Быть драконом

– Как так – не имела?!

– А так – не имела. На самом деле паренька старший брат сгубил. Позарился на часть наследства и подсыпал яда в бокал с вином. А свалил все на эту дурочку деревенскую. Вот такой вот мерзавец.

– Откуда вы это знаете? – потрясенно глядя на меня, спросила Зоя. И тут же повторила свой вопрос, вложив в него особый смысл: – Откуда вы все знаете?

– Откуда знаю, это как раз неважно, – ответил я. – Важно, что я это знаю. А еще я знаю, что ты, Зоя, зря себя коришь. Не виновата ты в смерти Павла.

– Вы думаете? – не могла поверить она.

Если одно-два слова могут сделать человека счастливым, надо быть негодяем, чтобы отказать ему в этом.

– Точно говорю, – уверенным голосом соврал я. – Не виновата.

– А кто виноват?

Я еще раз слукавил:

– Змея.

– Вот! – всплеснула Зоя руками. – Я же им говорила! А они… Они сказали, что никакой змеи не было и быть не могло. Я сначала им не поверила, но потом…

– Но потом поверила?

– Да, потом поверила. Ну действительно, откуда могла взяться там змея?

– И, поверив, что никакой змеи не было, решила, что Павел отравился пирожком. Так?

– Так.

– Дура ты, вот что я скажу.

Какое-то время мы молчали, она – ошеломленно, я – многозначительно. Первым нарушил тишину я. Спросил:

– Кто тебя обучил ритуалу? Ириада Викторовна с Пятой Советской?

Она замотала головой.

– Нет-нет. Ту… ту даму Альбиной Сергеевной зовут. Она на бульваре Гагарина живет, недалеко от «Интуриста». Мне одна наша девочка из банка ее адрес дала.

Мир тесен, подумал я. Выходит, Зоя – клиентка Альбины.

Дама…

А ведь точно дама.

Пиковая.

Альбину Ставискую я знал – и знал хорошо, даже слишком: с этой старой и очень сильной ведьмой у нас уже лет, пожалуй, сто тянется взаимная любовь-ненависть.

– Пентакль, что она дала, у тебя с собой? – спросил я.

Доподлинно знал, что ведьма всучила ей эту штуку. Всегда так делают. Ведь для ведьмы в этом деле не деньги главное, а возможность с помощью пентакля сторицей отбить энергию, затраченную на создание приворота. В этом вся фишка. Пока пентакль находится у заказчика, ведьма тянет из него жизненную силу. Понемногу, но непрерывно. И если остановиться не сможет, вытянет всю.

– Это такой медальон металлический со странными рисунками? – уточнила девушка.

– Именно, детка. Такой вот металлический медальон со странными рисунками.

Девушка ничего не ответила, покопалась в сумочке и вытащила из нее пентакль любовных чар.

– Гони сюда, – грубовато сказал я, выхватил ритуальный знак из ее рук и сунул в нагрудный карман рубашки. На этом не остановился. Не давая ей прийти в себя, потребовал: – А теперь снимай кулон.

– Вот этот вот? – спросила Зоя, коснувшись рукой лодочки.

– Этот самый, – подтвердил я.

– Но…

Она не совсем понимала, почему должна расстаться с памятью о милом дружке. Тогда я, не обращая внимания на ее душевное состояние, надавил:

– Его умыкнули у мертвой женщины. Прямо из могилы сперли.

Я выбрал правильную интонацию – Зоя поверила. Испуганно вскрикнула и мигом потянулась к застежке. Судорожно действуя пальцами, долго не могла расстегнуть, но в конце концов ей это удалось. Я слова не успел сказать, как она уже стянула амулет и швырнула на стол. Так впечатлительные дамы откидывают от себя прицепившихся к волосам пауков. Пришлось убедительно просить, чтобы подняла и передала из рук в руки. Она смысл действа не поняла, но подчинилась.

Цепочку-новодел я ей вернул, а лодочку положил во внутренний карман пиджака. Сначала в левый. Но потом подумал – и переложил в правый. Подальше от насоса.

Закончив с экспроприацией экспроприированного, я сделал строгое лицо и предупредил зловещим шепотом:

– Если хочешь жить долго и счастливо, забудь заклинания, которым тебя научила Альбина. Адрес ее тоже забудь. Выкинь из головы. И никогда больше не занимайся черной магией. Ты поняла меня, детка?

– Никогда не буду! – сказала она так горячо и искренне, что я поверил – не будет.

