Не бойся тёмного сна

в светлых брюках, в новой тенниске с коротким рукавом. В

новом тут можно было ходить каждый день, хотя, как

заметил Нефедов и что пришлось ему по душе, у многих,

89

напротив, было пристрастие к поношенным и, видимо,

привычным вещам.

– Видели, видели твои беседы с прекрасной рыжей

нимфой, – вместо приветствия сказал Толик. – Ты делаешь

успехи. Сам-то еще не влюбился?

– О чем ты говоришь! – отмахнувшись, сказал Нефедов.

– Это теперь-то мне влюбляться? Теперь, когда я знаю, что

все равно когда-нибудь встречусь с женой?

– Ну, вот, – с притворным недоумением сказал Толик, – я

ему про влюбиться, а он мне про жену.

– О, да ты, оказывается, еще тот тип-то, – даже с

некоторым раздражением проговорил Нефедов.

– Ну, не надо, не надо, – тоже вспыхнул Толик. – Не

надо меня воспитывать. Подождем, что ты скажешь через

год, через десять, через пятьдесят лет…

Нефедов даже зажмурился от его слов.

– Ну, все достаточно, – пресек их перепалку старший

восстановитель, – чего это вы с самого утра?!

– Да, – спохватился Толик, – мне пора. Красивого вам

сегодня путешествия.

Ушел он несколько раздосадованный этим неловким

разговором.

– Да уж, совсем он у меня распустился, – с огорчением

сказал Юрий Евдокимович, – много баловали его в свое

время. Извини, пожалуйста.

– А, да ладно, чего там…

– А тебя видно, зацепили наши вчерашние просмотры?

– Еще бы, – ответил Нефедов, со вздохом опускаясь на

диван.

– Ну, ничего, сегодня развеешься, – пообещал старший

восстановитель. – Сегодня мы взглянем на места

расселения, которые мы готовим для восстановленных

людей. Возможно, эти наши достижения удивят тебя еще

больше… А чего это я все время говорю «мы», если мы

просто продолжаем вас?

90

Он дружески приобнял Василия Семеновича.

– А, можно я денька два посижу дома? – попросил

Нефедов. – Мне бы сначала привыкнуть к тому, что я уже

знаю. А то вся эта действительность уже начинает казаться

мне сплошным фантастическим сном.

Эта просьба меняла планы старшего восстановителя, и

он на минуту задумался.

– Что ж, резонно, – тем не менее, легко согласился он, –

спешить нам некуда. И еще ты, наверное, хочешь

посмотреть что-нибудь из прошлого?

– Если можно. Для ощущения реальности мне надо как-

то соединиться со своим временем. Но я не умею

обращаться с этим прибором, – сказал он, кивнув на УП,

который так и лежал на столике.

– Ничего сложного. Положи его перед собой и четко,

фиксировано задавай все, что тебе нужно. Захочешь

остановить, тоже четко и фиксировано подумай об этом. И

все.

Вышло так, что дома Василий Семенович просидел не

два дня, а целую неделю. Целую неделю он не подавал о

себе никаких признаков жизни. Восстановители его не

тревожили. Два разу ему звонила Мида, но, почувствовав в

его голосе полное равнодушие и нежелание говорить,

запальчиво заявила о своем разбитом сердце и решении

забыть о Нефедове навсегда.

В каких только временах, в каких точках цивилизации не

побывал Нефедов за эту неделю. Он был и в гуще древних

побоищ, и на каторгах, и на кораблях, открывающих новые

земли, и в древних храмах, и в жилищах гениев. Поначалу

он задавал точные события, время и место, а после ему

понравилось вызывать эти координаты наугад. В

некоторые времена он входил и дышал воздухом других

столетий. Лишь осязания не хватало до полной

материальности картин, до ощущения полного могущества

над реальным временем, по которому он путешествовал.

