– Недавно перевелся из Североозерска, – быстро отбрехался я. И, проведя пятерней по волосам, пояснил нужду в неуставной прическе: – Работаю под прикрытием в составе сводной группы. Только, Михаил Семенович, вы об этом… – Я прижал палец к губам. – Сугубо между нами.

Начальник службы безопасности все сразу понял, проникся и сунул мне пять. А после того как мы обменялись по-мужски крепким рукопожатием, деловитым тоном поинтересовался:

– И что убойному отделу нужно в нашей богадельне? С кредитом помочь или по делу?

– По делу, – сказал я.

– Да у нас тут вроде все спокойно.

– Во-во, спокойно. И пристойно. Как на кладбище.

– Это ты, майор, про Тарасова?

– В точку.

– Царствие ему небесное, вечный покой.

Иконостас в кабинете, разумеется, отсутствовал, поэтому Михаил Семенович нашел взглядом стоящую на несгораемом шкафу модель танка Т-34 и широко перекрестился. После чего тяжко, но в то же время как-то очень просветленно вздохнул, дескать, все там будем, и напомнил:

– Сам же помер. Никакого криминала. Сердце.

– Это мы в курсе, – кивнул я.

– Ну и чего тогда?

– Имитируем кипучую деятельность, Михаил Семенович. Мама покойного в инфаркт не верит, папу теребит, а у папы… – Я ткнул пальцем в потолок. – У папы друзья в Сером доме. Короче говоря, нас попросили еще раз все проверить, а потом перепроверить. Так попросили, что мы отказаться не смогли.

– Идиотизм, – посочувствовал Михаил Семенович.

– Идиотизм, – согласился я. – А что поделать? Приказ.

– И чего от меня-то надо?

– Да ничего. Задам пару вопросов без протокола. Если что, подтвердите, приходил, мол, пытал. Ну и я перед начальством фактами с «земли» порисуюсь. Лады?

– Валяй.

Я развернул один из стульев спинкой к себе, оседлал и начал расспрашивать:

– Как долго Тарасов в Траст Инцесте работал?

– В Инвесте, – машинально поправил меня Михаил Семенович.

– Что?

– Банк называется «Транс Инвест».

– А я как сказал?

– В Инцесте.

Я хохотнул:

– По Фрейду, видать, случилась оговорочка.

– Уж точно не по Юнгу, – согласился Михаил Семенович, неожиданно явив себя тонким знатоком основ психоанализа, а по делу сказал: – Когда я в банк пришел, Тарасов уже служил. А я, считай, здесь пятый год парюсь. Точнее в кадрах можно узнать.

– Узнаю, – кивнул я. – А скажите, Михаил Семенович, воины беспредела на него, случайно, не наезжали?

– А вот это отставить, майор. Начальник отдела кредитования не та должность, чтобы к таким вопросам отношение иметь. Эти темы не по его окладу. Да и потом – времена уже не те. Все уже давно терто-перетерто, поделено и переделено.

Советским людям со страшной силой хочется верить, что этап «кризисного управления» ушел раз и навсегда, а когда был, то был не с ними и понарошку, прокомментировал я про себя его отповедь, вслух же сказал:

– Понял, Михаил Семенович. Не дурак. Ну а с клиентами какими-нибудь непоняток у него не могло возникнуть?

– Запросто. Но только, скажи на милость, зачем какому-то должнику его убивать? Смысл? Человека не стало, пришел на его место другой, и все дела. Отряд, как говорится, не заметил… Тут главное что? Тут главное – документы. А документы в сейфе. А сейф…

– На дубе.

– Вот именно – на дубе том. И цепями…

Тут звякнула микроволновка, и Михаил Семенович отвлекся на то, чтобы принять созревшее блюдо. Я же продолжал перебирать версии:

– А с коллегами как у покойного отношения складывались? Никто не подсиживал? Или, может, он кого?

– Да вроде нет, – ответил Михаил Семенович, включив электрочайник. – Не слышал ничего такого. Никаких страстей-мордастей. Послушай, майор, ты не парься. Пустые это все хлопоты. Когда девка прибежала, я первым в его кабинете оказался. Сам видел труп вот этими вот самыми глазами. И когда врачи его вертели, лично присутствовал. Могу засвидетельствовать: никаких ран. Ни колотых, ни стреляных, ни огнестрельных. И гематом тоже никаких. По вскрытии, сам знаешь, токсинов не нашли. Не травил его никто. Все чисто.

