По ту сторону моста

Иль Канесс

По ту сторону моста

Вареньевый эпизод

У моей старшей сеструхи был знатный пёсель-доберман по кличке Джек. Иногда она приходила с ним в гости. Тогда я страшно радовался, ведь у нас у самих в квартире никогда не было кошки или собаки. На то были причины.

Мама выросла в деревенской глухомани и считала, что нечего держать в квартире домашних животных. Это бессмысленно. Мышей здесь нет, случайные прохожие по квартире не ходят. В деревне кошка нужна, чтобы паскудных грызунов ловить, а собака служит непревзойдённым охранником и сигнализацией. Присутствие котопсов оправданно ощутимой пользой.

К тому же, со слов мамы было ясно, что в деревенской избе за такими «домашними» животными убирать не надо, как и выгуливать по утрам, нацепив намордник. Они САМОСТОЯТЕЛЬНЫЕ. А вот в квартире – лотки, обоссаные обрывки газеты, изгрызенная и обслюнявленная мебель, а также ЗАПАХ. Кошмар. Вето касалось также различных попугаев, хомяков и рыбок – их мама тоже категорически не понимала.

К Джеку же она относилась нейтрально. Как гость он был всегда учтив, молчалив и чистоплотен. Их общение сводилось к минимуму. Суровый мамин взгляд как бы говорил: «будешь плохим мальчиком, я из тебя шапку сделаю». Поэтому Джек был совершеннейший хороший мальчик.

Сеструха жила на улице имени лихого революционера Олеко Дундича, а мы на проспекте матёрого чекиста железного Феликса. Путь от лихого революционера до главного чекиста не сильно труден и далёк. Примерно шесть остановок. Приходя в гости, утомлённый прогулкой Джек всегда садился на диван и смотрел телевизор, пока люди разговаривали на кухне.

…В тот хмурый осенний день нас, второклашек, неожиданно повели на экскурсию в «Берёзовую рощу» собирать листья для гербария. Я сильно обрадовался. Раз-вле-ку-ха. По городу шагала осень, в рюкзаке болтался новый пенал, а под ногами шуршала золотистая листва. Неожиданно мои ботиночки наткнулись на что-то мягкое в листве. Я остановился.

– Ильюша, ты чего там встал, как вкопанный? – спросила учительница.

– Тут белка… мёртвая, – отозвался я.

Все мальчишки немедленно подбежали ко мне посмотреть внимательнее, а девчонки сказали: «Фу! Бедная белочка!» и жалостливо отвернулись. Мы же с пацанами раздобыли палки и начали тыкать бездыханную тушку несчастного животного.

– Давайте сделаем из неё ЧУЧЕЛО?

– Давайте её в школу отнесём?

– Давайте её похороним?

– Давайте её в школе похороним?

– СМАТРИТЕ, ТАМ ЧЕРВИ ШУВЕЛЮТСЯ!

– Мальчики, оставьте её и пойдёмте дальше, – брезгливо сказала учительница, а потом ангельским голосом добавила: – Не переживайте, девочки, белочка на небесах, ей не больно…

Я вернулся с уроков. По разговорам из кухни понял, что у нас в гостях сестра и Джек. Мне выдали бутерброд с маслом и вареньем и выпроводили в зал. Джек как обычно залипал в телевизор после прогулки, а я, усевшись рядом, начал жрать. Хотелось с кем-то обсудить труп несчастного создания в парке. На дворе неистовствовали лихие 90-е, не самое спокойное время. Гибли даже белки.

