Кваздапил. История одной любви. Начало

– Не могу. Я за свои слова отвечаю, потому ничего необдуманного никогда не обещаю.

– Тогда забудем. Тебе нравится Захар?

Я поддался смене темы, зная, что к нужной еще вернусь.

– Главное, чтобы он нравился тебе, если спрашиваешь о моем отношении к этому персонажу. Что хорошо для тебя, хорошо и для меня. Надеюсь, что отношение взаимно.

Одно выражение Машку покоробило:

– «Этот персонаж» ради меня со второго этажа прыгал и на вышку сотовой связи влез!

– Не лучшая рекомендация.

– Он сделает для меня все, что попрошу!

– Из той же серии маразмов. Неужели у парня нет нормальных качеств?

– А то, что, несмотря на разницу в возрасте, он меня слушается как маленький, а поцеловал только с разрешения?

Машка открыла тайну и теперь затаила дыхание.

– Для мужского характера это, скорее, минусы, зато теперь я буду спокоен за тебя, когда вы вдвоем. У тебя мозги работают, он послушный, значит, глупостей не натворите.

– Санька, обожаю тебя. Умеешь зрить в корень. – В щеку прилетел сестринский поцелуй.

– Стоп, такой поток лести неспроста. Признавайся, что задумала?

– Ничего. – Машкины глаза сияли невинностью. – Просто не забудь сделанный вывод, он еще пригодится. Кстати, ты спрашивал, что говорила твоя девушка. Она от тебя без ума. Я никогда не слышала, чтобы моего непутевого братца так расхваливали. Оказывается, ты добрый, надежный и настоящий. Только не до конца в себе разобрался. Это ее слова.

– А то, что любит меня – она сама сказала?

– Дурак. Это же любому видно.

«Не видно», – хотелось брякнуть в ответ. Однако, молчание – золото, и я тупо обогащался, хотя все внутри требовало деталей и пояснений. Когда мы купались в золоте как Скрудж Макдак в своем хранилище, сестренка не вытерпела, полился привычный треск без умолку:

– Шикарно устроился, братец, а нас кормил страшилками, что живешь с пятью парнями в одной комнате. И ведь до последнего убеждал, что не к девушке едешь. Надо было поспорить на что-нибудь, я ведь знала, по глазам видела. Учту на будущее. Если однажды буду жить вместе с пятью парнями, скажу, что делю комнату с девушкой, и будем в расчете.

Понятное дело, я не удержался: ладонь с размаху влепила сестренке смачного «леща». Не знаю, что подумали прохожие при виде здорового парня, у всех на глазах лупцующего смазливую нимфетку, но никто не вмешался, поскольку «пострадавшая» рассмеялась и показала язык.

Через пару минут сестренка умудрилась вывести из себя еще раз. Разговор снова шел о Хаде.

– Надя странная, конечно, но это потому, что нерусская. У них же все по-другому. – Светлая головка склонилась ко мне, голос перешел в шепот. – Скажи, а в постели она от наших отличается?

Новый шлепок выгнул ее, словно парус в бурю, но опять лишь развеселил. На недовольный взгляд чернобрового парня, который пошел навстречу с явным намерением вступиться за девушку, Машка громко бросила, обняв меня за талию:

– Это мой брат!

Парень поднял открытые ладони:

– Прости, друг, все норм.

– Он принял меня за твою девушку, – хихикнула Машка, когда мы разошлись.

– Скорее за дочку. Если на твоих глазах избивают ребенка, нельзя пройти мимо, детей надо защищать.

– Я не ребенок. И он явно понял, что ты не папаша. Интересно получилось: черный парень кинулся защищать белую девушку от белого парня, который живет с черной девушкой. Прикольно.

– Хадя… тьфу, Надя не черная, она обычная брюнетка.

– Почему ты назвал Надю Хадей?

– Девушка моя, и как хочу, так и называю. Тебя тоже могу чем-нибудь этаким наградить, век не отмоешься.

– Кто бы говорил, мусью Кваздапил.

Я только усмехнулся, а настроившаяся меня злить Машка продолжила:

– Говоришь – обычная брюнетка, как многие у нас? Неправда. Она другая, этого не скроешь. У нас таких называют черными. Это не хорошо и не плохо, просто так установилось, такая традиция.

– Плохая традиция. А плохие традиции нужно менять.

– Ты же не можешь всех разом заставить называть кого-то по-другому?

