Потерянный рай

Книга девятая

Содержание

Сатана, который обошел всю Землю, обдумывая свой коварный замысел, возвращается ночью под видом тумана в Рай и входит в спящую змею. Адам и Ева утром идут на свою работу, которую Ева предлагает распределить по разным местам, так чтобы каждый работал отдельно. Адам не соглашается, ссылаясь на опасность: Враг, о котором их предупредили, может покуситься на нее, встретив ее одну. Ева, не желая, чтоб на нее смотрели как на недостаточно сильную, настаивает на своем уходе, так как ей хочется испытать свою силу. Адам в конце концов уступает. Сатана находит ее одну, с хитростью приближается, сперва смотрит на нее, потом заговаривает, превознося Еву усердной лестью над всеми созданиями. Ева, удивляясь, что змея разговаривает, спрашивает, как она научилась человеческой речи и достигла такого разумения, которого прежде не имела. Змея отвечает, что приобрела речь и разум, вкусив от одного из деревьев в саду. Ева просит привести ее к этому дереву, которое оказывается запрещенным Древом познания. Змея, осмелев, посредством разных уловок и уговоров побуждает ее наконец съесть плод. Ева, которой вкус плода понравился, некоторое время раздумывает, сообщить ли об этом Адаму или нет, но наконец приносит ему плод и рассказывает, кто убедил ее отведать плода. Адам, сперва ужаснувшись, но видя, что она погибла, из любви решается погибнуть вместе с нею; утешая себя мыслью, что опасность не столь уж велика, он также съедает плод. Действие плода на них обоих; они стараются прикрыть свою наготу, затем начинается ссора между ними; они обвиняют друг друга.

Конец теперь моим повествованьямО том, как Бог иль Ангел был в гостяхУ человека, с ним в кругу семейномПриветливо сидел, обед с ним сельскийДелил, беседу долгую с ним велИ возраженья милостиво слушал!Трагический отныне тон придатьСвоей я песни должен: осквернилсяПреступным недоверьем человек,Вовлекся он в мятеж и непокорство;А Небо отвернулось от него,Ему и чуждым стало, и враждебным,Разгневалось и, карою грозя,Произнесло над ним свой суд правдивый,И этот мир юдолью горя стал,И Грех в нем со своею тенью, Смертью,И скорбный вестник Смерти,Нищета, с тех пор живут. Печальная задача —Рассказывать об этом! И однако,Не меньше героического в ней,Чем в повести о том, как гнев АхиллаПреследовал бегущего врага[132]И трижды обежал вкруг стен троянских,Иль как ярился Турн[133] из-за невестыУтраченной, Лавинии своей,Иль как Нептун был гневен, иль ЮнонаВредила грекам и Цитеры[134] сыну;Лишь смог бы я рассказ свой изложитьДостойно вещих слов моей великойНебесной покровительницы Музы,Которая приходит по ночамБез просьб моих и в грезах мне диктуетСтихи несочиненные мои!Не сразу я избрал предмет для этойПоэмы героической моей,И поздно приступил я к исполненью!Не склонен был я по своей природеОписывать войну – предмет, которыйЕдинственным доныне почиталсяДостойным героических поэм;Считалось высшим мастерством поведатьВ крикливых, утомительных словах,Как сказочные рыцари рубилисьВ сраженьях фантастических; а твердостьДолготерпенья, мучеников доблестьНе находили для себя певца;Ристалища описывались, игры,Вооруженье пышное, щитыС девизами причудливыми, кони,Их украшенья, сбруя, чепраки,Наряд бойцов в турнирах, поединках,Роскошные придворные пиры,Прислуга их, лакеи, сенешали —Ничтожные предметы для искусства,Которых описание не можетЗначенья героического датьНи действующим лицам, ни поэме!Не мастер я на эти описаньяИ не люблю их; выбрал я предмет,Сам по себе высокий и способныйМое возвысить имя, если векЧрезмерно поздний, иль холодный климат,Иль годы крылья духа моегоНе сломят, – и легко б они сломили,Будь эта песня только от меня,А не от той, чей сладкий голос ночьюСлова ее нашептывает мне!Уж солнце село; быстро закатилсяЗа ним и Геспер[135], яркая звезда,Что сумерки земле с собой приносит, —Посредник краткий между днем и ночью, —От края и до края горизонтОбволокла уж полусфера ночи,Когда вернулся к Раю Сатана,Бежавший от угрозы Гавриила,Обдумав зрело свой обман коварный,Направленный к паденью человека.Презрев все то, что самому могло бЕму грозить, бесстрашно он вернулся.Бежал он ночью, в полночь и пришел,Всю землю обойдя, остерегаясьЯвиться днем, с тех пор как Уриил,Правитель солнца, раз его заметилИ Херувимам, что у райских вратДержали стражу, дал предупрежденье.Гонимый беспокойством с той поры,Он семь ночей во тьме блуждал в пространстве;По кругу равноденствия[136] он триждыПрошел; четыре раза весь путь ночиОт полюса до полюса свершил,И каждый пересек притом колурий[137],И на восьмую ночь пришел назадИ в стороне, лежавшей против входа,Где стража херувимская была,Себе лазейку тайную наметил.То было место (ныне нет его,Хотя не время сгладило то место,А грех), где Тигр потоком в глубь землиУходит быстро у подножья Рая,Чтоб показаться вновь у Древа жизни.Нырнул с рекою вместе СатанаИ с нею вместе вышел он в туманеИ места, где бы спрятаться, искал.Он обошел все море и всю землю,Прошел он от Эдема через ПонтК болоту Меотийскому[138]; за ОбьюОн был, и Южный полюс посетил,И от Оронта[139] к западу промчалсяДо Дарии[140], к пределам океана,Оттуда же к стране, где Инд и ГангТекут; бродя по всей земле, усердноИ тщательно он изучал всех тварей,Чтоб высмотреть, которая из нихМогла б служить его всех лучше козням,И наконец нашел он, что змея —Хитрейшее из всех земных животных.И вот он, после долгих размышлений,Сомнений, колебаний многократных,К решению пришел, что эта тварьЯвляется удобнейшим сосудом,В который влить он может свой обман;Что он, войдя в змею, всего скорееОт самых зорких глаз закроет мрачныйСвой замысел; что все змеи уловкиНе будут подозрительны: припишутЕе природной хитрости все то,Что в прочих тварях дьявольским внушеньемКазаться бы могло, превосходяОбычный ум животных. Так решил он,Но прежде в скорбной жалобе излилПечаль свою и злобную досаду:«Как ты, Земля, подобна Небесам!Быть может, даже лучше их! Обитель,Достойная богов, сотворенаВторою мыслью, вновь преобразившейВсе старое! Не заменил, конечно,Бог лучшее Свое созданье худшим!Земное небо ты, и вкруг тебяДругие небеса сияют яркоСлужебными лампадами тебе,Лишь для тебя весь свет свой изливают,Лишь ты одна – предмет и средоточьеСвященного влиянья их лучей!Как в Небесах центральная Бог силаИ вкруг распространяется на все,Так в центре ты стоишь, и отовсюдуДары светил стекаются к тебе.В тебе, не в них находит проявленьеВся сила их в лице деревьев, травИ ряда постепенного созданийОдушевленных, ростом, чувством, смысломРазличных, и, всех выше, в человеке!С каким бы наслажденьем по тебеЯ странствовал, когда бы радость видетьМог в чем-нибудь; как любовался б яТвоих долин и гор приятной сменой,Равнинами, реками и лесами,То сушею, то морем, берегамиЛесистыми, красой утесов, гротов!