Крик

– А я тебе чего говорю. Так что думаю здесь у тебя все обойдется.

– Ой, Алька. Дай бы бог. Ну, беги к зеркалу, вроде все.

Алька посмотрела на себя в зеркало, что висело у нас за шкафом, и как всегда брякнула:

– Ну, я тебе должна.

– Вот если должна, поедем на Пушкинскую, к Генеральной прокуратуре. Там сегодня проходит акция в защиту нашего хозяина. Мы с тобой уже сколько не видели этих демонстраций. К тому же там отец будет. Он мне сказал, что с ним будет наш сосед. Сказал, что уговорил его присоединиться к акции.

– И соседа приобщил.

– Говорит, что приобщил. С каким плакатом идет мой отец ты знаешь, а вот с каким сосед – мне даже самой интересно. Они идеологические противники.

– А что, поехали.

Гусарский переулок

Алька была на своем задрипанном Опеле. И сколько я не уговаривала ее поехать на метро, так было бы быстрее, она ни в какую. Я, говорит, приросла к рулевому управлению. Она поставила свою машину в переулке, около ресторана «Будапешт», и мы двинулись к прокуратуре. Еще издали увидели толпу, так, около ста пятидесяти человек. Осторожно стали разбираться, где сторонники, а где противники хозяина. Отца я увидела сразу. Гордо стоит со знакомым плакатом «Вор должен сидеть в тюрьме» и вокруг него вдохновленные соратники примерно его же возраста. И тут сбоку от него я увидела профессора. С нашей стороны не очень было видно, что за плакат у него. Мы с Алькой подошли поближе и увидели все наяву. И ахнули. На плакате, который профессор держал обеими руками, черными кривыми буквами неровно, но выразительно было написано: «За демократию без либералов». Я чуть не пальцем показываю Альке в их сторону. Та посмотрела на плакат профессора и воскликнула:

– Ну дает, дедушка! Я таких лозунгов еще не видела. Это что-то новенькое.

– Все-таки отец его дожал. Почти сторонниками стали.

Мы подошли поближе и Алька говорит:

– Сейчас подойду к нему, прикинусь журналистом и спрошу, что означает его плакат.

– Отец тебя узнает.

– А ты подойди и подай ему знак. К тому же у меня, между прочим, есть удостоверение одной саранской газеты о том, что я их сотрудник. Я им нищим как-то денег переводила по просьбе хозяина. Они мне в подарок привезли свое удостоверение.

Мы подошли к отцу и я ему глазами показала, чтобы он не узнавал Альку. Та подошла и поздоровалась с почтением, показывая удостоверение и спрашивает:

– Скажите пожалуйста, что означает ваш лозунг? Очень необычный.

Профессор согласился, что лозунг необычный и спрашивает в свою очередь.

– А что, собственно, вас удивляет?

– Как же может быть демократия без либералов? Они же передовой отряд нашей демократии.

– У нас не то, что может, у нас обязательно так должно быть, исходя из возникшего момента.

– А в чем этот момент?

– Либералы настолько дискредитировали себя в глазах народа, что по существу стали тормозом дальнейшего развития и установления демократических основ. Либерал в сознании народа воспринимается как вдохновитель того беспредела, который обрушился на нашу с вами страну. Это и разрушение экономики, продажа за копейки фабрик и заводов, разгул бандитизма. Поношение всего, что свято русскому человеку. И эта политика внедрялась в народ через либералов.

Алька в знак согласия покачала головой, потом спросила:

– А что же с ними делать, их же много? Без борьбы они не уйдут. Ваши противники тоже не дремлют.

Алька указала на толпу напротив.

– На мой взгляд, этот вопрос в нашем обществе должно регулировать государство. Либералов не очень-то и много, но они оседлали СМИ и главное телевидение. Государство должно организовать доступ к этим средствам и противников либералов. В общем надо покончить с либеральным игом в СМИ. Это главное.

Профессор сделал паузу и вдруг как-то так доверительно и осторожно спрашивает:

– А вам не кажется, что они туповаты, ну либералы наши. Вон смотрите на плакат, что держат студенты. Ведь это невежество и тупость.

На плакате крупными буквами было написано: «ЗАПАД НАМ ПОМОЖЕТ»

– Так они об этом уже больше десяти лет твердят. С самого начала наезда на нас демократии, – удивилась Алька. – Что же здесь такого страшного?

– Вы искренне не понимаете?

