Крик

Антон смеется. А я от воспоминаний опять разволновалась, и он легонько стал гладить мне руку. Алька между тем продолжала:

– Когда Верунчик по телефону рассказала мне, как ее допрашивают, я поняла всю эту концепцию окончательно. Конечно, я, немного зная право, это подозревала, но ведь доверяешь. Наше руководство – умные люди, на вид все порядочные, даже милые. Та же Чайка. Она мне очень нравится. Я даже не верю, что она всю эту концепцию знала. Но при здравом суждении вижу – знала, стерва. Знала и знает. И вот тут мы переходим к третьему слагаемому концепции. К генеральным директорам и их активной посадке. Третье в этой концепции – посадить за решетку как можно больше генеральных директоров.

– Зачем? – удивился Антон.

– Вот видишь, что значит ты человек неиспорченный нашей демократией, не знаешь наших особенностей. А затем, что чем больше директоров сидит, тем уютнее хозяину. Вот вам господа присяжные! Вот они – ворье. Наше правосудие подтвердило это своими приговорами. А я опять белый и пушистый. И они дают задание генеральным директорам активно заниматься обналичкой. Тут они убивают сразу двух зайцев, а может даже и трех одновременно. О первом зайце уже говорила. Генеральные – ворюги, и они действительно ворюги. Второй заяц – генеральные получают деньги, часть которых, несомненно, присваивают себе, а большую часть отправляют на Кипр для содержания беглецов и оплату героического труда адвокатов. Они же сейчас тех, кто убежал, на эту обналичку и содержат.

– Да и мне платили, – говорит Антон. – Жить там надо. Платили. Что интересно, следствие меня об этом так и не спросило. Я даже не знал, что отвечать. Но мне все эти месяцы платили, обещали платить и в будущем.

– Вот, что я вам говорю. Мы с Верунчиком не получали, потому что мы получали здесь заработную плату, как положено.

И эта вдохновенная зараза смотрит на меня в упор.

– Я правильно говорю, Верунчик?

– Правильно, правильно. Я с тобой и не спорю.

– Еще бы спорить. Кстати и нам предлагали обналичивать. Просто мы с ней, и Светка тоже, ужасные трусихи. И, как все женщины, осторожны. Так что наш инстинкт нас спас. Я же им сказала сразу, что мы под колпаком у следствия. А доказать обналичку не трудно. Прижал тех, кому переводились деньги, и привет – топай на нары. Просто по всей России никто этим не занимается. Формально по закону все правильно, есть договор, есть акт о выполнении работ. Налоговой больше ничего не надо. Кстати, и мы ранее переводили деньги по указанию руководства в различные фонды. Десятки миллионов переводили. Да и ты, Антон переводил.

– Конечно, переводил. По указанию хозяина. Я считал, что это нормально.

– Продолжаю, – говорит Алька. – Не отвлекайтесь. И вот это наивное и алчное дурачье, ну кто отказывается от денег, стало переводить деньги по указанным адресам для обналички. Следствие видит эти перечисления, наши счета у них под контролем. Не под арестом, тогда не переведешь, а под контролем. Все наши фирмы НК продолжают работать. Эти деревенские мальчики очень даже неглупые, и они это заметили. И начали проверять эти переводы средств. И, конечно, установили, кому переводились. И в два счета раскололи их. Это наш президент Ельцин – всенародно избранный мудак, на всю Россию и на весь мир мог говорить, разводя беспомощно руками: «Вот переводили сотни миллионов, – по-моему он говорил про Кавказ, – и где эти миллионы?» Позорище. Это же не птичка взмахнула крыльями и исчезла. В банках все фиксируется на бумаге. Со счета на счет, все несложно проверить. А он – куда ушли миллионы. Редкий мудак, однако.

– Алька, не отвлекайся, – говорит Антон. – Все очень интересно.

– Так вот, продолжаю, господа присяжные заседатели. Берут, значит генеральных директоров – и в Тишину. Кто получал деньги – колется, им обещают не лишать их свободы. И не лишают. Хищение налицо и доказано. И тут некоторые генеральные по глупости и наивности начинают вопить: мы же по указанию, мы не себе. А им следователи: вы же сейчас самостоятельно принимаете решение. Ваш хозяин – в Тишине. И что тут ответишь? Но и это еще не все. Тут журналюги и адвокаты кричат на весь мир, на всю Россию: «Вы же видите, дорогие сограждане и международные защитники прав, что происходит, генеральных арестовывают. Это же террор, геноцид по отношении к НК, уже арестованы десятки и десятки. Вот она гэбэшная власть! Вот оно Басманное правосудие!» И пошли, пошли мудовые рыдания по всему миру. А то, что они воровали уже после хозяина и у хозяина, об этом – ни слова. И это все работает на общую концепцию защиты. Это и есть та самая концепция. Я закончила, господа присяжные заседатели.

