Сомниум

Повернувшись вперед, я увидел, что прямо на меня стремительно движется женский силуэт. Я успел разглядеть черные гладкие волосы, абсолютной симметрией обрамляющие лицо. Они заканчивались чуть ниже подбородка. Слегка раскосые, далеко друг от друга посаженные глаза в сочетании с маленькими губами образовывали на лице четко очерченный треугольник. Ее движения были неестественно гибкими, острые локти выглядывали из-под коротких рукавов черного комбинезона. Пантера! Все в ней казалось симметричным, колючим и гуттаперчевым.

Я проводил девушку взглядом. Глупость этого мира не перестает меня удивлять, и я по-прежнему скучаю по Эль-Пасо. Но одно его извиняет – это женщины. Если бы их не было, я давно наложил бы на себя руки.

– Мы прибыли, – сообщил Джим, и я облегченно вздохнул.

«Эрон Уолкер, пройдите в юнит двадцать два, доступ разрешен», – услышал я.

– Эрон, почему вы в капсуле? – любезно приветствовала меня Виола Хэйз, рукой приглашая войти в кабинет. Капсула последовала ее жесту и послушно вплыла внутрь.

– Зачем вы спрашиваете, если сами знаете обо всем? – пробурчал я, уязвленный своим глупым положением.

– Вы пытались убежать, – утвердительно сказала она. – Но почему? Вы не хотели идти ко мне на прием?

– Вы тут ни при чем. Я просто тестировал Джима.

– Протестировали? – спросила она, слегка прищурившись.

В этот момент капсула исчезла, и я почувствовал под ногами пол.

– Садитесь.

Я сел в кресло.

– Эрон, что вас сейчас беспокоит?

– Вы же все знаете про меня. Почему бы вам самим не ответить на этот вопрос?

Она молча смотрела, словно магнитом вытягивая слова.

– Меня беспокоит это, – я указал на Джима. – А еще вот это, – и показал на эйрскрины, открытые над ее рабочим столом. – А еще вот это, – обернувшись на кресле кругом, я указал рукой на стены комнаты: – Всё здесь слушает и записывает.

– Я понимаю: вам не нравится наблюдение, – произнесла она, когда я вернул свое кресло в прежнее положение.

– Да, – ответил я. – Мне надоело быть подопытным! Каждое мое слово, движение, каждый вдох и действие – все отслеживается, записывается, анализируется! Что у вас там открыто сейчас – моя ДНК? Вы знаете частоту ударов моего пульса, а что собираетесь тестировать сейчас?

Она молчала, и я продолжил:

– Знаете, в тюрьме мы охотились, точно так же, как это делают дикие хищники. Это необходимое условие в жестокой игре за выживание. Иногда, чтобы не спугнуть зверя, нужно подолгу сидеть в засаде – затаиться и наблюдать, а только потом совершить нападение. Под постоянным прицелом ваших камер я чувствую себя беспомощной добычей. Может быть, не будем медлить, и вы наконец нанесете свой удар?

– Эрон, вы просто отвыкли от нашей реальности. Именно интеллектуальный контроль помог подняться нам так высоко. Джим – продукт нашей новой эры, и он прекрасен, – серьезно ответила Виола.

– Он прекрасен, – согласился я, – но только потому, что в тюрьме он был бы идеальным охотником. Он абсолютно бесшумен и его скорость может достигать ста метров в секунду.

Виола какое-то время помолчала и вдруг произнесла:

– Что ж, если отключение наблюдения даст вам необходимый комфорт, давайте попробуем подарить его вам на время. Я только что получила команду от генетиков, они готовы приостановить интеллектуальный контроль за вами в целях получения ценной информации о вас и ваших истинных чувствах и желаниях. Ведь именно в плоскости изучения чувственных проявлений человека и лежит вся суть этого эксперимента. Все физическое давно не вызывает у науки никаких вопросов.

«Наивные, – подумал я, – будто это заставит меня сказать им больше, чем я захочу». Но мне их заблуждение было только на руку. Как хорошо, что в нашем мире комфорт ценится настолько высоко, что нехватка его у пользователя может вызвать снисхождение генетиков.

Виола посмотрела на меня испытующе.

– Генетики действительно наблюдают за вами постоянно, но если это единственное, что мешает вам расслабиться, мы отнесемся с уважением к вашим тюремным привычкам и отключим на время этого сеанса все виды съемки и функции контроля, что заложены в наши Персонализаторы, стены и предметы, окружающие нас.