– Сейчас такие яды синтезируют, что без узкоспециализированной экспертизы и не выявишь, – заметил я и сразу, чтоб не забыть, спросил: – А что за девка-то?

Он не понял:

– Какая девка?

– Ну вы сейчас сказали, что какая-то девка к вам тогда прибежала.

– А-а, ну да. Прибежала, орет. Дура долговязая. Есть тут у нас одна, прости господи, операционисточка. Зоей зовут, фамилия – Крылова. Липла она к Тарасову как банный лист. Она-то его в тот день первой и обнаружила, когда он уже… того самого.

Михаил Семенович вновь перекрестился, а я, похмыкав на разные лады, отметил:

– Невеста, значит, у покойного была.

– Да какая там невеста! – Михаил Семенович поморщился. – Без слез не взглянешь. Игрался он с ней, как кот с мышью. Сам подумай, майор, кто она и кто он. Никаких у нее там шансов не было. Поверь, майор, никаких.

Из этих его жизненных наблюдений я сделал следующий вывод:

– Тогда, получается, имеет место неразделенная любовь и, возможно, оскорбленные чувства.

– Получается, – рассеянно согласился Михаил Семенович, опуская в белую кружку с красной надписью «БОСС» пакетик с чаем. Но тут же включился, быстро просчитал ход моих мыслей и замахал руками: – Да нет, майор, ты даже не думай. Не могла она его. Дура дурой. И чокнутая к тому же. Знаешь, что она тогда орала?

– Что?

– Что его змея укусила.

– Змея? – не поверил я.

Михаил Семенович кивнул:

– Так точно. Ворвалась и орет, что, дескать, Пашеньку моего любимого-дорогого змея укусила. Представляешь, майор? Центр города, блочное здание, второй этаж, а она – «змея». Видать, с головой от горя совсем плохо стало.

– А кроме нее змею кто-нибудь не видел?

– Издеваешься, майор?

Я махнул рукой – забудьте, а сам подумал: Зоя Крылова – вот кто мне нужен.

Вообще-то я уже подошел к тому, чтобы плотно покопаться в памяти самого начальника службы безопасности, но теперь решил: раз эта девушка очутилась на месте происшествия раньше, то надо работать с ней. На прорыв сознания обоих фигурантов Силы у меня не хватило бы. Жаль, но что поделать.

– Мне бы с этой самой Зоей вашей Крыловой переговорить, – попросил я. – Можно устроить?

– Не вопрос, – охотно пошел мне навстречу Михаил Семенович. – Сейчас организую в лучшем виде.

И потянулся к телефону.

Левой.

Правой он в это время наливал кипяток в кружку.

ГЛАВА 4

Девушка действительно оказалась, что говорится, на любителя. Худая, непропорционально высокая, с невыразительными чертами лица и красными, заплаканными глазами.

Зато ее каштановым волосам позавидовала бы иная модель. И еще: в ее груди перепуганной пичугой колотилось доброе, отзывчивое сердце. А это в мире людей само по себе уже немало, потому как сказал же один неглупый поэт: красота не есть сосуд, красота – огонь, пылающий в сосуде.

Планетный же тип, к которому она принадлежала, представлял ту дикую смесь Сатурна и Венеры, которая формирует натуры требовательные к себе и другим, но при этом любвеобильные и преданные. Иной раз до фанатизма. И это, честно говоря, меня сразу напрягло.

Разговаривать с ней в присутствии жующего Михаила Семеновича мне не хотелось. Я предложил куда-нибудь проехать.

– В отделение? – испуганно спросила она таким надсадным голосом, что я понял – сейчас разрыдается.

– Нет, что вы, Зоя, – поторопился успокоить я. – В кафе какое-нибудь. Посидим, поговорим о том о сем, выпьем кофейку. Не против?

Она плохо понимала, чего от нее хотят, точнее – совсем не понимала, но тем не менее мотнула темно-рыжей копной – нет, не против.

Попрощавшись с бывшим танкистом, как с братом родным, и пожелав ему всяческих успехов в боевой и политической, я быстрей, пока не передумала, потянул девушку на выход.

На улице обнаружилось, что дождь прекратился, тучи ослабили строй и сквозь многочисленные бреши хлынул на промокший город могучий солнечный поток.

