Убийца с лицом ребенка

– Ты спишь с ними за деньги? – глухо спросил Альберт.

– Я спала с ними по разным причинам, и никогда не хотела, чтобы кто-то из них стал моим мужем. Но несколько дней назад красивый и амбициозный мужчина предложил мне стать его женой. Мне надо было отказать сразу, но я растерялась, а потом увидела, какие страдания я могу ему доставить, если не сделаю вид, что отвечаю ему взаимностью. И если бы не встреча с тобой, то на днях мы полетели бы с ним в Харьков знакомиться с его родителями.

Маша перестала плакать и спросила:

– Здесь можно курить?

– Вообще-то нет, но если тебе хочется, то можно.

Альберт принес ее синюю сумочку, она достала сигарету, зажигалку, два раза щелкнула ею и прикурила. Он сидел рядом и держал в руках пепельницу. Его руки слегка дрожали.

– Ты боишься меня? – спросила она.

– Может быть, надо было тебе сначала мне рассказать о своем женихе, – помолчав, ответил Альберт. – И тогда мы не сделали бы много глупостей. Я не хочу никому причинять боли.

– Моя мама всегда мне говорила, что я не должна рассказывать мужчине, с которым я сплю, о своих бывших похождениях.

– Мужчина, решивший взять тебя в жены – это не похождение, а вариант судьбы.

– Как хорошо я сделала, что не сказала об этом тебе раньше, – радостно воскликнула Маша. – Я просто счастлива.

– Значит, ты его не любишь? – осторожно спросил Альберт.

– А что такое любовь? Ты можешь объяснить в двух словах?

– В двух словах, да, – оживился Альберт. – Четверть века назад мне было двадцать лет и я оказался в Иерусалиме, у Стены Плача. Я написал записку Богу. Кроме всего прочего, я попросил, чтобы моей женой стала красавица и умница Катя, у которой был блестящий выбор поклонников. Наверное, это была любовь.

– И твое желание исполнилось?

– Да, исполнилось. Это, конечно, из разряда чудес, но всю жизнь я благодарен ей, потому что работаю и получаю удовольствие от жизни только потому, что Катя со мной рядом. У нее должно быть все в жизни по первому классу. Это – девиз моей жизни. Это – стимул быть лучше других. Я угадал с женой и мне повезло.

– А что же с тобой случилось, что ты набросился на меня, как тигр? Такой счастливый и влюбленный в жену человек? Я подозреваю, что на этом раздвижном диване побывала не только я. Как это сочетается с любовью к жене?

– Можешь успокоиться, – улыбнулся Альберт. – На этом раздвижном диване ты оказалась первой.

– Слава Богу, – рассмеялась Маша. – Хоть в чем-то, но я у тебя первая. – Или ты считаешь, что ты переспал с бывшей проституткой?

Она струхнула пепел сигареты в пепельницу.

– По твоему, я должен повеситься или четвертовать тебя за то, что было до меня? – объяснился Альберт – А по поводу твоего иронического спича, могу сказать тебе одно: я не считаю секс с женщиной изменой жене. Маша глубоко затянулась, помолчала и выпустила синий дымок из ноздрей.

– А твоя жена тоже так считает? – спросила Маша.

– Она то как раз считает, что секс с другой женщиной – это колокол, который звонит на похоронах любви.

– Она, что, пишет стихи? – криво улыбнулась Маша.

– Нет, она очень нравственный и образованный человек. Она много читает. Мне ее философия жизни нравится.

– А если она узнает о твоих романах с женщинами?

– Не дай Бог, – серьезно сказал Альберт. – Это будет означать, что вся моя жизнь была напрасной. Я просто не допускаю никаких длительных отношений. И это нас спасает. Просто мы с ней с разных планет. Она – такая, а я другой.

– А ты не обманываешься? – спросила Маша. – Сколько же целомудренных женщин я видела в своей жизни, которые трахаются, как кошки, а в семье строят из себя непорочных.

– Своей жене я простил бы все и все понял. Просто без нее нет смысла дальше жить и работать. Все, что я достиг в этой жизни, было сделано только ради нее.

– Как член банды полковника Снаткина, – сухо сказала вдруг Маша, не улыбаясь, – я заявляю, что своих мужчин не делю ни с кем. Ты влип, адвокат, как муха в варенье.

– Звучит просто оглушающе, – с замиранием сердца, сказал Альберт. – Банда полковника Снаткина. С этого места, пожалуйста, поподробнее.

