bannerbanner
Быть драконом
Быть драконом

Быть драконом

Язык: Русский
Год издания: 2008
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
5 из 8

– Грубы, а нельзя не оповещать о них, – таковы законы, – ни на секунду не задумавшись, сказал колдун и убрал одну.

– Далеко отстоит, а нужно держаться за него – таков долг, – медленно, пытаясь просчитать варианты, произнес я. Затем махнул рукой – чего тут считать, трясти нужно! – и отложил в сторону одну палочку. А потом – ай, ладно! – рискнул и отложил еще одну.

Видя мое замешательство, колдун усмехнулся и ответил так:

– Разделяют, а должны свиваться в одну нить – таковы ритуалы.

И уверенным движением убрал две штуки.

– Всегда рядом с тобой, а должна быть распространена на всех – такова справедливость, – быстро, не желая больше быть объектом насмешки, отложил я одну.

Он убрал сразу три:

– Пребывают внутри, а нужно к ним стремиться – таковы жизненные свойства.

Крышка. Теперь сколько бы я палочек – одну, две или три – ни взял, все равно победит китаец. Хитрый старый китаец. Колдун чертов.

Но что тут поделать? Хочешь не хочешь, надо доигрывать. Хотя бы для сохранения собственного лица. Да и уважать соперника нужно при любых раскладах.

– Едино, а не может не изменяться – таков Путь, – не выдавая голосом разочарования, произнес я и откатил на край стола одну. Так резко, что она чуть не упала на землю.

И тут Лао Шань разразился победной тирадой:

– Обладает духовной силой, а не может не действовать – таково Небо. Поэтому мудрый созерцает Небо, а помощи не предлагает. Постигает в себе жизненные свойства, а ничем не связан. Исходит из Пути, а не строит планов. Безошибочно исполняет долг, но не взирает на примеры. В совершенстве владеет ритуалом, но не признает запретов.

И с торжествующим видом отложил в сторону три палочки.

Последняя осталась за мной.

Я проиграл.

Опять.

Колдун, потирая руки, в который уже раз посоветовал мне купить самоучитель игры в цинь-цзяо для «чайников», после чего радостно захихикал.

Чем бы колдун Лао Шань ни тешился, лишь бы Огненную Жабу с цепи не спускал, подумал я в ту секунду.

Однажды, кстати, спустил. В 1876 году. Люди тогда в Городе настолько озверели, что друг на друга по любому поводу кидаться стали. Колдун терпел-терпел, да не вытерпел – вправил им мозги, позволил Жабе прогуляться. Две трети домов сгорело за ночь в невиданном пожаре. Фух – и как и не было. Зато народ сразу в чувство пришел. Общая беда, она сплачивает.

В какой-то момент хихиканье колдуна перешло в задорное хрюканье, я не выдержал и тоже прыснул. Лао Шань захрюкал еще громче, и со мной случилась форменная истерика. Я бил себя руками по коленкам и ржал взахлеб. На нас стали обращать внимание зеваки. Пришлось ударить по тормозам.

Когда мы наконец успокоились, китаец велел снять туфли, схватил их в охапку и семенящим, но вовсе не старческим шагом направился к будке.

В приоткрытую дверь я увидел, как он исчез за серым холщовым пологом, который разделяет его мастерскую на две неравные части. Та, что у всех на виду, находится в Пределах, в Городе, в центре китайской барахолки. А та, что за пологом, – в Запредельном.

Так я полагаю.

Сам за этот полог из мешковины, на котором во всю ширину выведен черной краской похожий на жука-плавунца иероглиф «ми», что значит «рис», никогда не заглядывал (хожу в Запредельное своими путями), но слышал историю о том, как года три назад сунулись туда два чудика из торговой инспекции. Глупцы. Одному еще подфартило: хотя и очутился на глухом перегоне КВЖД, но в тот же день его подобрали-обогрели сборщики клюквы. Другому повезло меньше: выпал в каком-то резервном коллекторе туннеля под Ла-Маншем. Четверо суток выползал к людям и чуть с ума не сошел. Впрочем, может, и сошел. Кто знает? Быть может, ходит теперь по дому в тещиных кальсонах с начесом, а когда приходят гости, прячется в шкаф-купе и плачет. Все может быть.

