Крик

– Сказали, что будут готовить материалы.

– Ни черта они не будут готовить. Вот увидишь. Хотели надуть, вот и все. Вот увидишь, через некоторое время появятся ходоки от ГОКа и предложат тебе откат.

Я ей, конечно, рассказала про Охлобыстина и мои подозрения.

– Молодец, подруга. Начинаешь мыслить аналитически. В соответствии с моим дедуктивным методом он точно участник той аферы с тобой. Ты верно просчитала, как мы сразу не догадались. Ведь у них в банке образцы твоей подписи, письма от фирмы. Единственно, что они упустили – это наш стремительный побег на Кипр. Они не были в курсе. Про это не знал никто. Вот и вышла разница в числах. Ну и Новиков молодец, как он подпись твою запомнил.

– Я у него в протоколах, как на деньгах, десятки раз расписывалась.

– А чего ты у меня не спросишь как там с Антоном? –съехидничала она.

– Разволновалась с этим Охлобыстиным. Я же не железная. Ну и как там? Получилось?

– Конечно. Они так обрадовались. Потащили меня к Бажову. Тот сразу сказал, что пусть приезжает. Мы его под стражу брать не будем. Потом подумал и говорит:

– Он ценный свидетель, очень ценный, у него самая большая фирма. Да и все остальное, если поразмыслить. Очень ценный и главное вовремя. И, конечно, имеется опасность, что на него возможно и покушение.

– Да кто на него покушаться будет? Дятел в Тишине.

– А что не осталось у хозяина людей, в том числе из ментов или безопасности, которые готовы это сделать? У хозяина капитал. Он может даже чеченских боевиков подключить, или Аль-Каеду.

– Ну, ты хватила.

– А что, денег у него и на ЦРУ хватит.

– Алька, не пугай. Нас с тобой никто не убивает.

– Сплюнь, подруга.

– Ладно, не томи. До чего договорились?

– Они его встретят. Наверное, это сделают оперативники ФСК, и поместят на конспиративную квартиру. И он там будет под охраной. Почти как в Голливуде. Что, когда и как, они мне, конечно, не сказали. Вот такой расклад.

– Нам разрешат с ним видеться, хотя бы под присмотром?

– Пока ничего не сказали. Думаю, когда все определится, может и дадут тайно. Но пока ничего не обещали.

Мы узнали через несколько дней из газет и телевидения, что Антон уже в России. И журналюги и телевидение тут же завопили в один голос о предательстве. Еще и показания его не были известны, а они уже вопили. Некоторые СМИ даже предположили, что его похитило ФСК.

5

И вдруг в сообщениях мелькнуло, что Антон пытался вылезти со второго или третьего этажа дома, где его держали и упал. И у него что-то там с ногой. Это нам с Алькой было вообще непонятно. Прошло несколько дней, и вечером в квартиру звонок. Отец открыл дверь, а я со Степкой смотрела «Спокойной ночи, малыши». И вдруг в комнату входит Бажов. У меня от страха ноги задрожали. Ну что ему у меня дома делать, единственное объяснение – брать пришли. Я таращу на него глаза. А он, наверное, понял мой страх и поспешно говорит:

– Вы не беспокойтесь, Вероника Николаевны, не беспокойтесь.

Степка, увидев мое беспокойство, тоже разволновался. Жмется к моим ногам как щеночек, только не скулит и тревожно так смотрит на меня и на этого дядю. Бажов нагнулся к нему, взял за ручку, смотрит снизу на меня.

– Какой большой уже. Сколько ему?

– Уже пять.

– В садик ходит?

– Ходит.

– Молодец какой. Вот старый дурень, не захватил никакого подарка. Виноват я перед тобой брат. Не знаю, приду ли в следующий раз, но вот подарок тебе точно пришлю. Ты чего больше всего любишь? Машинки, наверное, как все вы, или какое оружие – ружье, пистолет? Говори, не стесняйся.

Степка испуганно молчит.