Дышалось после дождя как никогда легко, и я вдруг, позабыв на миг про все на свете, почувствовал острое желание взлететь. Причем не просто взлететь, а, яростно работая крылами, добраться до такого высоко-высоко-высоко, где обязательно найдется воздушный поток, который унесет меня от этого серого унылого асфальта в то чудесное далеко, где дни состоят из меда, молока и неба, а ночи – из звезд, сеновалов и девственниц.

Только крыльев у меня в ту минуту не было. А был долг, груз которого вбил меня в этот самый асфальт по самые плечи. И еще было много всяких левых дел-делишек, на которые я сдуру подписался из-за неизбывного стремления везде, всюду и во всем утверждать Справедливость.

Да, тяжело быть драконом в мире людей.

В особенности золотым.

Когда добрались до машины, Зоя заявила, что предпочитает ездить на заднем сиденье. Мне было все равно – на заднем так на заднем. Я галантно распахнул перед ней дверку, и девушка, сложившись чуть ли не пополам, полезла в салон. Но устроиться не успела, дико завизжала и, словно пробка из взболтанного шампанского, выскочила наружу.

– Там змея! – схватив меня за рукав, закричала она. – Змея там!

Я отстранил девушку, заглянул внутрь и никакой змеи, конечно, не обнаружил. На сиденье валялась новенькая оплетка для руля. Абсолютно безвредная штуковина.

Слова начальника службы безопасности подтвердились. Зоя Крылова на самом деле оказалась дамой нервической, в любую секунду готовой упасть в обморок. И я пожалел, что не имею привычки носить с собой флакончик с нюхательной солью.

Впрочем, обошлось.

Оплетка была немедленно спрятана в бардачок, но девушка ехать на заднем сиденье передумала. Плюхнулась рядом со мной на переднее и всю дорогу не могла успокоиться, ерзала как на иголках. Отпустило ее только тогда, когда в кафе Дома Кузнеца выпила кофе с коньяком, а потом еще немного коньяка без кофе.

– Можно я задам вам несколько вопросов приватного характера? – спросил я, когда понял, что Зоя уже способна воспринимать слова. Она обреченно кивнула, и я начал: – Это правда, что вы и Павел Тарасов…

Девушка не дала мне закончить вопрос.

– Я очень его любила, – сказала она и промокнула платком сначала левый глаз, а потом правый.

– А он вас?

– И он меня. – Она нервно потеребила платок и, убеждая больше саму себя, чем меня, повторила: – Очень он меня любил.

– Жаль, что все вот так вот вышло, – сказал я. – Мне правда жаль.

Она шмыгнула, глаза ее наполнились слезами, и я поторопился успокоить:

– Ну-ну, Зоя. Не надо плакать. Все будет хорошо.

– Я не знаю, как теперь жить, – сдавленно, сквозь слезы сказала она. – И не знаю, зачем.

– Вы еще такая молодая, у вас, милая моя Зоя, еще все впереди, – с трудом подбирал я слова утешения. Потом, сообразив, что слова тут не столь важны, как интонация, стал поглаживать ее руку и задушевным голосом нести первое, что приходило на ум: – А жить надо просто, Зоя. Чем проще, тем лучше. Варите летом варенье, зимой лепите пельмени, цепляйтесь осмысленным бытом за жизнь. И мой вам совет: шейте, Зоя, промозглыми осенними вечерами нарядные сарафаны. Шейте их, а потом носите. Потом, когда наступит весна. Обязательно, обязательно, Зоя, носите в конце мая нарядные сарафаны. А там, глядишь, все и наладится. Жизнь, она же, как штрих-код, полосатая. Черную полосу обязательно когда-нибудь сменит белая. Ну если и не белая, то не такая жирная.

Грузил я девушку таким вот вздором, а сам настойчиво пытался проникнуть в тот участок ее памяти, где хранились сведения об обстоятельствах смерти Павла Тарасова. Только ничего у меня не выходило. Все воспоминания о страшных минутах были забиты в подсознание и надежно заблокированы защитной реакцией мозга. Все, что я нащупывал Взглядом, походило на черный квадрат Малевича: ноль эмоций и ноль информации. Без каких-либо просветов. Ни за что на свете и никогда больше не хотела она вспоминать, как вошла в кабинет, как обнаружила бездыханное тело любимого человека, как поняла, что он мертв. Не хотела вновь переживать весь этот лютый кошмар. Выключатель сломала, провода перерезала, лампочку разбила.

Но – шалишь! – я точно знал, что ничего из ее памяти не стерто, что все она прекрасно помнит. Все, до самых мельчайших деталей. Просто нужно пробить блокировку. Пробьешь – и все всплывет.