Лао Шань управился быстро. И пяти минут не прошло, как вынес он мне мою обувку с новыми набойками в виде листа клевера. У обычного клевера три листовые пластинки. Тут – четыре. Значит, «счастливый». Теперь крысы Охотника мне не страшны. Как они меня учуют, если я следов оставлять не буду? Да никак. Фиг им.

Я не знаю, из чего делает мастер Лао Шань эти штуковины. Магический кинжал для ритуала самоочищения он сделал для меня из клапана паровозного котла, Ключ От Всех Дверей – из куска авиационной турбины. Про это сам говорил. Хвалил товар, хвалился мастерством. А про набойки молчит. Может, из чего-то совсем бросового их точит, из каких-нибудь, к примеру, ржавых банных тазиков. Не знаю. И не спрашиваю. Он же не спрашивает, из чего я делаю воду венгерской королевы, которой с ним за работу расплачиваюсь. Иначе он это снадобье и сам бы смог изготовить. Фармакопея-то несложна. Согласно трактату: кинул в колбу по фунту свежих цветов розмарина, порея, майорана, лаванды, залил все это дело тремя хозяйскими кружками водки, плотно закупорил, поставил на сутки в горячий конский навоз, а потом перегнал на песчаной бане. Чего тут сложного? Раз-два-три-четыре-пять – готово, можно принимать. Два раза в неделю по драхме перед едой. Ободряет дух, придает лицу свежесть, а телу бодрость. При применении наружно – избавляет от ломоты и невралгии.

Верное средство, между прочим, – не гербалайф какой-нибудь. Главное – водки не жалеть, не отхлебывать ее из кружки в процессе производства продукта. Это, конечно, трудно. А в остальном просто, проще пареной репы, любой может изготовить. Не то что колдуну, даже непосвященному по плечу. Хотя, конечно, лучше, чтобы занимался этим маг-специалист. Все же. Там же еще по ходу дела и слова нужно нашептывать разные-праздные, дабы побочных эффектов у потребителя не возникло. А то чего доброго пойдет родной пятнами. Или облысеет раньше времени. Или резинка на трусах у него в ответственный момент лопнет. Или фортуна задом к нему повернется, а удача сукой вильнет. Кому это надо? Лао Шаню не надо. Знает старик, что каждый должен заниматься своим делом. И мне это тоже известно.

– Отличная работа, Старая Гора, – сказал я, с трудом натягивая левый башмак. – Спасибо.

– Спасибо не булькает, – напомнил колдун, выдав мне длинную «ложечку» с ручкой в виде головы лошади.

Натянув правый башмак, я, как оно и положено, постучал каблуками по асфальту. Убедившись, что все в порядке, вытащил приготовленную фляжку со снадобьем и протянул старику:

– Держи свои буль-бульки.

Лао Шань забрал полную посудину, а взамен отдал точно такую же (серебряную и с моими фирменными царапинами от когтей), но пустую.

Пришла пора расставаться.

– Забегай, – попросил колдун и полез обниматься.

– Всенепременно, – пообещал я, похлопав его по спине.

– Не по делу, так.

– Это уж как получится.

По-стариковски поохав, колдун протянул мне две конфеты из нуги с зернами кунжута.

– Зачем это? – изумился я.

– И двух минут не пройдет, как пригодятся, – навел он тумана.

Я не стал ничего уточнять, сунул в карман и – уходя, уходи – побрел на выход.

Колдун оказался прав, конфеты пригодились еще до того, как я вышел за пределы рынка.