Красная лампочка на Джиме больше не мигала. Виола демонстративно развернула в мою сторону главную панель своего эйрскрина и показала, что физиологические, аудиальные и спутниковые системы слежения уже были отключены на ее Персонализаторе.

– Генетики также отключили и ваш браслет. Можете проверить! – предложила она.

Я обнаружил, что мой Персонализатор работает в ограниченном режиме. Но на всякий случай зашел в интерактивную карту, чтобы убедиться в том, что утрачена какая-либо связь с внешним миром. Я больше не видел красные точки геолокации пользователей, это значило, что так же никто не мог видеть и меня.

– Теперь мы одни? – спросил я после того, как эйрскрин Виолы погас.

– Абсолютно, – ответила она, улыбнувшись одними глазами.

Странно, все, что она говорила, как будто имело какие-то дополнительные подтексты. Я интуитивно это чувствовал, но не знал, как их прочитать. Может, этим отличаются все женщины? Я чувствовал азарт и возбуждение оттого, что мы остались одни. Временный доступ к свободе – надо наслаждаться! Виола продолжала молча наблюдать за мной, а я откинулся на спинку кресла, закинув руки за голову. Мы сидели в тишине.

– Знаете, иногда приятно просто помолчать с кем-то наедине, – сказал я.

– Согласна. Вижу, что вы расслабились. Теперь я буду задавать вам вопросы, а вы сами будете выбирать, на какие отвечать. Если какой-то вопрос вам не понравится, продолжайте молчать.

– ОК, – согласился я.

– Что вызывает в вас самые сильные эмоции?

– Опасность, – не задумываясь, ответил я.

– Вам нравится чувствовать опасность?

– Да.

– Что вы ощущаете рядом с девушками?

– Возбуждение! Что же еще? – удивился я.

– Что вы чувствуете рядом с Малин?

Я не ответил.

Мне и самому хотелось бы это знать. Впервые в жизни я не мог подобрать слово, чтобы назвать то, что меня переполняло. После первой встречи с Малин я потерял себя, оказавшись в тюрьме новых непонятных ощущений. Постоянное желание видеть ее в реальности отравляло мое существование, а мечта о свободе теперь обрела ее лицо.

– Откуда у вас этот шрам? – спросила доктор.

– Эта едва заметная царапина? – указал я на шею.

Она кивнула.

– Память о моей первой охоте. Представьте, что вам надо быть всегда начеку, прямо как Джиму. Нельзя расслабляться – иначе можно не только получить шрам, но и вообще лишиться жизни. Хотя о чем это я, вы не можете даже представить такое. Вы же все сидите в своих капсулах вроде той, что доставила меня сюда, и вам ничто не угрожает.

С этими словами я внезапно упал на пол, оттого что у кресла, на котором я сидел, вдруг исчезла спинка, а затем и само сидение.

Она засмеялась:

– Ну почему же? Иногда и в нашем мире нужно быть начеку.

– Как вы это сделали? – удивленно спросил я, лежа на полу и начиная смеяться вслед за ней.

Она не ответила.

– Мысленный контроль предметов! – догадался я, поднимаясь.

– Да. Обычным пользователям эта функция недоступна. Я могу быть на связи со всеми предметами, которыми владею, – объяснила Виола.

Я улыбнулся: она была чертовски привлекательна. Снова устроившись в кресле, к которому вернулись его спинка и сидение, я бросил взгляд на стол и вдруг загорелся неожиданной идеей:

– Можно мне получить доступ к программному коду… – я взглядом на ходу выбирал предмет, – вашего стакана?

– Разрешаю доступ, – ответила она, с интересом наблюдая за мной.

Я взял в руки высокий стакан и, машинально вылив бирюзовую жидкость синтетического коктейля прямо на пол, одним прикосновением к точке контроля в основании предмета вызвал системное табло. С помощью него я попал в программный код и, быстро анализируя команды, написанные на нескольких языках программирования, нашел необходимые строки, ответственные за мысленный контроль.

Там я впечатал идентификационный номер своего Персонализатора, чтобы стакан отзывался на мысленные приказы не только Виолы, но и на мои. Я также прописал для него ID, приравняв длинное системное имя из цифр и букв к «Здравствуй, стакан, повеселимся?», чтобы не запоминать неудобный шифр. Теперь мне стоит только подумать: «Здравствуй, стакан, повеселимся?» – и я получу полный доступ и контроль над ним.