91

Единственно, на что он натыкался, гуляя в разных эпохах,

были стены и мебель собственной квартиры. Зато, когда он

вызывал жизнь, некогда шумевшую в этой квартире, то тут

обнаружилась одна невероятная особенность: простым

перемещением УПа иллюзорная картина комнаты легко

совмещалась с реальной. И тогда призраками оставались

только люди. Потрясающе больно было видеть и слышать,

как кричат его маленькие дети, как Сашенька кормит

грудью Сережку или несколькими годами позже Наташу,

видеть себя играющим с детьми или, напротив, не

замечающем их, когда они надоедали. Для детей и жены

существовал лишь тот он, который был в том времени, но

его нынешнего они, конечно, не видели. Иногда дети

влезали в то же кресло, где сидел он. Иногда в это кресло

садилась Сашенька и Нефедов, как бы сливаясь с женой,

переставал ее видеть. Тогда он пересаживался на другой

стул, чтобы видеть, как Сашенька, сидя в этом кресле, что-

нибудь штопает, читает книжку или смотрит телевизор, как

разговаривает с его собственной тенью. Но больше всего

ему нравилось сливаться с «тем» собой, чтобы видеть глаза

жены и детей, устремленные на него. Жаль только, что

долго продержаться в этом положение не удавалось: там

все шло по раз и навсегда установленному руслу, из

которого он просто выпадал. Жутковатым все это казалось

лишь вначале, а потом, напротив, жутковатым стало

исчезновение призраков, после отключения УПа, когда

Нефедов вновь обнаруживал себя в сорок четвертом веке,

видя из окна своей квартиры стремительные леттрамы в

небе города.

А еще Василию Семеновичу понравились путешествия

в разные волнующие моменты детства, когда он мог

видеть себя босым и таким маленьким, каким себя и не

помнил, видеть себя со стаканом парного Зорькиного

молока, видеть мать, которая колола лучины перед дверцей

печки, видеть отца, возвращающегося с работы с темными

92

от въевшегося мазута руками, видеть троих своих братьев и

двух сестренок. Многое, казалось, уже напрочь забытым,

но включалась конкретная картина, и Нефедов тут же

обнаруживал все это в собственной памяти. И все это было

93

бы потеряно, не случись воскрешения! Как же мало знал и

помнил он тогда собственную жизнь! Он любил музыку,

книги, живопись, но самым волнующим произведением

оказывалось для него собственное прошлое. Да и у кого

это не так?

И все же это была лишь информация, со своими

логическими законами. Чисто теоретически в ней можно

было изменить что угодно и тогда весь мощный

информационный материк, как бы «пересчитывался» по

новому варианту. Каких только поправок не вносил

Нефедов в прошлое, чтобы понять значимость того или

иного события, того или иного человека. Ради интереса он

убрал однажды из этой системы социалистическую

революцию семнадцатого года и в новом варианте

действительности не обнаружил вдруг ни себя, ни

Сашеньки, ни даже своих родителей. В новом варианте на

месте его города был совсем другой город, с другими

заводами, улицами и другим названием. Но этот вариант

был уже как-то не интересен…

Заглянул Нефедов и на рабочий канал своего

восстановления. И тут он был просто обескуражен. Его

жизнь для восстановителей, и впрямь, было лишь суммой

материала. Каждое его шевеление, жест отображались тут

массой цифр, графиков, демонстрируемых на

параллельных экранах. Тут же шли цифры,

характеризующие изменение различных его биологических

характеристик, химических показателей, счет количества

молекул, из которых он состоял в ту или иную секунду

жизни и прочее, прочее, прочее… В рамках рабочего канала

находился еще некий монологовый подканал, по которому

шел его воссозданный, постоянный внутренний монолог,

выражаемый словами, вереницей различных

представлений, цветов, запахов. Василий Семенович был

поражен тем, как точно соответствовало это тому, что и

впрямь происходит в голове… И тогда он отыскал время

94

молодости, время любовных интрижек, если не сказать о

них проще. Обнаруженное повергло его в отчаяние:

восстановители знали обо всех его мелких, иной раз не

особенно чистых, как ему казалось, мыслишках и

намерениях. Конечно, чего не бывает в молодости, но кто

же все это открывает?! А тут это мог узнать любой

любопытный. Знает это и Мида! «Я вас изучила…» И после

этого она называет его необыкновенным?! «Да кто же

позволил вам так вивисекировать мою жизнь!» –

оскорблено воскликнул Нефедов в адрес восстановителей,

однако, сразу и успокоился: да ведь не сделай они этого,

ему бы и раздражаться сейчас не пришлось.