– Послушай, Джек, – сказал я, облизывая пальцы от растекающегося варенья. – Сегодня у нас в школе была экскурсия, и мы нашли в парке мёртвую белку. Она валялась в листьях. В ней завелись ЧЕРВИ. Представляешь? – Пёс никак не реагировал, глядя в экран, а я продолжал: – Девочки распереживались, начали носы воротить… Учительница сказала, что белочка отправилась на небеса. Ха! Глупость какая. Девочки такие впечатлительные. Почему нельзя прямо сказать, что она просто сдохла? Джек, – я приобнял здоровенного пёселя, – ведь мы с тобой знаем, что только псы попадают в рай. Верно? Ты вот когда умрёшь, я расстроюсь. Но ты не переживай, Джек, такова жизнь. Она не предсказуема. Всякое бывает. Вдруг тебя машина собьёт или ты кошкой подавишься. И всё, ты умер! Это может случиться когда угодно. Хотя бы сегодня.

Я откусил смачный кусок от бутерброда и продолжил с набитым ртом:

– Но я буду помнить тебя, дружище. Что ты любил… криминальную хронику смотреть…

Тут я махнул бутербродом в сторону телевизора, но кусок хлеба предательски выскользнул и упал на пол… Мы с Джеком посмотрели вниз, на теперь уже измазанный маслом и вареньем ковёр, а потом друг на друга.

– Знаешь, что, Джек, – я начал непринуждённо сползать с дивана в сторону своей комнаты. – А я ведь сразу хотел угостить тебя этим бутербродом. Да-да. Тем более, как мы выяснили, уже сегодня у тебя есть шанс умереть страшной смертью и сладкое напоследок придётся очень даже кстати. Что скажешь? Давай, ешь скорее.

Джек понял расклад, завыл и, спрыгнув с дивана, ломанулся в коридор.

– Ах, ты собака сутулая!…

– Нам пора, – услышал я голос из кухни. – Джек домой просится.

В зал неожиданно вышли все родственники. На полу валялся бутерброд. Я же стоял в проёме двери своей комнаты уже одной ногой. Побег почти удался. У людей сразу возникли вопросы:

– Ты почему с едой балуешься? – строго спросила мама, увидев хлеб на ковре и кусочки ягоды-малины.

Я замялся, застигнутый врасплох. Ко мне было приковано множество растерянных глаз, словно я вышел отменить единственный концерт группы «Комбинация» в военной части.

– А это не я, – сделал я невинное лицо и пожал плечами. – Я уроки делал, а Джек телевизор смотрел. Я с ним поделился бутербродом, но он свою половину есть не стал и бросил. ЗАЕЛСЯ. Ещё он слишком много смотрит криминальной хроники…

– Неужели?..

– Ага. А хотите, я вам про белочку расскажу?

– О ней лучше батяне своему расскажи. Ну-ка, быстро подошёл сюда.

Моя версия хлебобулочной катастрофы никого не устроила. Мне сделали строгий выговор с бесполезным занесением ремнём по жопе и более ощутимым – запретив мультики до завтра.

Что сказать, Джек не особо ладил с детьми. На то были причины. Это был воспитанный и уравновешенный пёс, ЛИЧНОСТЬ, а я, как и большинство мальчишек – чрезвычайно подвижный и несознательный оболтус.

Незваные гости

Мама утром ушла на работу мыть пол, сказав, что скоро вернётся и принесёт сладостей. Я устроился перед телевизором, пока младшая сестра играла в свои куклы. Мы проводили время в ожидании сладостей как могли. Я даже успел накатить стакан подсолнечного масла, перепутав его с квасом. Пока меня тошнило в ванной, раздался звонок в дверь. Я немедленно сломя голову выскочил в коридор, открыл замки и распахнул дверь.

Пришла мама и сладости! Слышу, как по залу ко мне бежит сестрёнка.

Но на пороге квартиры стоит не мама, а два помятых мужика с позавчерашними лицами. Я принимаюсь закрывать дверь, но силёнок у меня мало и «колдыри» вваливаются в квартиру, что-то неразборчивое бубнят и плюхаются на диван перед телевизором.

– ВЫ КТО ТАКИЕ?! – интересуюсь я.

Уже глядя в телевизор, мужик махнул рукой, мол, отвали, щегол.

Я сжал кулаки. «Эх, наган бы! Я бы этим контрам устроил танцы!».