Но нет мне в них убежища нигде!Чем более веселья вкруг я вижу,Тем более страдаю я внутри,Противоречьем горестным снедаем:Все доброе, что вижу я, – мне яд,И в Небесах всего мне было б хуже.Нет, не ищу жилища я ни здесь,Ни в Небесах, пока не подчинитсяМне Царь Небесный; не надеюсь яНесчастным меньше быть, когда достигну,Чего ищу; вся цель моя лишь в том,Чтоб и других такими же соделать,Как я, хотя бы за это на меняВсе злейшие обрушились несчастья.Своим суровым думам нахожуЯ облегченье только в разрушеньи;Я должен уничтожить иль привестьК греху, с собой несущему погибель,Того, кому на благо это всеСотворено, с чьей гибелью и счастьемВсе это тесно связано; итак,Сгублю его, и быстро все погибнет,И вширь и вдаль разрушится весь мир!Средь адских сил мне вечной славой будет,Что я в единый день испорчу все,Что Он, так называемый Всесильный,Творил, трудясь шесть дней и шесть ночей;И ранее – кто знает, как Он долгоОбдумывал все это, хоть, быть может,Задумал это Он лишь с той поры,Как я в ту ночь освободил от рабстваБесславного едва ль не половинуВсех Ангелов и разредил толпуПоклонников Его; и вот из местиИль чтоб пополнить убыль слуг своих,Решился Он (затем ли, что иссяклаБылая сила в Нем и уж не могОн Ангелов создать, коль скоро все мыИм созданы, иль чтоб тем больше насУнизить) вместо нас создать иноеТворенье из земли и одаритьЕго, из столь презренного начала,Дарами Неба, взятыми у нас!Что Он решил, то вскоре Он исполнил:Он человека сотворил и в дарЕму – весь этот мир великолепный,И землю Он ему в жилище дал,Его над нею сделав господином,И – о негодованье! – отрядилК его услугам Ангелов крылатых,Слуг пламенных, дабы его хранитьЗдесь, на Земле! Пред этою их стражейДрожать я должен, избегать ееИ, кутаясь тайком в туман полночный,Здесь в темноте скользить и пробиратьсяСквозь все кусты, чтоб, спящую змеюНайдя, в ее извивах тесных скрытьсяИ замысел мой мрачный пронести.О гнусное паденье! Я, которыйСтремился высшим быть среди богов,Ютиться принужден в животной твари,Смешать с животной слизью, воплотитьВ животное ту сущность, что стремиласьБожественным стать высшим существом!Но ради честолюбья, ради местиНа что не снизойду я? Тот, кто хочетВозвыситься, порой спускаться долженНастолько же, насколько воспарял;Он должен ждать, что рано или поздноОн злейшим униженьям подпадет.Месть, сладкая сперва, падет, я знаю,Со временем тем горше на меня;Но пусть! О том я думать не желаю;Поставил твердо целью я себе,Что, если с Высшим я в борьбе не сладил,Так отомщу тому, кто вслед за нимВо мне всех больше зависть вызывает, —Ему, любимцу новому Небес,Ему, досады сыну, человеку,Искусно сотворенному из глины,Кого воззвал Создатель, нам назло,Из праха. Зло за Зло – нет платы лучше!»И он пополз сквозь мокрый иль сухойКустарник, под личиною тумана,В своих полночных поисках змеи.И вскоре он нашел ее: свернувшись,Она лежала в несколько кругов,В средине коих голова торчала,Полна тончайших хитростей; не в ямеОна ютилась, не в пещере мрачной:Безвредная пока, она спалаОткрыто на траве, – не опасалсяЕе никто, и никого – она.И Дьявол в рот ее вошел и вскоре,Ее умом животным, в головеИль в сердце, завладев, разумной силойЕго снабдил, но сна ее притомОн не прервал и утра ждать остался.Когда забрезжил свет святой в ЭдемеНад влажными цветами, фимиамСвой утренний струившими, все твариОт алтаря великого ЗемлиБезмолвную хвалу свою послалиСоздателю, Ему наполнив ноздриЕе благоуханьем благодарным.От сна восстала и чета людейИ голос свой хвалебный съединилаС безмолвным хором тварей бессловесных;Полюбовались утра красотойИ воздуха благоуханьем сладкимИ стали обсуждать они, как лучшеИсполнить им свой все растущий труд.Громадный сад работы слишком многоДавал для двух работников; и вотТакую речь держала к мужу Ева:«Адам, как ни стараемся мы здесь,За садом, за цветами как ни ходим,Приятный труд наш совершая, все же,Пока у нас помощников не будет,Работа наша будет лишь расти,Для наших малых сил всегда чрезмерна.Что днем мы срежем, выпрямим, подвяжемКак бы в насмешку, в ночь одну иль двеВновь буйно разрастется, одичает.Поэтому обдумай, рассудиО том, что мне на ум пришло недавно.Разделим труд наш: ты пойдешь туда,Куда захочешь иль куда потребно,И жимолость там будешь обвиватьВкруг дерева иль плющ направишь виться,А я в той куще розовых кустовИ мирт трудиться буду до полудня.Когда так близко оба мы с тобоюРаботаем друг к другу, то не диво,Что часто мы меняемся при этомУлыбками иль взорами, беседуВедем всегда о том и о другом;Поэтому работаем мы мало,Хоть рано начинаем мы свой труд,И час еды, не заслужив, встречаем.Адам на то ей кротко возразил:«О Ева, о единая подруга,Которая без всякого сравненьяМилей мне прочих всех живых созданий!Ты верно рассудила, хорошоТы рассчитала, как всего нам лучшеИсполнить труд, назначенный нам Богом.Хвалю тебя: нет лучше ничегоДля женщины, как знанье домоводстваИ добрые советы мужу в нем.Но наш Господь не так уже нам строгоТруд предписал, чтоб времени не датьДля отдыха, для пищи иль беседы(Беседа ведь есть пища для ума)Иль для того, чтоб мы менялись сладкоУлыбками иль взорами (улыбкиПроистекают также от ума);Все это недоступно лишь животным,У нас же служит пищей для любви,Одной из высших целей нашей жизни.Бог сотворил нас не на тяжкий труд,А на приятный, и с разумной цельюОн наслажденье мудро съединил.Все эти вкруг дорожки и беседки,Конечно, можем мы с тобой вдвоемОт зарастанья охранять настолько,Насколько нужно нам гулять, покаНам не помогут молодые руки;Но если постоянные беседыТебе уже наскучили, то яНа краткую разлуку согласился б:Уединенье тихое поройПриятней нам, чем общество любое,И после кратковременной разлукиТем радостнее встреча. Я о томНе беспокоюсь – опасаюсь только,Чтоб без меня не пострадала ты;Ты помнишь ведь, о чем предупрежденьеМы получили, – знаешь, что за Враг,Злой и коварный, нашему блаженствуЗавидует, утративши свое;Что он стремится хитрым нападеньемПовергнуть нас в несчастье и позор.И он, конечно, где-нибудь таитсяПоблизости и жадную надеждуЛелеет порознь нас с тобой найти,Не смея тронуть нас, пока мы вместеИ помощь можем оказать друг другу,Он или попытается отвлечьОт Бога нас, иль нам испортить счастьеСупружеской любви, которой онЗавидует всего, пожалуй, больше,Иль худшее придумает еще.Не покидай же верного ты друга,Того, от чьей ты плоти создана,Кто дать всегда готов тебе защиту!Там, где грозит бесчестье иль беда,Всегда всего надежней и приличнейДля женщины – с своим супругом быть:Он охранит ее иль с ней погибнет».