Этот стакан имел двести сорок пять модификаций, но все они, видоизменяя его внешний вид и опции, не меняли его функциональное назначение. Мне захотелось удивить Виолу, и я решил перепрограммировать его и превратить во что-нибудь другое. Закончив работу, я возвратил предмет на стол.

– Что вы делали? – с интересом спросила Виола.

Я молча улыбнулся.

«Здравствуй, стакан, повеселимся?»

Стакан поднялся в воздух на двадцать пять сантиметров над столом. Теперь он находился между нами на удобном для наблюдения уровне. Его стенки плавно деформировались, образуя новую округлую форму, расширяющуюся от основания к вершине. Они окрашивались в белый цвет, превращаясь на наших глазах из неодушевленной твердой поверхности в «живую» материю.

В целях соблюдения красоты замысла и реалистичности динамического процесса было необходимо обеспечить плавное перевоплощение одного образа в другой. Для этого с помощью сценарных языков я прописывал переходные моменты деформации объектов наравне с основными параметрами для них. Этот процесс отнимал все мое внимание, и я не мог следить за реакцией Виолы. Вдруг она воскликнула:

– Но это невероятно! Вы программируете с помощью мысли?!

В воздухе был крупный грушевидный бутон, который начинал плавно раскрываться. Я вспомнил тропическую лилию и теперь пытался воссоздать ее образ – настолько реалистично, насколько мог.

Продолговатые лепестки отделялись от центра и поочередно отклонялись в стороны. Я создал шестьдесят лепестков, которые хаотично располагались от центра к краям в разной степени раскрытости. Диаметр лилии был двадцать сантиметров. Теперь я менял белый цвет лепестков на нежно-розовый, а затем, применив карту-градиента, «разбрызгал» оттенки от красного до темно-малинового. На лепестках цветка и в его сердцевине появлялись мелкие синие бабочки, размером по три сантиметра. Они начали махать крыльями и по очереди отделяться от лилии. Затем, врассыпную разлетаясь в разные стороны, возвращались обратно на цветок и снова улетали прочь, суетясь в пространстве, составлявшем пятнадцать сантиметров вокруг цветка.

Через несколько минут я возвратил всех бабочек на цветок. Они помахали крыльями еще тридцать секунд и полностью слились с лепестками.

– Какой подарок мог бы поднять вам настроение? – вдруг спросил я, откидываясь на спинку кресла, полностью вымотанный напряженной мыслительной работой.

– Украшение, – ответила Виола, не задумываясь. Только теперь я смог обратить внимание на ее лицо. На нем сиял восторг.

– Жемчужное колье подойдет? – спросил я, улыбаясь, и начал прописывать новую форму для электронной сущности. Перед Виолой предстала длинная нить мелкого жемчуга.

– Мне захотелось сделать его простым, чтобы подчеркнуть вашу сложную красоту, – сказал я, наблюдая за Виолой.

Колье опустилось на ее плечи и застыло на месте. Виола улыбалась, не скрывая своего удивления.

– Я мог бы застегнуть его у вас на шее с помощью мысли, но мне кажется, есть способ получше! – сказал я как можно тише, пытаясь придать своему голосу побольше глубины.

Я встал со своего места и подошел к Виоле. Она ровно сидела на стуле и смотрела на меня снизу вверх.

– Приподнимите волосы.

Она запустила руки в свои длинные волосы и придержала их на весу. Я осторожно взялся за края колье и застегнул замок.

Она в восторге смотрела на меня.

– Спасибо, Эрон! Мне очень нравится этот подарок.

– Вы могли бы встать?

Она встала, не задавая лишних вопросов. Мы молча стояли рядом – так близко, что я слышал ее дыхание. Мелкие жемчужины обнимали ее длинную тонкую шею. В воздухе висел электрический разряд. Я чувствовал, что будет взрыв…

Внезапно придвинувшись к Виоле вплотную, я обхватил ее шею рукой и жадно припал к губам. Волна возбуждения прокатилась внизу. Поцелуй длился долго. Я наслаждался нежностью ее губ, прикасался к бархатистой коже щек, ласкал податливый язык. Затем я отстранился от нее, обеими руками удерживая ее лицо. Мы смотрели друг на друга. Ее зрачки расширились.

– Я должен сказать, – начал я.

Мое дыхание стало частым.

