Птица счастья

Он перестал впадать в меланхолию по Леночке и не пытался связаться с ней, хотя он всегда мог попросить команду Минина найти ее за несколько часов. Он увлекся окружавшей его значительностью происходящего: стартапы в свободных экономических зонах, банковские реформы, программы поддержки молодежи и малого бизнеса. Перед братьями разворачивался чудесный мир импортозамещения и перспектив для нового поколения. Новой страны. Где их ждали и жаждали их присутствия. Представители проектов от мала до велика рассказывали об экологичной среде жизни, об информационной доступности и защищенности, о полном обеспечении нужд населения, телемедицине, нейронных сетях. Он, наконец, понял Васю и завораживающую магию безграничных возможностей – то был прекрасный мир.

Подготовка шла месяцами, давалась Сергею нелегко. Иногда он выбирался к маме, но чаще всего в свободное время оставался наедине с собой и размышлял над литературными зарисовками, текстами. Он пытался беседовать с птенцом Василия. У многих птенцы уже начали говорить к тому времени, но Васин питомец не проявлял особой заинтересованности в обществе Сергея. И в целом у Сережи с птенцами не заладилось еще со времен армии.

В армии Сережа служил в привилегированной части для детей из семей непростых. И всем желающим выдавали по питомцу совершенно бесплатно, но так вышло, что на Сережу птенца не хватило из-за его неожиданного решения начать службу. Компенсировали этот недосмотр назначением Сережи на регулярную уборку в птичнике. Птичник стоял ближе к лесу и напоминал избушку на сваях: она покачивалась на ветру и, по задумке архитекторов, была оснащена инновационным механизмом, который вслед за солнцем ее поворачивал. И еду она подавала автоматически.

До привоза в военную часть птенцов разводили в местах благоустроенных, для жизни приятных, а поступив в отряд к новым хозяевам, они попали в неприглядную реальность. Птенцы и хотели бы жить в избушке, но все в ней противоречило их свободной натуре. Поворачивалась постройка вечно не в ту сторону, путала день с ночью, подавала им еду не по расписанию. Они явно привыкли взлетать, когда душе их птичьей хотелось, но только торчали всюду балки неудобные, и бились о них птенчики и не могли двигаться дальше.

И тогда любимым их занятием стало возмущение и ор по любому поводу. А поскольку Сережа был назначен ответственным за комфорт птенцов – все требования выслушивал только он. Они орали денно и нощно, требуя внимания к своим персонам. Бывали дни, когда их укачивало от частоты поворотов избы, и они выплевывали содержимое своего желудка на пол и принимались орать еще громче. Некоторые научились выживать в новой обстановке и разместились наиболее выгодным образом, а что до остальных – Сережа не знал по своей неопытности и медлительности, как их задобрить.

Птенцы росли, набирались опыта, расширяли словарный запас, пока хозяева маршировали на плацу. Но беседу поддержать с Сережей птицы не могли и не хотели. Большинство из них росли избалованными и несдержанными, распущенные вседозволенностью и своей неприкосновенностью, потому что их хозяева постоянно трудились на службе и хотели, чтобы птенцы не знали нужды. Армейские птенцы, да и птенцы во всей стране, в своем развитии достигали уровня четырехлетних детей и в нем так и оставались, за редким исключением особей, одаренных исключительным интеллектом.

Первый конфликт с сослуживцами произошел, когда Сережа попытался птиц дрессировать. Обычно уставшие молодые парни после тяжелой службы вечерами разбредались по углам, жаловались своим питомцам и записывали на телефоны, как их пернатые друзья формулировали первые самостоятельные фразы. После дрессировки птицы поникли, и их хозяева не смогли отснять контент. Тогда Сереже вынесли первое предупреждение, чтобы прекратил свои воспитательные меры. Слов армейские птенцы знали немного, поскольку Сережа теперь их обучать не имел права, и в результате их словарный запас состоял из набора бессвязных рифм с цитатами умных людей и матерными фразами.

Когда птицы немного погодя оклемались и вновь принялись орать, пришла в казармы и птичники новая мода –баттлы. В свободное от своих воинских обязанностей время юноши развлекали себя тем, что ставили своих птенцов друг напротив друга, и те начинали браниться.

Армейцы восторженно записывали дуэли, выкладывали в сеть и собирали сотни лайков. Предпочитали, однако, выкладывать записи инкогнито и не отвечали ни свободой, ни кровью, ни репутацией своей за глупости, высказанные птицами.