– Правда, не понимаю. Наверное, я тоже тупая.

– На тупую вы не похожи, – мягко улыбнулся Сергей Сергеевич. – А вот незнание… тут я с вами не стал бы спорить. Все-таки журналист должен это знать.

– А что же тут ужасного, – искренне недоумевала Алька.

– Вы не читали работы про столкновение цивилизаций? Вот на этот счет очень хорошая работа Самуэля Хантингтона. Она так и называется – «Столкновение цивилизаций». Работы нашего Гумилева?

– Не читала.

– Так вот. Я вам коротко. Россия относится к Евразийской цивилизации, а Запад к европейской. А согласно законам развития цивилизаций между ними неизбежны, понимаете, неизбежны, противоречия и конкуренция, которые могут приводить и к войнам. Это иррациональные инстинкты. Ведь в течении веков Запад пытался разрушить, или покорить Россию. Карл XII, поляки, Наполеон, Гитлер.

– А при чем тут Европа?

– А при том, что они не сами по себе шли. Они вели за собой всю Европу, ими покоренную.

– Это все так. А как же – все люди братья? Пролетарии всех стран соединяйтесь?

Сергей Сергеевич засмеялся. И, привлекая к разговору отца, сказал:

– Как все-таки глубоко засел в сознании русского человека пролетарский интернационализм.

– Я сам был председателем комитета защиты мира в районе, – смеется отец. – Боролся за мир во всем мире. Теперь уже не борюсь.

– А либералы твердят, что в СССР было ужасное воспитание. Удивительное воспитание. До сих пор многие верят в международную солидарность.

– Неужели Запад – наш враг? – опять удивляется Алька. – Я этого, правда, не осознаю. Ну да, они поливают нас грязью. Это я вижу. Но чтобы врагами быть…

– А кто помогает разрушать нашу экономику? Приветствует наших сепаратистов в Чечне. Защищает их. Пока Запад опасается нападать. В военном отношении мы еще сильны. А посмотрите – Югославию, которая не смогла оказать НАТО достойного сопротивления, тут же разорвали на части. Когда мы совсем ослабеем, с нами будет то же самое.

– Вы меня озадачили, профессор.

– Среди либералов есть, наверное, и грамотные люди. И они сознательно обманывают нас подобными лозунгами. Чтобы народ доверял Западу.

– А потом – «хенде хох», – вставил отец любимую фразу. – Но нас на мякине уже не проведешь.

Сергей Сергеевич только мягко улыбнулся, глядя на отца и на нас с Алькой.

– Выходит этот лозунг, как белый флаг, если они враждебная нам цивилизация.

– Вы очень правильно это поняли. Это действительно белый флаг – согласие на сдачу. Приходите к нам, правьте нами, владейте нами. Вы, пожалуй, правы. Чуть резковато, но по сути это так.

2

Алька раскланялась с профессором, и мы перешли к группе защитников хозяина. Здесь народ был моложе, видно было, что много студентов, наверное, того самого университета, которым руководил Олег. Особенно нас удивил плакат с портретом нашего хозяина сквозь решетку тюремного окна. Надо сказать, выглядело очень впечатляюще. А под портретом было написано: «Новый Христос».

Алька опять показала свое удостоверение и спрашивает девушку, которая держит портрет:

– А вы знакомы с библией?

– Не очень, – призналась девушка. – Но Евангелие от Матфея читала.

– Помните слова Иисуса: «Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в Царство Божие»? Выходит, что Иисус считал – миллиардеру не место в Царстве Божием. А вы нашего олигарха – в Новые Иисусы. Или вы имеете в виду другое царство? Не Божие?

– Как-то не думала, – удивилась девушка. И, обратившись к окружающим. – Вы слышали, какой можно сделать вывод из нашего плаката?

– Я вам говорил, что это слишком рискованно. С Новым Христом мы, кажется, переборщили, – сказал кто-то в группе.

Вокруг, надо сказать, уже собралось немало хлопцев их лагеря. И как-то возразить Альке желающих не находилось. Наконец, один парень прервал затянувшееся молчание.

– Что-то я не пойму вас. Вы берете интервью, или вы даете интервью?

– Конечно, беру. Но я хотела бы указать вам очевидные ошибки, которые могут негативно сказаться на имидже уважаемого олигарха. Лучше недобрать, чем перебрать. Мы, журналисты, это знаем из наших ошибок. Впрочем, это ваше дело. Считаете, неправа – значит неправа.