15. ЧЕМОДАННОЕ НАСТРОЕНИЕ

Юрий Евдокимович появился, как они и условились, в

конце недельного затворничества Нефедова.

– Что-то помято выглядишь, – заметил он. – Мида

говорит, ты даже на зарядку перестал выбегать. Что, все

просмотры?

– Они…

– У нас к тебе дело. Не хочешь ли ты переселиться в

другое место?

– Давно пора, – согласился Василий Семенович. – Я же

мешаю вам здесь. Кстати, жилплощадь при переезде

можно и урезать.

– Зачем? Живи, как привык… Мы хотели переселить

тебя прямо сегодня.

– Но пусть все мои вещи сохранятся, – предупредил

Нефедов, не зная чего ожидать от такого кочевья.

– Это само собой.

– А на завтра можно отложить?

– Можно и на завтра, – пожав плечами, согласился

Юрий Евдокимович.

95

Как только он ушел, Нефедов бросился в квартиру,

схватил тряпку и ведро. Стыдно сказать, но за последнюю

неделю он даже пыль в квартире не протер. Конечно, все

эти шкафы будут ворочать какие-нибудь механические

помощники, но грязь-то увидят все.

С уборкой он закрутился часов до четырех и обедал

почти на ходу. Однако, уже все промыв и протерев,

обнаружил полную несуразность своей суеты. Ведь теперь

предстояло увязывать книги, рукописи, тряпки, так что

пыли и мусора из разных углов еще натрясется. В этот

день ему было не до телевизора, и не до УПа. Работал он

до той поры, пока город не погасил огни, пока на его

бытовую суету двадцатого века не взглянули все такие же

бесстрастные звезды вечного космоса. Уставший Нефедов

махнул рукой на эту бесконечную работу, охолонулся под

душем, доплелся до кровати и отключился.

Утром вместе с Толиком и Юрием Евдокимовичем в

«предбанник» пришли двое подтянутых мускулистых ребят

в голубых брюках и рубашках с «родинками»-

переводчиками в ушах. Здороваясь с ними и чувствуя их

жесткие ладони, видя мускулы под короткими рукавами

рубашек, Нефедов подумал, что он ошибся, ожидая

роботов. Решив, что тянуть с канительным делом нечего,

тем более что последние узлы были довязаны с утра, он,

как хозяин, предложил начинать.

– Проходите, пожалуйста, – пригласил он, распахивая

дверь.

– Зачем? – с недоумением спросил один из помощников

с усами Ивана Поддубного, – давайте сразу за дело.

– А почему бы и нет? – сказал другой культурист. –

Любопытно взглянуть на берлогу человека двадцатого

века.

Восстановители с помощниками вошли в квартиру и

запутались в узлах у двери. Усатый культурист постучал

костяшками пальцев по колоде.

96

– О-го-го, настоящее дерево, – определил он. – Все-таки

была в этом своя прелесть…

– А что это ты тут нагромоздил? – спросил старший

восстановитель. – Зачем?

– Так переезжаем же, – растерянно напомнил Нефедов.

– Умотался вчера. Не зря говорят, что один переезд равен

трем пожарам.

– Ах, так, вот почему ты отложил переезд, – догадался

Юрий Евдокимович, сдержанно улыбнувшись. – Прости,

что я не предупредил… Но я и не подумал… Твое

переселение будет совсем иным.

Все вернулись в «предбанник». Ребята в голубом, как

оказалось, техники, раскрыли одну из стен, впустили

какой-то сложный агрегат и принялись готовить его к

включению.

– Приступайте, – распорядился старший

восстановитель, когда усатый сделал условный знак.

Агрегат включили и тут же квартира Нефедова начала

становиться все прозрачней и прозрачней. Она просто

таяла на глазах! Нефедов даже невольно шагнул вперед, но

Юрий Евдокимович даже более цепко, чем достаточно

ухватил за локоть.