Однажды Сережа сидел в избушке, начищал пол и вспомнил вечер на пикнике на горе Святого Петра, как прикасался к Лениным мягким волосам, и как плечо его затекло, пока она спала.

И случилась беда в тот момент, после которой Сережу из птичника выгнали навсегда и больше не подпускали. Сережа, погруженный в свои воспоминания, вслух произнес:

– Вот где оно, мое счастье, было.

И птицы в тот же миг начали истошно кричать:

– Где же счастье, какое счастье?? Ты знаешь, где счастье?

И длилась истерика три дня и три ночи. И дошло до того, что охрипли птицы, и не могли служивые проводить баттлы. Армейцы хотели как-то наказать Сережу, ноне знали, что с ним делать. Он был живой, хилый, лысый. Его давно перестали воспринимать всерьез, И что с этим делать, бойцы не представляли, потому что большинство из них в жизни и не дралось-то ни разу… Решили его игнорировать, и весь остаток службы Сережа провел в одиночестве.

Нынче же, на свободе, он хотел писать много и увлеченно. Он теперь мог создать свою армию, знал, как до нее донести свои тексты. Он видел растущие рейтинги, и ему было смешно слушать снисходительный тон «мининского» аппарата, когда они обсуждали влияние интернет-сообщества.

– Привет, поэт! – как-то прервал Сережины размышления Вася.

– Привет!

– Вдохновение?

– Да так… Немного.

– Покажи, – Вася взглянул через плечо Сережи на текст.

– Хм… А в тебе, я смотрю, накипело! А может, мы твои стихи опубликуем?

– Не понял.

– Ну, Минин и компания планируют выпустить сборник стихов. Президентские выборы прошли, готовят ряд новых законов, поэтому для народа нужно выпустить книгу, чтобы ее долго и тщательно обсуждали, не отвлекаясь на реформы. У тебя все достаточно максималистски и на злобу дня. Приправим парочкой слезливых текстов про Леночку, плюс про птиц твои наблюдения армейские, ты столько с ними времени провел, и – вуаля! Зачем нанимать книжного раба, если у меня есть брат, который и есть я и у которого есть стихи?

– Я подумаю… А что за реформы-то?

– Да какая разница, это не наше с тобой дело. Нам до пенсии далеко, а ты твори! Мы же с тобой хорошее что-нибудь хотели сделать.

– У тебя очень пространное понимание того, что мы с тобой решили сделать. А ты откуда такой счастливый?

– Запускали очередной медицинский проект, боремся со старостью.

– Это с подачи «его»? – Сережа многозначительно закинул глаза к небесам. – Главный хочет жить вечно?

– Ах-ах, ну да, типа того. Сейчас на биопечать упор в исследованиях сделают, чтобы органы заменять. Нейросетевые алгоритмы быстренько тебя анализируют, выдают рекомендации, а врач только подтверждает и подписывает назначение лечения. Потом все будут печатать точно, по назначению устанавливать.

– Круто.

– Да, ну и начинают внедрять удаленную диагностику. Как браслеты, которые мы с тобой носим. Передают температуру, пульс, оценивают активность. Только теперь это как бесплатные приложения работать будет для людей.

– А откуда деньги на разработку?

– Все оттуда же, деньги есть, главное, чтобы проекты интересные были. Так, ну ты подумал про книжку?

– Пять минут всего прошло!

– Так и не надо дольше, будь готов отдать рукопись в любой момент. Минина беру на себя.

***

Лев Константинович находился в благостном расположении духа, когда Василий предложил издать книгу брата.

– Вася, а ты молодец, хорошая идея! Отправим его к Кальману, он владеет одним из крупнейших у нас в стране издательств.

Сережа сидел тут же в кабинете, посматривая на закрытую плотной тканью клетку с птицей Минина. Она не издавала ни звука, но что-то зловещее таилось в ее молчаливом и незримом присутствии.

– Ты чего, Сереж, недоволен чем?

– Да нет…

– Не обращай на него внимания, Лев Константинович!

– Я не могу не обращать внимания на наше дарование.

– Будет вам, – засмущался Сережа, достал из кармана смартфон и уткнулся в свое спасение.

– А вам понравились стихи? – не унимался Василий.