– Испугался? – рассмеялась Маша. – Мне вообще-то нравятся такие слабые мужчины, как ты. На них нельзя положиться и опереться, зато они духовно богаче многих мачо.

– Это ошибочное мнение, – возразил Альберт. – Почему-то в бурю, как правило, падают крепкие деревья, а слабые выживают. – Я считаю, что должна рассказать тебе всю правду о себе. Не потому что мне так хочется, а потому что обязательно кто-нибудь другой шепнет тебе обо мне гадости. Пусть я не такая нравственная, как твоя жена, зато я всегда буду перед тобой правдива и искренна. Когда-то очень давно Павел Иванович спас моего отца, налогового инспектора, застуканного при получении взятки. Тем самым он спас от позора и страданий всю нашу семью. У нас остались дом, деньги, машина и связи. Папа при содействии Снаткина устроился в налоговую милицию и умер за месяц до выхода на пенсию в чине майора милиции и начальника отдела финансовых расследований. Я тоже с детства хотела стать налоговым милиционером и быть таким, как папа. Но в семнадцать лет я влюбилась в мужчину, который был на двадцать лет старше меня. Его звали Роман. Я впервые видела человека, который ничего в жизни не боится и который, если наметит какую-нибудь цель, обязательно к ней придет. «Цель стоит жизни», – всегда говорил Рома. И мне казалось это мудрым. Мне нравились рестораны, в которые мы ходили и подарки, которые он мне дарил. Естественно, что он был первым моим мужчиной, но пожениться мы не могли, потому что Рома к тому времени уже был вором в законе и ему было запрещено иметь семью. После ограбления ювелирного магазина, в котором я принимала самое активное участие…

– Представляю себе, как ты сбрасывала с прилавка ювелирные изделия в специальную матерчатую сумку, – насмешливо сказал Альберт – Моя роль заключалась в отвлечении продацов путем инсценировки припадка эпилепсии, причем я была в черном парике, с наклеенными веснушками, что потом сыграло мне на пользу, так как на очной ставке, продавцы не смогли в рыжей девчонке опознать сообщницу. Романа сдал подельник, который был завербованным агентом ментов. Ни Роман, ни его подельник меня не назвали, но по оперативным данным было известно, что я девушка Ромы и суд все-таки определил мне три года лишения свободы условно. Рома загремел на десять лет. А я поступила в финансовую академию.

– Постой, – встрепенулся Альберт. – Это, случайно, не Рома Самострел?

Маша притушила сигарету и удивленно раскрыла свои кошачьи глаза, при этом ямочки на ее щеках вытянулись.

– Этот бандит Рома сегодня отобрал у меня машину, разбил мобильник и заставил вывести бандитский общак. Это давний приятель Снаткина, который служил ему верой и правдой в последние годы.

– А ты знаешь, почему у него кличка Самострел? – спросила Маша.

– Откуда мне, – сказал Альберт. – Я со вчерашнего дня только младший бандит в вашей банде. Наверное, стрелял себе в ногу?

– Нет. Потому что он стреляет из двух рук так точно и быстро, что кажется будто пистолеты стреляют сами.

– Ты закончила финансовую академию? – спросил Альберт.

– Закончила. Павел Иванович считает, что с моим аналитическим умом, я могла бы служить в разведке.

– А почему он взял тебя только уборщицей?

– Это гениальное решение Снаткина. Уборщица – это чистильщица. Я сегодня сумела вынести из Кабинета психологической разгрузки все жучки, все нужные документы и папки. Они несколько раз обыскивали его кабинет и кабинет психологической разгрузки и никто не догадался, что подслушивающие и записывающие устройства лежат в моей сумке, которая висит в гардеробе на самом видном месте. Мне пришлось нести на Снаткина такую пургу, что самой стыдно. Как уборщица и надежный партнер Павла Ивановича, я получала в месяц три тысячи долларов. Зато теперь у нас есть компромат на всех представителей власти нашей области от губернатора до прокурора области. Мы сможем до глубокой старости продавать эти снимки телеканалам и социальным сетям.

– Кому это будет интересно через год? А вот как это может помочь Снаткину сейчас, надо обмозговать? – сказал заинтригованный Альберт.

Маша отбросила простыню, встала с дивана, набросила на себя рубашку Альберта, вынула из сумочки свой позолоченный телефон, присела на диван и таинственно улыбаясь, предложила:

– Назови мне кого-нибудь из серьезных людей нашего города.