У одной из палаток выбирала костюмчики для двух своих пацанов-близнецов молодая мамаша. Молодая-то молодая, но замученная какая-то вся, худющая, бледная. Сразу видно – сыновей растит сама, на двух работах мыкается, по вечерам полы в подъезде моет, а денег все одно – кот наплакал.

Только есть деньги, нет денег, а покупать нужно – мальчишкам в первый класс идти. Святое. Стоит, мнется. На костюмы, что приглянулись, не хватает. Которые по деньгам – те не по душе. А мальцы рядом, теребят за подол, головенками белобрысыми туда-сюда вертят, притомились от шума-гама, от базарной толчеи. Когда меня заметили, я улыбнулся во все свои тридцать четыре зуба, ободряюще подмигнул и поманил пальцем – подь, пацаны, сюда, чего скажу.

Как только приблизились, сразу сунул и тому и другому – держите от щедрот – по китайской нямнямке. Парни оказались правильными (бьют – беги, дают – бери) – взяли. Один сразу конфету в рот засунул, начал чавкать, второй – зажал в потный кулачок. Смотрю, есть контакт, и сразу по пятьсот рублей каждому. На тебе, Абту. И тебе на, Анет. Притянул к себе, шепнул, чтоб денежки мамке отнесли, после чего развернул кругом и придал ускорение. Поскакали.

Столь удачно пристроив деньги, отобранные у гаишника, я быстренько-быстренько нырнул в толпу.

И был таков.

А я таков, каков я есть, и больше никакое.

Шел к машине, а сам удивлялся, как это Лао Шань про эти нехорошие деньги узнал. Впрочем, особо удивляться было нечему: за год так ослаб, что для любого опытного чародея являл собой открытую книгу. Букварь. Если не «раскраску».

Уже почти дошел до бьющего копытом от нетерпения болида, когда меня нагнал мазурик, которому я давеча не дал стянуть теткин кошель. Обидчивым оказался. И мстительным. Выследил, увязался, попытался сунуть в бок заточку. Дурачок.

Я даже разворачиваться не стал, сделал шаг в сторону и свалил его с ног. Нет, не бил, просто резко выставил локоть, и он сам нарвался. Хрясть по инерции о костяшку мордой, ноги кверху и – опа-на! – уже на спине.

Наклонившись, я ткнул стволом ему между глаз и тихо-тихо так спросил:

– Кончить или в червяка превратить?

Он ничего выбрать не смог.

Он был в нокауте.

Тридцать третье правило дракона гласит: «Человек не виноват, что он родился человеком, будь к нему снисходительным». Я все наши правила стараюсь соблюдать, это – тоже, поэтому отношусь к людям терпимо. Но разве подобного уродца можно назвать человеком? Не знаю. Не уверен. Слишком критерии размыты.

С большим трудом удержался я от того, чтобы не внести его в свой актуальный список. Еле-еле удержался. Представил, что у него в детстве были неловкая няня и скользкий подоконник, и только вот таким способом отговорил себя от карательных мер.

И уже в машине, снимаясь с ручника, подумал: труднее всего в нашей жизни – сохранить в себе дракона и найти в человеке человека.

Воистину.

ГЛАВА 6

Место автокатастрофы искать не пришлось. Чего там искать? Сосну, с которой столкнулся Алексей Пущин, я узнал по привязанному к ней венку. Венок был пафосный, дорогой, из живых цветов.

И вот этих вот вещей я не понимаю. Не понимаю, и все тут: его эта сосна убила, а ее цветами украшают. Зачем? К чему? Где логика?

Впрочем, таковы люди. Их логика извращенна. Они, к примеру, из орудия убийства своего Спасителя сотворили святыню. Мне трудно представить, чтобы какой-нибудь дракон с упоением лобызал окровавленный меч, которым убили другого дракона. Не могу такое представить. Увольте. Но самое страшное, что для некоторых нательные крестики что-то вроде модного аксессуара. Шмат золота истратят, бриллиантами немереных каратов украсят – и ну бахвалиться перед другими такими же идиотами. Какая при таких делах вера может быть? Никакой. Кондовый гламур. Танцы на мощах. Дикость дикая.