– Нет, подождите, подождите, – говорит парень. – Так вы считаете, что нового Христа не может быть?

– Я не сказала, что не может быть. Просто ваш Христос из другого царства. Не из божьего.

– А из какого тогда?

Алька с насмешкой уставилась на парня.

– Думать надо, студент.

Я посмотрела на портрет и вдруг мне показалось, что он стал серым, потемнел, и выражение лица на портрете стало носить характер очевидной угрозы. Я даже слегка испугалась, неприятно как-то стало. И я невольно вскрикнула:

– Смотрите, смотрите, лицо каким стало!

И указываю на портрет. Все расступились и уставились на лицо на плакате. Раздались возгласы:

– В чем дело? А в чем дело?

– Лицо стало серым, будто из преисподней, – говорю я.

– Точно, – подтвердила Алька. – Как из преисподней.

Девушка в испуге посмотрела на портрет и вдруг бросила его на асфальт. У меня мурашки побежали по телу. Вдруг Алька берет меня за руку.

– Линяем, подруга, быстро, пока не начались волнения.

И мы пошли от этой группы в сторону переулка, где стоял Алькин «опель».

– Ты что так рванула?

– Да они сейчас такое бы нам устроили, ты что, не понимаешь?

– Но портрет на плакате, правда, посерел. Или это освещение как-то. Но, правда, показалось. И девчонка испугалась и бросила портрет, будто обожглась.

– Какое это имеет значение? Может и так. Но нас точно побили бы.

Мы свернули в переулок. И вдруг я заметила, что за нами идут двое: тот, что спорил с Алькой и еще парень. Я сказала об этом Альке.

– Я их давно заметила.

– И что делать?

– Посмотрим, – говорит Алька. – Ну что я тебе говорила? Быстрее линять надо. Но их всего двое, а у меня с собой Дятла подарок. Все-таки оборонка хорошие вещи умеет делать, когда платят. Если возникнет конфликт, ты не принимай меры. А то от твоего удара не сразу опомнишься, да и шуму много.

Они догнали нас недалеко от автомашины. И было очевидно теперь, что они не просто так идут.

– Извините нас, – говорят, догоняя. – А не могли бы мы посмотреть еще раз ваше удостоверение журналиста.

– Второй раз не показываем, – говорит Алька. – Внимательнее нужно было быть. Да и кто вы такие, чтобы проверять наши полномочия?

– Нет, вы все-таки подождите, – настаивал парень. И так как мы не останавливались, он пытался взять Альку за руку. Второй парень вел себя не так уверенно, даже застенчиво. Алька тут же вскипела – остановилась и, глядя на парня, произнесла:

– Тебе что нужно, сопляк?

– Вы же не журналисты. Это провокация.

– Ты лучше скажи, студент почем нынче тридцать серебренников. Вы же из университета, где ректором второй Христос, у которого руки в крови.

– Я так и знал, что они не журналисты, – сказал этот парень второму.

– А какое это имеет теперь значение, если вы сказали все, что хотели сказать. И давайте расстанемся мирно. Ваше приставание носит характер правонарушения. Вот вы взяли меня за руку, пытались остановить – это мелкое хулиганство, а подумать, так и попытка к изнасилованию. Прессу читаешь, студент? Так, мирно расстанемся, или начнем военные действия? И Алька смотрит на него, как пантера перед прыжком. И студенты струсили.

– Пойдем, пойдем, – говорит второй и тянет приятеля за руку. Тот как бы нехотя, вроде сопротивляясь, пошел за товарищем, поминутно оглядываясь.

– Ну зачем ты с ними так? Вдруг среди них стукачи от нашего олигарха?

– Думаю, даже наверняка есть. И они мне должны быть благодарны за это разъяснение. Но я думаю, что они снимут этот плакат.

– Почему? – удивилась я.

– Мы их действительно напугали. А вообще-то все, что они делают, они делают не для наших людей. А для западных журналистов. А тем – чем звонче, тем круче. Они кричат, что наш хозяин узник совести. Разве может быть ворюга узником совести? Он что, Махатма Ганди или Мандела? Он ворюга. И когда наши демократы подхватывают это за ними, а иногда бегут впереди, меня это бесит. Как нужно не уважать свою страну, чтобы ворюгу считать Христом. Но он ведь не только ворюга, он еще и убийца.

– Ты что, Алька? Его в этом даже не обвиняют. За все убийства несет ответственность наш Дятел.