– Машинку подарю, – решил Бажов сам. – Договорились.

Вижу, в дверях застыл отец. Бажов встал:

– С просьбой я к вам, Вероника Николаевна. С неожиданной просьбой. Я вам сейчас объясню.

Я направила Степку к отцу, тот взял его и они вышли из комнаты. Предложила сесть и застыла на стуле напротив, как на допросе.

– Вы в газетах и по телевидению видели, наверное, что Антонио Вега вернулся, генеральный директор ООО «Бегет». Вы, конечно, знаете?

– Конечно, знаю. Мы же в одной НК работаем. Встречались ранее неоднократно. Он там довольно давно работает.

– Нам известно, что вы часто бывали вместе в офисе с Макаровским, Астаховой и другими. А какие у вас с Вегой были взаимоотношения?

– Как вам сказать? Дружеские, можно сказать приятельские.

– Вы в последнее время поддерживали отношения? Вы же были на Кипре, в отпуске. Он там тоже в это время был.

Куда же, думаю, он клонит? Я уже, конечно, с облегчением поняла, что это все-таки не брать пришли. Рано еще, наверное. Но откуда они знают, что он тоже на Кипре был?

– Да, он тоже там отдыхал. Когда я вернулась, перезванивались, но редко. А в чем дело? – с тревогой спрашиваю.

– Вы в прессе читали, что он со второго этажа свалился?

– Читала, конечно.

– Так вот, Вероника Николаевна. Это он к вам бежал на свидание, хотел охрану надуть, да вот сорвался. Правильно поймите. Он это сказал мне одному. Попросил, оставить нас одних, и сказал.

Наверное, не стоит говорить, как я была изумлена. Я даже не знала, что сказать. Мелькнула даже мысль – подтвердить. Может Антону так нужно? Но решила, что это глупость.

– Вижу, что вы очень удивлены. Можете даже не отвечать. А он был под таким колпаком, что позвонить ему вам было невозможно. Скажу откровенно, поначалу думал, что он не хочет правду говорить и эта версия – предлог. Думал, думал. Но если не это, то, что тогда? Ну что? И дальше он мне заявляет, что он вернулся в Россию только из-за вас. Я его спросил: какие у вас отношения с Вероникой Николаевной? Он отвечает, как и вы: дружеские, приятельские. Но я понял, что без нее жить не могу. Так и заявил. Ну и что вы скажете, Вероника Николаевна?

– Невероятно. Просто невероятно. Возможно, я ему нравилась. Я это видела. И он мне нравился. Но чтобы вернуться? Просто ужас какой-то. Зачем он это сделал? Его же все равно не выдали бы…

– Мы тоже так считаем. И тем не менее… Скажу так: Вероника Николаевна, я в вашу искренность верю. И ему нет оснований не верить. Вот сейчас вас послушал. Ну какие основания ему не верить? Других причин возвращения я и сам не вижу.

– И что же теперь?

– А теперь все от вас зависит, Вероника Николаевна. Вы хотели бы с ним встретиться?

– Да. Хочу.

– Тогда давайте сделаем так. Мы организуем вам свидание. Только вы, пожалуйста, никому ни слова. Если вы не против?

– Да я с радостью, то есть я согласна с ним встретиться.

– Конечно, ваше право это не скрывать. Но лучше не надо… шум, гам, печать, телевидение… Это ни вам, ни ему, ни нам не нужно. Хотя в этом ничего такого я не вижу, что мешало бы следствию.

– Можно я Альке скажу, ну Алевтине Астаховой? Мы с ней подруги. Она же устроила… его возвращение. Ну, вы знаете. Мы с ней советовались. Но она про его отношение ко мне ничего не знала. Кроме того, что я ему нравлюсь. Так об этом все наши догадывались.

Бажов улыбнулся. И вдруг встрепенулся.