– Ну, Алька, ну ты гигант! – говорит Антон. – Неужели все так задумано? Я про концепцию защиты. Руководство можно понять. Они защищают в первую очередь себя. А как же адвокаты? Они же обязаны защищать клиентов, то есть нас с вами.

– Мне ребята в группе рассказывают, – говорит Алька. – Что когда на нас наехала демократия, то был набор в адвокатуру всех проворовавшихся юристов: ментов, бывших судей, прокурорских. В Москве шел так называемый лужковский набор. Причем со всего Союза – оформляли липовые браки ради прописки. Тогда принимали в адвокаты, как пустую тару от водочной продукции. Вот и набрали.

– Ладно, хватит о грустном, давайте потанцуем, – предложила я. – У тебя музыка в твоей конспиративной квартире имеется?

– У меня здесь все имеется.

Антон поставил музыку, и мы стали танцевать. Я, откровенно говоря, не знала, как себя вести. Если бы я ничего не знала, то все бы шло естественным путем. Он же мне нравился. Просто он всегда был сдержан и осторожен со мной, не проявляя необходимой для мужчины инициативы. Он и на Кипре был такой. Не могла же я начать сближение первая. Вижу, Альке уже с нами скучно становится. Антон, конечно, тянется ко мне, а она зараза привыкла, что все вертится вокруг нее. И когда я в туалете поправляла прическу, она вдруг вваливается ко мне. И шипит:

– И долго этот онанизм будет продолжаться?

– Ты о чем? И тише, вдруг он услышит.

– Знаешь, я, пожалуй, пойду домой. А ты оставайся.

– Ты что, с ума сошла? Только не это. Я тебя умоляю. Неужели ты не понимаешь? Останемся одни, я не знаю что делать, я тут же убегу.

– Что делать, что делать. Поможешь ему раздеться – и в постельку.

– Алька, ну не говори глупостей. Слушай, как же тяжело с порядочными мужиками. Даже с этим наглым греком на Кипре все было проще и легче. Алька, ну он же должен начать…

– Ладно, не ной. С Алькой не пропадешь.

Но ничего такого так и не получилось. Мы посидели еще немного и Антон вдруг засуетился:

– Вам же домой нужно, поздно уже. А у меня охрана, режим, Алька ты на машине?

– Ты что. Я же пить пришла, какая машина.

– Я вам такси вызову.

– Чему только здесь тебя охрана учит? Ты же сразу засветишься.

– Да. Было от них такое предупреждение.

Алька с немым укором смотрит на меня. Мы молча поднимемся и идем с ней в прихожую, высматриваем, где же эта чертова охрана. Но никого не обнаружили. И Антон как-то притух, или устал, а может правда какие-то обязательства перед охраной.

– Ты нас не провожай, – говорит Алька. – Мы все понимаем, обнаружат тебя, не дай бог, опричники олигарха.

И тут Антон отзывает меня в комнату. Я в полном недоумении и с робкой надеждой иду за ним. Он остановился около двери, берет меня за руки, смотрит на меня. Ну как в старых советских фильмах.

– Вероника, я в отношении между нами хочу пойти в признанку. Если необходима письменная форма – давай, начальник, лист бумаги и ручку – не вопрос.

– Хорошо, подельник, рассмотрим заявление.

– Как насчет свиданки, товарищ начальник? А если серьезно, Вероника, я хотел бы ухаживать за тобой по настоящему, мне это нравится. Если помнишь, по Кипру, я всегда лип к вам, но вы все вдвоем и вдвоем с Алевтиной. А я любил, когда ты рядом со мной на людях. Но сейчас – никаких условий, сама видишь. Ты меня извинишь?

– Учитывая смягчающие, я бы даже сказала форс-мажорные обстоятельства…

И я, положив ему руки на плечи и чуть поднявшись на носки, поцеловала его в губы.

Мы с Алькой вышли на улицу, и шли молча. Я все думала об Антоне. Ради меня пошел на такой риск, а тут так осторожен. Может у них там так принято? Наверное, я была права, что была сдержана. Алька поглядывала на меня, поглядывала, потом не выдержала:

– Чего молчишь?