Минин постарался вложить в свой ответ максимум убедительности при том, что книгу он не открывал и не ждал от Сережи чего-либо дельного. Да и Вася читал наискосок лишь несколько четверостиший, но не был готов вникать в суть.

– Насколько я имею право судить, наш поэт совсем неплох! Я бы не стал его представлять издателю, не напиши он хоть один дельный стих.

– Вот и я так считаю.

– Хорошо, я вам сообщу время и место встречи. Есть еще вопросы?

– Нет, Лев Константинович.

– Тогда свободны, работаем по графику. Сережа, у тебя через две недели первый выход. Мы закрываем центр Москвы для въезда на частном транспорте, теперь только за деньги. Большая инициатива, подробности дома прочитаешь в тексте своей речи.

– Где Пушкин и где дороги?! Меня туда зачем?

– Это новая веха нашего инновационного развития города. Въезд будет разрешен для каршеринг-автомобилей за половину стоимости для частных авто! И вообще, не твое дело спрашивать, твое дело публику очаровывать.

– Эта инновация как королева красоты в Венесуэле – национальная иллюзия с кучей пластических операций.

– Я тебя комментировать не просил, умник! Освободили помещение!

Ребята вышли из здания с дверьми резными и на пороге встретили Валеру.

– Какие люди! – раскинул он руки в приятном удивлении.

– Здравствуй, Валерий, – поприветствовали его крепким рукопожатием братья.

– Попили вы тогда моей кровушки, разгильдяи!

– Мы любя, Валерон!

– Я тебе не Валерон, Василий, я – Валерий Эдуардович при исполнении.

– Иди-беги, твое начальство пока в хорошем настроении.

– И тебя, Сереж, притянули? – Валера переключил внимание на второго брата.

Вася раскрыл карты сам:

– Мы его книгу издадим под моим именем!

– А что же не под его?

– А мы теперь одно!

– Вот оно как, одна голова хорошо, а две – лучше?

– Да! Ты сам как? В Москве обжился?

– Да… Квартиру дают в районе Ж., скоро женюсь.

– Далеко что-то, не?

– Молвят люди, что где-то далеко пожары целые леса слизывают. А я буду жить с переселенцами от реновации в получасе езды от Москвы, это разве далеко? Ключи в следующем месяце вручат. Парковки, потолки –во какие (Валерий снова раскинул свои мощные руки). Для птенцов, правда, клетки скромные, но мы-то с Агатой придумаем что-нибудь на этот счет. Так, вызывают меня, я пошел, парни, еще увидимся! Ты как, Вась, после контузии оправился? – успел он спросить вслед.

– Какой контузии? – как ни в чем не бывало переспросил Александров.

– Хе… молодец! Ну все, бывайте…

Братья загрузились в авто и отправились домой. Сережу смущала и одновременно манила возможность издать книгу… Творчество его искало выхода, готовое пролиться в стихотворных откровениях юной и вдохновленной души.

Дома на столе он увидел планшет с речью для выступления:

«Благодаря этим мерам город обретет новый облик: вздохнет свободными проспектами, улицами и бульварами! Шагнем навстречу экологичному образу жизни!» «Экология – это хорошо, – поразмыслил Сережа, – да и для езды на скейте будет больше места!»

Встреча с владельцем издательского дома была назначена в пору, когда центр города уже был свободен от машин простых работяг, и Сережа быстро и без включенных сирен добрался до места встречи. Минин в последний момент заявил, что не сможет присутствовать, и прислал Петю вместо себя. Затем, чтобы Сережа случайно не выдал, что братьев двое. Это было принципиальным условием Льва Константиновича для Сережиного знакомства.

После нескольких селфи с Сережей для птичьей соцсети и поддержания интереса к своей персоне со стороны Кристины, которая не знала про двойника, Петя пошел в издательство господина Кальмана. Петя сознательно не раскрывал своей пассии гостайну о двух братьях, будучи человеком мнительным и осторожным. От посторонних Сережу держали вдалеке, он ускользал, как силуэт в сумерках или густом тумане, и никто не замечал подмены и разницы в поведении.

Главный редактор Кальман встречал радушно. Улыбка подкупала искренностью, за ним хотелось следовать, с ним хотелось говорить, к нему было боязно прикоснуться, отчего первое рукопожатие Сережи вышло куцым:

– Я ожидал бойцовской хватки от вас, молодой человек. Написавший эти строки полон решимости, – главный редактор взглядом указал на распечатку стихов Сережи и не забыл пожать руку и Петюне.