– Всех разом не могу, поэтому начну по одному. Точнее, по одной. В общем, если еще раз назовешь так Х… Надю, то снова получишь, только уже по-настоящему, через коленку, с задранной юбкой и спущенными трусами!

Прозвучало, конечно, страшно. Я никогда не бил Машку серьезно, все ограничивалось моральным внушением через демонстрацию силы. Родители тоже не применяли к нам физических наказаний в стиле порки Сидоровой козы, зато шлепок в ответ на сказанную гадость был обычным явлением. В этот раз я перешел границы как приличий, так и здравого смысла, но кого в нашей семье пугали словесные угрозы?

– Твоя невеста черная!

Со всех ног Машка ринулась вперед по оживленной улице, лавируя между встречными. Я, злой и взбудораженный, несся следом. Если даже сестра тыкает этим фактом, что будет после? И второе. Мои родственники примут любой выбор любого члена семьи, изредка позволяя себе лишь юморные уколы вроде Машкиного. Но если даже для них Хадя, сразу понравившаяся маме и сестре, все равно видится инопланетянкой, то как сладить с Хадиными родичами, у которых в этом плане просто крыша едет?

Не о том думаю. Какое мне дело до родственников девушки, которая только играет роль моей? Совсем заигрался.

Пойманная сестренка отбивалась почти по-настоящему, так как угроза, которую предстояло исполнить, выглядела так же. На нас оглядывались, но прохожими были в основном дородные женщины с сумками и бабульки с сумками же. По другой стороне улицы спешило куда-то несколько мужчин, но их занимали собственные проблемы, и они прошли мимо. Навстречу попалась женщина, которая тащила за руку плачущее создание лет четырех неопределенного пола. Оценив ситуацию, женщина воспользовалась ею к своей выгоде:

– Будешь капризничать – отдам этому дяде.

Между прочим, ребенок сразу успокоился.

Сжав отбивавшуюся Машку в тиски рук, я втащил ее во дворик за хозяйственным магазином. Людей здесь не было, только горы пустых ящиков, штабеля поддонов и мусорные баки. Идеальное место.

Игры закончились. Я был зол и хотел отомстить. Точнее, вразумить. Ничто, кроме силы, не может столь быстро и качественно передать оппоненту нужную точку зрения. На обхваченной вокруг пояса Машке взлетела юбка, и ладонь впечаталась в белые трусики, под которыми будто бы завибрировало в резонанс. Из окон нависшей многоэтажки на нас кто-то глядел, это было далеко, нормальной видимости и возможности заснять на видео мешали провода и верхушки деревьев, и я не обращал внимания. Главное – научить сестренку хорошим манерам. Но именно из-за посторонних я не смог выполнить обещанного в полном объеме. К тому же, девочка созрела, это уже не мелкопакостливая ябеда, а почти женщина. А, казалось бы, давно ли с горшка встала?

– Во-первых, моя невеста не черная. – Звонкий барабан в моих руках отозвался еще одним сотрясением. – Тьфу, не невеста. Это как раз во-вторых: она не невеста.

– А вот и нет! – Машка вырывалась, перекручивалась и одновременно сыпала словами. – Во-первых, невеста, во-вторых, черная! Тили-тили-тесто, жених и невеста… Один белый, другой черный… Черный, черный, чернозадый, убил дедушку рассадой…

Не над всем можно смеяться. Терпение и самообладание полетели к чертям, сдерживающие рамки лопнули, из глубин подсознания поднялось что-то темное и злое. Я до середины содрал с мерзавки тканевую завесу приличий, и от всей оплеванной души ладонь звучно приложилась по живому.

– Ойёй!

– Как урок? Доходчиво объясняю?

– Лучше всех. Я уже все поняла. Кроме одного. Санька, а у нее задница черная? Ой, да больно же!

С извивающейся змеей сладить проще, но я пока справлялся.

– Как у тебя, даже белее. – Рука ритмично продолжала начатое с механической точностью ментально заклинившего метронома. – Приятно, если буду называть тебя белозадой?

– Пожалуйста, это факт, это не обидно. «Свет мой зеркальце, скажи, да всю правду доложи: я ль на свете всех милее, всех румяней и белее?..»

– Сейчас станешь самой румяной, спору нет. Отныне ты не Машка, а Белопопик, буду при всех называть, чтобы запомнили и поддержали.

– Только попробуй!

– Обидно? А другим, думаешь, не обидно, когда их по-всякому называют?

– Все-все, поняла. Воспитательный эффект достигнут.