Но в девственном величии своемЕму на это отвечала Ева,Как будто за любовь свою онаНежданно неприятность получила,Приняв суровый, хоть и милый вид:«О порожденье Неба и ЗемлиИ повелитель всей Земли! Я знаю,Что мы имеем страшного Врага,Который хочет нас сгубить; об этомИ ты мне говорил, и я самаПодслушала, как Ангел, расставаясь,Сказал тебе: в тенистом я углуТогда стояла, возвратясь из сада,Чуть лишь закрылись вечером цветы.Но если мы с тобой Врага имеем,Который нас намерен искушать,То все ж не ожидала я услышатьСомненья в твердой верности моейТебе и Богу. Дерзкого насильяТы не боишься: мы не таковы,Чтоб умереть иль заболеть могли мы;Не примем мы его иль отразим;Итак, боишься ты его обмана,А это значит то же, что бояться,Что верность и любовь мою легкоСвоим обманом подорвать он может.Как эта мысль могла тебе прийти,Адам? Как мог ты дурно так подуматьО той, кого ты так всегда любил?»Адам ей примирительно ответил:«Дочь Господа и человека, ЕваБессмертная! От всякого упрекаИ от греха свободна ты! ТебеЯ дал совет не уходить отсюдаНе потому, чтоб мало верил яВ тебя, но чтобы самую попыткуКоварного Врага предотвратить.Кто искушает, тот, хоть и напрасно,Бесчестьем низким может запятнатьТого, кого он искусить желает,Предположив, что искушенья онНе выдержит, не неподкупна верность.Ты и сама отвергла б не без гнева,Не без душевной боли это зло,Хотя бы враг был над тобой бессилен.Поэтому превратно не толкуйМое желанье отвратить то гореИль неприятность от тебя одной,Когда на нас двоих наш враг, хоть смел он,Едва ли бы отважился напастьИль на меня скорей тогда напал бы.Не презирай и хитрости его:Весьма хитер быть должен, чье коварствоСумело даже Ангелов увлечь;И помощь друга не считай излишней:Я под влияньем взора твоегоВсех доблестей приобретаю силу;Когда ты здесь, я становлюсь умней,Бодрее, крепче; даже, если нужно,Телесную я силу проявлю;В твоих глазах я из стыда, что будуЯ кем-нибудь осилен, побежден,До крайности все напрягу усилья.Ужели ж ты в присутствии моемПодобного в себе не видишь чувства?И если искушение при мнеТы выдержишь, не лучшее ль то будетСвидетельство о доблести твоей?»Так говорил Адам, как муж семейный,В заботе о супружеской любви.Но Ева, находя, что слишком малоОн ценит верность честную ее,С настойчивостью милой возразила:«Ужели ж наш удел – всегда так житьВ осаде тесной вражеской, не в силахПоодиночке отразить Врага,Страшась его насилья иль коварства?Все страх беды – какое ж счастье тут?Но ведь беда еще не грех: обидуНаносит дерзкий Враг нам только тем,Что нашу верность смело презирает;Бесчестья в этом нет нам: на негоИ обратится все его прозренье;Так что ж его бояться и бежать?Скорее нам двойною честью будет,Когда его предположенье ложнымОкажется: мы в этом мир найдем,Благоволенье Неба, для себя жеУверенность в себе. Притом что значитВся наша верность, доблесть и любовь,Коль скоро мы ее не испытаемБез посторонней помощи, одни?Не будем же подозревать, что нашеБлаженство столь несовершенным сделалТворец наш мудрый, что, вдвоем иль нет,Мы вечно все ж в опасности. НепрочноБлаженство это наше, если так,И Рай – не Рай, когда он так опасен».Адам на то ей пылко возразил:«О женщина! Все сделал и устроилБог безупречно; творческой рукойНе мог Он ничего несовершеннымИль не вполне достаточным оставить,А человека – менее всего;Так и блаженство наше безопасноОт внешней силы. Но лежит опасностьВнутри самих нас, в области сил наших!Противу воли собственной своейВовеки человек не пострадает;Но волю Бог свободную нам дал;Что разуму послушно, то свободно;А разум – справедливым сделал Он,Но повелел ему быть осторожнымИ бдительным, чтоб кажущимся благомНе соблазниться и не побудитьК чему-нибудь неправому, внушаяОбманутой им воле сделать то,Что Господом запрещено нам строго.Поэтому совсем не недоверье,А нежная любовь меня влечетОстерегать тебя; и точно так жеПрошу тебя остерегать меня!Мы крепки, но мы можем ошибиться;Возможно, что наш разум повстречаетКакой-нибудь, украшенный врагом,Предмет блестящий и, врасплох застигнутВпадет в обман, забыв всю осторожность,Которую Господь нам завещал.Так не ищи ж нарочно искушенья —Его всего нам лучше избегать;И лучше бы тебе со мной остаться,А искушенье к нам само придет,Без поисков. Коль хочешь постоянствоСвое явить, яви сперва покорность;Кто твердости твоей при искушеньиНе испытал, как может утверждать,Что ты ему противостать способна?Когда же ты уверена, что еслиНе будем искушенья мы искать,То нас оно скорей врасплох застанет,Тогда иди, затем что, против волиОставшись здесь, тем более ты будешьОтсутствовать. Иди в своей природнойНевинности; надейся на себяИ доблесть всю свою, сбери все силы:Свое Бог сделал – сделай ты свое».Так патриарх людей сказал; а Ева,Упорствуя, хоть и с покорным видом,На то ему промолвила в ответ:«Итак, согласен ты, хоть осторожностьСоветуешь, – в особенности вижуЯ это из твоих последних слов,Что искушенье, если мы не будемИскать его, врасплох застать нас может.Тем более охотно я иду;Не думаю притом, чтоб Враг столь гордыйКо мне, слабейшей, к первой подошел:Тем с большим он позором отступил бы».Сказавши это, из руки супругаОна освободила нежно рукуИ, будто нимфа Делии[141], легка,Как ореада[142] иль дриада[143], быстроВ кусты порхнула; Делии самойОна была, однако, грациознейИ величаво, как богиня, шла,Но без колчана и без стрел, имеяСадовые орудья лишь с собой —Продукт искусства грубого, простого,Не знавшего огня, иль, может быть,Их принесли ей Ангелы в подарок.Подобною Палесе[144] иль ПомонеВ красе своей являлася она —Помоне, убегавшей от Вертумна[145],Иль молодой Церере, ПрозерпинуЕще от Зевса не зачавшей. МужСледил за нею долго пылким взором,Желая, чтоб осталася она,И повторяя просьбы возвратитьсяКак можно поскорее; а онаНа это каждый раз ему сулилаК полудню вновь уже в беседке бытьИ все там приготовить для обедаИ сна послеобеденного. Ах,Несчастная, обманутая Ева!Возврата нет тебе, другой исходТебе грозит! Ты с этого мгновеньяНе будешь больше сладкого иметьОбеда, ни здорового покоя!Уж меж цветов душистых и кустовТебя погибель ждет с коварством адским,Дабы пресечь тебе твой путь беспечныйИль отпустить назад тебя, лишивНевинности, и верности, и счастья!Уже с рассвета, в образе змеи,Пустился Враг на поиски повсюдуЧеты, еще единственной, людей,В которых род людской весь заключался,Наметив их добычею себе.Искал во всех полях он и беседках,Во всех местах красивейших бродил,Где ради удовольствия сажалиОни растенья разные, – искалОбоих, но мечтал, удачи ради,Без мужа Еву повстречать, – на этоОднако, не надеясь как на редкость.