Я выбрал момент и, не меня разговорной интонации, сплел заклинание вывода из забвения:

Холодок щекочет темя,Мы с тобой срезаем время,Понемногу тает звук,Видишь дверь? Входи. Тук-тук.

Не помогло. То ли заклинание мое оказалось слабым, то ли вытеснение оказалось слишком глубоким. А скорее всего – и то и другое вместе.

Тогда я решил раскачать подсознание Зои без применения магии. Двумя ударами десертной ложки по краю чашки отменил заклинание и стал пошлым образом девушку забалтывать. Пытаясь провести горемычную в тайники памяти окольными путями, я что-то говорил и говорил ей без умолку. Говорил и говорил. Говорил и говорил. Говорил и…

Но и нейролингвистические экзерсисы не достигли цели. Она слушала меня плохо. Почти совсем не слушала. Ее зациклило на своем:

– Я любила его. Очень любила. Очень-очень. И он меня очень любил.

Меня все это – и ее упрямство, и собственная немочь – начинало злить. Еще немного – и я, пожалуй, стал бы играть в «плохого полицейского». Но тут произошло то, на что я так надеялся, но не чаял дождаться. Не прекращая перепевать на все лады это свое «любил-любила», девушка вдруг взяла висящий на груди золотой кулон, вытянула в мою сторону на длину цепочки и похвалилась:

– Эта Паша мне подарил. Правда, прелесть?

Фу-у-у, мать моя Змея, наконец-то! – облегченно вздохнул я.

Присматривался к этому кулону я давно, с той самой секунды, как вошла Зоя в кабинет начальника службы безопасности. Штучка была основательной. Другого слова для этой золотой лодочки с человечком внутри и не подберешь. Лет триста ей было, а то и все четыреста. И сочилась она Силой, как перезревшая олива маслом.

Присматриваться-то я присматривался, но первым заговорить об этой древней лодочке не мог. Никак не мог. Седьмое правило дракона гласит: «Ни при каких обстоятельствах не подталкивай непосвященного к омуту сакральных знаний». Но теперь мои руки были развязаны.

– Да, красивая штучка, – делано восхитился я, не спуская глаз с этого украденного из старой могилы амулета. – И как давно Павел подарил вам этот кулон?

– Недавно, – ответила Зоя. – Из отпуска привез. В подарок.

– А когда он из отпуска вернулся?

– Когда вернулся?..

Она задумалась.

Ну-ну, девочка моя, вспоминай, как оно все в тот день было, мысленно упрашивал я ее. Помоги мне.

Но она даже не пыталась.

Больше того – сопротивлялась.

Такой крепкой блокировки я никогда раньше не встречал. Хотя, может, и встречал, но был во всеоружии и не заметил. А сейчас выходило вон как – нашла коса на камень. Тупая – на алмазный.

Это испытание являлось для меня новым опытом. Но, как говорится, век живи – век учись. Два века живешь – два века учись. Три века… И так далее. Учиться, учиться и еще раз учиться. Как рекомендовал товарищ Ленин на Третьем съезде комсомола, делегатом которого я чуть когда-то не стал.

В конце концов я решился на ход конем. А что? Ничего больше не оставалось, как только использовать висящий у Зои на груди амулет. Своих, к сожалению, не захватил – не предполагал, что все пойдет так тяжко.

Какими именно словами можно извлечь Силу, накопленную в этом чужом, а главное – совершенно незнакомом амулете, я, естественно, не знал. Конечно, мог попробовать наугад, но маг, он, как сапер, ошибается только раз. Алгоритмы-то у всех чудодеев схожи, со временем они не меняются, но наполнение всякий раз разное, поэтому, если где-то грубо накосячу, могу нанести себе непоправимый вред. А если – не допусти Сила! – подберу обратный по смыслу эквивалент управляющего заклятия, то и того хуже – вообще сгину. Мало ли какая там магическая Хиросима таится? Трах-тарарах, и станет на белом свете на одного золотого дракона меньше. Но я-то еще ладно, как говорится, сам нарвался, а вот люди вокруг – они-то при чем? По отношению к ним это было бы несправедливо.