– Дятел, конечно, непосредственный организатор. Но мы же знаем, да и вся Россия понимает, что не может начальник безопасности что-то делать помимо воли и одобрения хозяина. Такого в любых структурах, основанных на прямом подчинении, не может быть. Просто не может быть. Это все равно, что товарищ Сталин не знал, что делают товарищи Ежов и Берия. Ведь это не морду набить конкуренту. Это убить и его и жену. Я говорю про тульских. Как еще дети в живых остались? Совершенно очевидно, что это сделано по приказу.

– Но Дятел молчит.

– Точно молчит, иначе уже был бы шум на весь мир. Но ведь есть косвенные доказательства. Я сужу по тому, что появляется в печати.

– Какие?

– Вот ты не специалист, но смотришь кино, сериалы, особенно голливудские фильмы. Вот что является почти основным доказательством в этих делах, особенно голливудских?

– Да черт его знает.

Мы подошли к машине, Алька открыла дверцы, и мы уселись. Она повернула ключ зажигания. Но мне было так интересно, что я говорю:

– Подожди ты, что дальше-то?

– Ну, слушай. Основным доказательством в этих делах всегда служит мотив.

– Ну да, всегда кричат в кино – мотив есть, мотив есть. И хоп, на гражданина наручники.

– Вот именно. А теперь слушай внимательно, подруга, заключение студента, который уже сдал уголовное право и криминалистику. Слушай. Ведь этот тульский мужик работал на НК. Он натуральный бандюга и по данным в печати как-то был связан с тамбовской группировкой. Выполнял, как говорят, деликатные поручения самого Дятла. Ведь на Дятла следствие и вышло, потому что кто-то из тамбовских раскололся. По другим делам, не по этому. А по этому делу дал какие-то сведения. Я точно не знаю – это по слухам. Наши ребята в группе об этом говорят. А они кое-какой информацией обладают. Дальше. За месяц до убийства или более, я тут точно не знаю, этот тамбовский мужик посчитал, что его услуги недостаточно оплачиваются. И стал приставать к Дятлу, чтобы ему выплатили, или дали в том же Тамбове какую-нибудь заправку или еще что. Ну, я точно не знаю. Тот, наверное, ему отказал. Тогда он делает роковую ошибку – идет к отцу хозяина. Конечно, отец на следствии не колется по поводу того, зачем приходил тамбовский. Но через какое-то время этого тамбовского убивают с семьей. Разве это не мотив? Приходит к отцу хозяина с требованиями, а потом его убивают. Вместе с семьей. Не морду бьют за какую-то обиду или оскорбление, а убивают со всей семьей. Разве это не мотив? Да это такой мотивище, который ни в одном голливудском фильме не отыщешь. Да самый демократичный в мире американский суд за несколько месяцев приговорил бы хозяина к электрическому стулу. И этот узник совести, этот Новый Христос, уже давно бы сидел под током высокого напряжения, мелко корчась и извиваясь, как в том фильме. Ну, зеленая дорога, помнишь… Прости меня господи грешную, дай ему легкой смерти, – подняла она руки к небу. – И я удивляюсь, чего там наше следствие слюни пускает.

За все время своих рассуждений Алька ни разу не помянула того, что я ей рассказала о пьяной болтовне Олега. Ни разу – ни глазом, ни словом. Нет, Алька – это тот человек, на которого можно положиться.

– Тебя бы в следователи по особо важным делам…

Алька оживилась и чуть не захлебнулась от возбуждения:

– Я бы это дело раскрутила. Но наши в группе говорят, что сейчас на следствии по настоящему работать нельзя. Но вот когда придут перемены и создадут Чека, настоящее Чека, а не чубайсовское, я первая подам туда заявление. И напишу: хочу бороться с компрадорской буржуазией и прочими гадами. И да здравствует товарищ Дзержинский – мой кумир в деле борьбы с преступностью.

Алька тронула машину, мы выехали на Тверскую, мимо Думы и дальше на Мясницкую.

– Слушай, Алька, но если так все очевидно, почему не могут привлечь за убийство? Это ведь даже не воровство. Тут Новый Христос не пройдет.

– Откуда я знаю. Может, наши все еще дрожат в некоторых вопросах перед госдепартаментом и Европарламентом.

– Но ведь вот Буш, все-таки, не заставил свернуть наше дело.

Мы въехали на бульварное кольцо и тут я говорю:

– Извозчик, куда мы едем?