Вдруг видит он, что выше всех надеждСбываются его желанья: ЕваСтоит в кустах одна, окружена,Как облаком, цветочным ароматом,Наполовину скрытая в ветвяхМеж ярких роз цветущих, поминутноК ним нагибаясь, чтобы поддержатьЦветы, которых пестрые головки —Пурпурные, лазурные, златымиУсеянные крапинками, – вялоВисели вниз на тонких стебельках:Заботливо она их поднимала,Стеблями мирт подвязывая их, —Сама цветок прекраснейший, беспечноЗабыв себя и от опоры лучшейСвоей вдали, пред близкой, страшной бурей.Пошел он к ней навстречу, пробираясьСквозь чащу кедров, сосен, стройных пальм,Виясь меж ними смело, то скрываясьВ густой траве, то выходя на светМеж деревец и кустиков цветущих,Что Ева насадила вдоль ручьев.Прекрасно было это место Рая —Роскошнее всех сказочных садовОжившего Адониса[146] иль славныхРощ Алкиноя, где Лаэртов сынГостил, иль тех садов, существовавшихУже не в сказках, где премудрый царь[147]С прекрасною египетской невестойЛюбовные утехи находил.Враг любовался этим дивным местом,Но более – хозяйкою его.Так, если город густонаселенныйДомов громадой тесной давит насИ водостоки воздух заражаютИ вдруг мы летним утром из негоВ окрестности выходим, где ласкаютНаш взор вокруг веселые деревниИ фермы, все нам нравится вдвойне:И запах трав, и сена ароматы,Стада коров, и пастбища, и каждыйВид свежий сельский, каждый сельский звук;А если мимо легкою стопою,Как нимфа, дева милая пройдет,Из-за нее все, что казалось мило.Для нас еще становится милей,А более всего – сама та дева,И вид ее – верх радости для нас.Так и Змея с восторгом созерцалаЦветущий сад, приют прекрасный Евы,Которая в столь ранний час однаТрудилась здесь. В красе своей небесной,Прелестная, как Ангел, но нежнееИ женственней, в невинности своейИ грации во всех своих малейшихДвижениях и действиях, – онаЕго коварству страх благоговейныйВнушала, отнимая у негоРешимости всю силу и отвагу.Он, Зло само, от собственного злаКак будто отрешился и на время,Остолбенев, стал добр, обезоруженОт злобы, от коварства и вражды,От зависти и мстительности. Впрочем,Ад, что всегда внутри его горел,Хотя бы в Небесах он находился,Его восторги скоро прекратилИ возбудил тем злейшие в нем муки,Чем больше видел он, что не емуБлаженство уготовано. И, быстроСобравши весь свой гнев, он подкрепилСебя злорадно мыслями такими:«Куда вы, думы, завлекли меня!Каким волненьем сладким побудилиЗабыть, зачем пришел я в этот край!Нет, не любовь, а ненависть пусть вечноКипит во мне; нет, не надежда РаяДля Ада, не надежда испытатьЗдесь радости – лишь радость все разрушит,Оставив только радость разрушенья, —Вот все, что мне осталось! УпуститьМогу ли улыбающийся случай?Вот женщина – одна, всем нападеньямДоступная; муж – сколько вижу вкруг —Далек; его скорей бы я боялся:Умом он выше, мужествен и крепокИ как герой сложен, хоть из земли, —Небезопасный враг мне; не подверженПритом и ранам он, не так, как я.Так я унижен Адом, так ослабленСтраданьями в сравненьи с тем, чем в НебеЯ был! Она ж – божественно прекрасна,Любви богов достойна; не страшна —Лишь красотою страх она внушает.Поэтому не с ненавистью явнойЯ к ней теперь приближусь, а под маскойЛюбви – вот верный путь ее сгубить».Так говорил Враг человека, в телеЗмеи сокрытый, злой ее жилец,И путь свой он направил ближе к Еве —Не мелкими зигзагами, как прежде,Не пресмыкаясь низко по земле,Но на хвосте поднявшись, опираясьНа обороты свернутых кругов,Которые лежали друг на другеИ поднимали голову егоС гребнём; глаза горели, как карбункул,Зеленая же шея с золотистымОтливом возвышалась меж извивовСпирали, волочившейся в траве.Красив был вид его; не появлялосьНигде змеи красивейшей с тех пор:Ни те, в которых Кадм и ГермионаВ Иллирии когда-то превратились[148],Ни боги Эпидавра[149], ни змея,В которую Юпитер превратился,С Олимпией в Аммоне забавляясь,Ни та, чей образ принял он тогда,Когда он славу Рима, Сципиона[150],Как бог Капитолийский, породил.Сперва он боком тихо подползает,Как некто, робко ищущий приема,Страшась своим приходом помешать,Иль как корабль у мыса или устья,Ведомый в гавань штурманом искусным,Под ветром курс меняет много разИ паруса то спустит, то распустит, —Так он кружил извилистым путем,Играя в изворотах перед Евой,Чтоб взор ее привлечь; она ж, трудясь,Хоть шелест листьев слышала, однакоЗмеи не замечала по привычкеНе обращать вниманья на зверей,Пред ней игравших часто и послушныхЕй более, чем стадо превращенныхЦирцеи зова слушалось[151]. Но вотОн стал смелей и прямо перед ЕвойБез зова встал, как бы любуясь ею,Свой гребень нагибал и выставлялБлеск гладкой шеи, голову склоняя,Вилял хвостом, лизал ее следыИ наконец немым тем поклоненьемЗаставил Еву на его игруВзглянуть. Тогда, обрадован вниманьемЕе, вдохнул он голос свой змееИ, языком заговорив змеиным,Так искушенье хитрое повел:«Владычица, не удивляйся – еслиСпособна удивляться ты, самаПервейшее, единственное диво, —И это небо кротости, твой взор,Ты не вооружай досадой гневнойЗа то, что я дерзаю любоватьсяТобой, забыв благоговейный страх,Внушаемый тобою и приличныйОсобенно в уединеньи этом.Чудеснейшим являешься подобьемТы твоего чудесного Творца!Любуется тобою все живое,В дар данное тебе; пред красотойНебесною твоею с обожаньемСклоняется, узрев ее, весь мир!Но в этом месте замкнутом и диком,Меж грубыми зверями, кто же можетХотя бы вполовину оценитьКрасы твоей всю прелесть, исключаяЕдинственного мужа (что же значитОдин?), когда достойна ты царитьСреди богов богинею, которойБесчисленные Ангелы служили б,Как свита ежедневная твоя!»Так льстил ей искуситель, предисловьеНачав к своим речам; и в сердце ЕвыНашли дорогу льстивые слова,Хоть голосу она весьма дивилась.Не без смущенья молвила она:«Что это значит? Речью человекаМне говорит животное, со смысломТаким же человеческим в словах!Я знала, что по крайней мере речиГосподь лишил животных, сотворивНемыми их и слов членораздельныхНе дав им; что касается ума,Я сомневалась: много разуменьяВо взорах их я видела, а такжеВ их действиях различных. Ты, змея,Хитрее прочих тварей всех, я знаю;Но чтобы речью человечьей тыВладела, я никак не ожидала.Удвой же это чудо, расскажи,Как из немой ты стала говорящейИ почему так дружески ко мнеОтносишься, одна из всех животных.Скажи: вниманья стоит твой рассказ!»Ей отвечал коварный искуситель:«Легко мне, повелительница мира,Блистательная Ева, рассказать,Что ты велишь, и всем твоим веленьямПо праву подчиняться мы должны.Сперва была я прочим всем животнымПодобна, что питаются травой,Которую ногами попирают,И были мысли грубы все моиИ низки так же, как и эта пища.Я различала только пищу, полИ прочее подобное – о высшемЯ ни о чем помыслить не могла.Но вот однажды, по полям блуждая,Увидела я дерево вдали,Чьи ветви наклонялися под ношенПлодов румяных, дивно золотистых.