Года три-четыре.

А потом она вдруг разродилась мощным умозаключением:

– Вы не милиционер.

Вот жирафа, усмехнулся я про себя, а вслух подтвердил:

– Нет, конечно.

– А кто тогда?

Что я мог ответить? Что дракон и волшебник? Естественно, не мог. А врать не хотелось. Я промолчал. Поднял правую руку, а левой полез в карман за портмоне.

Когда гарсон отправился пересчитывать чаевые, я предложил Зое отвезти ее в банк. Она наотрез отказалась, заявив, что как-нибудь сама, чем меня, откровенно говоря, весьма порадовала – и без того потратил на нее около часа. Правда, не совсем напрасно потратил – как ни крути, сдвинул расследование с мертвой точки, – но тем не менее.

Короче говоря, упрашивать ее не стал: баба с возу – кобыле легче. Сухо попрощался и живо отвалил. Настоящий сыщик всегда куда-нибудь торопится. Например, надрать кому-нибудь задницу.

Или найти приключение на свою.

ГЛАВА 5

Теперь мне предстояло каким-то образом разобраться в причинах гибели Алексея Геннадиевича Пущина, молодого да раннего заместителя директора автоколонны 1674 дробь 32. Но, прежде чем ехать на осмотр покореженной машины, я занялся древним амулетом. Нужно было куда-то его спрятать, причем как можно скорее.

После того как пропустил через себя мусорный поток, чувствовал я себя словно просроченный огнетушитель: упс на входе, пш-ш-шик на выходе. Пребывая в таком растрепанном состоянии, толково накрыть амулет каким-нибудь заклинанием, типа Последнего Тумана или Тихого Омута, разумеется, не мог. Поэтому, не мудрствуя лукаво, нашарил полученный где-то на сдачу заурядный спичечный коробок, высыпал из него спички и запихнул внутрь золотую лодку с лодочником. Затем отодрал от коробка дурацкую этикетку с дурацкой рекламой дурацкого сайта дурацких знакомств и тщательно – круг за кругом, тупик за тупиком – начертал на лицевой стороне коробка схему Лабиринта без Входа и Выхода, а на обратной – точно такую же, но в зеркальном отображении.

Вот так вот просто и со вкусом решил я возникшую проблему.

Если дело обстоит так, что действительно дух-мститель сорвался с цепи и проник в Пределы, то теперь для восстановления ментальной связи, нарушенной при передаче амулета из одних рук в другие, ему придется поблуждать. Слабому духу – вечно, среднему – полвечности, сильному – несколько суток. Или часов. Или минут. Смотря насколько силен.

Повертев коробок в руках, я оценил качество исполнения, после чего закинул его в бардачок и не удержался – хохотнул: знали бы непосвященные, из какого сора порой рождаются сакральные объекты. Ахнули бы.

Автостоянка, куда, по словам господина Домбровского, затащили убитый автомобиль, находилась во Втором Городе. И я помчался туда на всех парах, если это выражение – «на всех парах» – применимо к нервному маневрированию по перегруженным транспортом улицам. Приходилось сигналить и орать своеобычное: «Черт побери вас, люди! Когда же вы научитесь водить по-человечески?!»

Автомобиль Алексея Пущина я разыскал с трудом. Но разыскал. Тачка была, конечно, в кошмарном состоянии: мало того что побывала в жестокой аварии, так ее еще и мародеры при полном попустительстве местных сторожей успели изрядно обглодать. Одного ворюгу я даже застал с поличным. Хмурый дядька с пропитой рожей деловито упаковывал в пакет один из задних фонарей.

– Стоять-бояться! – зычно проорал я.

– Пшел на… – огрызнулся дядька.

Вообще-то мага посылать опасно. Может обидеться. А обидится – умоешься и сам пойдешь по названному адресу. И будешь бродить по белу свету до скончания времен. Один такой смельчак уже вон ходит туда-сюда, пугая бабочек оранжевой окраски. Имеется в виду обнесенный могильным покоем бедняга Агасфер. Он же – Бутадеус. Он же – Картафил. Он же… Короче говоря, тот парень, что широким массам трудящихся известен под кликухой Вечный Жид.

Но нет, я не обиделся. На опустившихся болванов обижаться – себя не уважать. Сдержался. Но припугнуть слегонца не преминул.

– На кой тебе, дядя, разбитая-то? – спросил для завязки.

– Где на… разбитая на… – озадачился дурилка картонный и, быстро вытащив фару из пакета, стал вертеть ее в поисках трещины.