Ну, наконец-то. Я снизил прилагаемые усилия.

– Ты мазохистка? Нравится, когда бьют?

– Нравится злить. Видел бы свое лицо!

– Тогда получи еще, за неправильное воспитание.

В момент удара над головой раздалось:

– Не двигаться, полиция!

Звук передернутого затвора заставил вздрогнуть: два словно бы материализовавшихся из ниоткуда стража порядка взяли меня на мушку. А говорят, что они долго едут по вызову. Наверное, рядом были. Один спрятал оружие в кобуру и с заломом руки уронил меня лицом в ящики. Второй собирался что-то спросить у Машки, но она с кулаками налетела на опешившего спасителя:

– Отпустите! Это мой брат!

Второму пришлось так же стреноживать и класть на ящики сестренку:

– Черт возьми, что здесь происходит?

Я вывернул лицо:

– Воспитываю молодое поколение, товарищ… как вас по званию?

– Сержант.

– Товарищ сержант. Или надо говорить «господин сержант»?

– Говори как хочешь. Брат, значит? – Сестренку отпустили, а удержание меня в болевом заломе ослабилось.

– Старший, – буркнула Машка, вдруг вспомнившая, в каком виде находится, и начавшая срочно оправляться.

А то по нам с ней не видно, кто старший, а кто младший.

– Это важное дополнение. – Некоторое время не сводившие с нее глаз полицейские задорно переглянулись.

Оба – примерно мои ровесники, молодые парни, для которых Машка с ее созревшей фигуркой и смазливым личиком – возможная кандидатка в подружки. Поскольку я брат, а не хахаль, то почему бы не познакомиться с шалуньей-сестрицей поближе? Напряжение разрядилось, меня полностью отпустили.

Второй полицейский вспомнил про обязанности:

– Ваши документы.

Мы предъявили. Прочитавший их указал сержанту на Машеньку:

– Малолетка.

– Сам такой, – надулась сестренка.

– Расскажите ваше видение ситуации, Мария Егоровна.

– Брату правда глаза колет, и он руки распускает.

– Часто?

Даже Машка поняла всю серьезность заявления. Хорошо, что она у меня сообразительная, а то ведь заберут меня «для галочки», и доказывай потом, что ты не гималайский верблюд.

– В первый раз в жизни, – сказала она, с вызовом поглядев на меня: «Видишь, спасаю, из петли вытаскиваю! А ты, мерин недоделанный, меня по мягкому месту…»

– За дело, – вставил я.

Сержант жестом попросил не встревать:

– Вашу версию выслушаем позже.

– А я уже все рассказала, – резюмировала Машка.

Сержант обернулся ко мне:

– Что же Мария Егоровна такого натворила, что заслужила рукоприкладство с нанесением легких телесных повреждений, которое было совершено сознательно и в присутствии многочисленных свидетелей, а, Алексантий Егорович?

– Каких таких повреждений? – Машенька хлопнула ресницами.

– Мы видели. – Полицейские едва подавили улыбки. – Можно сейчас же пройти медицинское освидетельствование, чтобы задокументировать следы побоев. В любом случае, мы видели и подтвердим.

Следы побоев… Видели…

У Машки вспыхнули щеки.

– А статьи за подглядывание в уголовном кодексе не найдется? У меня появилось, что заявить.

Полицейские поняли, что разговор пошел не туда. Проблем не любит никто.

– Претензии к брату имеются, гражданочка? Может, вас проводить, чтобы ваш брат вас больше не обижал?

– Попробуете проводить, и брат вас самих обидит, всю жизнь обиженными ходить будете.

– Рот-тердам столица Дании, – ругнулся младший напарник сержанта, принявшись ступней тереться о траву, – вляпался все-таки. Не каждая свинья такую грязь найдет.

– Столица Дании – Копенгаген. – Машка победно улыбнулась. – И не льстите себе. Каждая.

Когда до полицейских дошло, один прыснул в кулак, второй едва не поперхнулся.

– Бойкая девица. – Сержант уважительно качнул головой. – Если побудительные мотивы Алексантия Егоровича похожи на те, что сейчас возникли у меня, то отныне все понимаю и сочувствую. Вердикт присяжных был бы – «Оправдан полностью».

Как бы Машку ни склоняли и не выставляли в невыгодном свете, она купалась в обрушившемся мужском внимании. Думаю, прояви стражи порядка больше напора, и, возможно, завязалось бы знакомство. В обе стороны плыли флюиды соблазна, атмосфера стала почти романтической.