Поняв, что реагировать на меня никто не собирается и, заметив, что сестрёнка затаилась под кроваткой, я решительно побежал на кухню, распахнул форточку и закричал:

– Тётя Валя, тут какие-то мужики к нам пришли!

На лавочке перед парадным входом всегда сидели соседки-бабушки, обсуждая наркоманов, потенциальных наркоманов, проституток, потенциальных проституток, алкашей и Ельцина. Среди них соседка из квартиры напротив – тётя Валя, – большая и сильна женщина. Услышав мой отчаянный крик, она немедленно отправилась на помощь.

Первого мужика, как котёнка, она за шкварник выволокла в коридор, а второй, сильно ошарашенный, побежал следом. Тётя Валя попутно объясняла им основные правила гостеприимства:

– Ах, вы пидоры гнойные! Паскуды! Убогие имбецилы! Крысы потыканные!

Мужики сразу активизировались и начали втягиваться в происходящее.

– Пусти ты, ведьма! –  беспомощно кричали они.

Но из хватки тёти Вали вырваться непросто. Уже на улице меж лавочек, на глазах у всего подъезда, она мутузила их, схватив каждого за воротник:

– Шары свои залитые протрите, гамадрилы мошоночные! Куда вы прётесь! Да я вас, синих губошлёпов, сейчас как изоленту на рябину намотаю!

Она сталкивала их друг с другом, а мужики, как рыбы, хватали ртом воздух, пытаясь уцепиться за что угодно, лишь бы перегрузки прекратились. Из-за поворота появилась наша мама, успев к разгару корриды. Щёлкая семечки на лавочке, бабушки-соседки немедленно объяснили ей происходящее и ввели в курс дела.

Мама пришла в страшную ярость и схватила одного из мужиков. Неуклюже, но чётко, она выписывала несчастному удары по ошарашенной морде кулаком. Тётя Валя освободившейся рукой, словно рельсой, также начала раздавать прямые в челюсть, ухо и нос.

С трудом сообразив, что разъярённые женщины полны энтузиазма и переполнены энергией, мужики с помятыми рожами всё-таки вырвались и начали срочно эвакуироваться из города с криками:

– Хоспаде! Зачем же так БИТЬ!

Они побежали, высоко перепрыгивая через песочницы и ловко огибая качели, а через три секунды скрылись за углом «хрущёвки».

– Алкаши-разрядники! – восторженно воскликнули бабушки на лавочке.

Мама зашла в квартиру. Сказала мне несколько ласковых слов о том, что нельзя открывать дверь, не поинтересовавшись, кто пришёл. Я сказал, что впредь буду более внимательным.

Триумф пожарного шланга

Свои первые большие деньги я заработал очень легко – слепив из пластилина пожарную часть №4 по ул. Комбинатская, где мама работала техничкой. Мне было шесть лет.

А папа работал на лесопилке без номера и зарплату там почти не выдавали или выдавали опилками. Так что денег было мало, но я в тонкостях разрушенной экономики 90-х мало разбирался и постоянно просил сникерсы, игрушечных трансформеров или вагенвиллсы.

– Заработай и купи, – говорили мне. – Думаешь, это легко?

– Откудова мне знать, я на работу ни разу не ходил… – обиженно бубнил я.

Меня немедленно решили научить уму-разуму.

Лесопилку я бы сразу спалил, а вот проделать такое с пожарной частью мне вряд ли бы удалось, поэтому я стал проводить время с мамой на её работе. «Штоб знал – каково это!».

– Это безопасное место! – утверждала бабушка. – Уж лучше там, чем во дворе, где одни наркоманы клей нюхают… Что может произойти с маленьким юношей в пожарной части?

Эх, бабушка…

Во внутреннем дворе пожарной части стояла старая деревянная наблюдательная башня. За ненадобностью её основательно давно заколотили, потому что гнилая и скрипит под ветром. Она стояла неприступной десятилетиями.