– Губернатор, предположим, – тут же сказал Альберт. – Положенко Валентин Николаевич.

– Ейн, цвай, драй, – перелистывая фотографии, сказала Маша. – Вот. Валентин Николаевич трахает в сауне свою помощницу по гуманитарным вопросам. Снято, как в порнофильме, со всех ракурсов. Есть еще снимки, где он забавляется со студентками. Здесь хорошо видно, что Положенко в сексе нет равных. А вот наш прокурор города Орест Иванович перед соитием пьет Виагру. Любит, шельма, полноватых теток ближе к пятидесяти. Когда-нибудь, даст дуба прямо на женщине. Я даже боялась, что мне придется его выносить мертвым. Однажды он потерял сознание на проститутке и та поклялась перед причастием, что никогда и ни за какие деньги не будет иметь с ним дела. Есть крутые бизнесмены. Есть две молодые судьи-лесбиянки. Они приходили со своими заморскими электрофаллоимитаторами и забавляли друг друга на время, скажем, на пятнадцать минут или полчаса, пока не кончат. А вот и наш артист Горюнов, бисексуал. Он соблазнил нашего начальника штаба и теперь они друг без друга не могут жить.

– Ты просто полицейская Мата Хари, – восхищенно сказал Альберт и чмокнул Машу в щеку.

Он вскочил с дивана голый и не обращая на это внимания, стал взволнованно ходить по кабинету.

– Ты даже не представляешь, какая ты умница, – восторгался он.

– Ты правда так думаешь? – радостно зарделась Маша.

– У меня появилась надежда, что мы вырвем Пашу из цепких рук прокуратуры.

– Ты думаешь тебе удастся это сделать? – следя за его быстрыми передвижениями, спросила она.

– Маша, – сказал Альберт и перехватив ее взгляд, завернулся в простыню. – Я увидел, кажется, свет в конце туннеля. Мне нужно еще встретиться со сватом Снаткина, Ржапецким. Паша сказал, что это можешь организовать только ты.

– Я это сделаю, если ты меня поцелуешь, – сверкая от счастья вскрикнула она.

Альберт подошел к ней, поцеловал ее в губы и опрокинул на диван.

– Зачем ты взял деньги у Самострела? – неожиданно спросила она. – Просто так он ничего не делает. Он для чего-то хочет держать тебя на крючке.

– Мне пришлось это сделать, иначе он живым меня бы не выпустил, – объяснил Альберт. – Как прекрасно пахнут твои рыжие волосы, – прошептал он ей на ухо. – Признайся, что ты моешь их в молоке с медом.

– Алик, эти деньги нужно или срочно вернуть, или положить в ячейки нашего банка.

– У Снаткина есть банк? – удивился Альберт.

– У полковника есть много чего.

– Я бы назвал нашу совместную операцию так – спасти нерядового полковника.

– Когда я должна исчезнуть? – спросила Маша., взглянув на стенные часы.

– Ну, лет так через сорок, – пошутил Альберт. – Может перевербовать тебя для себя?

– Это уже третье предложение за сутки. Мои акции растут в цене.

25

Председатель Апелляционного суда Коблевской области Ржапецкий Константин Петрович сидел перед ноутбуком и составлял проект решения по апелляционной жалобе налоговой администрации к Ганапольскому. Окно в весенний сад было открыто и ночные звезды с любопытством заглядывали в комнату.

– Костя! – с возмущением вошла в кабинет мужа жена Лиза в розовом пеньюаре, – Сколько можно работать? Уже половина первого ночи. Посмотри на себя в зеркало: глаза красные, как у рака.

– Лизунчик, – улыбаясь, ответил муж, – еще минут пятнадцать. А чем занимаются дети?

«Дети» – двадцатилетняя дочь Владлена и ее муж Александр, сын полковника Снаткина, судья Центрального районного суда города, пришедшие сегодня в пятиэтажный особняк главного судьи области в гости, уже давно находились в гостевой спальне.

– Я не знаю, что делать, – тихо сказала Лиза. – Мне только что позвонила жена Ореста Ивановича. Павла Ивановича задержали при получении взятки в сумме ста тысяч долларов. Об этом сообщил телеканал «Эхо недели», который мы не смотрим.

– Вот козел! – откинулся в кресле Ржапецкий и от внезапного гнева лицо его покрылось пятнами. – Я же предупреждал этого борова не брать взятки хотя бы полгода. У него же в кабинете НАБУ поставила камеру. Он что, совсем обдолбанный?

