Крик

– Нет, все правильно, я и не собираюсь спорить. Рабство в южных штатах в результате гражданской войны было отменено в шестидесятые годы девятнадцатого века. Кто тут спорит – это исторический факт.

– Вот видишь. Не тысячи лет назад как в Европе, или у нас, а всего век. А теперь вот подумай. У них же на генном уровне, в крови их граждан, половина – рабы, вторая половина – рабовладельцы. Это сознание так быстро не выветривается. Всего сто лет. Вот они и ведут себя как рабовладельцы по отношению к остальному миру, даже к Европе. Я уж про наших холуев не говорю. Посмотри, как Кондолиза Райс смотрит на европейцев. Телевидение схватывает эти моменты: полное презрение. А как она заявляла по Косово? Помнишь? Косово будет независимым – так презрительно и непререкаемо. Будто надсмотрщик на плантации. И это несмотря на чудовищное нарушение норм международного права. Но ведь они плантаторы, им все можно. И Европа покорно твердит им: «Так точно, так точно». Будешь возражать? – говорит отец почти ласково.

– Здесь возразить трудно, я с тобой не спорю. Но не забудь – ты вот говоришь о плантаторах. Но Кондолиза Райс чернокожая. Не исключено, что ее предки были рабами. Что на это скажешь? Они сумели преобразиться. Будешь спорить?

– Ни в коем случае, ни в коем случае, – радуется отец. – Я ведь не о должностях и постах, я о психологии и человеке. Не сомневаюсь, что разницу ты понимаешь. Так вот: тебе ведь известно, как историку, что на плантациях самими жестокими надзирателями были именно бывшие рабы, – на лице у отца выражение неописуемого торжества.

– Но ведь они добились у себя демократии.

– У себя да, кое-чего добились, спорить не буду. У себя. А вот остальной мир для них все та же плантация. Даже Европа. У них сейчас положение, как в Древнем Риме. Ты, как историк, знаешь. Я имею в виду – в республиканском Риме. У себя демократия, и это действительно так. А весь остальной мир – рабы.

И отец опять торжествующе смотрит на профессора. Как он против этого сногсшибательного довода?

– Скажу откровенно, – говорит уклончиво профессор. – Сравнение очень оригинальное. И доводы, пожалуй, тоже. Сравнение Штатов с республиканским Римом… Кое-какие параллели есть.

– И скажи мне, пожалуйста, как после этого мне, чуть-чуть думающему человеку смотреть на холуйство наших либералов? Ну, никакого уважения к своей стране, к своей истории.

2

Саммит подходил к концу, а каких-либо изменений с делом нашего хозяина не происходило. Буш напоследок посетил нашу американскую старуху, наших голубых, какую-то радиостанцию, но на свиданку с нашим хозяином не пошел или ему отказали, точно я не знаю, а потом полетел в Грузию на шашлыки к Саакашвили, где в него бросили гранату, но он этого не заметил. Граната так и не взорвалась, говорят, была учебная, или со склада еще времен Второй мировой. Вот точно не помню сейчас, была ли с ним на шашлыках Кондолиза Райс. На стадионе ее с ним точно не было, мне отец доложил. Он с Буша и Кондолизы Райс глаз не спускал. Особенно с Кондолизы Райс. Очень отцу не нравилось, как она смотрит на Европу.

Алька мне сообщила, что на Кипре тоже не спускали глаз с Буша. Кондолиза Райс их интересовала меньше. Обо всех его перемещениях там знали еще до того, как он куда-нибудь пошел. У НК был свой источник, то ли при Буше, то ли еще при ком из восьмерки, то ли в Кремле. Вот этот источник и сообщил, что ни Бушу, ни Кондолизе Райс свиданку с хозяином не дали. В общем, Буш улетел, а наши на Кипре остались при своих интересах.

Алька сообщила, что у них начались разброд и шатание. Чайка совершенно разочаровалась в адвокатах. Деревянченко ходит подавленный и уже никого не наставляет. А на хмурый взгляд Чайки и прямой вопрос: «Где результаты?», говорит, что они пишут, принимают меры. В общем, они писали, пили коньяк, а Володька Макаровский сидел.

Бажов на первой встрече верно говорил, чтобы я думала своей головой, потому что у Володьки так и получилось. Его адвокат собрал портфельчик и отправился пить коньяк на переведенный Володькой гонорар, а Володька перешел на баланду. И возможно даже парашу. Все-таки вовремя я двинула по фэйсу этому Шнырю. Это, наверное, провидение какое-то. Если бы не двинула, то еще неизвестно как поступила бы. Может быть, мямлила по-прежнему чушь собачью и сидела бы возле параши. Как показывают в тех сериалах.

Но прошло еще с неделю, прежде чем на Кипре решились на конкретные действия. Источник в Кремле что-то мямлил о возможных подвижках, но с каждым днем было все яснее – положение хозяина не изменится. Наши не пошли Бушу навстречу.