Я аж вздрогнула от ее резкого голоса.

– Да я…

– Ладно, молчи, менеджер несчастный.

8

Положение Антона, как узника ускорило сближение. Уже в следующий раз, когда я пришла к нему, нам после рюмки коньяка и после последовавших за этим поцелуев и объятий, ничего не оставалось, как лечь в постель. Мне, конечно, было очень все и волнительно и приятно, но кто-то, сидевший в моей порочной голове, как бы со стороны наблюдал и за ним и за мной. Он волновался очень. А я за его нервными действиями наблюдала, ну совсем как за проделками Степки. Из-за чрезмерного волнения с его стороны, первое сближение закончилось быстро. И он был смущен быстротечностью происшедшего. Ему, конечно, хотелось показать себя настоящим мужчиной в его понимании. А тут такой обвал. Но я, поглаживая его шею и грудь, просила его просто полежать, потому что мне и так хорошо, но мне и правда было хорошо. И он, успокоившись, начал потихоньку целовать мои губы и чувствую, как он постепенно наливается силой и уверенностью. Он наслаждался без спешки и уверено, по нарастающей и в конце будто сорвался, застонал непроизвольно и громко. Потом с улыбкой смотрит на меня и, уткнувшись мне в шею, шепчет, не отпуская:

– Думал, умру.

Мне, конечно, было тоже приятно, но я была так ему благодарна, что о своих удовольствиях почти не думала, стараясь, чтобы он обрел уверенность. Встречались мы два-три раза в неделю. Все зависело от тех следственных действий, которые с ним проводились. Но на ночь я оставалась лишь изредка, потому что в этом не было необходимости. Ему вообще некуда было идти, а моя работа позволяла мне быть свободной. Все-таки я генеральный какой-никакой, а в отсутствие руководства НК, давать мне указания было некому. И мы по полдня проводила в постели.

Я удивилась одной особенности его поведения. Когда мы отдыхали, он любил обнять меня и положить голову мне на грудь. Так вот обнимет и лежит. Конечно, занимаясь при этом разными глупостями. Вроде, должно быть наоборот, а вот он любил так. Ну, как маленький, но большой. Когда я как-то сказала об этом Альке, уступая ее вредным расспросам, эта зараза говорит с апломбом эксперта-сексопатолога:

– Скажу тебе подруга без зависти, ну может быть с легкой, потому что баб без зависти не бывает, тебе с этим мужиком повезло. Вот эта его особенность признак того, что он в детстве был обделен материнской лаской. Это один момент и самый простой. Или он видит в тебе как бы защиту, не в прямом, конечно, смысле, он и сам мужик не хилый а, я бы сказала, в таком мистическом плане. Ведь с этой мистикой и нервами ничего не может поделать даже волевой человек. Мало кому удается себя преодолеть. И все мужики ищут защиту от сил небесных: и Наполеоны, и Сталины. Помнишь по истории, как Сталин обиделся, когда его жена покончила с собой. Он говорил своим, что она меня предала. И он обиделся именно на нее. Она себя лишила жизни, а он обиделся. Несмотря ни на что он видел в ней опору перед этими самыми силами небесными. Говорят, что когда он ее потерял, он окончательно ожесточился и жестокость террора, который он развязал, многие психологи объясняют и этим в том числе. Такое поведение Антона – один из признаков того, как он к тебе относится. На тебя надеется. Вот так мне кажется. Надо же, иногда и нам, менеджерам выпадает удача. Хотела сказать – счастье, но в нашем положении это было бы слишком громко.

Потом эта зараза, сделав паузу, как-то очень даже ехидно посмотрев на меня, вдруг ляпнула:

– Верунчик, ты можешь мне не отвечать, но у меня тут мелькнула одна догадка, и она меня ужасно заинтриговала. Повторяю, вполне официально и без всяких обид – можешь мне не отвечать. Вот скажи мне, а этот гад Лобов, как вел себя с тобой? – и, видя, что я слегка шокирована ее вопросом, добавила. – Можешь не отвечать.

– Ну как, как… – тянула я в нерешительности. Не очень мне хотелось Альке говорить про это.

– Не хочешь говорить – молчи. Я скажу.

И глядя на меня медленно произнесла:

– Этот гад Лобов вел себя так же, как и Антон. Прижался к твоей великолепной груди и притих как кот на завалинке.

– Ну знаешь, Алька.