Очень своевременно (с моей точки зрения) у сестры зазвонил телефон. Она резко развернулась с трубкой около уха, юбка заложила вираж, и часть того, что всех румяней и белее, вновь ударило по глазам. Паршивка знала, что делает, и то ли насмехалась, то ли подстрекала.

– Да. – Разговаривая, Машка ходила вдоль площадки. – Почти. Когда? Хорошо. И я. Обязательно.

Останки разбитого асфальта взбивались в пыль подошвами кроссовок, глазки сестренки стреляли по сторонам и, намного чаще, под ноги, где легко утонуть в чем-то не самом благоухающем. Ветерок развевал и трепал юбочку, и взоры полицейских, которые, не отрываясь, следили за ней, казалось, молили о резком порыве. Я прокашлялся.

– Товарищ сержант, а меня выслушаете?

– Естественно, мы же задали вопрос.

– Однако забыли получить ответ. Как вас по фамилии?

Сержант мгновенно подобрался, мне в переносицу уперся суровый взгляд.

– Сержант Старомоев, а что?

– Сержант Старомоев, родная сестра обзывает мою девушку нехорошими словами, а мне нечем ответить, кроме, как в детстве, «лещом» по попе. Подскажите, каким еще способом воспитывать потерянное поколение?

Оценив подход, сержант хмыкнул, глаза подобрели.

– Раньше говорили: будешь баловаться, отдам дяде милиционеру. Времена и названия сменились, но преемственность сохранилась, и мы не против оправдавших себя методов. Можете использовать на полную катушку. Если балуется или шалит, с удовольствием заберем прямо сейчас.

Полицейские хитро переглянулись. В их глазах до сих пор маячила картинка нанесенных мной «легких телесных повреждений», сделавших сестренку всех румяней и краснее. Машка оказалась рядом, и я толкнул ее локтем – легонько, чтобы органы правопорядка вновь не вспомнили об обязанностях:

– Слыхала?

– Пусть забирают, я согласная.

– А маме что сказать?

– Пала смертью храбрых в борьбе с внутренними органами.

– Тогда мама подключит внешние.

– Но ты меня защитишь?

– Тогда папа отвоспитает твои внешние органы похлеще моего, и уже никто не поможет, потому что от папы защиты нет, кроме баллистической ракеты прямого наведения с противолобной боеголовкой из чугуна. У тебя есть такие?

– Как говорит тетя Вера, которая работает в магазине, «были, но только что кончились». Неужели все так плохо?

– Еще хуже.

– Что же делать? Молчи, я знаю, ты мне все детство твердил ответ на этот сакраментальный вопрос: снять штаны и бегать. Молодые люди в форме, как мне почему-то кажется, не возразят против такого решения проблемы, хотя форма на молодых людях обяжет их прекратить нарушение общественного порядка. Форма и содержание вступят в противоречие, наступит аннигиляция, и на месте хороших с виду людей возникнет черная дыра. Обидно, правда?

Сержант с улыбкой покачал головой, мне в руку вернулись документы:

– Алексантий Егорович, вы очень терпеливый человек. На вашем месте я бы сделал уже много большее, чем «легкие телесные», и статья, боюсь, была бы другая. Но постарайтесь сдерживаться и в дальнейшем, иначе внутренним органам придется забрать для воспитания вас. Всего хорошего.

Маша с удивлением проследила за исчезновением полиции.

– Санька, а ты бы меня отдал?

– Легко. Невоспитанным девочкам туда и дорога.

– Туда – куда?

Сестренке удалось меня смутить.

– Ну… во внутренние органы.

– Что-то путаешь. Это внешним органам дорога во внутренние органы невоспитанных девочек.

– Хочешь стать еще румяней и милее? – У меня снова руки зачесались. – Могу устроить.

– Тогда эти бравые полиционеры вернутся, и ты отправишься туда, где некоторых мужчин, бывает, тоже превращают в невоспитанных девочек.

– Теперь я буду умнее, следующее воспитание проведу в глухом мечте, а труп спрячу.

Машенька со вздохом поджала губки:

– Кроме шуток: зря я за тебя заступилась. Посидел бы пятнадцать суток в тюрьме за избиение несовершеннолетней, вот это было бы воспитание.

– Пятнадцать суток сидят в камере предварительного заключения, сокращенно КПЗ, а в тюрьме – годами. По предъявленной статье меня выпустили бы перед пенсией.