Я ближе подползла, чтоб посмотреть, —И вот с ветвей повеял вкусный запах,Ласкавший вкус мой; мне он был приятней,Чем аромат сладчайшего укропа,Чем молоко с сосцов овец иль коз,Что капает по вечерам обильно,Не всосано ягненком иль козленком,Играющим вкруг матери. Во мнеЗажглось желанье страстное отведатьПлодов тех чудных, и решилась яЖеланье то немедленно исполнить.Советники властительные – голодИ жажда – лишь ускорили решимостьМою достать соблазна полный плодИ остроту моим стремленьям дали,И, мшистый ствол обвив, полезла яНаверх: плоды так высоко висели,Что их насилу б мог достать Адам.Стояли там вокруг другие звери,И с завистью, как я, они взиралиНа те плоды, но не могли достать.Среди ветвей высоких очутившись,Где в изобильи было то, к чемуСтремилась я, – срывать я жадно сталаИ есть плоды; дотоле никогдаНе ощущала я такой отрадыНи от еды, ни от питья. Насытясь,Заметила я вскоре, что во мнеКакая-то свершилась переменаЧудесная: рассудок мой возрос,А с ним явилась и способность речи,Хотя остался прежним облик мой.С тех пор высоким и глубоким думамЯ начала все чаще предаватьсяИ мыслить всеобъемлющим умомО Небе, о Земле и о предметахВсех видимых на них и между ними;Хорошим я, прекрасным все нашла —Но все, что хорошо, все, что прекрасно,В божественном я образе твоем,В небесном красоты твоей сияньиНашла объединенным. Нет тебеПодобной или равной! Потому-тоЯ и пришла, хоть, может быть, некстати,Сюда, чтоб любоваться на тебяИ восхвалять тебя, кого по правуВладычицей считают всех творений,Миродержавной нашей госпожой!»Так хитрая змея ей дерзко льстила;А Ева, ей все более дивясь,Промолвила в ответ неосторожно:«Змея, твоя чрезмерная хвалаНевольное сомненье мне внушаетВ достоинствах чудесного плода,Так на тебе сказавшихся впервые.Но где же это дерево растет?Далёко ли отсюда? Ибо многоГосподь в Раю деревьев насадилРазличных: многих мы еще не знаем —Такое их обилье здесь растет;Нетронутый, запас плодов великийВисит на них, не портясь, до поры,Когда людей на свете больше станетИ большее число рабочих рукОсвободит от бремени природу».Лукавый уж ей радостно ответил:«Владычица, нетруден путь тудаИ недалек: пройти нам стоит толькоЗа тот ряд мирт, по берегу ручья,Сквозь группу мирр цветущих и бальзамныхДеревьев. Если хочешь, то тебяЯ проведу туда легко и скоро».«Веди», – сказала Ева. И лукавый,Виясь и выпрямляясь с быстротой,Повел ее туда, на Зло проворный.Надеждой окрыленная, змеяСверкающий свой гребень поднимала,Подобный тем блуждающим огням,Что из паров сгущенных возникаютНад жирной почвой влажного болота,В сыром, холодном воздухе ночномВоспламеняясь от его дрожанья;В них, говорят, вселяется злой Дух,И, светом их обманчивым мерцая,Спешит ночного спутника сманитьС дороги в лужи темные и ямы,Где гибнет он – и некому помочь.Так злобная змея сверкала яркоИ Еву, мать доверчивую нашу,Вслед за собой вела в обман коварный,Ко Древу знанья, корню наших зол!Его увидев, Ева так сказала:«Напрасно мы пришли сюда, змея;Мне это бесполезно, хоть и многоПлодов я вижу. Свойствам их полезным,Коль хочешь, верь сама; они, конечно,Чудесны, если могут совершитьВеликое такое превращенье.Но к этому мы дереву никакНе смеем прикоснуться, ни отведатьЕго плодов. Господь так повелел,И было то веленье – глас единыйИз уст Его; во всем же остальномЖивем мы лишь по собственным законам,И разум наш – единый наш закон».Ей искуситель отвечал коварно:«Вот как! Господь вам, значит, не дозволилВкушать плоды со всех дерев в саду,Хоть господами в мире вас поставил?»Ему, еще свободна от греха,Сказала Ева: «Есть Он разрешил намСо всех дерев; одно лишь это древоПрекрасное изъял Он и сказал:“С него не ешьте и не прикасайтесьК плодам его, дабы не умереть”».Едва она промолвила свой краткийОтвет, как искуситель, осмелев,Чтоб показать любовь свою и ревностьНа пользу человека, как бы видяОбиду, нанесенную ему,И воспылав негодованьем страстным,Ударился в иную хитрость: начал,Как бы в смущеньи, извиваться он,Как бы стараясь сохранить приличье,И принял вид торжественный, как будтоРечь важную сбираясь повести.Как в древности оратор знаменитыйВ Афинах или в Риме, где цвелоВеликое когда-то красноречье,Печально замолчавшее с тех пор,Готовясь к речи важной и серьезной,Сбирал свои все силы, выдаваяЛишь жестами безмолвное волненьеСвое, и, наконец заговорив,Пускал высоких слов потоки быстро,Без предисловий, чтоб не замедлятьСвое стремленье к истине и праву, —Так искуситель, воодушевись,Во весь свой рост поднявшись, страстно начал:«О ты, святое, мудрое и мудростьДающее растенье! Матерь знанья!Как ясно силу всю твою в себеЯ чувствую! Не только различаюВещей причины – вижу я путиСил высших, хоть они и велемудры!Не верь, царица мира, и не бойсяУгроз тех страшных: не умрете вы!Откуда смерть придет к вам? От плода ли?Он жизнь вам даст для знанья. От Того,Кто угрожал вам? Посмотри, однако,Ты на меня: я ела – и живуИ даже стала много совершенней,Чем рок судил мне, только потому,Что свой удел я превзойти решилась.Ужели недоступно человекуТо, что доступно зверю? Разве БогНа вас Своим воспламенится гневомЗа столь пустой проступок? Разве ОнНе будет вас скорей хвалить за храбрость,За то, что смерти страх – что б эта смертьНи значила – не отвратил нималоВас от стремленья смелого к тому,Что осчастливит вас, что даст вам знаньеДобра и Зла? Добра – как это верно!А что до Зла, то – если точно ЗлоНа свете есть – не лучшее ли средствоУзнать его, чтоб после избегать?Не может Бог карать вас и быть правым,А если Он не прав, то Он – не Бог,А потому и нечего боятьсяИ слушаться Его, – страх самый смертиВ вас должен страх пред Богом подавить.Зачем Он запретил вам это? ТолькоЗатем, чтоб вас в невежестве держать,Чтоб вы пред Ним благоговели слепо!Он знает, что в тот день, как этот плодСъедите вы, вмиг озарятся светомГлаза у вас, бродящих в полутьме;Откроются, прозреют ваши очи,Вы будете, как боги, знать ДоброИ Зло вполне, как боги это знают.Я человеком сделалась внутри —Вы, с этим в соответствии, конечно,Должны богами стать: как человекомСтал зверь – так богом станет человек.Вот ваша смерть в чем состоит, быть может!Умрете вы как люди, чтобы статьБогами! Пусть грозят вам этой смертью:Ее вам остается лишь желать!И что такое боги, чтобы людиВ них превратиться не могли, как толькоБожественную пищу станут есть?Нам говорят, что боги были прежде,Чем мы, и нашей пользуются верой,Чтоб убедить, что в мире все – от них.Я в этом сомневаюсь, ибо вижу,Что эта вкруг прекрасная земля,Лучами согреваемая солнца,Все производит, боги ж – ничего.Ведь если все – от них, кто ж в это ДревоДобра и Зла познанье заключилИ кто поест его плодов – сейчас жеИмеет мудрость против воли их?И в чем обида им от человека,Коль также к знанию устремится он?И чем мешает Богу ваше знаньеИль пользованье ваше этим древом,Когда все вещи в мире – от Него?