– Надо ли об этом сейчас сказать Саше? – спросила озабоченно Лиза.

– Этот недоумок, – так между собой тесть и теща называли зятя, – поднимет ненужный шум. Пусть пока спит в неведении. Возможно, Снаткина задержали специально для того, чтобы я начал дергаться.

– Может быть, позвонить Александре, чтоб она подготовилась к обыску? – предложила Лиза.

– Все телефоны Снаткина сейчас прослушиваются. Этот мерзавец дома ничего не держит. Александре нечего беспокоиться. Я же предупредил его, что на полгода надо залечь на дно, как подводная лодка. Но у него же лапы намазаны говном. Он за сто долларов в церкви пернет.

– Ты забываешься? – прикрикнула на него жена. – Здесь тебе не суд. Попридержи свой язык. Ты же главный судья города! Как можно так выражаться? Какой пример с тебя могут брать молодые судьи?

– Это ты, падла, забываешься! – вскочил Ржапецкий, как укушенный. – Всю жизнь строишь из себя помешанную барыню. В самые сложные периоды жизни мне не на кого положиться, мне не с кем поделиться. Кругом одни безмозглые дуры! Что на работе, что дома!

– Это мы с Владой дуры? – вскипела жена. – А кто тебя сунул в судьи, придурок?

– Ты за это отработала, как проститутка. Забыла, с каким наслаждением ты рассказывала мне подробности своей измены с этим маразматиком Павленко. Я помню это всю жизнь.

– Это ты подложил меня под него, импотент проклятый.

– Я – импотент? Да у меня такие девки отсасывают… – в гневе закричал главный судья и тут же осекся.

Лицо жены побелело, что предвещало скандал с битьем посуды и крушением мебели. В такие моменты жена Ржапецкого теряла рассудок и готова была растерзать мужа.

Константин Петрович сразу понял, что переборщил. Не хватало еще, чтобы дети стали свидетелями безобразной сцены.

– Лизунчик, – подбежал он к жене. – Прости, любимая, прости дорогая. Но ведь ты первая начала, не бери в голову, какие девки в моем возрасте? Это я так сказал, чтобы разозлить тебя. Понимаешь, – гладя жену по голове и целуя ее в расплывшееся лицо, говорил он, – я уже месяц не могу спокойно спать. Обложили меня со всех сторон. Хотят моей крови. Понаставили везде видеокамеры, следят за каждым моим словом и действием. Ты думаешь, им нужен этот Снаткин? Им нужен я. Прости, что я тебя обидел. Если бы не ты, разве я был бы тем, кем я есть? Разве я не помню, чего это тебе стоило? Родная, мы с тобой одно неразрывное целое. Успокойся, пойдем, выпьем коньячку на ночь и по старой привычке побалуемся перед сном.

Выступившая испарина на лице жены не предвещала ничего хорошего. Сомкнутые в ненависти к нему губы, полыхающие от невменяемости глаза заставляли его делать то, что было ему противно и что давно его не трогало. Он уткнулся в дряблые висячие груди жены, протянул руку в промежность между ее толстыми ногами и молил Бога, чтобы приступ безумия как можно скорее покинул ее. Наконец, из ее глаз покатились слезы, что означало какое-то прояснение сознание. Она отшвырнула его руку и попыталась вырваться из его объятий, но он знал, что отпускать ее нельзя, пока она не расслабится и окончательно не придет в себя.

«Так жить дальше нельзя, – думал он, – мы же ненавидим друг друга». И в то же время он понимал, что вырваться из этого жизненного капкана им не удастся никогда.