Её я излазил вдоль и поперёк в первую очередь, разглядывая всякое сверху. Ведь, если башка пролезла, то маленький чекист с бластером пролезет полностью.

Ещё во дворе стоял старый разобранный самолёт. Ребятишки могли рассчитывать лишь на ржавую ракету из листов железа перед домом, а у меня одного был НАСТОЯЩИЙ самолёт.

Я ходил на работу. Правда, не работал. Болтался из угла в угол по территории части. Короче, был бесполезен, как садовый шланг в середине января.

Взрослые думали, что я сильно устаю вставать по утрам и проводить целый день в непонятном месте. Ехидно спрашивали:

– Понял, что такое зарабатывать деньги? Нелегко – ходить на работу?

– Не особо. Ещё неделю поработаю.

– Да задумал он что-то, – листая газету, говорил батька. – А вы ему верите.

– Нет, он умница: целую неделю рано вставал и не просился домой, – сказала мама. – Заработал себе на новый пуховик!

На следующей рабочей неделе ловко лазая по огромному сугробу за пожарной частью, я нечаянно сорвался вниз и упал на бетонные блоки прямиком своей пухлой мордашкой. И даже бровью не повёл. Особенно правой, которую основательно разбил.

Как бы то ни было, но ныть по такому случаю я не стал, потому что бровь всё равно зашьют. Подумаешь. Не в первый раз. Волновало другое: я в этот день надел новый пуховик и замазал его в кровище.

– Сына, – смывая с моей рожи кровь, говорила расстроенная мама. – Ну как так?.. То ты себе об бордюр ЛЕВУЮ бровь разобьёшь, пока батька машину моет; то по колено погрязнешь в какой-то трясине посреди двора, тестируя новые резиновые сапоги; то выпьешь стакан растительного масла, думая, что это квас… Будь, пожалуйста, повнимательнее!

– Хорошо, мам.

Мы вернулись домой.

– Я же говорил, – сказал батька, листая газету. – Хитрожопый он. Не берите его больше в пожарную часть, пока он её нахер не спалил.

Бабушка ойкала и ахала, какой же я, мол, невнимательный…

– А я его на концерт самодеятельности пожарной части записала… – вздохнула мама. – Вот как теперь? Надо стих выбрать, поделку сделать…

– С разбитой рожей пусть Есенина читает, – предложил батька. – Из пластилина что-нибудь слепит. Бездельник. И в кого он такой?

Он громко поправил газету.

Прошла неделя. Меня нарядили в красивую рубашку с широким воротником, брючки и большой галстук. На правую бровь налепили аккуратную полоску лейкопластыря.

Я вышел на сцену актового зала пожарной части и оглянулся. Мама, одетая в красивое платье, стояла на краю сцены и взволнованно сжимала в руках платок. Но я всё выучил и помнил. Кивнул ей и начал, детским, звонким голосом громко рассказывать на весь зал:

Белая берёза

Под моим окном…

Закончив, отвесил поклон. Мне аплодировали. Я снова посмотрел на маму. Она была рада.

И тут настал гвоздь номера: я эффектно махнул рукой как Амаяк Акопян и на сцену приволокли стол, на котором я из пластилина бережно слепил целую пожарную часть. Все поднялись с мест, чтобы разглядеть поближе. Затем стол опустили вниз к первым рядам. Все восхищённо загудели:

– Надо же!

– Да вы поглядите!

– Как аккуратно!

– А сколько тут всего!

Народ пребывал в восторге. Я гордился собой, мною гордилась мама и вообще все. Это был триумф. Не зря я ходил две недели «на работу». Вроде бездельник, и рожа разбита… а тут такое.

За яркое выступление и пластилиновую пожарную часть маме немедленно выдали премию – половину её зарплаты. Совсем неплохо для шестилетнего славного малого.

Мною дома все немедленно загордились.