– Давай к Володьке Макаровскому домой. Именно вот так, неожиданно. А то будешь созваниваться, а его вдруг слушают. Его жена преподает в каком-то институте. Не исключено, что возможно дома. У преподавателей скользящие графики. Мы уже почти у цели.

3

Через десять минут мы были у дома Макаровского и поднимались к его квартире на лифте. Нам повезло – Ирина была дома. Она бурно обрадовалась нашему приходу. Побежала ставить кофе и с кухни кричит:

– Девочки, а может вы пообедаете со мной? Я как раз пришла с занятий – кушать хочется. Давайте со мной заодно.

Но мы согласились лишь на кофе. Она поставила на стол печенье, пирожное.

– Свежие. Сегодня принесла.

– Нет, я с вами растолстею, – говорю я. – С утра Алька пирожками домашними кормила, сейчас вы свежими пирожными. Альке хорошо. Она поджатая, стройная и гибкая как пантера. Багира – только белокурая. Интересно, бывают пантеры-блондинки? Или только черные?

– На себя посмотри, гордость четвертого этажа.

– Почему четвертого? – смеется Ирина.

– Там у нас доска передовиков бизнеса. Правда, сейчас сняли, чтобы не возбуждать следователей. Это у нас хозяин по комсомольской привычке доски почета любил.

– Девочки. Я правда так рада вас видеть. Вы не представляете.

– Ну, с каких новостей начнем? – говорит Алька. – С наших или с ваших? Давай Ирина с ваших. Мы, как видишь, в здравии, выглядим неплохо. Как Володька там?

У Ирины сразу навернулись слезы на глазах. Да и мы слегка погрустнели и слезы покатились.

– А что рассказывать? – махнула Ирина рукой. – Одно слово – сидит. Адвокат звонит мне, говорит что пишет жалобы. Тут был городской суд по жалобе адвоката на освобождение от ареста. Отказали, конечно. Адвокат говорит, что будет писать выше, – она тяжело вздохнула. – Я уже и надежду потеряла. Думала, что-то изменится с приездом Буша. И адвокат говорил, что есть надежда. Но все по-прежнему. Буш уехал, а Володя сидит.

– Тебе свидание дают? – спросила Алька.

– Не дают. Потому что он не признает своей вины. Или, как они говорят, «в несознанке». Это женщины между собой говорили, когда я передачу приносила. Боже, такая стыдоба. Очереди там у этих окошек длинные, окошки маленькие, как бойницы. Ну как в тридцатые годы. Мне мама рассказывала, как она отцу передачки носила. Ничего не изменилось. Но ведь можно сделать как-нибудь поприличнее. Нет, кругом решетки, ключи и замки амбарные, как при Иване Грозном. И запах прокисших щей. Именно не борща, а щей. Я там чуть в обморок не падаю. Дети говорят: давай мы сходим. Но я не хочу, чтобы они видели это средневековье. Вот в сериалах иногда показывают следственные изоляторы и тюрьмы. Это то, что там внутри. Но ни разу не показали этот ужас в приеме так называемой дачки. Я уже освоила язык народный. Именно: дачки, свиданки, несознанки, признанки.

И она расплакалась. Побежала на кухню и вернулась с бутылкой водки. Налила в стопки мне и Альке. Мы с Алькой молча смотрим на нее. Между прочим вот этого ужаса грязной тюремной обыденности я и боюсь. Лучше сразу бы дома пристрелили – и свободна. А так – решетки, замки, ключи, дачки, передачки. Ужас.

– Девочки, я уже с коньяка перешла на водку. Прогресс по наклонной набирает скорость. Уже скоро, наверное, перейду на самопал, так это называется. Но, между прочим, помогает.

И она подняла рюмку. Выпила лихо, видно, правда, успешно осваивает вино-водочную продукцию. Я тоже выпила. Обычай у нас такой. Алька, как всегда, за рулем. Ирина вытерла слезы и спрашивает:

– Ну, а у вас как дела? Как на Кипре отдыхали?

– Отдыхали хорошо, – говорю я. – Только очень уставали.

– А что такое?

– Да шутим мы. Работали с адвокатами. Они наставляли нас на правильные показания. Чтобы, значит, защищать честь НК.

Алька смотрит на меня внимательно. Я, конечно, поняла, что всего рассказывать не надо. У врага везде уши и глаза. Сама болтает, зараза, черт те что, а я слова не скажи.

– А что вы так быстро прилетели?

