречия и убедил, что разговор носит сугубо деловой характер и касается судьбы ее начальника. Пока официантка готовилась принести заказ, Волошенко не отрывал взгляда от Маши. Она была в узком красном платье, которое сдерживало, рвущиеся наружу, прелести девушки.