– Спасибо, что согласились встретиться, Хаим Семенович.

– Ты сейчас либо лукавишь, либо действительно скромный юноша, – он пристально наблюдал за смущением Сережи.

– Ну вот, очередная иллюзия, порожденная СМИ и интернетом, разрушена, – Хаим Семенович был заинтригован. Парень совсем не соответствовал своему медийному образу. Владелец издательства наблюдал, что горделивое создание на поверку оказалось существом чувствительным. – Это вы удостоили меня чести познакомиться с вами лично и доверили свои творения!

– Мне очень приятно, что вы прочитали, а в том, что моя личность интересна, это заслуга, увы, не моя. А солнца русской литературы и господина Минина.

– Я думаю, что вы недооцениваете себя, юноша.

Петюня уткнулся в телефон. Ассистент принес чай. Хаим Семенович продолжал изучать и прощупывать Сережу. Он высказал искреннее восхищение несколькими стихами и обсудил с Сережей ряд образов и идей из рукописи. После восхваления проделанной работы Кальман с максимальной деликатностью спросил:

– Скажи, мой мальчик, а Лев Константинович же не читал то, что ты написал?

– Я думаю, что не читал, а что?

– Мысли, которые ты излагаешь… В силу твоей юности они несколько радикальные, а после прочтения господином Мининым могут быть восприняты как бунтарские и… крамольные.

Сережа закусил внутреннюю сторону нижней губы и задергал ногой. Его не отучали от этой привычки специалисты, но тик возвращался в стрессовых ситуациях. Хаим Семенович как человек чуткий и деликатный постарался вернуть расположение юноши:

– Сейчас подобный максимализм актуален, и на него очень быстро реагируют птицы, как ни странно. У них сейчас период взросления. Поэтому ваш сборник будет им понятен, но я предлагаю смягчить самые категоричные заявления и опустить излишнее «политиканство», включив в следующее издание, как думаете? Сейчас выросло много птиц довольно распущенных.

– Ну я видел, как их содержат. Им нужно обеспечить другие условия.

– Те, кому действительно это необходимо, к сожалению, не в состоянии кричать. С такими птенцами сейчас решают, что делать. А вот те, что орут, в большинстве своем просто привыкли исключительно вкусно пожрать.

Сережа хихикнул по-детски и спросил:

– А что, со временем что-то изменится?

– Маятник истории всегда качается, юноша. Новые поколения неумолимо приходят на ошибки предыдущих, и они единственные, кто в силах что-то исправить, если будут способны мыслить, а ор зачастую мысли перекрывает.

– Так, и я о том…

– Вам может быть под силу посадка зерен разумного, адекватного и рационального для будущих птиц, подпитанного духовным опытом.

– Это какие-то уже библейские истории.

– А вы читали библию, юноша?

Сережа читал когда-то детское издание.

– Ну, я в курсе, о чем там… В общем…

– Так вот, сейчас ваши стихи нужно очистить от плевел и подготовить к посадке в нужную почву.

– Понял, чтобы не попали на камни.

– Они попадут и на камни, и в сорняки. Но сейчас время возможностей и невиданного разнообразия – найдется и понимающий читатель. Я готов помочь вам в ваших трудах.

– Я могу писать вам на почту, чтобы не тратить ваше время на личные встречи.

– Вы не очень похожи на ваш публичный образ, юноша. Ваше время намного ценнее, чем мое, и пока что вы этого не понимаете.

– Я много чего не понимаю, я как все создан по чьему-то плану и как большинство не знаю, куда он меня ведет.

– Дорога может меняться в зависимости от того, как по ней идти, не говоря уже о пункте назначения.

– Это размышления высокого порядка, – Сережа ухмыльнулся.

– Вы их находите забавными?

– Да нет. Ну с птицами об этом не поговоришь.

Хаим Семенович ждал окончания мысли Сережи.

– Они звучат высокопарно.

– Просто об этом сейчас не принято говорить. Поэтому вы и стыдитесь своих стихов. А ваша наблюдательность и восприимчивость создают интересные этюды. Позвольте вашему творчеству расти и вызреть в трудах.

– Это я сейчас возгоржусь и начну писать налево и направо.

– Не ломайте чужой план, тем более что ваш составлен дважды.