– У меня никогда не было женщины.

В ее глазах проявилось любопытство, но она тут же спрятала его куда-то в глубину их бездонного космоса. Блеснув ими, она быстрыми движениями начала расстегивать пуговицы на своей белой униформе. Я прижал женщину к стене и начал целовать ее шею, опускаясь ниже. Она положила свою ладонь мне на голову и плавно провела по волосам. Теряя рассудок от желания, я припал губами к ее груди, страстно целуя и вдыхая запах ее кожи. Она начала снимать мою футболку. Я поднял руки, чтобы помочь ей это сделать.

Так, не выпуская друг друга из объятий и скинув оставшуюся одежду, мы остались обнаженными. Вдруг я заметил, что рядом с нами в воздухе висит широкая кровать. Переглянувшись, мы плюхнулись на воздушный матрас, и наши тела переплелись.

– Нет, это не годится! Сделай матрас пожестче.

По дороге домой меня не покидала мысль, как просто все произошло. Мне было хорошо…

***

Яркий белый свет резко ударил в глаза. Дом Культуры сегодня был в форме гигантского сталагмита. Он уходил в воздушные ярко-белые кучевые облака, гордо отражая солнечные лучи от своей зеркальной поверхности. Мы предусмотрительно обогнули его и продолжили лететь дальше.

– Ты когда-нибудь видел снег? – вдруг спросила Малин, повернувшись ко мне вполоборота.

– Нет, – ответил я, пожирая ее глазами.

Теперь она смотрела вперед, и мне открывался ее нежный профиль. Я разглядывал аккуратные пухлые губы, длинные ресницы, выбившиеся из кокона волосы, развевавшиеся на ветру. Мне хотелось наблюдать за ней как можно незаметнее, но вряд ли это получалось. Каждое мгновение, что я мог видеть ее и находиться рядом, открывало для меня вечность. Мне хотелось просто смотреть на нее, чувствовать ее, слиться с ней и потеряться, будто это уже не я, не она, а новое необузданное слияние – Мы.

– Аттракцион, зона S17, – строго скомандовала она бортовому компьютеру аэро.

Кабина бесшумно зачехлилась, и мы из режима «Плавный полет» молнией устремились вперед.

– Куда мы летим? – спросил я, не переставая любоваться совершенной красотой Малин.

– Ты не знаешь о Гамла Стан? – удивилась она. – Это сохраненная в первозданном состоянии небольшая территория древнего города. Там все как было в далеком прошлом. Теперь это аттракцион – самое необычное место на Земле!

Я ощутил волнение.

– А для чего это место сохранили?

– Как для чего? Людям нравится развлекаться! Там проходят экскурсии, – объяснила она.

Вскоре мы начали снижаться.

– Сейчас я переведу аэро в режим «Полет обозрения». Внимательно смотри по сторонам! – весело сказала Малин.

Мы летели над древним городом так низко, чтобы можно было глазеть по сторонам. Кое-где лежал неубранный снег. Прежде я видел его только в Доме Культуры.

Город, скованный морозными цепями, казался неподвижным. Застыли голые ветки деревьев и мощеные булыжником мостовые, красные черепичные крыши и бесчисленные мосты. Тяжелый воздух подавлял все звуки аттракциона: мороз глотал их и превращал в невесомую тишину.

Мы покидали один дворик и переносились в другой. Причудливые статуи и фонтаны сменяли друг друга, каждый раз поражая воображение неповторимостью форм и воплощений.

На залитых солнцем древних улицах были толпы пользователей. На одной из них меня поразила странная игра света. Солнце ярко светило в окна облупившихся желтых домов, вплотную примыкавших друг к другу, а «солнечные оконца» отражались на домах, стоящих напротив.

– Мы приземляемся, – предупредила Малин, и аэро плавно село на небольшую парковочную площадку.

Перед моим взором предстала улица, зажатая домами, с вереницей ступенек, уходящих вниз. Ее ширина не составляла и метра.

– Это самая узкая улочка Гамла Стан, – прошептала Малин прямо у моего уха.

Она сбежала вниз по крутой лестнице и прислонилась к желтой шероховатой многовековой стене. Я остался стоять наверху. Малин дотронулась до противоположной стены и крикнула:

– Смотри, какая она узкая! Ты когда-нибудь видел такое?

Я усмехнулся. Малин была так наивна в этот момент.

– Спускайся сюда. Что ты там стоишь?