– Ничего не объясняй и, тем более, не оправдывайся. Я точно угадала?

– Ну что тут поделаешь, мужик он и есть мужик. Гад он там или не гад.

– Может ты и права, и они – эти самые гады – тоже люди. А вот я на этих козлов озлобилась что-то. Обида у меня на них, даже не пойму за что. На мой взгляд, в мирное сытое время статус свой они теряют – пьют без меры, ругаются как бабы, в бане потеют, женщин за волосы таскают. Дерутся не по-мужски. Разочаровалась я в них.

9

По просьбе Антона охрана выдала мне ключи и разрешила приходить и покидать квартиру в любое время суток, предупредив, конечно, их об этом. Причем охранники считали нас мужем и женой. Это я поняла по их отдельным вопросам и из обращения. Я хотела спросить Антона, что это – декорация или конспирация, но потом передумала. В нашем положении многое могло измениться в любой момент. Из его рассказов я поняла, что его спрашивают о том же, что и нас с Алькой. Бывали очные ставки с руководителями других фирм, с нашими из ЦБК и Казначейства. И с нашим банком. А вообще-то, конечно, как и у нас – скука.

Он постоянно расспрашивал меня о Степке и просил привести его в гости. Но я считала, что этого не следует делать. Степка расскажет все отцу, а главное расскажет все Анне Егоровне, и какова будет ее реакция сказать трудно, а сейчас она действительно мне с ним много помогает. Учит Степку английскому, ухаживает за ним. Он по-прежнему часто остается у нее дома, и ему нравится у нее. Тут ничего не скажешь. Она умеет с детьми обращаться. Поэтому я просила его подождать. А если, говорю, будешь сильно настаивать и скучаешь со мной, я возьму и рожу тебе такого же мальчишку. И будет рожденный в неволе орел молодой. Он ничуть не испугался, даже обрадовался. Причем я сказала не затем, чтобы его как-то проверить, просто к слову пришлось. На самом деле я не строила никаких планов о нашем с ним будущем, потому что, как все пойдет, просто невозможно было представить. Алька мне как-то шутя, говорит: «Поедешь в солнечную Испанию. Там тепло, там виноград и яблоки. И, может быть, пригласишь меня в гости. Вот мы теплым чудесным вечером сидим на веранде и пьем вкусное домашнее вино. От коньяка тебе придется отвыкать. Я слышала, там женщины пьют только вино. Да и мужики тоже. И без закуски. Но это подруга так далеко и почти невозможно».

10

Следствие про меня почти забыло, работа фирмы практически замерла. Все, наверное, ожидали, что с нами будет. Мы приходили в офис на короткое время, но никто нами не интересовался. И вдруг позвонила Федоровна.

– Вероника Николаевна, товарищ генеральный директор, вы думаете баланс подписывать? Я его уже составила, кстати, и новости есть кое-какие. Не по телефону. Заодно познакомитесь с нашим юристом. Он уже целую неделю ходит на работу, имеет уже свой стул и свой стол. Просто жаждет познакомиться со своим начальством.

– Я про него даже и забыла. Что он за парень?

– Если коротко – очень даже сообразительный мальчик, ему осталось сдать всего один госэкзамен на юрфаке МГУ. Знает английский и, по-моему, испанский или арабский. Ну, сам тебе скажет. Компьютер знает не хуже наших из группы компьютерщиков. Мы с ним тут неплохо ладим. Я даже не ожидала. Вот что значит из клана Чайки, гены, наверное.

Я позвонила Альке, та тоже собиралась к своему бухгалтеру. Алька приехала на этот раз на метро. Ее задрипанный «опель» был в мелком ремонте. Она пошла к своему бухгалтеру, а я к Федоровне. Встретила она меня неожиданным сюрпризом. Поздоровавшись, она кивком головы показала на коробку на столе.

– Сюрприз, товарищ генеральный директор. Кстати ничего, что я по старой привычке называю вас не «господин» а «товарищ»?

– Валяй, называй.

Я открыла коробку и увидела отличный французский парфюм, полный набор: духи, вода и прочее.

– Это какой-то мой тайный любовник? Даже не знаю от кого.

– А я знаю, товарищ генеральный.

– Не томи, кто же? Или это взятка?

– Это угрюмые сибирские мужички из «Югани». Не ожидала?

– Не верю.

– Приехали, такие смирные, такие вежливые и даже побрились. Тысячи извинений, тысячи извинений и прочее. Кто-то на них нагнал страху в Лондоне.