Нет, не собирался я распаковывать амулет вслепую (вслепую хороши только свидания, да и то не всегда), а решил собрать только ту Силу, которая из амулета просачивалась, и ту рыхлую, неструктурированную, бросовую Силу, которая липла к нему со всех сторон, как пыль к экрану работающего телевизора. Коктейль этот, конечно, чудовищен. Именно к нему как нельзя лучше подходит совет: не пей, Иванушка, козленочком станешь. Последнее дело такие коктейли использовать. Но других вариантов не было. Нет, конечно, имелся один – все бросить, встать и уйти. Но это вариант не для дракона. Тем более дракона, родившегося в России и крепко подсевшего на русское «авось».

Отбросив последние сомнения, я – была не была! – потянулся к Зое через стол, взял кулон в ладонь и стал делать вид, что внимательно рассматриваю, а сам в это время полностью раскрылся, лег на волны бытия, отдался вихрям пространства-времени и всем своим существом стал впитывать Силу.

В мое сознание тут же хлынула неудержимая лавина ослепительно красочных образов, а в ушах зазвучала дичайшая какофония. Бесчисленные ощущения, обострившись до предела, стали атаковать рассудок. Секунды тянулись как годы, минуты – как века. Напряжение постепенно нарастало. Через какое-то время показалось, что еще немного – и мой разум перестанет существовать сам по себе, сольется с чем-то, что гораздо больше его, что невообразимо, чему нет названия и что условно именуем мы Запредельным.

Но это только так казалось.

На самом деле я с помощью того, что продвинутые люди называют «последним наблюдателем», уверенно держал ситуацию под контролем и в миг наивысшего напряжения выпустил амулет из ладони. После чего закрылся, сосредоточился, собрал Пределы в «точке сборки» и, почувствовав, что теперь способен на многое, посмотрел на Зою.

Мой Взгляд легко разрезал привычную реальность и проник в подсознание девушки через черный ход.

И вот я уже входил в кабинет двести двадцать четыре.

Тарасов сидел в кресле, неестественно запрокинув голову. Я сразу понял: уже мертв. Рот перекошен последним хрипом, глазные яблоки закатились, лицо – не лицо, посмертная маска. Мертв. Мертвее не бывает.

Но гораздо больше, чем сам покойный, которому я ничем помочь не мог, интересовала меня в тот миг змея, которая сползала с его плеча через поручень кресла на пол. Ее зигзагообразный рисунок вдоль всего тела, так называемый «Каинов знак», подсказал мне, что это гадюка. Обыкновенная гадюка. Только вот размеры этого темно-бурого гада меня смущали. В природе не встречается таких огромных, за два метра, особей. Хотя натуралист из меня так себе. Мог что-то и напутать.

Я напряг все чувства и попытался определить, реальная ли это змея или конденсация проникшего в Пределы элементера. Ни малейшего следа морозящей энергии, которая, как правило, сопутствует созданиям Запредельного, я не ощутил и сделал вывод: змея реальная. Либо так, либо превратившийся в гадюку дух не слабее меня по Силе, что для текущего моего состояния было бы совсем и не удивительно.

Змея тем временем соскользнула на пол и поползла к стоящему в углу фикусу. Не переставая краем глаза следить за шустрой тварью, я осмотрелся.

Кабинет как кабинет: в меру пыльная офисная мебель, монотонно работающий кондиционер, компьютер, на огромном жидкокристаллическом мониторе которого зависло оконце с тревожно мигающей пророческой надписью: «GAME OVER». Возле клавиатуры стоит тарелка с надкуншенным пирожком, а рядом с мышкой, на зеленом коврике с неестественно красными лотосами, блестит маленький металлический кружок. Присмотревшись, я определил: монета в две советские копейки. Тут попахивало сюрреализмом в худшем его изводе, и я, не задумываясь, списал это дело на помутнения девичьей памяти. А вот пирожок был подлинным. Свежеиспеченным. И от него за версту несло черной магией. Неумелой приворотной магией.

Зоя, сразу догадался я. Ее работа.

И тут до меня дошло, почему блокировка ее памяти оказалась настолько мощной. Не только и не столько испытанный девушкой ужас был тому причиной. Чувство вины – вот чем там все цементировалось. Она, глупышка, посчитала, что Тарасов умер, откушав пирожок, состряпанный по рецепту ведьмы.

Ерунда. Не мог он от приворотного зелья преставиться. От таких слабых воздействий не умирают. Это не энвольтование на смерть.

Но и не от змеиного укуса помер. Укус гадюки не смертелен. Хотя у такой огромной, быть может, и смертелен. Не исключено. Но дело в том, что она его не кусала. Возможно, и собиралась, но не успела. Если бы цапнула, эксперты обязательно нашли бы следы, их трудно не найти: глубокие колотые раны, оставляемые ядовитыми зубами, отечность и синяки в месте укуса – все это не заметить нельзя.