Трасса на этом участке казалась вполне безобидной: метров триста отлогий спуск, никаких поворотов, полосы широкие, асфальт в отличном состоянии. Захочешь, не слетишь.

Может, у парня сердечный приступ случился? – подумал я. Или пчела в окно залетела, цапнула?

Бывало со мной такое. Едешь иной раз, а тут вдруг в шею бац, хватаешься одной рукой за бобо, а второй руль машинально рвешь. И все. Уже не здесь, уже там. Могло и с господином Пущиным подобное произойти. Легко. А возможно, что светом фар его ослепило. Поздним вечером ехал, дело к темени шло, врубил кто-нибудь дальний – и дернулся господин Пущин от неожиданности. Тоже версия. Но в первую очередь я хотел разобраться с дырой в лобовом стекле. Беспокоила меня эта дыра. Поэтому, цокая по асфальту новехонькими набойками, перешел дорогу и направился через кювет к дереву-убийце.

Ему – в общем-то ни в чем не виноватому – тоже прилично досталось. А как иначе – железом-то по живому. В месте удара (метра полтора над землей) начисто стесало всю кору и основательно растрепало древесину. Рана уже потемнела и покрылась выступившей смолой. Будто слезами ее залило.

Я поискал сук, который мог бы пробить в лобовом стекле дыру, но не нашел. Сосна была строевая, до нижних веток два с лишним метра, ствол прямой, гладкий, экспортного ГОСТа «три двойки». Такая вполне могла бы пойти на грот-мачту бригантины.

Стало быть, констатировал я, дыра образовалась еще до удара о дерево. После чего коснулся ствола рукой и закрыл глаза. Через несколько секунд ощутил живое тепло.

И боль.

Такую, что тут же отдёрнул руку.

Следов магического видно не было. Никто намеренно не сооружал из злосчастной сосны ловушки для машины. Во всяком случае, я этого не чувствовал. Хотя могло быть и так, что поработал здесь кто-то весьма и весьма Сильный. Если это так, то ощущения, что проведена в отношении Алексея Пущина процедура энвольтования на смерть, и не могло возникнуть. Настоящий мастер следов не оставляет. Ни пятнышка. В этом и заключается высший колдовской пилотаж.

Поднявшись на обочину, я еще раз осмотрелся.

Пейзажи вокруг – передвижники отдыхают. На этой стороне густой сосновый бор, на той – заливной луг до самой реки: поповник, клевер, иван-чай, прочее неброское, но пахучее сибирское разнотравье. Там-сям несколько залысин, посреди которых аккуратные стожки. А над всей этой омытой недавним дождем пасторалью – высокое небо в пятнах всклоченных облаков.

К левой кромке луга прижималась осиновая роща. На правом же его краю и чуть ближе, метрах в пятидесяти от дороги, был виден живописный холм, на верхушке которого гнулась на ветру старая, увешенная разноцветными тряпичными лоскутами-лентами береза.

Бурхан! – обрадовался я.

Как тут не обрадоваться? Коль обитает здесь дух места, он все, конечно, видел. А раз так, значит, есть – пусть слабый, но все-таки – шанс узнать, из-за чего же произошла авария.

Чуть ли не бегом я направился через дорогу к этому волшебному месту. Вскарабкался на холм и, встав под березой, украшенной на манер новогодней елки, прислушался к своим ощущениям.

Секунду постоял.

Другую.

Еще одну.

Да, не зря суеверный народ здешнюю березку украшал – присутствие Силы чувствовалось. И весьма. Место было энергетически мощным.