– Сейчас туда лучше не соваться, – сказал он, –

рассеешься вместе со шкафами и стульями…

У Нефедова заныла душа: понятно, что потом эту

квартиру восстановят в другом месте, но ее, как некую

стабильную категорию, не хотелось терять даже временно.

Техники внимательно следили за приборами,

перекидываясь репликами об изменении каких-то

характеристиках плотности, хотя контуры квартиры

оставались прежними. Все это происходило в полной

тишине, в которой вдруг возник шум льющейся воды.

Василий Семенович не поверил в воду, решив, что это

какой-то специфический шум. Потом агрегат был

отключен, и квартира тоже выключилась, словно свет в

97

комнате. Осталось лишь пустое пеналообразное

пространство с такими же, как и в «предбаннике» белыми

стенами. Со стен в нескольких местах свисали провода, из

трубы текла вода. Толик прошел в пенал по натекшей луже

и закрыл какой-то невидимый кран.

Нефедов неприкаянно смотрел в эту безликую пустоту.

Такую же белую пустоту чувствовал он и в себе. Ему и

впрямь показалось, что вместе с квартирой распылилось и

все его прошлое. Беспомощная, отвязанная душа начала,

как льдинка, рассасываться временной бездной в две

тысячи триста семьдесят лет.

– А теперь, Василий Семенович, такой вопрос, – вернул

его к действительности старший восстановитель, – какую

квартиру соорудить тебе на новом месте? Ту, что была

вначале или ту, у порога которой стоят чемоданы?

Ох, уж лучше б не напоминал он про эти чемоданы, не

заставлял краснеть! Да, чемоданы придется снова

распаковывать, узлы развязывать… Но в этой квартире на

столике остался УП, без которого он уже не мог

обходиться. Не просить же у них новый. Значит, лучше

было вернуть эту квартиру.

Было решено, что Толик, с техниками и оборудованием

отправятся на новое место по подземному каналу, а Юрий

Евдокимович и Нефедов прогуляются пешком, чтобы

потом новоселу было легче ориентироваться.

– Вообще-то все грузовые перевозки происходят у нас

автоматически, – пояснил старший восстановитель, когда

перед ними закрылась дверь лифта, – но наше

оборудование настолько уникально и чувствительно, что

лучше его сопроводить. Неудобство состоит еще и в том,

что на новое место приходится перевозить специальные,

тяжелые и довольно-таки пузатые баки.

– Баки? – удивился Нефедов – А баки зачем?

– В них специальное вещество, из которого можно

изготовить практически все. Очень условно, конечно, мы

98

называем его «материей». Но, повторяю, очень условно,

потому что там находился лишь физическая часть

материи, но полная ее многомерность нам еще не по плечу.

Трудно сказать, сумеем ли мы вообще когда-нибудь вот так

же держать в баке материю со всей ее многомерностью. Ну,

а в данном случае, в этих баках находится все твое

жилище.

Василий Семенович уже устал всему удивляться и

старался лишь достаточно ровно воспринимать все, что

ему говорилось. Потом, подчиняясь ритму прогулки, они

говорил обо всем сразу. Старший восстановитель рассказал

и об этих друзьях-техниках, которые и в самом деле

увлекались силовой подготовкой, за что в лаборатории их

иронично окрестили «гренадерами».

Проведя неделю без движения взаперти, Нефедов не мог

надышаться свежим воздухом, тем более что в городе, в

отличие от его квартиры, пыли не было. По пути им

пришлось пересечь обширный парк. На ветках высоких,

диких деревьев, странно уживающихся с грушами,

яблонями, персиками, абрикосами и другими фруктовыми

деревьями мелькали белки и еще какие-то зверьки,

которых Нефедов попросту не знал. Но дело было не

только в этих зверьках. Василий Семенович снова

усомнился, что он в своем городе, раньше в этом климате

никакие там персики расти не могли. Но, тут, видимо,

опять же были какие-то новые устойчивые сорта, о

которых раньше и мечтать было нельзя.