Беседа продолжалась еще некоторое время. По ее завершении вдохновленный Сережа хотел быстрее попасть домой и внести правки в тексты. На выходе Петя отчитывался отцу:

– Еврей, поучающий по библии… Это как-то не кошерно, пап, – и после разговора залез в телефон проверить реакцию Кристины на фото с Сережей в соцсетях.

***

В стране величайшей через год после выборов восемнадцатого года у внушительного количества граждан птенцы вышли из-под контроля и заговорили пуще прежнего. Молвили люди, что расползалась смута несколько месяцев после возвращения со службы солдат прошлогоднего осеннего созыва. Пернатые питомцы дембелей шумели и бились о прутья клеток до тех пор, пока их не выпускали в квартиру, а потом и вовсе на улицу. И, поскольку птицы имели привычку общаться, они звали с собой за компанию и тех, что были спокойны. И город заполнился птицами, орущими по непонятным причинам, и хозяевами, безрезультатно за ними охотившимися, что нарушало установленный общественный порядок. Город освободили от машин, но теперь он кишел людьми и перьями. И вышел приказ, запрещающий самовольный выгул орущих птиц. В определенный момент казаки и ОМОН утомились таскать птицеловов по автозакам и стали делать это вяло, без энтузиазма даже на камеру. После любого инфоповода, распространяемого стихийно по сети, высыпали на улицы птицы и высказывали свое недовольство. Они были вне системы и могли своим ясным взглядом оценить несправедливости режима. Граждане, что зависели от бюджетных средств, привязывали своих птенцов и отключали интернет. Птицы сначала выражали недовольство любыми государственными запретами, потом недовольство отменой запретов. Иногда их хозяева ссорились между собой на страницах в интернете, как лучше выразить недовольство своих пернатых друзей. Кидать бумажные самолетики из окон одним показалось очень либеральным знаком, против чего выступила вторая часть, призывавшая беречь бумагу, а вместе с ней леса. Запуски фонариков нравились романтической части, прагматики же предупреждали о возможных пожарах. И пожары случились. Кипел котел юной птичьей демократии. Сторонники государственной пропаганды призывали решать вопросы не на птичьих митингах, а «по-человечески». Что входило в это понятие, они не поясняли. Веганы схлестнулись с мясоедами, глютен висел угрозой над жизнями тех, кому хлеб был «всему голова», грибники попали под опалу поисковых отрядов, спасавших из чащ лесов дремучих, а сами спасатели в свою очередь попали в опалу церкви. И вся эта бурлящая масса людей статистически сортировалась и создавала собственное виртуальное лицо. Исследовались ее свойства как явление молодое и инертное, но политически социологи госаппарата отставали от процесса не справляясь с объемами информации. Появилось поколение других птиц, и развивались они по-другому и быстрее. Любимым приемом для отслеживания реакции стихийных стай стали законопроекты для отвлечения внимания. Объявляли о введении законов абсурдных, парадоксальных и задевающих самые тонкие струны птичьего характера. Птицы вскипали в своем недовольстве, драли перья. А потом в последний момент появлялся глава государства, отменял абсурдные законы и наводил порядок. И птенцы радовались и продолжали слетаться к кормушкам, там же справляли нужду и спустя некоторое время начинали искать повод для нового сбора и стрекота. После того, как процессы образования стай были тщательно изучены, разрешили один огромный птичий сбор. Большой, всенародный, чтобы наговорились всласть. Хозяева пернатых затаились в ожидании подвоха. Флаги наглажены, лозунги написаны, транспаранты сколочены, места для посадки птиц продуманы, перья начищены. Все желающие подготовили палатки –сбор обещал быть продолжительным. Стоять все хотели до неопределенного конца, казаков и ОМОН отвели на значительное расстояние.

И тогда началась волна чисток. Чисток нового времени, подобная лавине позабытой, прошедшей в давние времена. Национальную гвардию в один день наделили чрезвычайными полномочиями: составом три бойца на одного птенца задень до начала митинга были задержаны тысячи птиц и их хозяев. Болтливость молодых птиц сыграла злую шутку над хозяевами. Птицы разболтали, кто как живет, что ворует и бывают ли случаи коррупции. И арестовали всех. Без привилегий самым состоятельным задержанным и без поблажек мелким самозанятым уклонистам от налогов. Находили их на рабочих местах, дома, в метро, везде, где они были замечены.