– А знаете, в связи с Астаховой у меня такая мысль. Антонио обо всем рассказал только мне. И чтобы я об этом никому, даже вам. Такое было его условие – только мне. Вот как я вам сейчас. Охрана, и вообще никто про это не знают. Официальная версия – он хотел выйти на улицу и решил через окно, чтобы охрану не беспокоить. Не очень, конечно, но сошло. Ведь упав, он не собирался бежать и сам пошел к охране. И он мне сказал, чтобы я вам ни слова. Иначе, говорит – не буду давать показания. Никакие. Ну, мужчина. К тому же испанец. Я его понимаю. Вам об этом говорю из личной симпатии, глубоко тайной, нарушая слово.

Конечно, я расцвела в сдержанной улыбке.

– Так вот, – продолжал он. – Исходя из его характера на мой взгляд будет даже лучше, если мы устроим встречу втроем. Встреча старых друзей по НК. Как интрига?

– По-моему убедительно.

– Ну а потом, как события развернутся. Все в ваших руках.

Он засмеялся, покачал с усмешкой головой.

– Я такой интриги никак не ожидал. Столько лет работаю, кажется, людей знаю. И вот – такое…

Он поднялся, пошел к двери, я за ним семеню. Уже в дверях говорит:

– Еще раз извините, что напугал вас своим визитом. Не хотелось вызывать в прокуратуру, не хотелось. А когда к нему в гости – вам позвонят.

Когда он вышел, я прислонилась к двери. И стою, ничего не понимаю. Ну ладно влюбиться можно, все-таки не уродина я. Но зачем возвращаться? Ничего не понимаю. В дверях появился встревоженный отец.

– Все в порядке. Это срочно, по делу, но все в порядке.

– Я так и понял, – говорит, а у самого руки дрожат и глаза мокрые.

Из-за спины отца выбежал Степка и уткнулся мне в колени. Я взяла его на руки, забыв какой он уже тяжелый. И целую, целую…

6

Было поздно, но под впечатлением происшедшего я не выдержала и позвонила Альке, но ее дома не было. Вот как нужно, так ее нет. Но на мобильный я звонить ей не решилась. Мне кто-то говорил, что разговоры по мобильнику записываются. А тут такое. Решила подождать до утра. Приняла душ, легла, но никак не усну. Неужели это все – правда? Антон мне тоже очень нравился. И вот сейчас, все вспоминая, как бы по-новому я вижу эти попытки ухаживания. Но я умышленно вела себя со своими по офису суховато. Боялась, что может достигнуть ушей Дятла. Уж среди своих у него стукачей было достаточно. Я старалась вспомнить, что я слышала об отношениях Антона с женщинами. Вроде ни с кем из наших у него ничего не было. Он был сдержанным, даже слегка суховатым. Мы его между собой звали «идальго». Наш идальго.

Утром я помчалась в офис. По мобильнику позвонила Альке. Ругнула ее, что вчера не могла застать.

– Как нужна, так тебя нет, – кричу на ходу. – А еще подруга!

– А мне уж и по личным делам отлучиться без твоего согласия нельзя. Что случилось, говори прямо.

– По телефону не могу.

– От него что-нибудь?

– От него. В общем, дуй срочно в офис. Расскажу.

Альку так разобрало любопытство, что она оказалась в офисе раньше меня. И когда я вошла, она уже готовила кофе. Я вошла, сбросила плащ, села за свой стол. Алька подходит ко мне.

– Ну что ты тянешь? Колись уже, зараза. Вижу, что-то важное. Колись уже.

– Вчера ко мне домой заходил Бажов.

Алька рухнула на кресло и на этом кресле подъехала ко мне.

– Что ты тянешь? Ты что, его в постель затащила?

– Ну, совсем плохая. С ума тронулась в результате допросов.

– Тогда в чем дело. Не тяни, Верунчик.

– Он сказал про Антона, что тот пытался спуститься с третьего этажа, чтобы сбежать на свидание со мной.

– Удивила, – говорит Алька. – Я бы тоже на свидание с тобой спрыгнула с третьего. Кстати, а ты знала?