– А вот на… где на.!

Я щелкнул пальцами, фара тут же с громким хлопком взорвалась и осыпалась на гравий стеклянным мусором.

Примитивная магия в таких делах наиболее эффективна. Дядька испуганно ойкнул, выронил ножовку по металлу, которую удерживал под мышкой, и заметался, словно филин, попавший в луч прожектора. Потом еще раз ойкнул и рванул, смешно задирая ноги, к похожей на дот сторожке.

В детстве меня такие чудеса на грани эстрадных фокусов радовали, сейчас – нет.

Сейчас вообще мало что радует.

Отпугнув деклассированного барыгу, я занялся осмотром разбитой машины.

Обошел вокруг, потом еще раз, уже в обратную сторону, но ни остаточных признаков использования магической энергии, ни следов Запредельного не почувствовал. Все походило на результат рядовой аварии.

Передок с правой, водительской, стороны у этой еще совсем новой (явно с незначительным пробегом по России) «тойоты» отсутствовал как таковой: сплющило от удара так, будто не из металла был сделан, а из пластилина. Часть движка утянуло под днище. Крыло в хлам. Правая дверка вырвана с корнем – видать, спасатели постарались, когда вытаскивали зажатое тело. Рулевое сбито набок. Приборная панель треснула и пошла волной. Лобовое стекло вдавлено, висит на соплях, все в паутине трещин, напротив водительского кресла – дырища с кулак. И по всему салону бурые пятна масла и крови.

Снаряд, что ли, влетел? – озадачился я, глядя на дыру в стекле. Или брошенный кем-то камень?

Конечно, не снаряд. Глупость. Был бы снаряд – не было бы машины. А неразорвавшийся нашли бы гаишники, когда место происшествия осматривали. А когда бы нашли, тот бы еще хай подняли – не каждый день у нас из гранатометов шмаляют. Нет, не снаряд. Скорее всего, камень или какая-нибудь железяка. Вот на что могли и не обратить внимания.

Я пошарил по салону, но ничего похожего на предмет, который мог бы оставить дыру в лобовом стекле, не нашел.

Может, веткой пробило, предположил я, но что-то в такой версии мне не понравилось. Возможно, простота. Поэтому заставил себя еще раз заглянул во все щели. И опять ничего криминального не обнаружил. Но предпринятые мною поиски оказались не такими уж и бесполезными – на кресле пассажира я нашел монету. Советскую монету номиналом в две копейки.

Сказать, что меня эта находка удивила, – ничего не сказать.

– Что за ересь! – ахнул я.

Еще бы тут не ахнуть. Одна монета возле трупа – это одна монета возле трупа. По монете возле каждого трупа – это не две монеты возле трупов, это закономерность. Тут уже монета не просто монета, а нечто большее. Это уже не фигли-мигли, это уже – при известных обстоятельствах – некий знак. Определенно – знак.

И сразу заскакали в моей голове вопросы. Что этот знак означает? Зачем его оставляют? Кто? Для кого?

Представить, что некий дух-мститель из Запредельного оставляет подобные весточки, я был не в состоянии. Чего это ради древнему духу разбрасываться какими-то там монетами? И откуда они у него могли, вообще, взяться? Где он – и где те монеты. А вот люди такую дрянь то и дело находят в свиньях-копилках да в дырах карманов. И еще под холодильниками. Это когда вылавливают веником заползающих туда черепах. Сплошь и рядом. А раз так – значит, дух здесь ни при чем. Значит, это какие-то местные, посюсторонние разборки. И выходит, обе эти смерти (и Павла Тарасова и Алексея Пущина) – это тщательно спланированные и четко реализованные убийства. Людей людьми. Странные, конечно, убийства, но тут возможны всякие версии, в том числе и самые, на первый взгляд, немыслимые. Например, такая, что в Городе действует тайная секта, сумасшедшие адепты которой молятся на две копейки и приносят в жертву людей вот так вот изощренно. Или существует клуб самоубийц, члены которого оценивают свою жизнь в столь смешную сумму. Действительно, в смешную – когда-то на Руси монету в две копейки обозначали словом «грош». А быть может, орудует в городе серийный убийца, для которого монета с таким номиналом – часть мрачного имиджа.

Всякое возможно.

Люди Пределов и без содействия Запредельного способны на любой беспредел. Демоны нервно курят в коридоре.