С Лизой он познакомился, когда поступил на юрфак Одесского госуниверситета. Их группу в начале сентября послали на сбор помидоров в совхоз «Нечаянский». Костю и еще одного первокурсника определили в грузчики. Они загружали газик ящиками с помидорами, которые собирала остальная группа и разгружали их в магазинах города Коблевска. А вечерами первокурсники шли два километра в сельский клуб, где под музыку из магнитофона устраивались танцы. Один раз за вечер объявлялся «Белый танец» и тогда девочки приглашали мальчиков. В один из таких вечеров его пригласила на танец Лиза, худенькая, с симпатичным личиком, короткой стрижкой светлых волос. Он уже был мужчиной в том смысле, что в своем глухом селе его, молодого тракториста, подпоила и соблазнила шестидесятилетняя вдова. Она проделывала с ним все мыслимые и немыслимые упражнения, которые доставляли ему неописываемое наслаждение. Но вскоре вдова охладела к нему и однажды, прямо с порога оттолкнула его от себя и сказала ему, чтобы он больше не приходил к ней. Однако через неделю он снова пришел к ее дому с бутылкой самогонки, и сказал, что он не может без нее жить. На этот раз пожилую женщину прельстила бутылка в руках молодого любовника. Однако после выпитой бутылки самогона у него ничего не получилось и он первый раз от злости избил свою соблазнительницу. Она практически не сопротивлялась, размазывала по щекам пьяные слезы и неизвестно за что просила у него прощение. После этого женщина превратилась в бессловесное животное. Костя приходил с самогоном, они выпивали бутылку, но поскольку спиртное не помогало ему восстановить потенцию, он свою неполноценность пытался возмещать кулаками, бегал за окосевшей вдовой по комнатам, вытаскивал ее из-под кровати, а когда ей удавалось выбежать из дома и спрятаться в бане, разбивал руки в кровь об деревянную дверь и падал обессилевший на землю. Кто-то из мужиков в курилке рассказал, что вдова выглядит так хорошо, потому что питается энергией мужчин, что ее третий муж испустил дух, когда занимался с ней «этим самым». Костя испугался за свое здоровье и перестал ходить к вдове. И когда Лиза пригласила его на танец, он почувствовал половое влечение к ней. Несколько дней спустя, он предложил ей прогуляться к реке. Они шли по тропе в березовой роще, Лиза была в ситцевом платье, которое то и дело поднималось от ветерка, обнажая ее голубые трусики, и она, смущенно опускала его. У реки они сели на сухой песок. Солнце спускалось к далекому горизонту, подсвечивая реку багровыми лучами. Костя поцеловал Лизу в щеку, она не была против и тогда он шутя повалил ее на песок. Она смеялась, а он думал только о том, как снять с нее трусы, чтобы она не кричала и не звала на помощь. Когда он как бы нечаянно засунул свою руку в ее трусики, она сжалась, как пружина, но не рассердилась и не прогнала его. Просто перестала смеяться и закрыла глаза. Он поднял ее платье, стянул трусики, своими коленями раздвинул ее ноги и овладел ею. Она лежала молча, прикусив от боли нижнюю губу. Он лежал рядом, радуясь тому, что снова может делать это. До конца осенних сельскохозяйственных работ, они каждый день ходили к реке и занимались этим. Потом она пригласила его к себе домой и когда на столе появились буженина, сыровяленая колбаса, сыр, ветчина и красная икра, он обезумел от обилия дефицитной еды.

– Мой папа – директор мясокомбината, – с гордостью сказала она.

– И ты ешь это каждый день? – с завистью спросил Костя.

– Кушать это каждый день – вредно.

– А я бы ел это каждый день, – возразил он.

Поскольку Костя жил в общежитии на стипендию, он фактически постоянно недоедал и поставил себе цель непременно жениться на Лизе. Но у родителей Лизы были другие планы. Костя не внушал им доверие, его манеры их шокировали, особенно, когда он задницу называл жопой, или говорил, что ему на это насрать, если он придерживался другого мнения. Когда Лиза забеременела, родители увезли ее срочно в Минск, к папиной сестре, акушеру, которая сделала ей аборт, потом перевели ее из Одесского университета в Минский. И вздохнули, когда Лиза вышла замуж за курсанта Танкового училища. Костя закончил юрфак и по распределению попал юристом на отделение Коблевской железной дороги. Три года работы были настоящим мучением для Кости. Он проигрывал все дела в арбитраже, так как не научился правильно выстраивать основания иска и путался в пунктах Положения о поставках продукции и товаров. Судья арбитражного суда всегда подтрунивал над ним.

– Если вы товарищ Ржапецкий найдете в постановлении, на которое вы ссылаетесь, эти пункты, я немедленно решаю вопрос в вашу пользу.

– Я читал это постановление, – бубнил Костя.

– Тогда покажите мне эти пункты.

– К сожалению, их нет в вашем экземпляре постановления, – возражал Костя.

– Так вы еще и кодификацию не ведете. А ну-ка, дайте мне свой экземпляр.

Чувствуя подвох, Костя заявил, что оставил свой экземпляр на работе.