– Это еще лучше. Никогда не поднял бы на меня руку. Просто не смог бы от старости.

– Ты так меня не любишь?

– А за что тебя любить? За то, что бьешь?

– Говорят: «Бьет, значит, любит». Брат тебя любит, сестра.

– Вот подрасту, силенок наберусь для отпора, и тоже тебя полюблю.

Привычная юморная перепалка вернула мир в души, и мы под ручку зашагали дальше.

В отличие от женских шопингов с их бесконечными прикидками и приглядками, я заставил Машу покупать то, что приглянулось, сразу же, а стандартное, где не требовалось примерок, брал сам, не спрашивая, нравится или нет. Машка не сопротивлялась, убедившись в бесполезности возражений. Примерно через четыре часа хождений мы обросли пакетами, как по весне деревья листвой. Руки грозились оторваться. Я направился к остановке автобуса:

– Поехали домой, разгрузимся. Все основное купили, после обеда смогу тебе город показать.

– Езжай, а я сама погуляю и посмотрю. Есть не хочется, хотя твоя чо… – Машка плутовски сощурилась, – чопорная подружка очень вкусно готовит. Вечером отъемся за весь день.

Переубедить было невозможно, а применить силу мешали пакеты. Мы разошлись с обещанием, что если Машка заблудится или что-то случиться, она мне позвонит.

До вечера я сам дважды звонил узнать, как дела. Ничего не случилось, она гуляла, настроение у нее было отличное. У нее-то отличное, а я чувствовал себя матерью, отправившей дитя в темный лес. В сказке про Красную Шапочку на месте дровосеков я бы, следующим после волка, зарубил сбрендившую мамашу, которая настолько не любит дочь.

Вернулась Машка довольная, порозовевшая и голодная до чертиков. Пока Хадя накладывала в тарелки, сестренка – ну, вся в родительницу – как бы «вспомнила»:

– Мама сказала, что если будешь упорствовать в размещении меня в ущерб вашим отношениям, то сразу набирать ее и передать телефон тебе для выговора. Значит, сегодня я сплю на кухне.

– А вчера насчет маминых слов почему промолчала?

– Хотелось побыть наедине с твоей девушкой. Теперь любопытство удовлетворено, смогу уснуть спокойно.

Пока Хадя возилась на кухне, сестренка весла себя странно – сидела как на иголках. Чувствовалось, что она нервничает, с каждой минутой все сильнее. Машку постоянно тянуло к окошкам, глаза то и дело косились на телефон. Наконец, она позвонила куда-то сама.

– Не отвечает. Саня, поможешь? Нужно во двор сходить.

Я сложил руки на груди.

– Рассказывай.

Машка смутилась, взгляд превратился в таракана и попытался уползти в щель под плинтусом.

– Захар тоже в городе, мы договорились, чтобы он ждал на улице. Но он не звонит, а телефон выключен.

– Телефон заряжать нужно, конспираторы, тогда в глупую ситуацию не попадете. Ну, пошли, Джульетта, искать твоего Ромео.

Захар нашелся на детской площадке, куртка оказалась порванной, нос в крови.

– Телефон украли, – сообщил он, слегка гундося.

Задранная голова должна была замедлить поток крови, который в реальности давно иссяк.

– Бедненький мой… – Машка принялась квохтать, как наседка, прыгая со всех сторон и отирая разбитое лицо парня носовым платком.

– Пойдем, ковбой. – Приглашающим жестом я указал Захару на подъезд.

Хотел сказать «каратист», напомнив о рекомендации при знакомстве, но я не растаптывать его репутацию окончательно. Он же тогда честно отнекивался, это меня и подкупило.

– Ковбой – коровий мальчик, – блеснула Машка знаниями английского. – Ты кем сейчас меня обозвал?

– Тебя? А-а, дошло. Прости, пусть будет делавар, повстречавшийся с недружественными индейцами. Пойдем, походный лазарет ждет.

– Нога очень болит, – пожаловался Захар.

– Сломана?

Придется везти его в травмпункт. Конечно, лучше бы полицию вызвать и «скорую», но дома – Хадя. Начнут докапываться, кто есть кто, а у каждого полицейского, наверняка, на руках ориентировка с фотографией…

Машка опередила с предложением государственной поддержки избитых и униженных:

– Надо в полицию звонить, отобранный телефон денег стоит.

– Ерунда, он старый, я давно хотел новый купить.