– У тебя комар на щеке, – сказал Юрий Евдокимович, –

ох, и насосался уже…

Нефедов шлепнул по щеке и взглянул на пальцы.

Непонятно, что обрадовало его: то ли капелька

собственной крови, то ли комар, как доказательство

полноты мира со всеми его комарами и прочими

букашками. Как здорово, что основная среда человеческого

обитания оставалась неприкосновенной. Как знать, какие

99

сложные заводы и энергостанции напрягались в глубинах

планеты, как знать, что творилось в глубинах океана,

трудно было вообразить, что понастроили они в космосе,

но в ядре повседневности, как и тысячи лет назад гудели

комары, волновало хвоей и яблоневым цветом. И, без

сомнения, именно это оставалось для людей эталоном,

когда они обживались в океане и вне Земли.

– Удивительно, что у вас остались комары… Ведь вы

могли бы легко их уничтожить…

– Не мы их придумывали, не нам их уничтожать, –

ответил старший восстановитель. – Тем более, что комары

нам не мешают. Они ведь существуют только в природе. А

наши жилища устроены так, что комары и мухи в них не

залетают. К тому же, комаров сейчас не так уж много…

– Что же ты можешь назвать их точную численность? –

с иронией спросил Василий Семенович.

– Нет, их численность на сегодняшний день нам вряд ли

известна. Или известно с большой погрешностью, а это,

согласитесь, не знание. А вот сколько их было в твое время

можно установить почти без погрешности.

Нефедов не нашелся что на это и ответить.

На одной из полян парка бродила лосиха с лосенком, а в

зеркальном эллипсовидном озере плавали лебеди и дикие

гуси. Умиротворенный Нефедов не мог не замедлиться и в

том и в другом месте.

– Ребята уже все закончили, и ждут нас, – поторопил его

старший восстановитель, неизвестно как получивший это

сообщение.

– Перекочевываю, называется, – усмехнувшись, сказал

Нефедов, отрываясь от зрелища плавающих птиц, – в наше

время побегал бы… А ведь при помощи вашей аппаратуры

можно, наверное, не только восстанавливать, но и

производить новое: продукты, например. Зачем сеять,

поливать, убирать…

100

– Но природа делает все это с большим удовольствием и

умением, – ответил Юрий Евдокимович. – К тому же,

машине все равно потребовались бы те же материалы, что

и природе. Увы, чудес на свете нет: ничто не берется из

ниоткуда и не исчезает никуда. Заметь, что это очень

хороший закон, который ты подтверждаешь самим фактом

своего существования.

16. ГДЕ ВЗЯТЬ ТОПОР?

Наконец, подойдя к одному причудливому зданию, они

поднялись в лифте до широкой, очень светлой площадки

величиной с целую комнату. Толик с помощниками и

впрямь поджидали их здесь, загнав агрегат в грузовой

лифт и уже приготовив его для отправки.

Юрий Евдокимович дал им «добро». Толик с

«гренадерами» вошли в лифт, прощально помахали, и

дверь сомкнулась.

– Что ж, угадай, которая из этих квартир твоя, – разведя

руками, предложил Юрий Евдокимович. – Твоя дверь

откроется сама, потому что запрограммирована на твой

биологический код и на коды нас: восстановителей. Хотя,

если ты против, мы оставим только твой.

– Да ладно, – отмахнулся Нефедов, – чего мне от вас

скрывать…

Он подошел к ближней из трех дверей и сразу угадал:

дверь распахнулась. В этом «предбаннике» были те же

разноцветные прямоугольники на стенах, те же диван и

столик, но только стены и мебель были чуть желтоватыми,

украшенными редким горошком салатного цвета.

– Могу сказать только одно, – заключил Юрий

Евдокимович и сам удивленный этой новизной, – если

Толик выбрал такую расцветку, то это, наверняка, модно.

Наверняка, по его соображениям, это имеет и какое-нибудь

психологическое значение. В этом деле он светлейшая

101

голова… Ах, смотри-ка, что они придумали. Ну, это уж

точно его почерк.