Конечно, я сразу подумала об Олеге. У того репутация известная всей НК, а теперь и всему международному сообществу.

– А по векселям собираются платить?

– Я им, конечно, тоже про это. И они смиренно положили на стол вот это заявление.

И она подала мне заявление на бланке и с печатями. О новации в отношении этих векселей, продлении по возможности срока оплаты на год с причитающимися процентами.

– А почему они ко мне на прием не пришли?

– Мне кажется – сильно были напуганы. Но все документы прошли через нашу экспедицию. Федоровна за этим следит.

– Слушай, а вот эти подарки, они не являются взяткой?

– Ты что, Вероника Николаевна. Это ж очевидные подарки за причиненный моральный вред. Люди загладили свою вину. И смиренно просят, в соответствии с законом о векселе, новации. Ну ладно, садись, подписывай баланс.

Пока мы с Федоровной обсуждали эти вопросы, в ее каморку вошел среднего роста паренек в костюме от «Большевички», в галстучке и внимательно слушал наш разговор. Заметив его, Федоровна воскликнула:

– А вот тебе, Вероника Николаевна, новый работник. Ну-ка студент, повернись. Дай на тебя начальство посмотрит.

Паренек, улыбаясь, сделал небольшой пируэт и представился:

– Ваш юрист, Поленов Юрий Алексеевич. Осталось сдать всего один «гос» и я дипломированный специалист. Уже неделю осваиваю рабочее место и окрестности. Елена Федоровна вводит меня в курс работы фирмы, знакомлюсь с документами. А вас все нет и нет.

– Жаждал увидеть, – смеется Федорова. – Он же тут бродил по ЦБК, осваивал курительные места, общался с нашими девочками, они ему, наверное, про тебя Вероника Николаевна многое рассказали, потом каждый день твердил мне: «А когда я увижу генерального директора?»

– И что же тебе такого рассказали, что ты жаждал? –улыбаюсь я.

– Что вы очень симпатичная.

– Молодец, студент, – смеется Федоровна. – Ну ладно, потом поговорите, а ты мне, Вероника Николаевна, главное баланс подпиши.

Я добросовестно поставила свою подпись под соответствующими статьями баланса. И тут появляется Алька. Юрик удивленными глазами смотрит на нее, опять на меня, потом, почти с придыханием спрашивает у Альки:

– Вы тоже генеральный?

– Генеральный, генеральный, – смеется Алька. – Вы чему удивляетесь?

– Два таких красивых генеральных. В одной НК. Это уже слишком. Мой слабый разум может не выдержать.

Юрик обхватил голову руками и зажмурился. Мы хохочем, а Федоровна говорит:

– Ну, студент. Знаешь подход к начальству. Однако, молодец. Открывай глаза.

Отсмеявшись, Алька обратилась к Федоровне:

– Федоровна, ты что же, скрываешь от руководства какой сегодня день? – и мне. – Она наверняка не говорила тебе, что у нее сегодня день рождения.

– Нет, конечно, – отвечаю я. И Федоровне. – Ты что же такое событие скрываешь?

– Неудобно как-то, простой бухгалтер-исполнитель ЦБК.

– Федоровна, ну что бы я без тебя делала? Ты же знаешь. А так нехорошо получается. Я совершенно к этому знаменательному событию не готова. Единственное что могу тебе подарить, чтобы никуда не бегать – этот вот парфюм.

– Да это же тебе подарок!

– Какой это к черту подарок мне? Это же фирме. Ты сама видишь, что к чему, а это вот теперь от нас с Алькой, чтобы по магазинам не бегать. Раз время упущено.

– А что это за предметы? – спрашивает Алька.

Она посмотрела набор. И говорит:

– Это ведь все настоящее. И кто же это вашей фирме?

– Да я тебе рассказывала про мужичков с «Югани». Вернулись из Лондона. И привезли. Вот просят новации по векселям.

Алька посмотрела письмо.

– Ну, это в наших условиях пустячки, можешь спокойно решать, – потом посмотрела на Юрика и спрашивает. – А ты, студент, смотрел?

– Смотрел, смотрел, – заторопился Юрик. – И считаю, что вы правильно все сразу оценили. Никакого риска. Можно проработать документы и к делу. Я прослежу.

– Молодец, студент. Видишь, какой у тебя теперь помощник? – повернулась Алька ко мне и продолжала:

– А кто же в Лондоне так «Югань» напугал?