– Откуда? Он же под колпаком. Но дело не только в этом.

– Ну что еще, не тяни.

– Он сказал Бажову, что вернулся в Россию только из-за меня. И просил увидеться со мной.

– А вот это уже новость, – говорит Алька. – Что он к тебе неравнодушен, мы все знали. Но на такое решиться. Вот это идальго! Подобный последний исторический пример случился в позапрошлом веке. Тогда юная девушка, тоже испанка, ждала нашего капитана всю жизнь. Сейчас даже рок-оперу поставили: «Юнона и авоська».

– Не авоська, а «Авось».

– Знаю. Кто ж этого не знает? Но Антонио, он же товарищ Вега – вот учудил. Сейчас ведь эпоха секса, а не любви. Даже не верится.

– Алька, я теперь боюсь. Что же делать? И его ужасно жалко. Что в этой самой Испании, женщин нет достойных?

Алька засмеялась, подошла ко мне, обняла за шею. Она ростом ниже и ее затылок на уровне моих губ.

– Ну, Верунчик, как же мы себя мало ценим. Особенно ты. Закомплексована на своих страхах и несчастьях. Понимаю, ну случилась у нас с тобой эта мерзость. Не будем оправдываться, главное, перед собой. Могли и отказаться. Я тебе как-то говорила про Сапрыкину – помнишь. Она уволилась года два назад. Красивая тоже девка. У меня есть догадка, что она отказалась. Потому что, когда я встретила ее как-то, она говорит мне с такой нехорошей усмешкой: «Как там у вас, у красивых?» Скажу прямо про себя. Не захотела в благородной нищете жить. И детей малых растить и унижения разные. Самое мерзкое в нищете – унижение. Но не ставить же крест из-за этой мерзости на своей жизни. Я пережила это. И стала на мужчин смотреть несколько скептически, если не сказать больше. И злее стала. Но зато уверенности прибавилось. А ты все комплексуешь. Нет худа без добра, в конце концов. Поганый опыт – тоже опыт. И вспомни про кающуюся Марию Магдалину.

– Тебе про эту самую Магдалину Дятел напевал?

– Напевал, напевал, – смеется Алька. – Не скажу, чтобы на меня это повлияло, но психолог он хороший. В КГБ умели готовить кадры. Ладно, не отвлекай меня, а то собьюсь с хорошей мысли. Так вот, нет худа без добра. Мы теперь с тобой так мужиков знаем, их слабости, что любого богатыря можем унизить до импотенции. Они же очень уязвимы по нашей женской части. И Наполеоны, и короли, и диктаторы. Вспомни, как Наполеону Жозефина рога наставляла. Он в сражениях трахает всю Европу. А в это время капитан-интендант, тыловая крыса – трахает его Жозефину. Он был невероятно уязвлен, более того, он даже отказывался понимать, как это может быть. Или жена Сталина. Как она своей смертью его обидела. На всю жизнь. Он может террор развязал, когда понял что потерпел с ней поражение. С женщиной не получилось. Начну мужиков мочить. Да, они могут нас физически уничтожить, довести до самоубийства, но победить женщину – мужикам не дано. Тут психобиологический разрыв произошел в результате развития человеком своих инстинктов. А ты комплексуешь. Я часто думала о нашей женской доле и пришла к выводу, что все что написано в литературе, в поэзии, поставлено в кино про любовь и про якобы тоскливую женскую долю – это все лажа. Не соответствует действительности. Ведь все эти произведения про наши отношения с мужиками написаны самими же мужиками. Они там и рисуют себя героическими, такими неотразимыми злодеями, сердцеедами. Это они хотят быть такими. А на самом деле мужик слаб и легко уязвим. И в душе он, сволочь, знает про это. Возьми, к примеру, эту легенду про дон Жуана. Про этого неотразимого сердцееда. Ну да, я согласна. Мы можем мужику уступить, он может нас завлечь и увлечь. А вот что дальше – про это ведь молчат мужики эти самые отважные. И неотразимые. А дальше в отношениях наступает самое интересное и парадоксальное – мужик один на один никогда полностью не удовлетворяет женщину. Никогда. Это мы с тобой про себя знаем отлично. Не юные гимназистки. Так вот, о дон Жуане. Ведь он отчего от женщины к женщине бегал – спринтер хренов. Завлек и бежать. А я тебе скажу, почему. Он был ужасно самолюбив. И обаятелен. Женщина ему уступает – и он вроде победитель. А что потом? А потом – он не может удовлетворить ее так, чтобы она была в упоении. Не может. Он это понимает и бежит к другой. И все начинается сначала. Потому что видит, что женщины от его потуг обыкновенных и немощных – не в восторге. И лишь из жалости не говорят ему об этом. Вспомни себя с мужиками.

