Унэлдок

Когда-то он был безответно влюблён в первую красавицу школы, длинноногую грудастую Милку Мишину. Влюблён до беспамятства. И казалось, сильнее любить уже невозможно. Но вот он стоит напротив незнакомой девушки, а внутри него рушится целый мир.

Если бы ему было позволено придумать и создать воплоти свою возлюбленную, как Пигмалион сотворил свою Галатею, он бы с такой задачей не справился. Увяз бы в стереотипах и шаблонах, вылепил бы безжизненную копию своих и чужих фантазий. Или же так бы до бесконечности и творил: лепил и крушил, лепил и крушил, не в силах достичь Идеала. Потому как нет в природе Идеала, а есть только бесконечный путь к нему. И в тот момент Славка был готов остановиться. Насовсем. Бесповоротно. И теперь он точно знал, чего бы стоило слепить из волшебной глины, будь у него такая возможность. Не Идеал, но Любовь. Не математически выверенную статую, точностью расчёта убивающую всё, чему благоволит сердце, а реальную, живую, ни на кого не похожую. Её.

– Эй! Парень! Ты глухой?!

Оказалось, что она чего-то ему говорит.

– Что? – встрепенулся он.

– Ты не слышь-штоль? – девушка смешно склонила голову набок. – Я спрашиваю, ты тот… новенький?

– Наверное, тот, – Славка ладонью стёр с лица пот и пожал плечами. – Но, может, ещё какой-то есть… Не знаю.

– Не, пока нет, – девушка улыбнулась. – Я Чита.

– Слава, – улыбнулся в ответ Славка.

– Ну ладно… – взгляд её стрельнул вниз, потом снова на Славку, улыбка стала шире. – Мне нельзя тут с тобой… Побегу я. Ещё увидимся.

Она полыхнула юбкой и быстро пошла в сторону Дворца.

Славка смотрел ей вслед не в силах оторвать взгляда. И только когда её фигурка скрылась за зарослями акаций, он понял, что так развеселило эту девчонку – штаны его откровенно топорщились, выставляя все его бесстыдные переживания напоказ.

– А кто такая Чита? – поинтересовался он у Дядька позже. – Я её встретил тут…

– Добрая девчонка, – закивал старик. – Светлая.

Славка посмотрел удивлённо.

– Душой светлая, – усмехнулся в бороду Дядёк. – Самой малой радости открыта. Впускает её в себя, а выпускает уже радостью большей. Такой, что не только на неё одну хватает, но и на всех, кто рядом оказывается.

– А кто она?

– Вероники Егоровны раба. Как и ты. Двое вас у неё пока.

– Пока? – не понял Славка.

– Пока, – кивнул старик, но объяснять ничего не стал.

Всё оставшееся время работы Славка думал о ней, о Чите-невольнице. Эти мысли были похожи на неуловимых солнечных зайчиков. Они вспыхивали, озаряя душу томительной радостью, и снова исчезали, вспыхивали и исчезали.

**

После обеда (щи с курятиной и гречка с жареной колбасой) старик объявил часовой перерыв и куда-то ушёл, оставив Славку один на один с Белобрысым, который, сыто позевывая, улёгся на одну из кроватей.

Славка собирал со стола посуду, спиной чувствуя взгляд недруга.

– Ты на меня зла-то не держи, – неожиданно заговорил блондинчик. – Мне, конечно, всё равно, злишься ты или нет. Но просто знай, я ничего поделать не мог. Мне Вероника Егоровна приказала, я и исполнил.

«Делай, что скажут» – одно из правил, хранящееся на мыске тяжёлого ботинка Якута.

Славка вспомнил лицо блондинчика, когда тот избивал его на берегу и когда выкидывал в тёмную равнодушную воду его белый браслет. Радостное смеющееся лицо. Конечно, он ничего не мог поделать, если ему приказали! Конечно, не мог! Но смеялся и радовался он не по приказу.

– Да ты не бзди! – продолжал разглагольствовать Аркаша. – Здесь нормально можно жить. Не хуже, чем там. – Он ткнул большим пальцем в сторону окошка-амбразуры. – Уж намного лучше, чем на «белых» работах вкалывать за полкопейки. Ты думаешь, ты до этого не в клетке жил? Просто она шире была…

Он показал руками, насколько, примерно, она была шире. И выходило, что ненамного.