Или все же дух шалит, а копейки ветром надуло? – все же сомневался я. Может, совпадение? Немыслимое, но совпадение?

Тут я осознал, что в очередной раз попал в ситуацию, которую называю «Развилкой Честертона».

Как известно, в каждой из новелл саги о патере Брауне автор сначала предлагает читателям тайну, затем дает ей объяснение потустороннего свойства, а в конце заменяет объяснениями вполне обыденными. Всегда. Это естественно, поскольку такова уж природа человеческая. Человек мечтает заглянуть в Запредельное, но рациональным своим умом решительно отвергает сам факт его существования. Но я не человек, я дракон, и мне доподлинно известно: Запредельное существует, и зачастую причины на первый взгляд посюсторонних явлений находятся именно там.

Зачастую, но не всегда.

Определиться, с Запредельным в данном конкретном случае столкнулся или нет, всегда сложно. Даже когда фактов полно. А я находился лишь на начальном этапе расследования, поэтому с фактами у меня было негусто.

В пользу потусторонней версии событий говорили акт осквернения могилы и древний амулет, против – отсутствие энергетических следов Запредельного (во всяком случае, я их пока не видел) и эти – состоящие из грубой, бездуховной материи – двухкопеечные монеты.

Немногочисленные аргументы «про» и «контра» уравновешивали друг друга. Я нуждался в дополнительных. Остро нуждался. Поэтому, отвергнув замечательный совет Теодора Рузвельта: «Делай, что можешь, с тем, что у тебя есть, и там, где ты находишься», немедленно отправился за новыми фактами на одиннадцатый километр Озерного тракта.

По дороге меня не оставляла мысль о монетах, уж больно они меня изумили. Копейки эти. Копеечки.

Припомнилось вдруг, что слово «копейка» этимологией восходит к копью Охотника на драконов по имени Егорий Смельчак. Этого безжалостного к нашей расе парня издревле на Руси почитают за святого: и на монеты его, и на гербы, и в святцы, и храмы в его честь возводят, и даже орден боевой его имени учредили. А как не учредить, если вызывает уважение? Есть среди людей посвященные, знают они, что не так уж и много было за всю историю человечества удачливых драконоборцев.

Охотников во все времена было пруд пруди, а вот тех, кто сумел завязать хвост дракона в узел, раз-два и обчелся. Гильгамеш, Беллерофонт, Персей, Ясон, Сигурд, Кересаспа, Жевзик Дратевка, Егорий-Григорий этот самый, который Победоносец, Салуян Кривой Нос, Никита Добрый, Макс Лаутт, братья Тукша Ых и Ешка Ых. Ланселот еще… Хотя нет, Ланселот не в счет. Пиарил он себя, конечно, по-черному. Особенно перед дамами любил залиться соловьем. Типа: «Мадам, поверьте, я был девятнадцать раз ранен легко, пять раз тяжело и три раза смертельно». И ля-ля-ля. И бла-бла-бла. Но Охотник из него был как из меня теннисистка Шарапова. Никакой.

А вот вышеназванные действительно были рыцарями без страха и упрека. Доблестными, великими воинами. Свое дело знали – у каждого на счету десятки поверженных драконов. Что ни имя, то легенда.

Было время.

От начала начал и до позапрошлого века.

Что касается позапрошлого, девятнадцатого, века, то имен он нам почти не оставил, ибо все серьезные Охотники к 1799 году собрались в Легионе Безымянных Героев. Они охотились на нас инкогнито, утверждая, что сражаются не ради славы, но во имя правого дела.

Называть геноцид «правым делом» – это, конечно, сильно. Но люди есть люди. Их не переделать.

К слову сказать, не долго Легион просуществовал. Чуть больше века. Славу между собой не поделили легионеры, рассорились, чуть до смертоубийства дело не дошло. Оно и понятно: пусть и Охотники, но все же люди, а людям свойственно желать славы. Даже деньги иной раз могут поделить по-братски, славу – никогда. Хлебом не корми – повесь фото на Доску почета. Объяви самым-самым. Поставь высшую оценку. Подними в рейтинге. Назови непревзойденным. Возвысь над остальными.

Из-за таких вот дешевых понтов и выродился Легион, разбился в 1902 году на кучу небольших кланов.

Из Охотников прошлого века Эдди Крепыша можно вспомнить из клана Мечека. Из клана Торчика: Стива ван Зандта, Гошу Настырного и Винсента Пасторе. Из клана Брро: Данко Могилевского и Хижика Зловоя-младшего, которого Щгенк-Смуртф-Хман завалил восемь лет назад в Праге на площади перед ратушей. Кого еще навскидку?