– Вроде так.

– Не вроде, а точно. Мы из присущей нам женской жалости делаем вид, что мы в восторге. А теперь я тебе скажу, почему все это происходит. Слушай внимательно. А происходит все это потому, что человечество веками как апофеоз наслаждений считает половой акт, а Всевышний вовсе не для наслаждений его нам предоставил, а для продолжения рода человеческого. Просто человек заметил, что эти интимные отношения дают очень сильный стресс, который необычен и человеку приятен. Человек это заметил и по своей дурной привычке и тяге ко всему дурному начал развивать и вводить в культ чрезвычайных наслаждений эти естественные человеческие испражнения. А на самом деле эти сладчайшие выделения человеческого организма очень схожи с другими выделениями. Вот если по маленькому терпеть сутки или более, то при освобождении будешь испытывать почти тот же восторг и наслаждение как при интиме. Скажешь я не права? Ты вспомни, как ты к самолету бежала. Со страху и испугу.

– Ну ты, Алька, зараза. Такой умной стала. Ты скажи, что мне делать?

– Ты скажи прежде – я права?

– Права, права. Но частично.

– Это в тебе говорит твоя природная бабья жаль. А на самом деле ты со мной полностью согласна.

– Ты скажи, что мне сейчас делать?

И я ей рассказала, что мне поведал Бажов и о его предложении.

– Он конечно прав. Надо, чтобы все было естественно. Вообще-то Антон великолепный парень. Я не понимаю, что ты раньше с ним не закрутила. И если ты, зараза, его обидишь, будешь иметь дело со мной.

– Совсем с рельсов сошла, менеджер полуночный.

– От полуночного слышу.

7

Через день мне на мобильник сбросили о встрече с Антоном, указали адрес и время. Я тут же сбросила эти сведения Альке. Мы купили букет цветов, и в назначенное время, без пяти, стояли рядом с этим домом. Ровно в назначенное время к нам подошел молодой парень, представился Борисом и сопроводил в дом. Но не в тот, у которого мы стояли, а в другой. В общем, как в шпионских романах, только круче. Парень открыл нам обыкновенную железную дверь, которые после наезда демократии поставили все москвичи, затем обитую дерматином вторую дверь и в прихожей он – Антон. Мы договорились с Алькой, что вперед бросится она, чтобы никаких подозрений, а я вслед. Алька бросилась Антону на грудь, я повисла с другой стороны. Суета, крики смех и визг. Я поцеловала его в щечку, потом, как бы нечаянно, задержала поцелуй на губах. И чувствую – побежало волнующее тепло по организму…

– Что ты впилась в его губы? – кричит Алька. – Он же согласно нашей прессе почти калека и еще нетвердо стоит на ногах.

Антон рассмеялся. И приглашает нас в комнаты.

– Они там напишут черт те что. Так немного ушибся. Хотел подышать свежим воздухом. А они меня закрыли. Сами куда-то отлучились. Кому-то из них выговор влепили. Так мне сказали.

В большой комнате накрыт стол с бутылками и яствами.

– Сам бегал? – спрашивает Алька. – Или охрану посылал? А кто тебе готовил салаты, нарезку?