Славка поставил стопку грязных тарелок на кастрюлю и понёс всё в уборную.

– А так, та же самая клетка! – не унимался блондинчик. – Вот у тебя много свободы было там, что ты волей считаешь? Или ты на перине пуховой спал и с серебряных тарелок лопал? Ну, сам подумай, чего ты лишился? Здесь у тебя всего несколько хозяев будет, а там? Куда ни плюнь, попадёшь в господина. «Синяки» и то себя по отношению к «белым» высшей кастой считают. Нет разве?

Доля правды в словах гадёныша была. И от этого Славка злился ещё больше.

– Ну, вот вышло так, чего поделать? – голос Аркаши пробивался сквозь журчание льющейся из крана воды. – Оно так уже есть. Ничего не поделаешь. И либо ты принимаешь эту данность с радостью, либо с печалью. Но принять всё равно придётся. Здесь уже без вариантов. И я тебе о том и толкую, чудак ты! Раз так всё повернулось, то и печалиться совершенно не обязательно. А? Вот я на тех же, считай, условиях, что и ты. Ну так, если общё. И что? Сыт, весел, и как ты мог уже убедиться, даже за территорию ход имею. Понятно, такое доверие ещё заслужить надо. Так ты и заслужи. Работай как следует, не перечь, норова своего не выказывай. Глядишь, и поймёшь, о чём я тебе толкую. – Собственное красноречие распалило блондинчика. Он встал с кровати и начал ходить по комнате. – Я здесь знаю хоть, кому служу. А ты там кому служил? А?

– Я не служил, – нехотя ответил Славка. – Я работал.

– Ха! – Белобрысый азартно ударил себя по упругим ляжкам. – Работал! Не, ну вы посмотрите! Все вы служили, просто вам так удобнее себя успокаивать. Не-е-е! Я не служу, я работаю. Ага! А разница в чём? Ну, скажи! На такого же барина спину гнул, он тебе за это деньжат подбрасывал. Деньги мерило твоей свободы? На что ты их тратил? На еду? А свобода-то тут где?

– И чего? – Славка выключил воду и повернулся к Белобрысому. – Чего ты мне доказать-то хочешь? Что ты меня осчастливил, что ли? Совсем дурной?

– Я не доказать, – Аркаша снова уселся на кровать. – Я, чтоб ты уяснил тщету и ничтожность всей своей тоски по якобы утерянной свободе. Вот взять меня… Я тут свободней, чем был, когда с браслетом ходил! А у меня, между прочим, красный был, не твоя глиста!

Одно слово, и Славка уже смотрел на Белобрысого, как на совсем другого человека, будто цирковой фокусник взмахнул перед лицом волшебным покрывалом.

Всего одно слово…

Красный! Красный?

Как в рабстве мог оказаться сударь, думал Славка, глядя на не прекращающего воодушевлённо ораторствовать Аркашу. И как можно с такой непосредственной весёлостью относиться к своему рабскому положению, после того как ты носил на руке красный удок?!

Верить словам Аркаши Славка не хотел. Потому что то, что он рассказал о себе, было невозможно. Но за последний день это слово – «невозможно» – уже не раз доказывало свою несостоятельность.

– Ты… – он едва себя пересилил, чтобы не сказать «вы». – Ты «красным» был?

– Да, – и показалось, что всё-таки проскользнуло какое-то сожаление в его лице, но он быстро взял себя в руки и широко улыбнулся. – Был красным! Стал… Сам видишь, кем стал. И, думаешь, я жалею? Наверняка ведь думаешь? А нет! Больше тебе скажу. Если бы мне тогда предложили добровольно с себя браслет снять и сюда служить пойти, я б пошёл. Сам бы сорвал с себя удок и пошёл бы, как есть!

– А так, получается, всё-таки не сам? – скривил губы Славка.

– А это уже не твоё дело!

– Ну-ну…

– А ты не нукай! Ты хоть знаешь, чья это усадьба? Кто тебя под своё крыло взял, знаешь?

– Да мне без разницы!

– Отец Вероники Егоровны, хозяйки твоей, чтоб ты знал… – Белобрысый понизил голос до торжественного шёпота. – Егор Петрович свет Стахнов!

На некоторое время Славка даже дышать прекратил.

– Ну как? – Белобрысый откровенно потешался над Славкиным замешательством. – Всё ещё без разницы?

– Как это? – с трудом выдавил Славка из себя, чувствуя, как враз ослабли колени.

– Стахнов, – благоговейно повторил Аркаша. – Один из братьев свет Стахновых. Слыхал про таких?

Славка слыхал.

Братьев Стахновых, которые создали ГЛОСИМ, действительно знала вся страна.

2.2 Сомов

Её звали Катя Эктова.

В прибрежной зоне Лахтинского Разлива на Катю напал «невидимка». Чудом стало, что 15-летняя школьница выжила, несмотря на многочисленные серьёзные травмы: множественные гематомы и ссадины, разрыв прямой кишки, перелом со смещением нижней челюсти и нескольких рёбер, одно из которых повредило лёгкое. Местные мальчишки, обнаружившие растерзанную девочку, от пережитого ужаса некоторое время не могли внятно говорить. Скорее всего, и насильник был уверен, что его жертва мертва.

Катя пришла в себя в больнице через несколько дней, проведённых в искусственной коме. К сожалению, вспомнить хоть какие-то подробности нападения она не смогла, кроме того, что от злодея «громко пахло» парфюмом.

Вычислить преступника, если даже он невидим для Системы, но оставил на месте преступления образец своего ДНК, не составляет никакого труда. Достаточно пробить ДНК подозреваемого по базе данных. Но в случае с изнасилованием Кати этот метод неожиданно не сработал. Чужеродный биологический материал на теле жертвы присутствовал, а вот в базе данных совпадений обнаружить не удалось.

Подобное могло произойти только в двух случаях: когда преступление совершено человеком, не зарегистрированным в Системе – «ноликом», или если были произведены какие-то манипуляции с имеющимися данными. В любом случае это было ЧП, что называется, высшего порядка.

«Нолики» – это самый большой кошмар правоохранителей. Люди без прошлого и настоящего. Не просто «невидимки», а «невидимки» в квадрате. Сразу после эпидемии и гражданской войны, когда новый государственный строй ещё только формировался, а Система ещё не вошла в полные свои права, «ноликов» воспринимали как овец, силой обстоятельств отбившихся от стада. «Обраслетить» сразу всё население страны было попросту невозможно. Во многих глухих уголках России оставались люди, которые не только не знали о новых порядках, но даже о Болезни слышали лишь краем уха. Всё то время, пока страну корёжило, ломало и выворачивало наизнанку, они продолжали жить прежней уединённой жизнью: охотники, старатели, жители затерянных хуторов и небольших деревень, служители закрытых религиозных общин со своей паствой, отчаянные и отчаявшиеся одиночки, покинувшие мир людей. Таких были тысячи. И все они, не пройдя вакцинацию, несли угрозу новому обществу, пусть даже не желая того. Поэтому, когда наступила относительная стабильность, первым делом новое руководство страны озаботилось тем, чтобы отыскать всех «ноликов». Были созданы специальные рейдерские группы, выискивающие незарегистрированных в Системе жителей. Всем им вкалывали вакцину, всем надевали на руку браслет, на всех составлялись личные досье. Последнего «нолика» обнаружили лет десять назад, когда уже вовсю действовал закон «об обязательном ношении». Его просто уничтожили. Незнание закона, как известно, не снимает вины за содеянное.

В том, что на Екатерину Эктову напал именно «нулевой», сомневались все в Управлении, и всё-таки полностью исключать такую вероятность было нельзя, поэтому расследованием изнасилования занялась контрразведка МГБ, и, как неизменно происходило в подобных случаях, все детали этого дела тут же были засекречены.

Скорее всего, то происшествие так бы и осталось для Сомова одним из незаметных эпизодов в его карьере, но личная трагедия – неожиданная смерть тестя – направила сюжет той истории в совсем иное русло.

В последний путь прославленного генерала провожали со всеми воинскими почестями: с почётным караулом и эскортом, несущим многочисленные награды и именное оружие покойного, с торжественными речами и орудийным салютом, военным оркестром и приспущенным государственным флагом. Похоронили Игоря Николаевича на мемориальном кладбище Героев России.

Сомов так и не успел по-настоящему породниться с тестем – слишком редко доводилось им общаться в неформальной семейной обстановке, да и стена субординации, стоявшая меж ними, была слишком монументальна. Чтобы разрушить ту стену, необходимо было время. А смерть часов не носит. Разве что песочные, но они отсчитывают вовсе не минуты и часы, а последние вдохи и выдохи.

И всё-таки он успел немного узнать этого человека. Узнать с той стороны, которая открывалась только действительно близким людям. Генерал Пяйвенен обладал замечательным качеством, которое, к сожалению, нередко вымарывается спецификой службы в органах госбезопасности (особенно на руководящих должностях) – он любил людей и, несмотря на свой уже довольно преклонный возраст, оставался романтиком-идеалистом, точно таким же, каким был в своё время и сам Сомов, мечтавший своим служением приносить максимальную пользу Родине, что в его понимании означало – всем людям, независимо от статуса (кроме, разумеется, врагов и предателей).

Но эта романтика беззаветного служения, которая и привела Сомова в стены Академии, довольно скоро начала иссякать, стачиваясь об острые углы прагматичной действительности.

Тёмная изнанка службы в МГБ проявилась не сразу, это происходило постепенно, в гомеопатических дозах, позволяя свыкнуться с каждым новым неприятным открытием. Так он узнал, что Контора – это не только Щит и Меч государственной безопасности, но и самый мощный и самый успешный бизнес-проект из всех когда-либо существовавших в стране. Эффективность этого проекта заключалась в устойчивом взаимопроникновении личных и государственных интересов высшего руководства МГБ. Под идеалистической подкладкой патриотизма «золотых эполет» скрывались вполне земные материальные приоритеты.

Разочарование, испытанное им, едва не подтолкнуло его уйти со службы. Но постепенно оно сменилось пониманием, что иначе, возможно, и быть не может. Та непоколебимая власть и сокрушительная сила, которыми обладала Контора, не могли основываться и успешно существовать на одних только патриотических идеях. Потому что идеи – суть эфемерная субстанция и весьма зависимы от интерпретации. А вот личное благосостояние – это уже вполне определённый и законченный формат, который не зависит от типа государственного строя и который можно почувствовать «задней точкой, лицом и почкой», как любил приговаривать во время занятий по рукопашному бою капитан Адыров. Правда, говорил он это совсем по другому поводу.

Сам монарх-президент, будучи выходцем из системы госбезопасности, всячески потворствовал своей альма-матер в вопросах «материального обеспечения», отдавая на откуп «конторским» генералам самые лакомые куски государственного бизнеса. Тем самым не давая возникнуть какой-либо иной независимой силе, кроме той, что уже правила страной. Без контроля над экономикой контролировать политику невозможно. И с этим в России было всё в порядке.

И всё-таки героическая сторона Служения и та несомненная, неоспоримая польза, которую МГБ приносило стране, никуда не делись. Защищая материальные интересы «нового дворянства», Контора при этом защищала не только себя как весомую часть этих элит, но и всю страну. Не отдельных граждан, но государство – конгломерат организаций: управлений, департаментов и прочих институтов власти, без которых весь этот огромный организм под названием Россия вновь, как уже неоднократно бывало, начал бы расползаться по швам.

Поэтому Сомов отряхнулся, сплюнул и остался. У него была своя роль в этом многослойном процессе – он был тем самым солдатом на передовой в борьбе со злом. И эта роль его устраивала. В конце концов, именно из идеалистов получаются самые лучшие солдаты. И Игорь Николаевич Пяйвенен был одним из таких солдат. Был лучшим.

На похоронах тестя Сомов и узнал, что дело Екатерины Эктовой закрыто. Всесильная контрразведка МГБ так и не смогла найти и покарать преступника. Горечь этого поражения, по словам некоторых коллег генерала Пяйвенена, присутствующих на траурном мероприятии, додушила и без того изношенное сердце разведчика.

И сразу вспомнилась их последняя семейная встреча, произошедшая незадолго до трагедии. В тот субботний вечер Игорь Николаевич был непривычно молчалив и задумчив, а садясь за накрытый стол, совершенно неожиданно произнёс: «Рабы, лгуны, убийцы, тати ли – Мне ненавистен всякий грех. Но вас, Иуды, вас, предатели, Я ненавижу больше всех».

Что он имел в виду, цитируя запрещённую поэтессу? Об этом Сомов догадался лишь погрузившись в детали того изнасилования.

В любой иной ситуации он никогда бы не стал без приказа влезать в чужое расследование, но провал в деле Екатерины Эктовой, который стал пусть и косвенной, но причиной смерти Игоря Николаевича, побудил его попробовать разобраться в случившемся.

Как оказалось, на свою беду…

**

Перепугавшую всех версию о том, что на школьницу напал «нолик», Сомов даже не стал рассматривать. Не потому, что это теоретически было невозможно, а потому, что в этом случае он своими силами всё равно не смог бы ничего сделать. Существовала и другая, куда более веская причина отбросить этот вариант – будь в деле Екатерины Эктовой замешан «нолик», дело бы никогда не закрыли. Это факт. А значит, участие «супер-невидимки» по какой-то причине было исключено. И причина тут могла быть только одна – у следствия был конкретный подозреваемый, выявленный при разработке второй основной версии, согласно которой данные по биологическим образцам преступника были кем-то намеренно сокрыты.

И здесь было два сценария. Либо преступник (или его подельник) являлся очень продвинутым хакером, способным взломать сверхзащищённую Общегражданскую базу данных (ОГБД), либо изменения были внесены специалистом Центра информационной безопасности (ЦИБ) МГБ. По собственной инициативе или по чьему-либо приказу? Тоже вопрос.

Как говорил руководитель кафедры криминалистики, если есть умысел, значит, есть и его цель. С целью умысла было всё понятно – не дать обнаружить преступника. И здесь сразу же напрашивался очень нехороший вопрос: кем должен быть преступник, если от правосудия его может спасти такая серьёзная процедура, как изменение личных данных? «Невидимкой» в чистом виде, то есть человеком, который каким-то образом избавился от браслета и не был сразу пойман, он быть не может. Невидимке нет смысла прятать свои данные – он уже вне закона и при обнаружении его ждёт смерть, даже если он мухи не обидел. А вот если злодей является «перевёртышем», то есть избавляется от своего браслета изредка и на время, то…

Строгое предписание о постоянном обязательном ношении унэлдоков хоть и касается абсолютно всех жителей страны, включая монарх-президента, на практике имеет один существенный изъян. Браслеты «светлых», в отличие от пластиковых и намертво запаянных ремешков всех остальных категорий жителей, съёмные. То есть владелец серебряного или золотого браслета может, при желании, снять свой унэлдок с запястья и Система не отреагирует на это, как на разрыв контакта. А значит, любой ВИП может на какое-то время стать «невидимкой». И если допустить, что злоумышленником был кто-то из «светлых», то уже не таким удивительным выглядит и вмешательство в Общегражданскую базу данных. И тем более не стоит удивляться тому, что дело Екатерины Эктовой оказалось положено на полку.

Конечно, Сомову стоило остановиться, как только он пришёл к подобному умозаключению – копать под «светлого» было равносильно тому же, что копать себе могилу. Как минимум, карьерную. А нередко и самую настоящую. Но остановиться он уже не мог. Его гнали вперёд азарт охотника и чувство долга перед не выдержавшим предательского удара тестем и растерзанной негодяем школьницей.

Слича нельзя обнаружить при помощи Системы, а вот вычислить перевёртыша хоть и сложно, но всё-таки минимальный шанс на успех в этом случае есть. И Сомов этот шанс упускать не собирался.

Первым делом он собрал все материалы по этому преступлению, которые можно было раздобыть, не привлекая к себе внимания.

Система всё помнит.

Ученица восьмого класса 320 школы Приморского района Екатерина Эктова оказалась в лесопарковой зоне Лахтинского Разлива в тот роковой для себя день не случайно. Будучи председателем школьной спортивной ячейки МолПатРоса, Катя старательно поддерживала свою физическую форму и ежедневно совершала длительные пробежки вдоль берега озера. Каждый день, строго в одно и то же время, по одному и тому же маршруту. Подобная педантичность свойственна многим целеустремлённым людям, она помогает им добиться поставленных целей максимально быстро. Но в некоторых случаях именно педантичность делает их уязвимыми.

Сомов открыл биографическую справку на Екатерину Андреевну Эктову.

Белокурая, высокая, с хорошо развитой для своих лет фигурой. Сто из ста мужчин назвали бы её очень привлекательной.

Довольно часто жертвами насильников становятся люди, с которыми они были более или менее знакомы. Возможно ли, что перевёртыш был знаком с Катей, находился рядом, наблюдал за ней, копил свою похоть до тех пор, пока она не перехлестнула через край, перекрыла все стоп-краны и не погнала его на злодеяние? Возможно. Нередко у юных красавиц уже в старших классах появляются покровители из «красных» сударей и даже «светлых» господ, которые затем делают их своими любовницами, а если очень повезёт, то и жёнами. И, как правило, все эти содержанки не имеют ничего против такой участи, с готовностью принимая ухаживания и подарки, расплачиваясь за них своим телом.

Была ли Катя одной из таких содержанок?

Искать вероятного покровителя девушки среди «красных» Сомов даже не стал – «красный» не мог быть перевёртышем. А «светлый»…

Система всё знает, всё помнит и никогда не ошибается. Но далеко не всё, что знает и помнит Система, может легко узнать человек, даже если этот человек офицер МГБ.

Допуск к любой информации, касающейся «светлых», выдаётся службой специального контроля исключительно по запросу, либо прямым указанием руководства уровня не ниже заместителя начальника Управления. И только после подтверждения такого запроса, получив специальный ежедневно меняющийся код-пароль, сотрудник может просматривать личную информацию випов и отслеживать «золотые» и «серебряные» маркеры через ГЛОСИМ.

Получить такой допуск невероятно сложно, даже когда для того есть все основания. У Сомова никаких оснований не было, но он знал, как добраться до интересующей его информации окольными путями.

Специальный пароль, позволяющий подключиться к базе данных вип-граждан, ежедневно передавался старшему «дежурному по губернии» по закрытым каналам связи. Это делалось для того, чтобы в случае экстренной ситуации можно было в любой момент, как говорится, «включить свет», минуя долгую разрешительную процедуру. Начальники же смены, и Сомов об этом знал, дабы не забыть сложный набор цифр и букв, попросту записывали его карандашом на обратной стороне клавиатуры, чтобы, случись что, любой дежурный оператор мог быстро воспользоваться паролем и без задержек отработать по внештатной ситуации, даже если по какой-то причине самого начальника смены не окажется на месте.

По большому счёту, это было серьёзным нарушением инструкций, но на это закрывали глаза, так как никому и в голову не могло прийти, что кто-то из сотрудников, рискуя карьерой и статусом, может использовать пароль без приказа.

А именно это Сомов и собирался сделать.

Посетив под надуманным предлогом мониторинговый зал, он занял свободную ячейку неподалёку от поста начальника смены, дождался, когда тому приспичит в уборную, пробрался за его стол, якобы за сахаром, и быстро сфотографировал на свой руфон заветный код.

Первым делом он проверил наличие связи Екатерины Эктовой с кем-либо из «светлых». Но среди даже самых мимолётных Катиных знакомых никого из «светлых» обнаружить не удалось.

Выходило, что преступник встретил её случайно. Однако характер преступления указывал на то, что оно не было спонтанным. Место, выбранное насильником для нападения – удалённый уголок парка, где не было никаких свидетелей, и заранее снятый браслет свидетельствовали о том, что он всё хорошо спланировал. И значит, какое-то время злодей должен был наблюдать за девочкой. И скорее всего, не день и не два.

Никакой слич не решится находиться в людном месте столь длительное время – для человека без браслета нет ничего опаснее города, слишком велика вероятность попасть под радиотепловой сканер, который моментально определяет – есть на человеке браслет или нет. И любой патруль с линейным скандоком также может выявить безбраслетника. А вот перевёртыш всего этого может не опасаться. Для наблюдения за жертвой ему не надо снимать браслет. Браслет он снимет только один раз и ненадолго, когда пойдёт на преступление.

В эту брешь Сомов и собирался ударить.

Он промониторил все повторяющиеся сигналы маркеров в районе Шуваловского проспекта, протянувшегося вдоль лесопарковой зоны, задав параметры поиска: «по дате» – за две недели до преступления, «по времени» – за час до начала ежедневной пробежки Кати Эктовой, «по статусу» – только «золото» и «серебро».

И нашёл.

В течение двух недель перед изнасилованием в заданном районе и в заданное время постоянно появлялись только два подходящих под условия поиска маркера. «Серебряный» и «золотой».