Не раз доводилось мне слышать: «Не затыкай ушей – и то, что нужно, само подаст голос. Не зажмуривай глаз – то, что нужно, само покажется». Порой так оно и происходит. Но это был не тот случай. Я простоял долго, минут десять, старательно сливаясь с физическим слоем тонких вибраций – границей между Пределами и Запредельным. Но, как ни старался превратиться в антенный фидер, дух места на ментальный контакт со мной так и не вышел. Не посчитал нужным.

Тогда я сбегал к машине и вернулся с кинжалом, горстью красной гадательной фасоли и аварийным тросом. По виду это самый обыкновенный гибкий трос в стандартной пластиковой оплетке, в действительности – не совсем. Спецзаказ. В стальные вплетена одна золотая жила и две из серебра.

Спустившись на южный склон холма (подальше от глаз случайных свидетелей), я выложил трос кругом, встал в центр, после чего рассыпал перед собой фасоль, скинул куртку и, задрав рукав сорочки, рубанул кинжалом по запястью.

Когда первые черные капли упали на бобы, я закрыл глаза, сосредоточился и стал заклинать:

Черное на красное,Редкое на рясное,Свет для глаза, звук для уха —Маг-дракон взывает к духу.По неписаному правилу, по древнему закону,Дух стихий, явись дракону.

Вроде все правильно произнес и с чувством, но только дух не соизволил отреагировать.

Я повторил.

Опять ничего.

Я еще раз.

И тут он наконец подал знак, показал, что услышал: дернулась несколько раз вершина березы, задрожали ветки, всколыхнулись тряпицы.

Но и только.

Так старая ленивая собака во сне дергается, услышав свою кличку: задирает лапу – «тут, хозяин, почеши», но не просыпается.

Короче говоря, не захотел дух материализоваться и медиума во мне не признал.

Обидно, но бывает.

Требовались какой-то другой ритуал и более сильное заклинание.

Возможно, совсем-совсем древний, подумал я про своенравного духа. Тогда тут нужно нечто специфичное. С этнографическими наворотами. Чтоб пробрало его по-настоящему.

И тут я сразу вспомнил про Альбину Ставискую, про зазнобу мою ненаглядную. Эта ведьма в здешних краях со времен Ермака обретается, оттого все местные ходы-выходы и проходы отлично знает. Ей-то да не ведать про национальные особенности колдовства в Приозерье. Кому тогда?

Понимал я и другое: ведать-то она ведает, да только фиг задарма поделится заповедным, обязательно потребует что-нибудь взамен. И я даже догадывался, что именно. Ожерелье Дракона – вот что. Давно зарится на эти сто семь потускневших от времени и скуки жемчужин. При каждом удобном случае слезно клянчит: подари да подари. Оно и понятно, вещь в хозяйстве небесполезная. Одну жемчужину из Ожерелья в яблочном уксусе раствори, выпей в ночь на Ивана Купалу – и тридцать лет жизни с плеч долой. Как тут не позариться? Помолодеть хочется любой женщине, даже ведьме. Ведьме, быть может, особенно хочется. Не про внешний облик тут разговор (ведьме молодухой прикинуться раз плюнуть), а про остроту восприятия жизни, про вкус к ней, про азарт.

Никаких сомнений не было, что за возможность помолодеть душой Альбина мне выложит что угодно. Но только не мог я так бездарно распорядиться Ожерельем, которое получил в наследство от предыдущего хранителя Вещи Без Названия достопочтенного Вахма-Пишрра-Экъхольга.

Дело в том, что я это волшебное украшение собираюсь подарить собственной дочери, для нее и берегу. И неважно, что у меня пока нет дочери. Это совсем неважно. Рано или поздно появится. Дело времени и веры.

Короче говоря, вариант с Ожерельем как изначально неприемлемый я сразу отбросил и всю дорогу до города искал слова, с помощью которых можно было бы Альбину уговорить. Но не нашел я таких слов. Нельзя найти то, чего нет.