– Это все из ресторана, – говорит Антон.

– В следующий раз приглашай нас, – говорю я. – И вкуснее, и красивее, и дешевле обойдется.

– Обязательно, обязательно.

Когда мы успокоились, и сели за стол, Алька спрашивает, где охрана.

– Вы их не увидите, не беспокойтесь, – отвечает Антон. – Профессионалы, одним словом.

– А если напьемся с великой радости? – смеется Алька.

– Доставят до дома, и уложат в постель, – отвечает Антон. – Я же говорю – профессионалы. Никогда не думал, что когда-либо меня будут охранять как важную персону.

Подняли бокалы с шампанским, выпили за встречу, потом за тех, кто сидит – Володьку Макаровского, Перелезина и других безымянных, которых уже там немало.

– Я вот не понимаю, за что же взяли Кудрина, Ивашкина, Солоневича и других, я даже фамилии впервые слышу. Может, вы лучше знаете?

– Вот она у нас теперь адвокат и эксперт в одном лице, – показываю я на Альку. – У нее последний курс юридического плюс обширный круг знакомых плюс дедукция.

– Первые два обстоятельства понятны, а при чем здесь дедукция?

– Дедукция, как мне объяснила вот эта экстремистка, это метод познания.

Алька корчит мне прелестные рожи.

– Она еще издевается. Что бы ты без меня делала? Валялось бы сейчас твое прекрасное тело на Кипре среди камней прибрежных, а может быть даже и труп бы не нашли.

– Алька, ты что пугаешь? – говорит Антон, поглядывая на меня.

– Да это мы между собой смеемся, шутки у нас такие в связи последними событиями.

– Нет, а все-таки, почему ты так срочно улетела вначале в Англию, потом вернувшись на Кипр, тут же улетела домой? Между прочим, там, на Кипре очень все задумались. Меня лично Чайка спрашивала. Не знаю ли я, почему это Верунчик срочно полетела в Москву? Ну, я говорил, как Алька сказала, что у нее дома с отцом плохо, а с ребенком некому остаться. Кстати с отцом как?

– Отец к счастью, как у нас говорят, оклемался, все нормально. Ну а как Алька говорила, так все и было.

Смотрит на меня, и вижу, хочет спросить про Лондон. Прямо чувствую. У него этот вопрос на кончике языка вертится. Но не спросил. Алька почувствовала эту паузу и говорит:

– Тут кто-то задавал вопрос об арестованных наших генеральных?

– Давай, давай, – говорю я. – Давай свою дедукцию

– Так вот, по моему мнению, господа генеральные, чудом на свободе пока оставшиеся, все случилось по такой схеме.

– Да, – говорит Антон. – Ведь эти ребята с нефтью мало связаны. Вот когда меня допрашивали в эти дни, про них даже ни слова. Вот про вас спрашивали, – улыбается он. – У вас нефть была.

– Интересно, интересно, а что спрашивали?

– Вот как мне Алька на Кипре рассказывала, по моему она с твоих слов, так и спрашивали. Сколько времени знаю, в каких отношениях, где встречались. Сколько встречались. Кто рекомендовал на работу, какие договоры с вашими фирмами заключали и при каких обстоятельствах. В общем, как у вас.

– Вы меня будете слушать? – говорит обиженно Алька. – Может мне вообще уйти?

– Не обижайся, – говорит Антон. – Продолжай про дедукцию.

– Так вот, – говорит Алька. – Я уже Верунчику рассказывала, а тебе Антон нет. На Кипре боялась, не исключено, что могли слушать. Думаю, даже наверняка слушали. Техника у них великолепная, денег ведь до хрена. Так вот. У адвокатов, которые подрядились защищать хозяина и нас имеется общая концепция защиты. Это слово по узости ума или природной болтливости, или по полному презрению к нам (мол один черт не поймут ввиду тупости) разболтал ее адвокат Шнырь. Ну, видел там его, на Кипре.