Было очень холодно, и я видел, как на выдохе из носа вырывались струйки пара. Малин вопросительно смотрела на меня. Я немного помедлил, но спустился по узким ступенькам и, подойдя к ней, встал напротив.

Мы стояли, почти прижавшись друг к другу, так как улица была слишком мала для двоих. Она смотрела на меня своими смеющимися голубыми глазами, а я не мог перестать любоваться ими. Я знал, чего она добивается, но мне хотелось сбежать. Безумное желание смешалось во мне со страхом прикоснуться к ней. Как можно посягнуть на это совершенство? Сердце выпрыгивало из груди. Я отвернулся, чтобы подняться наверх, но она задержала меня рукой.

Мы продолжили смотреть друг на друга. Вдруг Малин прикоснулась своими губами к моим, а потом медленно отстранилась. Я успел почувствовать ее дыхание, что тут же отозвалось напряжением внизу. Ее бледность и голубые глаза сводили меня с ума. Какое-то время я простоял неподвижно, пытаясь обрести контроль, но больше не смог себя сдерживать, и, наконец, обхватив ее голову рукой, привлек к себе в страстном поцелуе.

– Вот я и уменьшила расстояние между нами, – сказала она, как только мы закончили целоваться.

Я промолчал.

Я не мог поверить в то, что зарождалось внутри. Впервые в жизни меня переполняло что-то горячее где-то в груди и рвалось наружу безмолвным криком: счастье! Казалось, что эта внутренняя энергия распространяется за пределы меня во Вселенную и одновременно прочно связывает меня с Малин. Я понял, что существует что-то, способное вдребезги разбить и тут же воскресить мою душу. Но теперь я не знал, что мне делать с этим знанием…

Глава 10. Семя

– Ах, Хакли, сегодня со мной произошло нечто странное. Не смотри на меня так, пока все слова, которые я говорю, есть в твоем тезаурусе. Послушай, я встречалась с Эроном. Сначала мы поужинали в ресторане. Ты знаешь, он почти никогда не открывает эйрскрин. Он все время смотрит прямо мне в глаза. Это очень странно. Хакли, за ужином он поморщился, попробовав вкуснейшие синтетические фрукты, сказал, что не так давно ел настоящие. Он не перестает удивлять меня отсутствием каких-либо манер. Когда я делаю ему замечание, он опускает взгляд и тихо говорит: «Извини». А эти косые взгляды других пользователей, эти постоянные просмотры профиля!.. После случая в бассейне я решила, что мне нет дела до этого, и я выполню свое задание. Когда сыворотка молодости будет готова, все они, заблокировавшие меня в Системе и сбежавшие с моей вечеринки, будут толпами «приветствовать» меня. А я улучшу свою программу и стану сказочно богата. Знаешь, Хакли, мне даже стало нравиться это состояние. Быть поводом для обсуждений доставляет мне удовольствие, хотя это должно меня смущать, как, собственно, и то, что я провожу время с дикарем. После ужина, когда мы вышли из ресторана, Эрон кое-что сделал: он взял меня за руку и соединил мои пальцы со своими, нежно, но крепко держа мою ладонь. Я попробовала отнять руку, но тут же услышала от генетиков команду не сопротивляться и оставить все как есть. Послушавшись их, я шла вместе с ним за руку по оживленной улице. Мне было стыдно, вдруг кто заметит меня в таком нелепом положении, но, подумав о сыворотке молодости, я успокоилась. Мы долго шли молча. Эрон с любопытством смотрел по сторонам.

– Что там впереди, за кварталом в форме айсберга? – спросил он.

– Ничего. Когда-то там было озеро.

Хакли, он привел меня к высохшему озеру и предложил сесть прямо на песок. Невиданная дерзость!

– Подожди секунду, – сказав это, он спустился вниз, осмотрелся по сторонам и, взяв в руку камень, стал проделывать им непонятные движения на песке. Мне быстро наскучило за ним наблюдать, и я стала листать ленту новостей. Когда он окликнул меня, я увидела нечто. Там было мое имя – буквы «М», «А», «Л», «И», «Н» величиной в человеческий рост.

– Что это? – спросила я.

– Я умею писать рукой! – крикнул он снизу. А потом, как зверь, стремительно вскарабкавшись по высокому берегу, сел рядом и предложил мне тоже написать что-нибудь.

Он провел пальцем по песку, и получилась буква «М».