Силой выбить заклинание я тоже не мог. Не потому что пацифист. Вот уж что нет, то нет. Просто не было у меня на ту минуту необходимой для этого Силы.

Получался тупик: по-хорошему – бесперспективно, по-плохому – невыполнимо.

Но нет таких тупиков, из которых дракон не нашел бы выхода.

Реально оценив положение, я решил разбудить в себе природное коварство.

Решил – и разбудил.

Поначалу вознамерился запугать Альбину намеком на звездное дерби. Дескать, не расколешься – оседлаю и заезжу до смерти в ночь Силуяна, когда потянет тебя, как ту панночку, на кражу коровьего молока. Но затем эту идею, основанную на отсроченном воздействии с неясным исходом, откинул и подумал о штуке более надежной. О банальном шантаже.

Сам по себе шантаж – это не есть хорошо, конечно. Это есть плохо. Что уж тут говорить. Вестимо. Но только золотой дракон не действует в узких рамках дихотомии «хорошо – плохо», он действует на широком поле парадигмы «справедливость».

Мысли мои сразу заработали в нужном направлении, и, когда проезжал пост ГАИ на въезде в город, я уже знал, к кому обращусь за помощью. К Кике, конечно.

Кика – эгрегор. Не человек, не дракон, а одно из тех странных существ, которые появляются благодаря воле людей, объединенных общей мыслью или желанием. Философ Маркс обронил как-то, что идея, овладевшая массами, обретает материальную силу. Как это ни странно, прав был мозголом. Так эгрегоры и появляются.

Рождение эгрегоров основано на принципе магической цепи: когда большое количество народа продолжительное время хочет одного и того же, появляется субстанция, олицетворяющая такое желание. Сначала она появляется в Запредельном. Именно там «разбитые мечты обретают снова силу высоты». А затем, получив от людей достаточный запас жизненной энергии, субстанция оседает в Пределах и начинает жить самостоятельной жизнью. Жить-поживать, добра наживать. Существо это ограничено в свободе воли, но в то же время само сильно влияет на своих «родителей». Иной раз так, что просто ах. До слез. До кровавых. С другой стороны, едва создавшая эгрегора идея начинает изживать себя, он сразу чахнет, мало-помалу выветривается из физического плана бытия и растворяется там, где зародился. В Запредельном.

Вообще-то эгрегоров в Пределах немало. Не так чтобы прямо кишмя ими все тут кишит, но явление это не редкое. Появляются, исчезают, снова появляются. Из тех, имена которых на слуху, можно вспомнить товарища Ленина. Мощный был эгрегор. Не эгрегор – эгрегорище! Породило его овладевшее широкими массами стремление ни о чем не думать (чего тут думать?!), а все отнять и поделить. Пишут, что он из Швейцарии приехал в запломбированном вагоне. Ерунда. На самом деле – пришел из Запредельного. Пришел, дел наворотил, физическую оболочку оставил людям на память и ушел восвояси. А люди семьдесят лет потом сваренную им кашу расхлебывали. Впрочем, сами виноваты.

Печально известный олигарх Борис Абрамович Неленин тоже из эгрегоров будет. Этот возник в результате всеобщего стремления подсуетиться и урвать на халяву кусочек из развалин рухнувшей империи. Выскочил, что тот чертик из табакерки, и начал – Сила есть, ума не надо – куролесить. Десять лет изгалялся. Но как только народ очухался и устыдился сам себя, сдулся эгрегор. Исчез. Как и не было его. В газетах пишут, в Лондон укатил. Ерунда. В Запредельное подался. До поры до времени.

Нынешний правитель России тоже, между прочим, эгрегор. Натуральный. Порожден неизбывной народной тягой к осмысленному бытию. Запуталась страна на рубеже веков, устала от хаоса и возжелала хоть кого-нибудь толкового на трон. И он пришел. И крепким словом повел народ к истокам новым. Которые на самом деле оказались старыми. Зато проверенными.