К вечеру того дня на улицах не оказалось никого. Борьба с несправедливостью перестала быть поводом рвать на себе последние перья, а масштаб задержаний утихомирил самых рьяных антиправительственных активистов –где-то в сознании граждан пыталась зародиться надежда на светлое будущее. Все, кто наряжал своих детей в военную форму на Девятое мая и орал, что может повторить подвиги своих дедов, вдохновленные заработавшей машиной справедливости, начали с усиленным рвением строчить доносы на оставшихся буржуев, злостных врачей-взяточников и учителей, не уважающих права детей, увидев, что система работает. Остальные побежали в церковь или за границу, громыхая накрытыми тряпкой клетками с птицами. В первом случае всех принимали с распростертыми объятиями, а во втором находили причины не выпускать из страны, по причине отсутствия паспорта у питомца..

Сережу и Васю изолировали на времена борьбы с птицами и коррупцией, чтобы они не ассоциировались с применением силы. Сережа заканчивал писать, часто созванивался с Хаимом Семеновичем, готовясь к публикации, выпуск которой отложили на несколько лет. Происходившие с птенцами события трогали юного писателя, и он многие ночи провел в размышлениях. А Вася скучал, заигрывал с уборщицами. Пару раз по просьбе ребят к ним приезжал Валера.

Он уже перебрался в свой жилой комплекс с Агатой и еще с парой сотен жителей из снесенных по реновации домов. Столица менялась на глазах, скидывая отходы в сборники на южной брюшной стенке города. Публика в жилом комплексе оказалась разношерстной: часть – просто недовольные, что их переселили, часть – маргинальные, кому не пришлось делать ремонт в своих пропитых и прокуренных хрущевках, оттого крайне довольных и снова хмельных. А часть – тех, кто переехал просто ради перемен, потому снизились ставки на ипотеку до одного процента на первичное жилье. В новом комплексе Валеры и еще трех соседних, стоявших на расстоянии не более полукилометра, квартиры были распроданы. По этой причине места в детских садах и места на парковках у дома магическим образом заполнялись мгновенно. Рассказы Валеры об этом не трогали мальчиков, но он неплохо играл с ними в покер и был редким приятным допущенным к братьям человеком.

Вася частенько смотрел канал, где в прямом эфире показывали суды над коррупционерами с перебивками из клипов радостных поющих пенсионеров. Это было новое национальное реалити-шоу, которое смогло в рейтинге победить шоу о постройке жилого квартала и межличностных отношениях проживающих там людей, которое длилось более десяти лет.

За время медицинской реформы и реформы образования в государстве великом были централизованы большинство больниц и школ, многие рабочие места были сокращены за счет использования инновационных технологий, сетевых алгоритмов и автоматизации процессов. И теперь все сокращенные сотрудники были назначены персоналом в заранее созданные специальные «кластеры морально-этической переподготовки птиц и хозяев». Там задержанные ожидали рассмотрения своего дела, а их снимали для реалити-шоу двадцать четыре часа в сутки. Прилюдное рассмотрение дел подняло национальный дух, стыдило коррупционеров и прочих смутьянов и было наглядным уроком для тех, кто был на свободе. К новым выборам общество должно было обновиться полностью.

«За эти годы персонал из учителей и врачей позволил повысить нравственность в рядах нарушителей с помощью специальных мероприятий и уникальной атмосферы, созданной в зоне «кластера», – радостно вещала журналистка с экрана плазмы в комнате Кристины. Девушке заканчивали делать маникюр. Одну руку она подала мастеру, а второй поглаживала голову своей яркой и горделивой птички, сидевшей тут же. Кристина любила свою птицу, баловала ее. Она согласилась прийти на вечеринку к Пете в надежде в неформальной обстановке пообщаться с Василием. Петю она не спускала с крючка, поскольку уже закончила институт и все еще рассчитывала на расширенные карьерные возможности за счет влюбленного в нее парня. Петя в своем желании избавиться от худобы в последние годы «кинулся» в уходящий тренд тягать железо в фитнес-залах. И пока Кристина публиковала в соцсетях фотографии с личным тренером по бегу, Петр Константинович тянул жилы в «полуприседе», увеличивая нагрузки и представляя, как ее вдохновят рельефы его новой фигуры. Нагрузки приносили свои плоды, но худое лицо не увеличивалось, отчего он превращался в шкаф с маленькой головкой где-то на уровне двух метров от земли.