– Хочешь попробовать?

– Пожалуй.

– Ты не боишься испачкаться?

– Нет, – сказала я и отчего-то почувствовала странное смущение. Хакли, я ощутила, как кровь прихлынула к моим щекам. Вкладка «Сомниум» демонстрировала шокирующие показатели: пульс девяносто семь, давление сто двадцать пять на восемьдесят три. Он взял мой палец в свою руку и плавным движением по песку написал букву «Э».

– А теперь попробуй сама.

– Хорошо, – и снова краска залила мое лицо, столбик адреналина вырос и окрасился в оранжевый.

Я медленно проводила пальцем по песку. Песчинки с легкостью поддавались мне, но вместо буквы «Р» получилась какая-то закорючка.

– Почему у меня не получается, как у тебя? – с досадой спросила я.

– Сначала рыбалка – потом рыба!

Я удивленно посмотрела на него.

– Чтобы научиться писать, надо сначала потренироваться.

Я попробовала снова и через двадцать минут оставила след в виде букв «Э», «Р», «О» и «Н».

– Эрон, – прочитал он тихо. – Да, это я.

***

– Эрон Уолкер, – говорю я, только проснувшись в своей кровати.

«приблизить»

Он сидит на террасе ресторана «Дон Кихот» в своей неизменной черной толстовке.

«навести на лицо»

Сосредоточен. Жует жвачку.

«отправить сообщение пользователю»

«Привет! Позавтракаешь со мной?»

Он улыбается и открывает видео-чат.

– Ты приглашаешь меня к себе или это будет в Системе? – спрашивает он, с интересом рассматривая меня на эйрскрине.

– Ну конечно в Системе!

– Нет, спасибо, – получаю я сухой ответ.

– Хорошо, приходи ко мне.

– Я мигом!

«пользователь покинул видео-чат»

Я свернула экран.

– Хакли, приготовь нам блинчики с вишневым джемом, салат и фасоль, позаботься об эко-дыме и напитках, – сказала я. Розовый столбик допамина поплыл вверх.

Через пять минут Эрон уже был у меня.

– Проходи. Ты голоден? Хакли приготовил завтрак. Выпьешь что-нибудь?

– Да, пожалуй, – задумчиво ответил он, оглядываясь по сторонам.

– Только сейчас заметил, что у тебя повсюду цветы, – сказал Эрон, рассматривая мою комнату. Сегодня он казался угрюмым и был совсем не похож на прежнего необузданного дикаря.

Мы сели на диван. Хакли расставил перед нами приборы и еду. Я нервничала. Серьезность Эрона приводила меня в замешательство.

– Цветы освежают интерьер, не так ли? – попыталась я разрядить обстановку.

– Освежают, – равнодушно согласился он и добавил, – даже несмотря на то, что они ненастоящие.

– Ты говоришь так, как будто видел настоящие цветы, – усмехнулась я натянуто.

Он помрачнел и опустил глаза.

– Эрон, но ведь, если так рассуждать, все вокруг ненастоящее, – я попыталась его успокоить, объясняя всем известный факт. – С тех пор, как земля начала отвергать посаженное в нее семя, генетики стали выводить синтетическую пищу. Все, что мы едим, синтезируется в лаборатории. Даже если бы мы захотели пахать поля, как наши очень далекие предки, у нас бы ничего не вышло, земля больше не воздает плодами за этот труд. Она мертва… Посмотри на эту стручковую фасоль, листья салата и томаты, что принес нам Хакли. Все это получено не из семени, брошенного в почву, а из ростков нашего разума. Цветы делают из Массалис. Но я никогда не буду кукситься, потому что они, видите ли, не живые, я буду радоваться, что у меня, несмотря ни на что, есть такая красота.

С этими словами я дотронулась до лилии на моем столе. Растение волнообразно двигало листьями, и на его цветке появилась улыбка.

– Земля никогда не отвергала семя! Просто кому-то выгодно, чтобы пользователи так считали, – ответил Эрон.

– Что? О чем ты говоришь?

– Гораздо дешевле и проще производить еду в лаборатории в необходимых количествах, чем выращивать живой урожай. Хотя… забудь! Ты все равно не поймешь.

– Почему ты всегда говоришь загадками?

– Извини… Но я действительно нюхал настоящие цветы! – улыбаясь, сказал он.

Мне сразу стало легче. Теперь он улыбался, а значит, все шло хорошо.