– Молодец какой! Весь в меня! Завтра на лесопилку поедем стихи читать и опилки склеивать! – потирая руки, сказал батька.

Строго на юг

И тут я узнаю, что квартиру будут продавать, а мы переезжаем в какую-то сельскую глухомань. Вещи погружены в кузов грузовика и мама говорит:

– Сынуля! В кабине грузовика всего три места. Начнём перекличку. Батяня твой – водитель и он будет рулить из кабины. Сестра твоя ещё маленькая, поэтому она тоже сидит в кабине, а я – с ней. Проще говоря, мест больше нет. Если гаишники увидят лишнего пассажира – нам выпишут ШТРАФ…

Я страшно обрадовался, предположив, что меня оставят и я, как безпризорник, буду жить в подвале со всякими местными тронувшимися разумом интеллигентами.

–… и получается, что ты поедешь в КУЗОВЕ, – закончила мама.

Где-где?.. Я посмотрел вверх на кузов, а точнее на его борта, из-за которых торчали макушки шкафов, холодильника, ковров или паласов, гардин и всякого прочего.

– Я буду ехать в шкафу?..

– Нет, – попинав колесо, сказал батька. – Мы же тебя любим! Ты поедешь в кузове на специально оборудованном месте. Там матрасы, одеяла. Совершенно комфортно преодолеешь путь в стописят километров на юг.

На дворе стоял ноябрь, было пасмурно и прохладно, меня затолкали в ватные штаны, надели на плечи огромную шубу, а на голову какую-то пуховую шапку. Толпой подняли в кузов, усадили на подготовленное место и вручили сухпаёк

– Сиди и не высовывайся, – сказал батька, выглядыая из-за края борта. – Нам, главное, за пределы города выехать и миновать пост ГАИ на вшивой горке. Если что-то срочное, стучи по кабине, мы откроем окошко и дадим тебе чупа-чупс.

Эй, а если…

Но никаких уже "если". Двери захлопнулись. Грузовик тронулся.

Это конец…

Я глядел, как позади остаётся родимая «хрущёвка», в которой квартира, полученная тридцать лет назад дедушкой Александром Трофимовичем.

Я прощался с привычным и знакомым миром, который мне страшно нравился, а впереди маячила прекрасная сельская житуха, вообще непонятно какая.

Впрочем, ехать в кузове, конечно же, мне страшно понравилось. А когда мы начали двигаться уже не по Чуйскому тракту, мне разрешили встать за кабиной и глядеть на дорогу вперёд.

Я открывал рот, чтобы ветер надувал меня, как дирижабль.

Но я не надувался.

Столько полей и деревьев я в своей жизни не видел. Они, преимущественно, были одинаковыми и скоро наскучили. Мы двигались дальше, в самую глубь этих неведомых красот.

Наконец, спустя три часа, прибыли на место. Было очень ТИХО и СВЕЖО. Когда мы затащили все вещи в нашу теперь ИЗБУ, мама наскоро пожарила яичницу. Перекусили. Сидя на каком-то сундуке и изумлённо озираясь, я спросил:

– Это всё наше… Ну, дом и всё вокруг?

– Да, – сказала мама.

Батяня тут же закурил и поведал мне такую историю:

– Однажды, спустя несколько лет после окончания войны, твой дедушка Александр Трофимович купил себе мотоцикл и предложил своей матери Акулине поехать на нём в Алтайский край на малую родину. Она согласилась. Вот представь, тридцатилетний слесарь авиационного завода, и его пятидесятилетняя мать мчатся на мотоцикле по Чуйскому тракту. То есть по тому же пути, по которому ты сегодня ехал в кузове. Впрочем, у них впереди расстояние было гораздо длиннее – почти пятьсот километров. Согласись, не самый простой способ погостить у родни! Они спокойно себе доехали до места назначения. Вот и ты сегодня тоже большой молодец! – потрепал батяня меня по лохматой голове. – Ехал, можно сказать, по старинке!