Нет, не змея была причиной смерти Тарасова. И уж тем более не дурацкий приворотный пирожок. По отдельности они никакого вреда ему не могли причинить. А вот вместе – да. Его убило трагическое сочетание этих двух разрозненных факторов. Так действует бинарное оружие: сами по себе его компоненты не страшны, но вместе – смертельны.

Скорее всего, все вышло так: едва Тарасов надкусил засланную сдобу, сразу начал действовать заговор возбуждения любви, парня, как водится, стало морозить, потом бросило в жар, дыхание и пульс участились, нагрузка на сердце возросла раза в полтора – и в этот самый миг на него внезапно напала змея. Атакующая гадюка – зрелище то еще. Как результат: испуг, шок – и точка. Перегруженный мотор не выдержал столь мощного экзистенциального переживания, пошел вразнос, и крякнул. Вот так вот все, на мой взгляд, произошло. Вот так.

Со сдобой я уже определился – Зоя принесла. На девяносто девять процентов я был в этом уверен. Но вот откуда в офисе появилась змея? Это хороший вопрос. Сама приползла, сбежав из зверинца? Или кто-то подкинул? А куда потом делась? Почему не обнаружили? Или все-таки дух-мститель?

Пока крутились в моей голове эти вопросы, сама гадюка куда-то запропастилась. Исчезла из виду. Вот только что была – и вот ее уже нет.

Если настоящая, то уползла под диван, если нет – развоплотилась, прикинул я.

Заглянуть под диван я не мог (Зоя же не заглядывала) и решил, что делать мне в кабинете номер двести двадцать четыре больше нечего. И тут же вернулся разумом туда, где находилось мое тело. В Пределы.

Почувствовав жуткую опустошенность, с ходу закинул рюмку коньяка, посмотрел с сочувствием на девушку, подсознание которой разворошил, словно медведь пчелиный улей, и, резко перейдя на «ты», спросил:

– А хочешь, Зоя, я расскажу тебе одну забавную историю?

Девушка ничего не хотела. Она, похоже, находилась в полуобморочном состоянии. Но сюсюкаться я с ней не собирался. Хлопнул еще одну рюмаху и – хирург во спасение режет по живому – начал рассказывать:

– Эта история, детка, приключилась в Баварии. В Средние века. Одна девушка-крестьянка горячо полюбила молодого человека. И все бы ничего, да только был он ей не чета – из богатой семьи и знатного рода. Но девушка, обезумевшая от любви, решила не сдаваться. Упрямая, надо сказать, была девушка. – Тут я задумался, налить себе еще или нет. Решил, что «или нет», и продолжил на сухую: – Ну так вот. Желая завладеть сердцем возлюбленного, поступила фрейлейн так: в глухую темную ночь убила черную кошку, вырвала из ее груди сердце, покрошила его на мелкие кусочки, зажарила, смешала с луком и таким вот чудным фаршем наполнила пирог. А потом этим пирогом угостила любимого. Тот, ничего такого не подозревая, умял и даже похвалил. Вкусно, дескать. Данке шон. Но только вышла жуткая накладка: пирог-то по всем колдовским правилам нужно было кушать натощак, а молодой человек как назло до этого сытно поужинал. Поэтому все вышло, как вышло: и минуты не прошло, как он упал замертво.

Едва я произнес последние слова, плотина прорвалась и Зоя, спрятав лицо в ладонях, разрыдалась в голос.

Пока она ревела, я успел выкурить сигарету и пофилософствовать.

Все проходит, размышлял я, вторя Екклезиасту. Слезы – не исключение. Рано или поздно закончатся.

Екклезиаст и я оказались правы: Зоя мало-помалу угомонилась, стала всхлипывать реже, а вскоре успокоилась до такой степени, что сумела спросить нечто осмысленное:

– А что случилось с той девушкой?

– Сожгли на костре, – индифферентным голосом телевизионного диктора проинформировал я.

– Как сожгли?! – ахнула Зоя.

Я объяснил:

– В те глухие времена ведьм сжигали. И эту сожгли. Хотя, по правде говоря, ведьмой она, конечно, не была и к смерти парня никакого отношения не имела.

<1 2 3 4 5...8 >

На страницу:

Перейти

3 из 8