Пожалуй, больше и некого.

Остальных доброхотов никто не помнит, в мясню их захороводили мои братья по черной крови. Да и я – чего скромничать – всех, кто на меня в свое время дергался, втоптал в бесславие. Лет триста назад чуть ли не каждый год рубился и на круг за свой немалый век гавриков восемьдесят (или около того) угомонил.

Это только, разумеется, Охотников.

Если же считать тех гаденышей, которые по разным причинам попадали в мой персональный Список Золотого Дракона, так это без малого под три тысячи выйдет. Только одно с другим путать не стоит: то – это то, а это – совсем не то. То в силу традиции, смысл которой потерян, но маховик которой не остановить, а это – во славу Справедливости и ради Силы. Вещи по внутренней сути принципиально разные. Хотя, конечно, результат одинаков: душу вон, а тело в землю.

Да, тело в землю.

Так уж выходит по жизни, что у каждого дракона, как и у каждого хирурга, есть свое персональное кладбище. Не знаю, правильно это или нет (не мне о том судить), но так было, так есть и так будет. Не нами заведено, не нам и прекращать. Пока существуют на белом свете драконы, будут появляться Охотники и будут продолжаться кровавые сечи один на один. И пока не перебьют Охотники всех драконов, будут золотые драконы в Ночь Полета истреблять грешников, поскольку праведники – по какому-то глупому несправедливому закону – умирают сами и гораздо чаще.

Из нынешних воинствующих ксенофобов я мало кого знаю. Слышал, есть в некоторых кланах небесталанные, но я так скажу: пыхтеть им еще и пыхтеть, чтобы старый дракон хоть одного из них запомнил по имени. А уж на реверс монеты попасть так и подавно никому из них не суждено. Не те сейчас времена: и нас, драконов, стало меньше, и у людей нынче другие герои – не Охотники на драконов, а артисты-футболисты и прочие клоуны. Удивительно, что Победоносца-то тиснули на нынешние копейки, а не какого-нибудь Прилипа Киркойровроева. Или иную раскрученную до уровня всенародной популярности зияющую пустоту. С них бы сталось.

Но раз случилось, пусть красуется Егорий. А заодно – что справедливо – поверженный им безымянный дракон. Для людей, конечно, безымянный, мы-то, драконы, знаем, что звали его Шнег-Акъелз-Птош и что был он вполне безобидным топазовым драконом. Землю пахал, подковы ковал, а помимо – пользовал простых палестинцев от разных хворей. Когда пиявками, когда магией, когда добрым словом. Лечил-лечил, а они его раз – и сдали с потрохами проезжему рыцарю. Типичный случай. Обычные дела.

Помогай им, не помогай, в который раз уже подумал я насчет людей, а все равно рано или поздно заявится по твою душу Охотник с копьем наперевес и с мечом на поясе.

Как только я об этом подумал, тут меня и пробило: мать моя Змея, совсем из головы вылетело! С нынешнего же утра сам являюсь объектом Охоты.

Опомнился, лихо развернулся у плотины ГЭС и покатил назад. На «шанхайку», на китайский рынок, за правильными набойками к мастеру Лао Шаню. Личная безопасность – прежде всего. Дело потерпит.

Тут и думать нечего: конечно, потерпит – ведь кто его закончит, если я стану дохлым?

Болид пристроил (ближе никак не получилось) у Института ортопедии и к рынку, чертыхаясь, но бодрячком, поднялся на своих двоих. Как только свернул на Софьи Перовской, сразу нырнул в ряды и стал продираться сквозь толпу к центральной площадке. Проходя мимо торговцев обувным ширпотребом, успел внести посильную лепту в исполнение Моисеевой заповеди «Не укради». Попутно и без напряга. Как всякий золотой дракон, я чрезвычайно легко решаюсь на поступки.

А получилось так.

Иду-гляжу: юркий прыщеватый тип подрезает сумку у дамы бальзаковского возраста и кустодиевских форм. Ушла тетка с головой в сбивание цены за выбранные туфли и ни черта вокруг себя не видит. Раззява раззявой. А парень чик-чик лезвием, зажатым между пальцами. Любо-дорого смотреть. Профи. Хотя, конечно, сволота.

Он уже почти принял лопатник, когда я врезал ему по почкам.

Без замаха.

Но кастетом.