– Хм, – я загордился собой и немедленно спросил: – А ты мне купишь мотоцикл, как у деда? Я тоже однажды маму к родственникам свожу!

– Может быть, – ответил батяня. – Может быть…

А потом сельская реальность раскрыла все свои карты.

«Трансформеров» и «Вольтрона» в дремучем селе, оказывается, не показывали. Ещё вместо пенной ванны с уточками тут была БАНЯ с тазиками, а заместо блестящего унитаза уличный СОРТИР.

Я немедленно расстроился от таких фокусов с жилплощадью. Поэтому, немного походив по пустынной округе, решил, что пора сделать заявление. Так жить нельзя!

Я запросился обратно и, наматывая сопли на кулак, ревел:

– Мы жили… жили на проспекте… на целом ПРОСПЕКТЕ! имени Дзержинского… железного Феликса… мне револьвер системы Наган обещали… а тут… тут даже улицы НИКАК не называются! ХОЧУ ОБРАТНО!

– А ну-ка прекращай нытьё! – строго говорила мама. – Не поедем мы обратно. Теперь это – наш дом…

– Обратно хочу!!! Обратно! А-а-а-а!

– Сейчас по жопе получишь!

– А бейте! Бейте! Лучше умереть, чем жить в этой глуши!

– Ох, сейчас ты получишь по первое число! Щас я тебе дам! – страшно гневалась она и пыталась поймать меня за воротник.

Лучше не попадаться. Потому что ладонь у мамы крепкая, а жопа моя нежная при нежная.

Я бегал от неё кругами и визжал, как поросёнок:

– Мама, мамочка, не надо! Я передумал, мне тут ОЧЕНЬ нравится!..

Она не поверила. Отхватив скакалкой по нежной жопе свистящих аргументов и фактов, я несколько дней хмуро слонялся по окрестностям, упорно размышляя над тем, чем же заняться в глуши девятилетнему чекисту.

Атрибуты весны

С самого раннего возраста я много слышал о том, какая весна, оказывается, прекрасная. Все говорили, что весна – это когда природа расцветает, жаворонки поют, и лес в каждой ветке проснулся. Что это свежесть и прохлада ласкового утра, а глаз радуется расцветающим краскам оттепели и хочется делать что-то доброе. Красота, в общем, неописуемая.

Но до десяти лет я был убеждён, что весна в таком «фантастическом» виде просто не существует. Было очевидно, что все эти описания – просто мечтательные выдумки Афанасия Фета или Фёдора Тютчева, чтобы стихи ловко сочинять. Никаких улик в подтверждение «прекрасной весны» вокруг не было, только сомнительные заявления про жаворонков и липовый мёд, которые звучали весьма оригинально, хотя и чертовски складно.

Но глаз не обмануть. Придомовые территории между проспектом Дзержинского и улицей Промышленной, где я жил, весною выглядели так, словно сюда ёбнулся огромный астероид, состоящий из грязи, бутылок, окурков и целлофановых пакетов. Весь этот срач удивительным образом распределился равномерным слоем по абсолютно каждой поверхности спального квартала, создавая широчайшую палитру красок от тёмно-серого до светло-чёрного цветов уныния.

Ох уж эти краски весны! Оглянись вокруг!

Грязь, словно радиация, всепроникающая и тотальная. Из разноцветных куч мусора торчат голые кусты и прутья арматуры. Под толстым слоем всего этого пиздеца местами всё ещё лежит лёд, который, кажется, не растает теперь никогда. А вокруг, вместо жаворонков, шатаются обдолбанные любители нюхать клей «Момент». Так и живём. Радуемся жизни среди прекрасных атрибутов весны. Здорово и вечно.