– В иске отказано, – объявил судья. – И я выношу частное определение в адрес юрфака Одесского университета. И в этот момент к судье подошла стройная женщина в шоколадном брючном костюме, с русыми волосами, собранными черной резинкой и отброшенными назад, как хвост собаки. Она что-то шепнула судье и тот согласно махнул ей головой. Женщина обернулась и их взгляды встретились.

– Лиза! – ахнул от восторга Костя.

– Костя? – улыбнулась Лиза. – Зайди ко мне в двести двенадцатую комнату.

Выяснилось, что Лиза работает второй судьей арбитражного суда уже месяц, что она разведена, что у нее все в порядке.

– Я тоже хочу работать судьей, – сказал Костя.

– Я поговорю с папой, – пообещала она.

На этот раз папа потребовал немедленно расписаться, что Костя с удовольствием и сделал, после чего папа Лизы предпринял некоторые шаги. Председатель областного суда Павленко, когда увидел Лизу, онемел, но пришел в себя и сказал Косте, что может рекомендовать его судьей в самый дальний сельский район области с перспективой перевода через пять лет в город. Тесть посоветовал немедленно соглашаться, а там видно будет. Костя согласился, но Павленко не подписывал рекомендацию. Тесть снабжал его деликатесами и коньяками, но никакого движения не было. Помощником Павленко работал бывший однокурсник Кости и Лизы, Василий Пересвет, который на вопрос Кости, в чем дело, после третьей рюмки коньяка, заявил, что Павленко редкий бабник, и пока Лиза с ним не переспит, толку не будет.

– Лизунчик, – обратился к ней ласково Костя, – сейчас решается моя судьба. Все зависит от тебя. Этот старый хрен хочет с тобой переспать. Я не вижу тут никаких препятствий. Это же будет с моего согласия. А потом мы вместе посмеемся над его потугами.

– Нет, – ответила Лиза и нахмурилась. – Как ты можешь мне такое предлагать? Я же твоя жена. Тебе потом не будет противно притрагиваться ко мне?

– Ты слышала что-то о свингерских семьях? – осторожно спросил Костя. – Они меняются супругами и процент разводов среди них колеблется в пределах статистической погрешности. У нас в деревне всегда говорили, что хороший левак укрепляет брак.

– Я не могу, – твердо сказала она. – Мы с Павленко коллеги. Как это будет? Я приду к нему и скажу, что хочу с вами переспать за рекомендацию моему мужу?

– У Павленко есть такое предложение. Он и мы едем на неделю в Ялту. Останавливаемся в одной гостинице и ты каждую ночь уходишь к нему.

– Каждую ночь? – ужаснулась Лиза. – Ты в своем уме?

– Ты моя жена, – уверенно сказал Костя, – ты должна быть заинтересована в том, чтобы нам обоим было хорошо в этой жизни. А если бы от твоей измены зависела моя жизнь? Что тут такого, раздвинуть ноги перед стариком, закрыть глаза, пять минут нравственных страданий ради нашего будущего.

Ялтинская неделя пролетела для Кости, как песня. Он встречал утром Лизу, осыпал ее поцелуями, требовал смешных подробностей, был с ней нежен, ласков и по-юношески влюблен. В последний день Лиза принесла заветное письмо. И через три месяца Костя приступил к обязанностям сельского судьи. Одним из первых его дел оказалось дело семидесятилетней спившейся женщины, которая топором убила своего пятидесятилетнего сожителя. Он с ужасом узнал в этой беззубой старухе свою соблазнительницу. Она безучастно сидела в металлической клетке, один глаз был закрыт, второй, подбитый, не закрывался и встрепенулась, когда услышала его голос. Он старался не смотреть в ее сторону, а она, открыв беззубый рот, с любопытством смотрела на него, пытаясь что-то понять или вспомнить. Он назначил ей самую высокую санкцию статьи – пятнадцать лет, а по сути пожизненное наказание.

Прокурор, который характеризовал убитого крайне отрицательно подтвердил в своей речи, что тот систематически избивал и насиловал подсудимую, потребовал в суде наказания, не связанного с лишением свободы. Он с возмущением вошел в кабинет Кости после провозглашения приговора.

– Вы читали в деле справку о том, что у подсудимой четвертая степень онкологии? – спросил он.

– Читал, – невозмутимо ответил Костя.

– Вы слышали показания соседей? Потерпевший каждый день буквально издевался над осужденной. Мы считаем, что она сделала это в состоянии аффекта.