Иль это зависть? Разве может завистьВ груди небесной жить? Вот, вот причина —И есть еще другие, – почемуВам плод тот чудный нужен непременно!Возьми ж его, богиня-человек,Сорви без страха и вкушай свободно!»Так кончил он коварные слова,Которые чрезмерно легкий доступНашли к ней в сердце. Пристально смотрелаОна на плод, который соблазнитьОдним своим мог видом, и звучалиВ ушах ее злодея уговоры,Которые притом казались ейИсполненными разума и правды.Меж тем уж час полуденный пришел,И голод в ней проснулся, ароматомПрекрасного плода еще усилен,И засветилось у нее в глазахСтремленье плод тот тронуть иль отведать;Но, медля все ж исполнить это, такОна сама с собою рассуждала:«Действительно, достоинства твои,О лучший из плодов, хоть человекуТы запрещен, должны быть славны, дивны,Коль скоро запрещенное твоеВкушенье твари, прежде бессловесной,Такое красноречье принеслоИ языку безмолвному внушилоТакую произнесть тебе хвалу.Тебя и Тот хвалил, Кто запрещаетПлоды твои: тебя Он называлПознанья Древом – Деревом познаньяДобра и Зла. Вкушать твои плодыОн не дозволил, – это запрещеньеТебе, однако, только к чести служит:Ты можешь, значит, сообщить Добро,Которое нам не дано; не знаяДобра, нельзя иметь его; иль, еслиЕго имеем мы, о том не зная,То это все равно что не имеем.Нам, попросту сказать, запрещеноОт Бога знанье; нам Он запрещаетДобро! Он мудрость запрещает нам!Такой запрет нас связывать не может.Но если смерть нас после цепью свяжет,К чему свобода внутренняя нам?В тот самый день, как мы тот плод прекрасныйОтведаем, должны мы умереть.А что ж змея не умерла? ВкусилаОна плодов – и все-таки живет,Владеет знаньем, говорит и мыслит,А прежде лишена была рассудка.Иль смерть для нас придумана одних?Иль пища та разумная доступнаЖивотным лишь, а нам запрещена?Да, кажется, животным лишь… ОднакоЖивотное, которое впервыеЕе вкусило, зависти чуждаясь,Нам радостно приносит то добро,Которое ему доставил случай.Вот нам свидетель, чуждый подозрений,Бесхитростный, правдивый, дружелюбный!Чего же мне бояться? Иль, верней,Как знать, чего мне следует бояться,Когда ни Зла не знаю, ни ДобраИ ничего не ведаю о Боге,О смерти, о преступном и законном?Но здесь растет лекарство от всего —Божественный плод этот, милый взору,Меня зовущий взять его, отведать,Дающий мудрость силою своей!Что ж мне мешает взять его спокойно,Чтоб разом ум и тело напитать?»И вот она в недобрый час поспешноДостала плод, схватила, стала есть…Земля свою почувствовала рану;От недр своих глубокий, тяжкий вздохПрирода испустила, знаки горяВо всех своих делах она явила,Затем что в миг один погибло – все.Коварная змея в кусты нырнула —Легко ей было сделать это: Ева,Поглощена вкушением плода,Уж ничего вокруг не замечала.Такого наслажденья ни одинДотоле плод ей не давал, казалось, —Действительно ли это было такИль рисовалось лишь в воображеньиОт гордого желанья все познать, —Достигнуть и божественности также.Поспешно, жадно ест его она,Не зная, что ест – смерть. И вот, насытясь,Как будто опьяненная вином,В шутливом и приятном настроеньи,Она себе самодовольно молвит:«Могучее и доблестное древо,Дражайшее из всех дерев в Раю!Благословенный дар твой сообщаетНам мудрость! Обесславлено ты было,И праздно твой прекрасный плод висел,Как будто сотворен он был без цели.Отныне будешь первой ты моейЗаботой; утро каждое я с песньюК тебе пойду, воздам тебе хвалу,И буду вечно облегчать я бремяВетвей твоих, доступное для всех;И, вскормлена тобою, я созреюДля знанья; все, как боги, буду знать —И пусть тогда завидуют другиеМне в том, чего мне дать они не в силах.Будь этот дар от них, не рос бы онЗдесь так свободно. И тебя я такжеБлагодарю, о мой руководительНадежнейший – мой опыт: без тебяЯ вечно бы в невежестве осталась,А ты мне двери мудрости открыл,Дал доступ к ней, таившейся так скрытно.И я, быть может, скроюсь: далекоИ высоко отсюда небо, слишкомУдалено, чтоб можно было видетьОттуда все, что на Земле творится;Другой заботой занят, может быть,Великий Запретитель наш и еюОт вечного надзора отвлечен,Иль мирно со шпионами своимиСидит. Но как к Адаму я явлюсь?Скажу ль ему о важной перемене,Случившейся со мной, чтоб разделитьС ним все мое блаженство, или, лучше,Избыток знанья удержу себеБез дележа, чтоб этим мне пополнитьВсе то, чем обделен наш женский пол,И тем его любовь еще усилить,Стать равною ему иль, может быть,Кой в чем и выше; я того желала б:Кто ниже – разве может быть свободен?Так было б хорошо… А если БогВсе это видел, если смерть наступит?Тогда – тогда я перестану бытьИ вступит в брак Адам с другою Евой,С ней будет наслаждаться, я ж – исчезну…Нет, нет, об этом мысль одна есть смерть.Так, решено: пускай Адам разделитСо мной удел блаженства или горя!Он так мне мил, что тысячи смертейПеренесу я, только бы с ним вместе,А без него мне будет жизнь не в жизнь!»Сказав, она от дерева пошла,Но прежде перед ним склонилась низко,Как будто силу в нем почтить желая,Дающую сок мудрости, рожденныйОт нектара, питья богов. Меж темАдам, свою подругу ожидая,Ей из цветов отборных сплел венок,Чтоб золотые кудри ей украситьИ сельский труд наградой увенчать,Как делают жнецы с царицей жатвы.О радости великой он мечтал,Утешиться хотел в разлуке долгой;Но все ж болело сердце у него,Предчувствуя недоброе невольно:Он слышал, как оно неровно билось.Навстречу к ней пошел он тем путем,Какой она избрала утром; долженОн проходить был мимо Древа знанья;Там он ее и повстречал, как толькоОна пошла от дерева. В рукеОна держала ветвь с плодами, нежно—Пушистыми, чудесный ароматСтруившими, вновь сорванными ею.К нему она спешила. На лицеАдам увидел у нее уж словоГотовое, стремленье оправдаться,И льстиво Ева молвила ему:«Адам, ты удивлялся, что не шла я?Я о тебе соскучилась сама —Таким мне время долгим показалось!Такого нетерпения любвиДоныне, право, я еще не зналаИ не хочу вторично испытать;Нет, пробовать теперь я не отважусь,К чему, без пробы, так стремилась я:Мучительно в разлуке быть с тобою!Но странною причиной я былаЗадержана: ты, верно, удивишься,Узнав ее. То дерево ничутьНе вредно нам, как это нам сказали,И не опасно есть его плоды;Вкушенье их нисколько не приводитК неведомому Злу; напротив, намОно глаза чудесно открываетИ делает богами тех, кто ест!И я недавно также их поела.Премудрая змея (быть может, ейТот плод не запрещен был иль запретаНе слушалась она), отведав их,Не умерла, как этим нам грозили,А получила человечий голосИ ум и дивно стала рассуждать:Она меня так ясно убедила,Что я плодов отведала и сразуУвидела ее всю правоту.Я вижу ясно то, что прежде смутнымЯвлялось мне; расширился мой дух,Окрепло сердце – к божеству я ближе.Я к этому стремилась для тебяГлавней всего, а без тебя готоваБыла бы я всем этим пренебречь.