Она со значением смотрит на меня и улыбается, зараза. И тут же, погасив улыбку к Федоровне:

– Считаю, что ты Федоровна обязана это принять в качестве подарка от нас и от фирмы.

– Да мне не очень по возрасту, и дорогущий, наверное…

– Про возраст ни слова. Про дорогущий тоже. Или у нас не НК?

– Ну, раз так дело пошло, – говорит Федоровна. – Тогда я, как в доброе старое время, накрываю стол и попробуйте, откажитесь.

И она открывает свой металлический шкаф, вытаскивает коньяк и уже готовые нарезки.

– Я предупреждала. Сами виноваты. И Альке:

– Зови своего финансового директора. Это мы с ней хотели отметить. И не думайте отказываться. А ты что стоишь, студент?

– Я вас тоже поздравляю, Елена Федоровна, – говорит Юрик. – Ну и пойду. Рано мне еще с начальством коньяки распивать.

– Молодец, студент. В делах производства главное уметь держать дистанцию. Всему свое время.

11

А мы и не думали отказываться, тем более что Алька была без своего задрипанного Опеля. Мы сдвинули рабочие столы, расставили закуску и тарелочки и, по словам Федоровны, «как в доброе советское время», приступили к торжеству. Первый тост за именинницу, второй за детей и внуков, а третий за СССР.

– Не знаю, – говорит Федоровна. – как вы к этому тосту относитесь. Но я без него не могу, а вы у меня на дне рождения.

Мы с ней согласились, что тост того стоит.

– Нет, а вот вы скажите мне, – говорит, слегка захмелев, Федоровна. – А ведь веселей жили. Веселее и спокойнее. Людьми себя чувствовали.

– Ну, мы-то детьми были, не вполне это ощущали.

– Зарплата, или как сейчас говорят доход, у меня был меньше. Тут я не спорю, но спокойнее жили. Садовое товарищество, участок, домик, купили с мужем «копейку». Мы ее сразу купили. Дети ходят в ясли, затем садик, потом в школу, а потом в институт. Не шикуем, конечно, но все есть. Ну не ездили в Египет, в Турцию и прочее, но я и сейчас туда не стремлюсь. Дети, правда, ездят, потому что наши курорты стали дороже заграничных. Мы чувствовали себя равными среди равных. А теперь кругом олигархи, бизнес-ворье. Разная там партийная шпана – ворюги. Да еще норовят и страной порулить, денег им мало.

– Ты что, уже решила увольняться? – смеемся мы.

– Ничуть. Куда они без меня денутся?

– Так ведь слушают наверняка нас: наша служба безопасности, ихняя служба безопасности.

– Сейчас слушает не наша служба. А я свою точку зрения высказывала еще несколько лет назад нашему хозяину. Он мне не поверил.

Мы с Алькой удивлено переглянулись.

– Что, не верите? Сейчас объясню. Видите ли, в НК работает много очень даже неглупых людей. И одна из них Полина Ивановна Чайка. Она еще успела поработать в старые времена. И вот мы с ней как-то разболтались, и она высказала свои опасения, что нас в одно прекрасное время могут взять за одно место. Я говорит этому мудаку от юриспруденции Твердолобову, ну знаете, начальник нашего юридического управления, уже не раз твержу, что надо изменить структуру НК, или мы попадем в нехорошую историю. Он мне в ответ: «Мы действуем в рамках нашего законодательства, нам нечего бояться». Я ему говорю: «Какого законодательства?» А он мне – гражданского и налогового. Я ему, что кроме этих разделов, есть еще уголовное законодательство. Он мне отвечает, что это законодательство не имеет к нашей структуре никакого отношения. К нашей деятельности, как субъекта гражданско-правовых отношений. Грамотно говорит, сволочь, но тупой. Мы, говорит, налоги исправно платим. К нам нет никаких претензий у налоговой инспекции. И, заметь, говорит, что у нас налоговые по нашим фирмам в разных городах, и ни в одном городе нет претензий. Но ведь мы воруем у государства, говорю я ему. Причем я не возражаю против этого, но надо не доводить наше родное государство до белого каления своей алчностью. Он отвечает: «Да, обираем, но в соответствии с нормами закона. У налоговой к нам нет никаких претензий». Ну я с Чайкой всегда находила общий язык, и она мне как-то говорит: пойдем к хозяину, ты как представитель старой гвардии, работающая бухгалтером всю жизнь, может ему что-нибудь втолкуешь. Он ведь умный парень. Ну и пошли.