Что касается Кики, то он, конечно, эгрегор масштабом помельче. Эгрегор человеческого любопытства местечкового пошиба. Появился в 1986 приснопамятном году на пике перестроечного интереса к размерам зарплаты первого секретаря обкома и жилищным условиям председателя облпотребсоюза. За двадцать лет объекты любопытства, конечно, у людей кардинально сменились (их теперь пуще остального интересует, как дурит в запое киноартист Амазонкин и с кем спит певица Фифелова), но паскудная природа, а главное – энергия этой человеческой слабости никуда не исчезла. Жив-здоров Кика. Весел, бодр и в меру упитан. В Пределах зовется Комаровым-Ильей-Можно-Без-Отчества, трудится газетным журналистом, сотрудничает сразу со всеми изданиями Города, вращается в самых разных кругах, умеет расположить к себе любого, всякому в задницу без мыла влезет и знает все про всех. Одним словом – профессионал.

Я с Кикой не дружу (драконы ни с кем не дружат), но знакомство поддерживаю. Практикующему сыщику грех брезговать неисчерпаемым источником информации. Зачастую приходится прильнуть. Как, к примеру, и на этот раз.

Мобильный Кики оказался в зоне доступа.

– Внимательно, – сразу отозвался эгрегор.

– Привет, Кика, – сказал я.

– Егор-Егорище?

– Он самый.

– Здорово, старичок. Что нужно гордому дракону от мутного сгустка инфернального Ничто?

– Помощь.

– Для тебя, Егор, все что угодно, – горячо заверил не лишенный самоиронии эгрегор. Потом подумал и оговорился: – Кроме секса, конечно.

Я, хохотнув в подтверждение того, что оценил шутку юмора, сразу перешел к делу:

– Послушай, Кика, у тебя случайно не завалялось что-нибудь такое-эдакое на Альбину Ставискую?

– Под эвфемизмом «такое-эдакое» надо понимать компромат? – мигом перейдя на деловой тон, уточнил эгрегор.

– Понимай, Кика, как хочешь. Но мне нужна такая информация, которая могла бы заинтересовать Совет.

– Белый или Черный?

– Хоть тот, хоть этот, а лучше – оба. А еще лучше – Большой. Ты меня понимаешь?

– Я понимаю тебя, Егор. Я тебя, старичок, отлично понимаю.

– Поскребешь по сусекам?

Эгрегор ответил не сразу. Молчал секунд десять. Но зато потом обрадовал:

– А ты знаешь, Егор, ведь кое-что есть на нее. Кто бы сомневался, подумал я.

– Материальчик – не бог весть что, – самокритично прикинул эгрегор. – Но если под нужным соусом подать, то Альбине не поздоровится.

Я не стал спрашивать, сольет он мне это «кое-что» или нет. На кой черт он тогда это «кое-что» собирает? Не солить же. Поэтому сразу заговорил о цене:

– Сколько за все?

– С тебя, Егор, нисколько, – быстро и вполне искренне ответил он.

– Только без фанатизма, Кика. Мы не дети. Называй свою цену и не стесняйся.

– Хорошо… – Он тяжело вздохнул и осторожно сказал: – Восемьдесят… Нет, сто доз.

Торговаться по мелочам – не в моём стиле, но я сомневался, есть ли у меня столько капсул в наличии, поэтому попросил:

– Подожди секунду, Кика. – Дотянулся рукой до кармашка пассажирского сиденья, пошарил и выгреб со дна прозрачный пластиковый пузырек с наклейкой «Аспирин». Потряс содержимым. Пузырек был наполнен Зернами Света лишь наполовину. Я врать не стал: – Кика, такое дело, у меня только пятьдесят штук. Или что-то около того. Давай так: эти сейчас, а через день-другой подгоню остальное. Пойдет?

На страницу:
5 из 8