Блаженство мне тогда блаженство, еслиУчаствуешь ты в нем, а если нет —Противно, скучно, надоест мне скоро.Поэтому отведай же и ты,Чтоб нас соединил единый жребий,Одна была б нам радость и любовь!А если не отведаешь, мы будемРазличьем нашим разъединеныИ для тебя нельзя мне будет сброситьБожественность: уж поздно, не судьба!»Так молвила она с веселым видом,Но на щеках ее уже горелРумянец нездоровый. Страшной вестьюО преступленьи Евы поражен,Стоял Адам, весь бледный; хладный ужасПо жилам заструился у него,И задрожали все его суставы.Из ослабевших рук упал венок,Сплетенный им для Евы, и увялиПечально обвалившиеся розы.Безмолвно, бледный, долго он стоял,И речь он вел немую сам с собою:«О ты, из всех прекраснейшее БожьихСозданий, ты, последнее из нихИ лучшее, в котором воплотилосьВсе высшее, что зренью или мыслиПредставиться могло бы, – все святое,Божественное, доброе, любвиДостойное! Зачем ты так погибла!О, для чего внезапно пала ты,Искажена, и растлена, и смертиОбречена! Как ты презреть решиласьЗапрет тот строгий, оскорбить тот плодСвященный! Некий хитростный, проклятыйОбман Врага тебя на то сманилИ погубил меня с тобою вместе;Да, я решился умереть с тобой!Как жить мне без тебя? Как мне лишитьсяТвоей беседы милой и любвиИ снова жить в лесу здесь одиноко!Пусть Бог другую Еву сотворит,Пусть вновь возьмет ребро мое – разлукаС тобою вечно в сердце будет жить!Нет, нет! С тобою тесно от природыЯ связан: плоть от плоти ты моей,Кость от костей моих; твой жребий будетМоим всегда – в блаженстве или в горе!»Так думал он и, как бы овладевСобою после страшного испугаИ после дум смущенных подчинисьТому, что он считал непоправимым,Он Еве так спокойно отвечал:«Отважный шаг затеяла ты, ЕваБесстрашная, огромную опасностьТы вызвала, так смело посягнувНа плод святой, которой с вожделеньемНельзя нам было даже созерцатьКак запрещенный и тем меньше трогать.Не говоря уже о том, чтоб есть.Но прошлого, конечно, не воротишь;Что сделано, то сделано: не можетТого никто поправить – ни судьба,Ни даже Сам Господь всесильный. Впрочем,Быть может, не умрешь ты; может быть,Проступок твой теперь не так уж гнусен,Затем что плод уж был вкушен другими:Он ранее был осквернен змеею,Он стал доступен, святости лишен;Да и змея осталася живою,Не умерла и, как ты говоришь,Достигла высшей жизни, человекуПодобна став; все это побуждаетИ нас, плода отведав, как она,Стремиться, соответственно, стать выше,А это может лишь повесть к тому,Что будем боги мы иль полубоги,Как Ангелы. Не думаю я также,Что Бог, Создатель мудрый, хоть грозил,Серьезно пожелал бы уничтожитьНас, лучшее Его созданье, вышеВсех дел Его поставленное Им.С паденьем нашим все, что сотворил ОнДля нас, должно, конечно, также пасть;И так весь Свой великий труд напраснымПризнал бы Он; творить и разрушать,Труд даром тратить неприлично Богу;И если даже может Он создатьВсе заново, губить нас не захочет,Чтоб не доставить торжества Врагу,Который бы сказал: неверно счастьеЛюбимцев Бога; долго угодитьНикто Ему не может; Он низвергнулМеня, потом сгубил Он человека —За кем-то будет очередь теперь?Врагу такого повода к злословьюНе даст Он. Впрочем, жребий мой с твоимСвязал я и готов на ту же кару:И если это – смерть, то смерть с тобойМне будет жизнью. Чувствую я сердцем,Как тесно я с тобой природой связан;В тебе – мое все существо; что будетС тобою – то же будет и со мною,И разлучить нельзя нас: мы – одно,Едина плоть. Ты сгинешь – и я сгину».Так говорил Адам; она ж в ответ:«О, славное свидетельство безмернойЛюбви, пример возвышенный и дивный!Хотела бы ему я подражать,Но далеко не так я совершенна,Как ты, Адам: достигну ли того?Как я горжусь своим происхожденьемОт плоти дорогой твоей, как радаСловам твоим о единеньи нашем!Одно в нас сердце и одна душа,И этот день всего докажет лучшеНам это; он покажет, что скорей,Чем убояться смерти или худших,Чем смерть, последствий, из любви ко мнеТы совершишь такое ж преступленье,Такой же грех – коль это грех, – как я,Вкусив плода прекрасного, чья сила(Добро всегда к Добру приводит, прямоИль косвенно) сегодня нас приводитК такому испытанию любви,Какого мы доныне не знавали!Когда б подумать я могла, что смерть,Которою грозили нам, наступитВслед за моей попыткой, – я однаВсе вынесла б тогда, не убеждала бТебя к тому, что мир погубит твой,Особенно теперь, когда я вижу,Как твердо ты мне верен, как сильнаТвоя любовь, что нет ей равной в мире.Но чувствую совсем иное я —Не смерть, а жизнь, еще полнее прежней,Свободный взор, и новые надеждыИ радости, и столь чудесный вкус,Что все, что прежде мне казалось сладким,Теперь мне пресным кажется и грубым.Верь опыту, Адам, отведай смело,А смерти страх пусть ветер унесет!»Так говоря, супруга обнималаИ плакала от радости она,В восторге от его столь благороднойЛюбви, что он готов из-за нееПонесть и Божий гнев, и кару смерти.В награду (за угодливость такуюЗлосчастную такая и наградаПрилична) искусительных плодовОна дала ему с той ветки вдоволь,А он не постеснялся их поесть,Хоть знал, что делать этого не должен;Он не обманут был, но обольщен,Вполне поддавшись чарам женской ласки.Вновь задрожала внутренность Земли,Как будто вновь страданья ощутила,И снова вся природа восстонала;Стемнело небо, прокатился гром,И капли слез с Небес упали грустно;Свершился первородный смертный грех!Адам на то не обращал вниманья —Ел досыта; и Ева не страшиласьСвой повторить проступок, чтоб смягчитьСообществом супруга преступленье.И вот, как бы опьянены вином,Они в блаженстве плавали, и в грезахКазалось им, что в них уж расцвелаБожественность и на могучих крыльяхВозносит их над жалкою землей.Но лживый плод совсем не в этом видеНа них свое влиянье показал:В них возбудил он плотские желанья;Адам на Еву похотливо сталСмотреть – она ему платила тем же;Горели оба страстью. НаконецАдам ей так сказал в шутливом тоне:«Я вижу, Ева, что твой вкус хорош,Изящен; вкус же в доброй мере – мудрость:Ко всякому сужденью прилагаемМы это выраженье, веря Небу.Хвалю за угощенье: ты сегодняПрекрасно позаботилась о нем.Мы много потеряли, не вкушаяДоныне этих сладостных плодов,И вкуса настоящего не знали.Коль вещи запрещенные всегдаТак хороши, то пожалеть нам надо,Что дерево одно лишь, а не десятьЗапрещены. Однако же теперь,Насытясь, нам с тобой подумать надо,Как трапезу прекрасную такуюДостойною забавой увенчать.С тех пор как в первый раз тебя я встретилИ в жены взял, ни разу не былаКраса твоя такою совершенной,Не возбуждала так во мне желаньяТобою насладиться, ты милейСегодня, чем когда-нибудь, – конечно,Благодаря чудесному плоду».Так он ей молвил, взором и рукамиЛюбовные намеренья своиЕй выражая; Ева понималаЕго вполне, и взор ее горел.Взяв за руку жену, ее к скамейкеТенистой он повлек, над коей крышаВетвей зеленых низко наклонялась, —Он вел, и не противилась она.