– У меня отец заболел, – говорю я. – Со Степкой некому было сидеть.

– Я слышала, что у вас все нормально. Мне адвокат Володи говорил, что вас тоже вызывают на допросы.

– Пока все идет без эксцессов, – говорит Алька.

– А у тебя? – говорит Ирина и смотрит на меня. Алька тоже. Вот думаю зараза, что я дура что ли? Боится, что я вдруг начну жаловаться, как меня в прокуратуре Алексеев чуть не посадил за решетку?

– Все нормально. Буднично и монотонно.

– И у Володи так вначале было… – тихо говорит Ирина.

И вдруг, будто опомнившись, смотрит с испугом на нас. Как мы эти ее слова воспримем.

– Не беспокойся, – говорит Алька. – Мы это все понимаем. И уже привыкли.

И тут Ирина, как-то осторожно и тихо, говорит:

– Мне наш адвокат рассказывал, что у вас со своими адвокатами конфликт получился.

Мы с Алькой с удивлением переглянулись. Вот адвокат – болтун, или это он действует на опережение, чтобы изложить свою версию конфликта.

– Немного повздорили мы с ними, – говорит Алька. – И решили, что обойдемся без них.

– Как же так без них? – с испугом говорит Ирина.

– А мы свидетели, – говорит Алька. – Нам адвокат не обязателен. Уж очень они занудливые. Все учат и учат. А это, согласись, иногда надоедает.

– Они же специалисты. И их рекомендовало руководство. А у руководства наверняка имеются сведения о возможностях тех или иных адвокатов. Вот Володин адвокат считается одним из лучших в Москве. И он уверяет меня, что добьется освобождения. Но на это, говорит, потребуется время.

Ирина смотрит на нас. Как бы ждет разъяснений. Но мы рассказывать ничего не стали, чтобы не расстраивать ее.

«Югань»

После ареста хозяина мое общение с внешним миром проходило через ЦБК и в основном, конечно, через Федоровну. Все контрагенты вначале обращались к ней. И если вдруг была необходимость поддерживать с ними постоянные отношения, тогда я давала свои мобильные номера.

И вот она как-то звонит и говорит так сухо, официально:

– Вероника Николаевна, вами здесь интересуются представители «Югани». У нас с ними сроки выплаты проходят по векселям, помните, я вам докладывала.

– Конечно, помню.

И понимаю, что если Федоровна так сухо и официально, значит объекты где-то рядом.

– Они хотели бы переговорить с вами по этому вопросу. Когда бы вы смогли их принять?

Я уже хотела назначить на сегодня, а потом подумала, что надо переговорить с Алькой. Она в курсе, может чего посоветует. Что будет просить «Югань» мне было совершенно ясно. Но я уже узнавала, когда пришло письмо от Тэди, что из руководства этот вопрос никто решать не собирается. У нас ведь как было раньше? Должники шли решать вопросы к руководству. А к нам уже потом приходили соответствующие документы с визами подразделений. Мы этих должников и в глаза не видели. И они нас тоже. Машина работала аккуратно и без сбоев. Чтобы я тогда не подписала, никогда не возникало никаких конфликтов. И никогда ко мне не было никаких претензий. Нас всех это устраивало. И мы радовались жизни в пределах выплаченных сумм.

– Знаешь, Федоровна, давай на завтра. В нашей комнате, на Гусарском.

Буквально через минуту Федоровна перезванивает мне.

– Вероника Николаевна, скажу тебе, такие серьезные дядечки. И видно, что недовольны и очень серьезно настроены. Они и мне начали жаловаться и предъявлять претензии. Мол, мы договаривались с руководством, так нельзя. Мы теперь поставлены в критическое положение. Я спокойно сказала им о своем сочувствии, но я эти вопросы не решаю. Они предварительно завалили меня конфетами и шоколадом, естественно пытаясь узнать, кто сейчас решает эти вопросы. Я им отвечаю, что все вопросы, касающиеся деятельности фирм, решают генеральные директора согласно уставу. Но вижу, они мне так и не поверили. А конфеты ничего, приходи чайку попьем.

– Спасибо, Федоровна, – говорю смеясь. – Чтобы я без тебя делала?

– Вероника Николаевна, мы всегда на страже интересов.

Я заметила, что уже который раз она с легкой иронией, но упорно называет меня по имени и отчеству. Я позвонила Альке, и она сказала, что будет по делам в офисе на Гусарском, там и увидимся.