Именно в такой мир я выхожу из дома каждый день в школу. Заковыристыми путями шагаю среди стройных рядов «хрущёвок». Маневрирую. Обхожу густо намешанную грязь, чтобы ступить на участок рыхлой грязи. Отсюда вскакиваю на влажный бордюр, а с него, аки лев, отчаянно прыгаю через мутную жижу. Так я оказываюсь на островке умеренно грязной грязи. Но это западня, практически ловушка. Дальше пути нет – вокруг разлилась лужа неизведанной глубины. Тут если только вплавь на плоту из говна и палок. Но отчаиваться рано – в рюкзаке сменка, а у входа в школу корыто с водой и тряпкой на деревяшке – отмоюсь от любой грязи.

Самое время оглянуться в поисках весны Афанасия Фета. Щурясь сканирую местность. Здесь такой точно нет.

Впрочем, весна кардинально изменилась после того, как мы переехали из большого города в сельскую глухомань. Как оказалось, талантливые поэты довольно точно и правдоподобно описывали весну, которая именно за городом представала во всей красе и многообразии. Стало очевидно, что весна – это в основном про окружающий мир за пределами города.

Теперь я сельский паренёк и по-прежнему каждое утро хожу в школу. Но здесь в глухомани уже довольно извилистым путём: спускаюсь с высокого холма, перехожу через реку и, поднявшись на холм с другой стороны, шагаю по длинной улице мимо избушек в кирпичную цитадель знаний. В целом довольно увлекательно. Азимут-хуязимут, два локтя по карте и я на краю глобуса изучаю арифметику. И никакой тебе на пути грязевой жижи, целлофановых пакетов и обдолбанных наркоманов. Только матушка-природа. Хорошо, свежо и не везде сильно грязно.

В один прекрасный во всех отношениях день я спускаюсь к реке и наблюдаю ещё один ошеломительный атрибут весны – ПАВОДОК. Это очень коварный атрибут, стихийный и не предсказуемый, как оказалось.

Стоя я на берегу и наблюдаю следующую картину – понтонный мост с берегов по-прежнему скован льдом и находится подо льдом, а посреди реки растаял и находится под водой. Воды, в общем-то, немного, даже доски видно. Но ходить по такому мосту второкласснику не рекомендуется, поскольку резиновые сапоги могут быть сколько угодно бесконечно высокими, но только толку от них мало, если ноги у второклассника не особенно длинные. Тем более, есть великолепный шанс ненароком поскользнуться и пиздануться прямо в ледяную реку, чтобы незатейливо потонуть. Кричать бесполезно, потому что никто не услышит, тут кроме меня, реки, снега и горящих торфяников никого нет.

Я возвращаюсь домой и сообщаю:

– Отец, там неистовствует паводок и по мосту пройти нельзя. Што делать и как же так.

Батька неохотно поднимается с дивана, поправляет труханы и ворчит:

– Тебе лишь бы в школу не ходить.

Наливает крепкий чай, громко пьёт, одевается, берёт из сарая самое совершенное инженерное решение в мире по долбёжке замерзшей воды – ледоруб-топор. Мы спускаемся к реке. Отец принимается яростно хуячить лёд по краям вмерзших секций понтонного моста, чтобы те освободились от зимних оков и ловко всплыли. У центра моста дело ладится, а вот ближе к берегам лёд по-прежнему крепкий и толстый. Не поддаётся. Бесполезно.

– Да и хуй с ним, – говорит отец. – Само через три дня растает.

Я прохожу по всплывшим секциям моста на противоположную сторону. Разворачиваюсь и машу батяне рукой, мол, отличная работа, старик! Тот одобрительно кивает и, утопая в папиросном дыму, отправляется домой.

Став сельским жителем я с каждым новым днём узнавал о весне много нового и неожиданного. Порою открывались весьма забористые факты. Сидим мы, значит, утром на завалинке: я – после школы, дядя Миша после пьянки и дядя Коля после тюрьмы. Они пьют брагу, а я так, погулять вышел и присел уши погреть.

– Весна – самое подходящее время для того, чтобы выходить из тюрьмы! Я тебе говорю! – сообщает мне дядя Коля по прозвищу «Слепой» и хитро подмигивает мутным глазом.