Покрыто было ложе все цветами:Фиалки, асфодель и гиацинт —Земли цветущей нежная одежда —Его устлали густо; здесь ониЛюбви утехой щедро насладились,Запечатлели грех совместный свойИ долго пылкой страстью утешались,Пока не погрузились оба в сон,Утомлены любовною игрою.И скоро сила лживого плода,Которая веселыми парамиИх душу обольстила и ввелаИх внутренние силы в заблужденье,Вся испарилась, и тяжелый сон,Рожденный нехорошими мечтами,Обремененный совестью нечистой,Покинул их. Проснулися они,Не отдохнув, взглянули друг на другаИ сразу увидали, как открылисьУ них глаза и как темно в душе.Невинность, им служившая завесой,Собою заслонявшей знанье Зла,Исчезла; их спокойствие, сознаньеИх правоты, природная правдивостьИ честь, их окружавшая, – исчезли;Остался обнаженным грешный стыд:Лишь он их покрывал, своим покровомЕще ужасней обнажая их.Так некогда потомок мощный Дана,Самсон[152], могучий Геркулес, восставОт ложа филистимлянки ДалилыПозорного, проснулся, потерявКрасу своих кудрей и с ней всю силу.Утратив добродетель всю свою,Безмолвно, со смущением на лицах,Они сидели долго, как немые,И наконец Адам, хотя смущенНе меньше Евы, так сказал печально:«Не в добрый час склонила ты свой слухК словам червя фальшивого, о Ева,Который у кого-то научилсяПодделаться под голос человека:Он лживо возвышенье нам сулил,А верно лишь одно паденье наше!Действительно, открылись наши очи,Узнали мы Добро и Зло – и что же?Добро утратив, Зло мы обрели!Печален плод познанья, если в этомЕго вся суть: нагими нас с тобойОставил он, невинности, и чести,И чистоты, и верности лишилИ запятнал природные все нашиДостоинства; на лицах наших онСлед наложил позорный сластолюбья,Откуда много Зла произойдетИ кончится стыдом, что Злом зачато.Как покажу теперь свое лицоЯ Богу или Ангелам, которыхТак часто я с восторгом созерцал?Их образы небесные отнынеСвоим сияньем будут ослеплятьЗемное существо мое: не в силахИх лицезренье вынесть буду я!О, если бы в уединеньи дикомМне вечно жить в каком-нибудь лесу,Где ветви бы дерев не пропускалиНи света звезд, ни солнечных лучейИ покрывали б все густою тенью,Подобно тьме вечерней! Вы меняПокройте, сосны! Кедры-исполины,Ветвей своих бесчисленных стенойМеня загородите, заслоните,Чтоб больше их не видеть никогда!Теперь пойдем с тобою в нашем гореПоищем, чем бы лучше нам прикрытьНа первый раз хоть эти наши части,Которые нам кажутся стыднейВсех прочих и для взора неприличней;Быть может, здесь мы дерево найдем,Которого широких, мягких листьевПо нескольку сошьем и опояшемВкруг наших чресл, чтоб средние те частиПрикрыть, затем чтоб гость наш новый, стыд,Там не сидел и нам не слал упреков».Такой совет он дал; в густую чащуОни вдвоем пошли и вскоре тамНашли одно из фиговых деревьев —Не то, чьи громко славятся плоды, —Из тех, что в Малабаре и Декане[153]Индийцы знают и поныне[154]: ветвиОно распростирает в ширинуИ, наклонясь, они пускают корни,Из коих вновь дочерние деревьяТолпой вкруг древа-матери растут;Так на колоннах этих создаетсяВысокий свод тенистый, а меж нихБлуждает эхо, и пастух индийский,Полуденного зноя избегая,В прохладную туда приходит теньИ загоняет стадо в промежутки,Прорубленные в чаще той густой.С таких дерев они собрали листья,Широкие, как амазонок щит,И, кое-как их сшив, вкруг чресл надели —Покров напрасный, если им ониСвой грех и грозный стыд прикрыть мечтали!На прежнюю нагую славу ихТак не похож он был! Подобный пояс —Из перьев лишь – носили дикариВ Америке, когда она открытаБыла Колумбом; дикие, нагие,Они среди дерев по островамИ по лесистым берегам блуждали.Так нарядившись и свой стыд отчастиПрикрыв, как им казалось, но в душеНе чувствуя нимало облегченья,Уселись рядом Ева и АдамИ стали плакать; и не только слезыИз глаз струились – худшая внутриВ душе у них забушевала буря:Проснулись страсти, ненависть и гнев,Сомненье, недоверье, несогласьеИ потрясли до глубины их душу —Когда-то область мира, а теперь —Обитель беспокойства и тревоги;Рассудок власть над ними потерял,И слов его не слушала их воля,И взяли страсти чувственные верхНад разумом и власти домогались,Стремясь над высшим низшее поставить.И вот Адам, расстроен, с искаженнымЛицом и в новом необычном тонеВозобновил прервавшуюся речь:«О, если б ты послушалась меня,Осталась бы со мною, как просил я,Когда в несчастный утренний тот часТобою овладело вдруг желаньеКакое-то гулять! Тогда бы мыСчастливыми остались, не сидели бТак, как теперь, лишась всего добра,Посрамлены, обнажены и жалки!Да, пусть никто не ищет без нуждыВозможности испробовать ту верность,Которую обязан он хранить:Исканья эти – самый лучший признак,Что верность та уже готова пасть».В ответ ему, оскорблена упреком,Вскричала Ева: «Как ты мог сказатьТакие мне слова, Адам жестокий!На недостатки, слабости моиИль, как сказал ты, на мое желаньеГулять свалить ты хочешь всю винуВ том, что и при тебе могло случиться,Пожалуй, и с самим тобой! СлучисьТо искушенье там иль здесь, в обманеТы сам не заподозрил бы змею,Когда она так ясно говорила:Как ждать вражды могла б я от нее?Не видно было, почему бы сталаОна желать мне зла иль мне вредить?Что ж, ты хотел бы, чтоб ни на мгновеньеЯ от тебя не смела отойти?Тогда бы лучше прямо мне остатьсяРебром твоим, на месте неподвижным!А если я уж так слаба, зачемТы, мой глава, не запретил мне прямоИдти, коль так опасно это было?Чрезмерно ты сговорчив был тогда:Ты сам одобрил, отпустил, позволил!А если б сам ты был довольно тверд,Не согрешила б я, ни ты со мною!»Ей, гневом в первый раз воспламенясь,Вскричал Адам: «Так вот любви наградаЗа то, что я неблагодарной ЕвеОстался верен даже и тогда,Когда она уже погибла! Мог быЯ жить и все блаженство сохранить,Но предпочел ему я смерть с тобою, —И ты меня же укоряешь в том,Что согрешила ты, что слишком слабоЯ от греха удерживал тебя!Но что же мог я сделать? Я усердноПредупреждал тебя, остерегал,Предсказывал грозящую опасностьОт скрытого лукавого Врага;Что ж больше? Мог употребить я силу —Но над свободной волей силы нет.Тебя самонадеянность объяла,Уверена была ты, что не встретишьОпасности иль выдержишь ееСо славой! Виноват и я, быть может,Но только в том, что слишком я ценилВсе, что в тебе казалось совершенным,Воображая, что не смеет ЗлоТебя коснуться. Ныне в этом горькоРаскаиваюсь я: ошибка этаМеня до преступленья довела,А ты теперь меня же обвиняешь.Так будет с каждым, кто, чрезмерный весПридав жены достоинствам, позволитЕй действовать, как воля ей велит.Ни в чем она знать удержу не хочет,А дай ей волю и случись беда —Ты ж виноват, что слаб ты и уступчив!»Так бесполезно тратили ониЧасы, в беде друг друга обвиняя,Себя же не желая осудить,И не было конца напрасным спорам.