Да, теперь у квартиры Нефедова была настоящая дверь с

металлическим номером «49», с двумя замочными

скважинами, с глазком, с кнопкой звонка, с резиновым

ковриком на полу. На фоне желтоватой стены из теплого,

пористого материала эта дверь показалась старшему

восстановителю чем-то вроде входа в пещеру, но Нефедову

захотелось лишь побыстрее юркнуть внутрь. Подойдя к

двери, он шаркнул ногами о коврик, привычно хлопнул по

карману и растерянно оглянулся.

– Вот черт, – озадаченно пробормотал он, – а ключи-то

на гвоздике в прихожей…

Юрий Евдокимович решительно толкнул дверь,

полагая, что она не заперта и тоже почесал затылок. Теперь

толкнул дверь Нефедов и тут же по включившейся

привычке, надавил кнопку. Сквозь дверь было слышно, как

мелодично дзенькнул звонок и они оба, не осознавая, что

делают, прислушались к двери. Уверенность Нефедова

невольно подчинила и старшего восстановителя. За какие-

то секунды нелепого ожидания они оба здорово

переволновались. Старший восстановитель одумался

первым: выдернув из кармашка платочек, он промокнул

вспотевший лоб, отошел к дивану и расслабленно

плюхнулся в него.

– Ну, нет, – тряхнув головой, словно освобождаясь от

наваждения, сказал он, – мне казалось, что, работая с

призраками, я уже привык ко всему. . Но вот такие-то

несуразности и выбивают. И как ты додумался позвонить?

Ведь это ж глупо…

– Сам не знаю, как вышло… Автоматически… –

оправдываясь, проговорил Нефедов и вдруг добавил, – а

может, не услышали? – Он повернулся к Юрию

Евдокимовичу и неуверенно спросил, – Может еще

позвонить?

102

Старший восстановитель смотрел на него с

отвалившейся челюстью, с платком застывшим по пути к

кармашку.

– Потом, потом позвонишь, – даже как-то ласково

ответил он, – присядь, успокойся…

– Тьфу ты! – усмехнувшись, сказал Нефедов. – Прямо

заскок какой-то. Названиваю тут…

Он подошел к дивану и сел. Старший восстановитель

почти с минуту испытывающе смотрел на него. Ему нужно

было и самому придти в себя.

– Напугал ты меня своими странностями, – пробурчал

он.

Они еще немного посидели, глядя на запертую дверь.

– Ну что? Топор надо искать, – предложил Нефедов. –

Другого выхода не вижу.

– Ох, уж этот Толик! – рассердился Юрий Евдокимович,

потянувшись к своему УПу. – Все со своими

розыгрышами! Ты представляешь, что он по поводу твоего

холодильника учудил! – вдруг вспомнил он, так и не

дотянувшись до прибора. – Правда, я не хотел тебе об этом

рассказывать, ну да, ладно. Пришел он, значит, в

лабораторию, в группу молодых специалистов и объявил,

что где-то в объеме нашей лаборатории обнаружен

источник сигналов от некой внеземной цивилизации. Что

он, якобы, их расшифровал и даже представил им

расшифровку примерно следующего содержания:

«находимся в параллельном измерении, видим вас,

наблюдаем вас, но материализоваться не можем, помогите.

Инструкцию по нашей материализации в зашифрованном

виде получите после». Почему в «зашифрованном» не

понять – просто Толику так захотелось. Ну что, они

ринулись это излучение искать, настроили аппаратуру –

нашли, записали. Попытались дешифровать, ничего не

выходит. Они начали втягивать в это всю лабораторию.

Толик же в это время, тоже ходит что-то, морщит лоб, но

103

занимается своими обычными делами. Конечно,

что они там могли расшифровать, разошлись по домам. А

один остался. Я утром прихожу, у него глаза красные, не

выспался. Но, главное, все разгадал – предъявляет Толику

полное описание источника данного излучения –

электродвигатель марки такой-то, использована проволока

сечением таким-то, дата производства такая-то, установлен

в таком-то холодильнике, приобретенном в таком-то году