– Видел, – подтвердил Антон. – Молодой такой. Он недолго там был.

– Лапшу мне на уши вешал, сволочь, – говорю я в сердцах. – Баксы огреб и домой. Это Деревянченко там был почти постоянно.

– Не отвлекайся, – говорит Алька. – Чувства твои понимаем, но не отвлекайся. Так, продолжаю. У наших защитников такая вот общая концепция защиты: нефть воровали генеральные директора. Они ведь по уставу фирм и по гражданскому законодательству являются руководителями предприятий, самостоятельны в своих действиях. И они принимали решения, что покупать и что продавать и по какой цене и кому. Все по уставу. Так?

– Да, по уставу все так, – подтвердил Антон.

– Вот видишь, ты тоже начинаешь понимать правовое положение своей фирмы и свою роль.

– Ты права. Я не юрист. И на это как-то не обращал внимание. Я специалист по торговле нефтью и другими горюче-смазочными продуктами. А эти вопросы решало Юридическое управление. У нас же был заведен определенный порядок, и я ему доверял. Я так и следователю отвечал.

– Кстати, кто тебя допрашивал? – спросила я.

– Молодой парень. Фамилия, по-моему, Исаев.

– У меня был Новиков. У Альки Сафронов и Новиков. У них там целая бригада.

– Так вы будете меня слушать? Может мне уйти? – кипит Алька.

– Да не обижайся, продолжай.

Алька погрозила мне кулачком.

– Если еще раз отвлечешь докладчика, удалю из помещения. И расскажу это Антону наедине, вот тогда попрыгаешь. Коза кипрская, – она еще раз погрозила мне кулачком, и продолжала. – Обращаю ваше внимание на то, что к нам совершенно не было претензий со стороны налоговых. А у нас, у каждой фирмы были свои налоговые. У меня в Торжке, у Верунчика – в Саранске.

– У меня в Элисте, у Кирсана. Надо сказать, нормальный парень. Я с ним, между прочим, встречался, – говорит Антон. – Отчисления у моей фирмы в бюджет республики были большими.

– Вот видите. На протяжении лет никаких претензий. Пока дело не дошло до следствия. А вот по этой общей концепции воровали генеральные: Макаровский, ты, я, Верунчик. А хозяин – он же осуществлял общее руководство НК. Он ничего этого не знал. Ну как при товарище Сталине. Расстреливали товарищи Ягода, Ежов, Берия, а товарищ Сталин ничего не знал. И даже за эти самые преступления расстрелял товарищей Ягоду и товарища Ежова. Подвели они его, негодяи. А он им доверился, он доверчивый был. Ведь так в народе и говорили. И народ верил и возмущался, почему об этих преступлениях не докладывали вовремя товарищу Сталину. Вот и наш хозяин такой. Генеральные директора хищники, а он зайчик доверчивый и пушистый. Это один момент концепции. Второй момент – вдолбить в голову генеральных директоров, что они работали по уставу, совершенно самостоятельно, согласно закону осуществляли руководство своими фирмами.

– Работай по уставу – завоюешь честь и славу, – вставила я, а то эта зараза полностью завладела вниманием Антона. Он вижу, и вправду старается все это понять.

– Но тебе, Антон, наши народные пословицы может быть и не понятны.

– Эту я слышал. Только там про армию.

–У нас везде армия, – продолжает Алька. – Так вот, нам на Кипре это и вдалбливали в голову, говоря при этом, что это и есть наше настоящее спасение. Если будем так показывать, они нас спасут. И может быть им и удалось бы запудрить нам мозги, если бы следствие не арестовало Макаровского. Но и тут они объясняли нам все по-своему, говоря про произвол и беззаконие. А мне Макаровский рассказывал, как и про что его спрашивали, причем перед самым арестом. Я это, конечно, рассказала Верунчику. А она, насмерть перепугавшись слов, после которых Володьку и арестовали, давай колотить Шныря по фэйсу. Я считаю Верунчик, что это был знак божий.