Конспираторы переглянулись. Они хотели остаться вдвоем, парень ради этого ехал в другой город, а вместо романтического вечера светят долгие допросы в полиции с заполнением протоколов и поиском возможных обидчиков. Оба не желали тратить время на глупости. Последнее – с их точки зрения. Хорошо, что желания юных дарований сегодня совпали с моими. На всякий случай я решил просветить:

– Украли – это когда без твоего ведома. Если нагло отобрали – значит, ограбили, совсем другая статья. Покажи ногу. Встань. Сделай пару шагов.

Придерживаемый сестренкой, парень сделал несколько трудных шагов. По-моему, он переборщил с хроманием, но дама впечатлилась геройством едва не павшего кавалера.

– Простой ушиб, – констатировал я. – При переломе или вывихе на ногу не наступить.

Скорее всего, Захару дали в нос и толкнули на бортик песочницы, на этом драка, с Голливудским размахом рисуемая в Машкиной голове, закончилась.

– Значит, в «Скорую помощь» звонить тоже не надо? – подытожила сестренка.

– Нет, – уверил Захар, – все нормально. Пройдет.

– Пойдем, герой, умоем и приведем в порядок. – Отодвинув суетившуюся Машеньку, я сам повел «героя». – Ужинал сегодня?

– Нет.

– Тогда ты пришел по адресу.

В квартире нас встретила испуганная Хадя.

– Это Захар, Машенькин парень.

Я указал парнишке на вешалку. Хадя улыбнулась:

– Здравствуйте. Наслышана.

Вот как? Ах да, ночные разговоры. Любопытно, что Хадя знает о сестре такого, чего не знаю я.

Машка ухаживала за кавалером. Йод и бинты из выпотрошенной аптечки не пригодились, оказалось достаточным смыть кровь и грязь и обработать намоченной ваткой. Боль в ноге постепенно проходила, но Захар еще хромал.

За ужином парочка держалась за ручки. Машка липла к Захару, тот стеснялся неуместных проявлений нежности. Недолго. Ощущение дружелюбия растопило лед, в жестах и словах появилась бравада, свойственная всем пытающимся пустить пыль в глаза мальчишкам, когда они чувствуют себя не в своей тарелке.

Машка долго ерзала и, наконец, решилась:

– Можно Захар останется?

– На ночь? – глупо переспросил я.

– Помнишь разговор о просьбе и твоем выводе, который я просила запомнить?

Интриганка. Обо всем знала и заранее все спланировала.

– А его родственники, к которым приехал, возражать не будут?

Машка расцвела:

– Если честно, он специально ко мне приехал, нет у него здесь никого, кроме меня.

«Кроме меня». Гордость так и прет. Любофф, понимаешь. Тем более – первая. Ну, надеюсь что первая. В мое время в ее возрасте случалась именно первая, если вообще случалась, но времена меняются.

Первая любовь недолговечна. Так и слышался обратный отсчет для сестренки: до разочарования в мужиках и принятия как непреложный факт, что все они козлы, осталось десять… девять… восемь…

До единицы еще есть время. Машка счастлива.

– Не знаю. – Я беспомощно пожал плечами.

Не люблю, когда ставят перед фактом. Отправлять для ночевки на вокзал – как-то не по-человечески. Для гостиницы нужны деньги и, в любом случае, таких постояльцев по возрасту не возьмут. Отвезти на мою койку в квартире-общаге?

– Ты как?

Хадя, на которую я оглянулся, ждала решения от меня, но ее спросили, и она ответила:

– Пусть остается, как-нибудь разместимся. К нам домой иногда столько родственников приезжало, что спать получалось только стоя. Ничего, справлялись.

Она взялась за посуду, которую требовалось убрать и вымыть. Мнение высказано, дальнейшее зависело от меня, мужчины.

– Значит, он остается?! Спасибо! – На меня налетел светловолосый вихрь. – Чтобы вам не мешать, мы разместимся здесь, а вы сможете, наконец, побыть вместе.

– Но…

Машка перебила меня:

– Только попробуй сказать, что на полу холодно или любую другую заботливую хрень. Ты же вчера спал? А если у Захара снова кровь пойдет или понадобится что-то принести-унести – кто бегать будет? И насчет нас с ним не переживай, мы днем говорили с тобой на эту тему. Ты сделал вывод…

– Хватит тыкать меня этим выводом.

Захар, как лицо заинтересованное, с жадностью вслушивался, Хадя тоже косилась, но суть ими не улавливалась. Машка объяснила: