Унэлдок

Предстояло выяснить, имел ли кто-то из этих двоих отношение к преступлению.

Проверив, где находились оба маркера в момент нападения, Сомов исключил обладателя «серебряного» статуса, так как он в это время был в Казани, за тысячу с лишним километров от Петербурга. А вот «золотой» оставался в столице, и, более того, в момент преступления его метка находилась на улице Оптиков, что совсем рядом с Лахтинским разливом.

Сомов ещё раз внимательно изучил все случаи, когда подозрительный маркер оказывался в заданном районе в дни, предшествующие нападению.

Выяснилось, что «золотой» регулярно появлялся на улице Оптиков возле отделения ГосРосБанка. Более того, несколько раз он навещал Лахтинский лесопарк, как во время Катиных пробежек, так и днём, когда Катя была ещё в школе. Вероятней всего, негодяй подбирал подходящее место для будущего преступления.

Затем Сомов отследил все перемещения «золотого» в день нападения на Катю.

В тот день, с утра, интересующий его объект активно перемещался из одного конца города в другой: надолго завис над головным офисом ГосРосБанка на улице Белой гвардии, в обед залип над рестораном «Луи Огюст» на Исаакиевской площади, после чего вернулся к банку. Но самое примечательное началось к вечеру, когда Катя Эктова уже готовилась выйти из дома на пробежку.

За час до этого метка подозреваемого замерла на своём привычном месте на улице Оптиков. От этой точки до места преступления было менее километра. Сомов отключил отображение всех маркеров, кроме маркеров подозреваемого и Кати Эктовой.

Бежали секунды и минуты на таймере в углу монитора, и бежала Катя по привычному маршруту. Вот её голубая стрелка уже миновала озеро и начала движение по берегу реки Глухарки – самому безлюдному участку в лесопарке. А потом движение прекратилось. Сомов включил «отображать все маркеры». Рядом с голубой стрелкой никого. Поблизости вообще никого, кто бы мог спасти девочку или хотя бы спугнуть насильника. Минута за минутой, ещё, ещё и ещё. Голубая стрелка больше не двигалась. А маркер подозреваемого полчаса спустя пришёл в движение и устремился к центру города.

«Кем же надо быть, чтоб сотворить такое с девочкой?!» – Сомов остекленевшим взглядом смотрел, как по карте города медленно скользит желтая метка преступника.

В том, что это и есть искомый насильник, он уже не сомневался. Но жестокость, с которой было совершено это преступление, навела поручика на одну догадку, которую он тут же решил проверить.

Система – тонкий инструмент. Она позволяет анализировать самые разнообразные комбинации данных. Надо только знать, как спросить. А Сомов знал. Теперь, когда у него уже был очевидный подозреваемый, он мог привязать к его маркеру любое событие, которое когда-либо происходило поблизости от него.

Догадка всегда останется лишь догадкой, если она не подтверждена фактами. Но факты нашлись.

За полгода до нападения на Катю недалеко от города было совершено ещё одно похожее изнасилование. И снова жертвой насильника стала ученица старших классов – Ульяна Пегова. Характер внутренних и внешних повреждений обнаруженных на теле Ульяны соответствовал описанию повреждений, полученных Катей. Но были и расхождения. Во-первых, девочка не выжила. Во-вторых, никаких биологических следов преступника в тот раз обнаружено не было. По крайней мере, в деле об этом не было ни слова. И, в-третьих, – и это самое главное – по тому эпизоду был задержан, а позже и осуждён, насильник – «белый» парень. Доказательством его вины стала куртка жертвы, в которой того юношу и задержали. И хотя он утверждал, что нашёл бесхозную одёжку в канаве, его, разумеется, никто не стал слушать. Белый, он и есть белый.

Вот только у Сомова был резон считать иначе. Система указала ему на это преступление именно потому, что одним из критериев поиска было присутствие конкретного «золотого» маркера в пешей доступности от места нападения. И этот маркер там был. Тот же самый.

Два эпизода – это уже серия. Подозрения Сомова о том, что на Катю Эктову напал серийный маньяк-насильник, косвенно подтвердились. Маньяк-перевёртыш с золотым статусом – практически неуязвимый монстр. И вряд ли он остановится. Но много хуже было то, что остановить его было не в компетенции Сомова. Даже если он узнает, кто именно скрывается за этим маркером и передаст все данные расследования руководству, шанс на то, что злыдень понесёт наказание был нулевым – «золотые» неприкосновенны. Так стоит ли вообще узнавать имя этого монстра?

Сомов медлил, сердце отбивало походный марш. Всего одно нажатие клавиши – персонифицировать маркер и определить, кому именно принадлежит привязанный к нему ПИН.

Но что дальше? Что делать потом, когда всё выяснится? И дальше жить-служить, как ни в чём не бывало, зная, что преступник не будет наказан. И эта безнаказанность, даже за самые гнусные преступления, одна из составляющих частей раствора, что намертво цементирует стену между властью и гражданским обществом. Стена эта непробиваема, а его, Сомова, попытки докопаться до истины – нелепы и тщетны в своей бесперспективности.

Тогда для чего всё это было: расследование, риск, азарт, жажда возмездия? Ведь он с самого начала знал, что этот путь заведёт его в тупик, выложенный драгоценным металлом. Знал с того самого момента, когда выдвинул версию о преступнике-перевёртыше. Но он знал и другое: он – солдат на передовой с коварным злом, а тварь, сотворившая всё это с несчастной девочкой – зло в самом натуральном виде. Враг. Врага надо знать в лицо, даже если пока ты не можешь ему противостоять.

Это ещё не точка. Всего лишь многоточие.

Сомов послал запрос на идентификацию. Некоторое время спустя Система выдала требуемую информацию. А дальше… Растерянность и разочарование.

Результат был настолько неожиданным, что Сомов надолго застыл перед монитором информера, пытаясь осознать и принять увиденное. С фотографии на него смотрело не очень привлекательное, но определённо женское лицо. Справа от фотографии значилось: Наталья Эдуардовна свет Смердюкова.

Не веря своим глазам, Сомов просматривал биографическую справку: статус: ВИП-1; возраст: 26 лет; место работы и должность: Кредитный Департамент вип-отделения ГосРосБанка, директор. Отец: Председатель правления ГосРосБанка, Эдуард Осипович Смердюков, ВИП-1; двоюродный брат… (Сомову стало трудно дышать) …Министра государственной безопасности маршала Сергея Сергеевича свет Чаданова.

Главным и единственным его подозреваемым оказалась женщина! И она никак не могла изнасиловать Катю Эктову. Разве что… (мозг лихорадочно искал объяснений). Разве что она принесла сперму с собой и впрыснула её в задний проход жертвы, имитируя нападение мужчины.

Но это же полная чушь?!

**

Сомова задержали прямо там, в мониторинговом зале.

Даже будучи лучшим в Академии оператором-аналитиком ГЛОСИМ и, казалось, знающим всё о работе Системы, он оказался не в курсе, что при запросе идентификации личных данных «золотых» Система информирует руководство МГБ о факте проверки.

Капитана Следственного управления МГБ Александра Сомова спасло только родство с прославленным генералом Пяйвененом, по крайней мере, иного объяснения тому, что его не уволили и не люстрировали, причём вполне заслуженно, он не нашёл. После длительного разбирательства его разжаловали в поручики и перевели в Управление гражданского надзора.

Сидеть на стуле.

**

На темно-зелёном с широким золотым бордюром ковре в кабинете начальника Следственного Управления МГБ по Санкт-Петербургу и Санкт-Петербургской губернии нежился отражённый от стеклянной дверцы антикварного кабинетного шкафа большой солнечный блик. Словно световой коврик постелили аккурат перед самым столом хозяина кабинета.

Поручик наступил на солнечного зайчика-переростка и встал по стойке «смирно».

Начальник Управления генерал-майор Владимир Харитонович свет Бурцев восседал за массивным столом из морёного дуба, откинувшись на спинку огромного обитого тёмно-бордовой кожей кресла, размерами своими больше походившего на трон.

Чёрный парадный, или как он ещё называется – «придворный», генеральский мундир с пышными эполетами, широким аксельбантом, золотым шитьём по воротнику и обшлагам был сплошь увешан наградами. Под левым эполетом сияла бриллиантами «тарелка» Звезды ордена Святого Владимира, а под правым – такая же огромная Звезда ордена Святой Анны. Мелких же «побрякушек» было не счесть.

Абсолютно лысая голова главного петербургского сыщика блестела как вощёное яблоко. Густые вислые усы, опускающиеся ниже мясистого розового подбородка, в какой-то мере компенсировали полное отсутствие растительности на «верхнем этаже» и придавали генералу вид суровый и даже боевой. Но в сочетании с мишурой наград, галунов и прочей позолоты вся эта грозность приобретала налёт карикатурности.

На стене за спиной хозяина кабинета, занимая почти всё пространство от пола до потолка, разместился огромный ростовой портрет монарх-президента. Придворный искусник Александр жар Шубин, известный фразой: «Я не пишу пейзажей и натюрмортов – они не платят» – изобразил Государя в простом походном мундире на фоне не так давно запущенной в работу мурманской установки ГЛОСИМ «Клевер».

По правую руку от монарх-президента висел вдвое меньший размерами поясной портрет министра государственной безопасности маршала Сергея Сергеевича свет Чаданова, а по левую – начальника Главного управления МГБ по Санкт-Петербургу и губернии генерал-полковника Романа Анатольевича свет Рыкова.

– Вольно, Саша, вольно, – по-отечески ласково проворковал Бурцев и, выхватив из рукава белый накрахмаленный платок, картинно промокнул глаза.

Всем своим видом он демонстрировал сочувствие: усы генерала подрагивали, густые подкрашенные брови сошлись над переносицей «домиком», влажно блестели печальные карие глаза. Но поручик продолжал стоять не шелохнувшись, как вбитый в землю стальной костыль. К театральным этюдам генерала он оставался равнодушен.

Два года назад в этом самом кабинете заседала трибунальная комиссия, решавшая его судьбу. И Бурцев тогда, брызжа слюной и потрясая кулаком, убеждал всех, что на Сомова необходимо надеть белый браслет. Генерал Бурцев, считавшийся едва ли не самым близким другом Игоря Николаевича Пяйвенена, разбитно гулявший на свадьбе Сомова и Насти, во всеуслышание застолбивший за собой право быть крёстным отцом их первенца, требовал максимально строгого наказания для «гнусного предателя».

Но совершенно неожиданно за Сомова вступился начальник главка генерал-полковник свет Рыков. Его вердикт был краток и не эмоционален: «Вы самовольно без приказа пытались найти преступника. Ваш порыв понятен. И отчасти даже делает вам честь, капитан. Но, идя к своей благородной цели, вы сами превратились в преступника. Нарушение должностных инструкций, особенно тех, что касаются особого контингента – это преступление. Я слышал, вы отличный оператор ГЛОСИМ? Вот и отправляйтесь служить в УГМ. Конечно, с понижением в звании…»

И вот теперь генерал Бурцев в том же самом кабинете сидел на своём «троне», потел, отводил взгляд, беспрестанно тараторил и старательно изображал из себя близкого родственника или закадычного друга. При этом откровенно переигрывал.

– Как ты, дружочек? Да что ж это я?! Понятно же как! Я сам всю ночь не спал. Всю ночь! Что уж про тебя-то говорить! О, господи! Это какое же горе всем нам!

Сомов молчал.

– Я… Мы с Настиным отцом Игорем Николаевичем… Мы ж с ним через такое вместе прошли. И Настасью я помню еще совсем малышкой. И вдруг такое!

При упоминании имени жены Сомов напрягся. За последние часы он бесконечное множество раз повторял её имя про себя, словно чиркая зажигалкой в темноте безысходности, будто делая самому себе искусственное дыхание. Настя – короткая вспышка света, Настя – ещё одна порция воздуха. Настя…

Сознание его вяло реагировало на всё происходящее. Реальность он воспринимал отстранённо, как скучное кино, выключить которое нет никакой возможности, и нельзя даже просто закрыть глаза или отвернуться. Звуки, краски, ощущения – всё померкло.

– Ты меня слышишь, что говорю, Саш?

– Так точно, Ваше Превосходительство!

– Саша! Ну, Саша! Ну, по́лно тебе. Не кривляйся! Давай в такой момент не будем старые счёты сводить. Я тебя прошу.

Сомов встал «вольно» и впервые за всё время посмотрел прямо в глаза генералу.

– Вот и ладно, – кисло улыбнулся Бурцев. – Давай поговорим как… По-человечески поговорим. Ты знаешь, Настя мне звонила на днях. Просила за тебя…

– Ч-что?

Это неожиданное известие совершенно сбило Сомова с толку.

– Ну да! Просила вернуть тебя на оперативную работу. Говорила, что ты в последнее время… Ну, что ты понял, осознал. Женщина! Чего ты хочешь?! Заботилась она о тебе. А ты, гляжу, и не в курсе был, да?

– Не в курсе, – потухшим голосом подтвердил Сомов.

– Во-о-о-о-т, – протянул генерал и умолк.

Короткими пухлыми пальчиками он выудил из письменного прибора золотую авторучку. Снял колпачок, затем c щелчком вернул его на место. Снова снял. На какое-то время он всецело погрузился в эту игру, рассеянно глядя перед собой.

Солнечный блик успел сместиться настолько, что теперь Сомов стоял на нём только одними каблуками сапог, словно самоубийца на краю крыши. Чувствовал он себя примерно так же.

– И ведь я ей не отказал, – Бурцев, наконец, отложил ручку в сторону. – Сказал, что постараюсь. Сказал, сразу перезвоню, как что-то выясню. Она так обрадовалась, знаешь… Ума не приложу, как такое могло произойти! У вас же годовщина вчера была?

Сомов кивнул, не в силах произнести хоть слово. В горле ворочался тяжёлый горький ком.

Пискнул коммутатор. Генерал быстро нажал кнопку, перебил начавшего что-то объяснять адъютанта раздражённым: «Я занят!» – отключился и виновато посмотрел на Сомова.

– Тебе ведь отпуск положен?

– Так точно, но… Не надо. Не надо отпуска, господин генерал.

– Вот как! – по лицу Бурцева проскользнула тень облегчения. – Ну… Тебе видней. И ты, наверное, даже прав. В такое время, я считаю, лучше быть в коллективе. На виду, как говорится. Тут, если что, и помогут, и поддержат…

У Сомова был свой резон отказываться от отпуска.

Он был уверен – никакого ДТП не было. Была инсценировка, причём сляпанная на скорую руку. Причин ехать на закрытый на реконструкцию мост у Насти не было. И тела её так и не нашли. А для того чтобы решить уравнение с таким количеством неизвестных, ему нужен доступ к возможностям ГЛОСИМ. Но рассказывать Бурцеву об истинных причинах своего отказа от положенного отпуска он не собирался. Велика вероятность, что во всей этой истории замешан кто-то из МГБ.

Но, как оказалось, у начальника Следственного управления тоже имелись планы.

– Так что с отпуском повременим, – тон Бурцева заметно переменился, приобретя сухие деловые нотки. – Ты возвращаешься на оперативную работу.

– Извините, что?

Такого Сомов не ожидал.

– С сегодняшнего дня ты восстановлен в звании капитана и переходишь под моё подчинение.

– По какому поводу, разрешите узнать, прощение?

– Ну, во-первых, Настя просила…

Губы Сомова дрогнули.

– Во-вторых, – генерал снова схватился за ручку-выручалку и с громким щелчком надвинул колпачок. – У нас ЧП. В губернии действует серийник. Дикий… Ориентировок никаких. Ноль. Вообще. Только трупы.

Сомов молчал.

– Ты один из лучших специалистов по таким делам. Так что… капитан, прикручивай обратно свои звёздочки и вливайся в работу. У нас каждый сотрудник по этому делу на счету. Поедешь в командировку в Новую Ладогу, там работает одна из наших опергрупп.

Ещё несколько дней назад это известие не на шутку взбудоражило бы Сомова. Серийный убийца-невидимка – сложная, кропотливая, но невероятно интересная работа. О таком любой опер может только мечтать. Но сейчас все чувства выдуло через свистящую чёрную дыру в душе. Все, кроме щемящей тоски по Насте.

В наступившей тишине стало слышно, как работает механизм больших напольных часов, стоящих в углу кабинета. Цик-цик, цик-цик, цик-цик – усердно и неустанно дробилось позолоченным маятником время. Генерал Бурцев испытующе смотрел на Сомова. Цик-цик, цик-цик… Сомов, играя желваками на скулах, опять стоял «смирно», глядя в условную бесконечность.

– Сомов, ты меня услышал?!

– Так точно, господин генерал!

– Что ты, как болван! – Бурцев начал выходить из себя, но тут же взял себя в руки. – Я понимаю тебя, Саша. У тебя горе. Ты сейчас не в форме. Нервишки шалят. Я всё понимаю. Но у нас ЧП. Всё очень серьёзно. Очень! Дело на контроле у самого. Поэтому и ты меня пойми. Времени нет. За полтора месяца два «синих» и два «красных». Это до позавчерашнего дня. Но позавчера были убиты вице-президент «ГосРосНефти» Владимир свет Мулячко и его жена. Оба ВИП-два. Парились в бане у себя на усадьбе в охраняемой зоне на Ладоге. Кругом полно охраны. Не помогло. Этот злыдень, как призрак, появился, убил и исчез. Ты нам нужен. И это приказ.

Все слова генерала о коллективной поддержке оказались лишь ширмой, неловко прикрывающей возникшую служебную необходимость.

– Разрешите вопрос? – глядя сквозь генерала, спросил Сомов.

– Разрешаю.

– Что с расследованием так называемого ДТП, в котором якобы погибла моя жена?

– Не понял тебя! Что за «так называемого», «якобы»? Ты на что намекаешь? Поясни!

Но вспыхнувшая в глазах Бурцева растерянность и… страх? (неужели это был страх?) говорили о том, что он всё прекрасно понял.

– С аварией что-то нечисто, – перешёл в наступление Сомов. – И вы об этом, думаю, знаете.

Колпачок ручки с тихим хрустом сломался в пальцах генерала. Бурцев с удивлением посмотрел на него, поднёс к глазам и начал изучать с такой сосредоточенной внимательностью, будто ничего важнее сейчас для него не существовало.

Сомов ждал ответа. И чем дольше длилось молчание генерала, тем крепче он уверялся в том, что не ошибся – Бурцеву что-то известно.

– Вопросы по тому ДТП действительно есть, – не отрывая взгляда от колпачка, проговорил Бурцев и только потом посмотрел на Сомова. – Но я пока не могу сказать тебе ничего определённого. Расследование ведётся. Это всё.

– Почему не можете?

– Не хочу тебя напрасно обнадёживать. И к тому же…

– Обнадёживать?! То есть надежда есть?!

Бурцев раздражённо отшвырнул сломанный колпачок в сторону.

– Я всё тебе уже сказал! И скажу ещё! Я возьму это дело под свой личный контроль. Обещаю! И обо всём, что мне будет известно, я буду тебе сообщать. Так тебя устраивает?

– Никак нет, господин генерал!

– Да что ж такое?! Что тебе не так?!

– Я намерен участвовать в расследовании. Если не официально, то в частном порядке.

Теперь в глазах генерала вспыхнула уже неприкрытая ярость.

– Никаких частных порядков! – отчеканил он. – Не наигрался ещё в сыщика?! Забыл, чем это для тебя в прошлый раз закончилось? И потом, происшествие на мосту пока рассматривается как ДТП – это не наша епархия. К тому же ты лично заинтересованное лицо и попросту не имеешь права участвовать в расследовании, даже если его переквалифицируют. Так что не вздумай! Или вылетишь из органов! Это моё последнее слово!..

Дряблые щёки Бурцева пошли неровными алыми пятнами, лысина взмокла. Он вновь порывисто выхватил из рукава платок и, шумно сопя, начал обтирать затылок и шею.

– Послушай меня, Саш, – голос его снова потеплел. – У тебя появился прекрасный шанс реабилитироваться. И Настя этого хотела. Сам же знаешь, как бы она обрадовалась, узнав, что ты снова в деле! А?! Ну а я, как уже сказал, буду тебя информировать обо всём, что касается расследования по Насте. Не как начальник, как друг семьи, по-человечески прошу тебя – не губи свою карьеру. Ты и так на волоске…

Друг семьи. Сомов невесело усмехнулся про себя. Но Бурцев был прав – официально подступиться к расследованию не было никаких шансов. А неофициально ему не дадут и пальцем пошевелить. Оставалось ждать. Но ждать в полном бездействии невыносимо. Лучше уж погрузиться в работу, а там видно будет. Он что-нибудь придумает.

– Я готов.

– Вот и отлично! – оживился Бурцев. – Вот и замечательно, Саш! Правильно всё решил! Ты вот что… Ступай сейчас в двести семнадцатый, к майору Каше. Он старший вашей группы, введёт тебя в курс дела, и вместе поедете на местность.

Сомов невольно скривился.

Когда-то ему уже доводилось работать с Кириллом Кашей, и тот даже некоторое время был у Сомова в подчинении.

Сыщик из Каши был никудышный, но зато служака – отменный. Где надо лизнёт, когда надо подсуетится. В Управлении таких, как он, хватало. Был у Каши и ещё один ярко выраженный талант – допрашивать людей. В Управлении Каша считался одним из лучших дознавателей. С завидным постоянством он обнаруживал практически в любом, кто попадал к нему на допрос, «гнилые зёрна предательства», и потому нередко после «бесед» с ним свидетели задерживались в подвале Управления «на продлёнку». Уже в качестве подозреваемых по статье «неблагонадёжность».

А ещё дознаватель Каша очень любил трепать языком. И как-то в затрапезном разговоре позволил себе блеснуть гусарским интеллектом и поведать окружающим, что бы он сделал с Анастасией жар Пяйвенен, не будь она дочерью замначальника контрразведки. Полностью обрисовать всю картину своих бесхитростных грёз Каша не успел – получил в зубы от оказавшегося среди слушателей Сомова, который тогда только-только начал встречаться со своей будущей женой и потому об их связи никто ещё не знал. Похабник лишился переднего резца, а Сомов получил выговор. С тех пор они общались исключительно в русле служебных отношений. А после перевода Сомова в отдел мониторинга вообще ни разу не виделись.

И вот теперь им вновь предстояло работать вместе. Только теперь уже Сомов обязан подчиняться.

– Всё, включайся в работу, – продолжал напутствовать генерал. – Сейчас нет ничего важнее поимки этого гада. А я как чего узнаю, с тобой свяжусь. Свободен.

– Есть!

Сомов коротко кивнул, развернулся через левое плечо и вышел.

Едва за ним захлопнулась дверь, солнечный блик на полу побледнел и через несколько секунд исчез.

2.3 Славка

Мир катился в бездну.

Ещё живы те, кто помнит кровь, гной, крики отчаянья и слёзы безысходности на лицах своих детей и родителей, жён и мужей, братьев и сестёр, друзей, соседей и совершенно незнакомых людей. Помнят больницы, в которых врачи умирали быстрее своих пациентов. Помнят отряды вооружённых мародёров, нередко состоявшие из бывших полицейских и военных. Помнят пожары, которые некому было тушить, и города, покинутые людьми. Помнят те времена, когда люди жили по календарю, на котором был только один день – сегодня, и по часам, которые показывали только одно время – сейчас.

Эти люди – свидетели того, как низко может пасть род людской, до какой подлости, алчности и жестокости способен дойти человек, если его ничто уже не сдерживает – ни совесть, ни закон, ни любовь, ни вера.

Они помнят. Но не любят говорить об этом. А всё, что нужно знать о тех страшных временах, расскажут историки.

Они расскажут о терроризме, ядовитым сорняком проросшем внутри благополучных, как тогда всем казалось, европейских стран. Поведают, как мировая экономика, долгое время искусственно поддерживаемая на плаву при помощи ничего не стоящей бумаги и кулуарных сговоров воротил-финансистов, рухнула, ввергнув в хаос целые страны и континенты. Разложат по полочкам все причинно-следственные связи, приведшие к многочисленным гражданским бунтам, межэтническим и религиозным войнам, охватившим планету. И, конечно же, не забудут они и о человеке по имени Ян Коллер, микробиологе-вирусологе мюнхенского университета Людвига-Максимилиана, создавшего и намеренно выпустившего в мир смертоносный вирус, уничтоживший две трети населения земли.

Историки расскажут…

О том, как тогдашний президент России, несмотря на все предосторожности кремлёвских медиков, стал жертвой Проклятья Коллера. Одной из миллиардов жертв. Вирус не чтил ничьих заслуг. Министры, сенаторы и депутаты Государственной Думы умирали точно так же, как водители трамваев, продавцы и дворники. Некоторые чиновники, правда, пытались спастись за рубежом (пока ещё были открыты границы), уповая на то, что заграничная медицина даст им больше шансов на выживание. Но и Европа уже перестала быть тем оазисом благополучия, каким считалась когда-то. На другом полушарии – в США, Канаде, Южной Америке – происходило ровно то же самое. Единственно, кого щадил выпущенный на «вольные хлеба» вирус, это были дети в возрасте до 10-12 лет. Сам профессор Коллер умер одним из первых, оставив на своём столе короткую записку-манифест: «Метастазы жадности, глупости, лживости и злобы опутали человечество. Я вырежу эту опухоль, оставив только здоровую плоть…» Под здоровой плотью он имел в виду детей.