Прыщавый охнул и, зацепив лоток с ворохом пробковых сабо, упал на колени.

Наслаждения от восстановления справедливости я, честно говоря, в полной мере не получил: от поверженного ворюги омерзительно несло псиной, туфли, которые присмотрела тетка, были пошлого кислотно-канареечного цвета, а динамики музыкального киоска исторгали на всю округу: «Может быть, и я вкуса миндаля и могу порхать, веками махая». Именно вот это вот они исторгали. Безусловно, мощное откровение, но как-то так ни фига не «El Fuego» от Карлоса Сантаны. Ну и какое при таком вот антураже может быть наслаждение?

В мире людей нет гармонии, мысленно констатировал я, выбираясь из торговой кишки. Нет, не было и никогда не будет.

Старый колдун Лао Шань, которого я знаю с тех самых пор, как направил меня в Город на охрану Вещи Без Названия наставник вирм Акхт-Зуянц-Гожд, сидел на табурете там, где и всегда, – возле своей перекошенной будки с вывеской «Ремонт обуви». В его облике за те месяцы, пока не видел его, ничего не изменилось. Та же драная ушанка, выцветшая футболка с надписью «СССР-USSR» и номер «Известий» от 24 августа 1956 года.

– Ни хао, прежде рожденный, – поприветствовал я, присаживаясь на свободный табурет.

Мастер ответил, не отрываясь от газеты:

– Ни хао, Держащий Жемчужину Во Рту. – И пригласил: – Падай.

– Уже, – сообщил я.

Он ничего не сказал.

И еще раз ничего не сказал.

И еще раз.

Мне ничего не оставалось, как терпеливо дождаться, пока он дочитает статью до конца.

Эту статью о международной конференции по Суэцкому каналу он перечитывает по тридцать раз на дню вот уже пятьдесят лет подряд, и с этим ничего нельзя поделать: у Лао Шаня тысяча лет позади и тысяча лет впереди, он никуда не спешит, ему просто некуда торопиться, и он не любит, когда его торопят.

Что тут сказать?

Удел колдуна, а равно всякого другого чародея, открывает каждому великолепную возможность сойти с ума по-своему.

То и скажу.

Наконец он закончил, аккуратно сложил газету, которая была истрепана настолько, что шуршала уже не как бумага, а как натуральный шелк, опустил ее на столик и сверху прижал очками. Потом несколько раздраженно, видимо, под впечатлением только что прочитанного, произнес, глядя на мое правое ухо:

– Все знают, как познавать непознанное, но никто не знает, как познавать известное. Все знают, как отвергать то, что мы считаем дурным, но никто не знает, как отвергать то, что мы считаем добрым. Вот почему в мире воцарилась великая смута. Люди вмешиваются в круговорот времен года, и оттого среди тварей земных не осталось ни одной, которая смогла бы сохранить в целости свое естество. О, в какую смуту ввергли Поднебесный мир любители знания! Вся эта суета сует несет ему гибель.

Шема-шема-шема, энергично потирая моментально покрывшееся инеем ухо, съязвил я. Про себя, конечно. Вслух же оценил его ворчание более дипломатично:

– Когда родился ты, Лао Шань, Поднебесная уже гибла. Когда уйдешь, Поднебесная все еще будет гибнуть.

Этим тема исчерпала себя, и он ее сменил:

– Смотрю, ты в шляпе, дракон.

– Всегда быть в шляпе – судьба моя, – переврал я мистера Икса.

– Нужны набойки?

– Ты смотришь в суть, Лао Шань. Я бы даже сказал – в самую тютельку сути.

– Сыграем?

Торопишься, не торопишься – отказываться от такого предложения нельзя. Это не то предложение, от которого можно отказаться. Игра цинь-цзяо – часть церемониала. Церемониал – стержень жизни. Со стержнем жизни не шутят.

Не успел я согласиться, как Лао Шань швырнул на стол восемнадцать покрытых красным лаком деревянных палочек. Затем аккуратно выложил их в ряд, подровнял и объявил:

– Твой ход.

Хитрюга.

Но делать нечего.

– Презренны, а в жизни необходимы – таковы вещи, – произнес я и откинул одну палочку от правого края.

– Низменны, а нельзя на них не опереться – таковы простые люди, – напомнил он и тоже убрал одну.

Я немного подумал и взял две, не забыв при этом сказать:

– Утомительны, а нельзя ими не заниматься – таковы мирские дела.

Кое-какие шансы у меня еще имелись.