Знаете – я почему-то в душе радовалась, что Бушу и семерке не уступили. Хотя если бы уступили, хозяин бы вышел. И моя порочная и безбедная жизнь продолжилась бы. И вот Алька звонит и докладывает, что провинция тронулась по домам. Чайка сказала, что нет смысла дальше кормить этих дармоедов. У них обороты небольшие. И что там они скажут, не имеет особого значения. Светка вышла замуж окончательно за грека или турка, но свадьбу еще не справляли. Антон почему-то не уезжает в свою Испанию, Чайка держит его при себе. И он все передает мне приветы. А я, говорит, почти созрела, чтобы вернуться, но все-таки боюсь. Ты говорит, спроси у следователя – пусть они там этот красный флажок снимут, а то я боюсь.

Я на следующий день звоню с утра Новикову, и говорю, что Алевтина Астахова возвращается из отпуска, но боится за этот красный флажок.

– Вы этот флажок снимите, и она тут же прилетит. Потому что это мне повезло, что вы быстро приехали. А вдруг вы задержитесь, или у вас кончится лимит на бензин, или пробки, и ее бросят в обезьянник, а там бомжи немытые, а она говорит, что у нее на немытых мужиков аллергия. Причем очень сильная и вы можете потерять ценного свидетеля. Слышу, они хохочут с этим экспертом.

– Вам смешно, а вы попробуйте понять состояние бедной и чистоплотной женщины, к тому же генерального директора.

– Хорошо, – говорит Новиков. – Вот сейчас прямо и снимем. Но к вам тоже будет просьба. Как только она прилетит, пусть немедленно звонит мне, номер телефона у вас есть, и мы договоримся, когда она к нам придет.

Я немедленно позвонила Альке и та сказала, что бежит к Чайке договариваться. И через полчаса уже звонит и сообщает мне номер рейса.

– А как Чайка?

– Она, по-моему, со всем уже смирилась. Никаких возражений, только просила постоянно держать с ней связь, но не по телефону. Она скажет, с кем потом встречаться.

– А с адвокатом как?

– Сказала: «Алевтина ты девочка разумная, вижу, что замуж за иностранца не хочешь, принимай решение сама». У них перед глазами твой опыт, и она уже не хочет ни на чем настаивать. Она баба, в общем-то, нормальная.

– Может тебя встретить? Мы с отцом приедем. Степка сейчас у свекрови.

– Меня Валерий встретит, – скромно ответила она.

– Ну-ну, подруга.

– Что ну-ну, Алевтина тоже человек. Но нам с тобой необходимо встретиться до того, как я пойду на допрос.

– Конечно. Как прилетишь, позвонишь Новикову и договоримся где и когда.

3

На следующий день мы с Алькой встретились в кафе около Гусарского. Алька любила назначать встречи в этом кафе. Хотя я считала там кофе и снедь слишком дорогой, но Алька любила легкий шарм. И когда я предлагала пойти в другое место, она говорила: я плачу. И правда платила. Мы с ней целовались, чуть ли не взасос, я правда по ней соскучилась. Наконец оторвались друг от друга, а то прохожие уже стали на нас смотреть с подозрением.

Мы, как всегда, заказали кофе, пирожное и сели, наконец, друг против друга.

– Все-таки как здесь здорово, – говорит Алька. – Не хуже, чем в кипрских кафе.

– А вот цены выше. Давай посчитаем.

– Не мелочись, подруга. Я плачу. Ну, рассказывай.

– Знаешь, Алька, – начала я. – У меня сложилось впечатление, как бы, конечно, не сглазить, что мы действительно им нужны только как свидетели. Новиков мне так сказал, и Бажов говорил, что их интересует, как мы работали. И все. Причем они имели в виду не разные там аферы и прочее, а именно схему производственной деятельности, принятия решений. Они перед первым допросом даже показали мне схему нашей НК на большом и красочном листе. В центре естественно аппарат НК – как паук, и дальше ЦБК, ценные бумаги, казначейство, подразделения НК и стрелочками ко всему этому центру, наши фирмы, в том числе и твоя, и моя. Знаешь, очень наглядно и сразу видно, какое место в НК занимает фирма и кто главный паук.

– Понятно, – с видом знатока говорит Алька. – Они этой схемой показывают, что они изучили НК и все знают. И подумайте, господа свидетели, прежде чем лапшу на уши вешать. В общем грамотно. Так и в учебниках написано про расследования особо крупных дел. Мы проходили.

– Тебе видней. Шнырь начал возражать, что это, мол, воздействие на свидетеля.

– Конечно, воздействие, но грамотное и в рамках закона. А что еще?

– Потом стали выяснять мои данные – образование, семейное положение и прочее. Очень их впечатлило, когда я сказала, что закончила художественный колледж, ну говорю по старому это ПТУ. Они даже с экспертом переглянулись. И знаешь, что Новиков написал в протоколе. Я же потом читала. Он написал ПТУ. Для чего – не знаю, но я возражать не стала.

– А мне что писать? Неоконченное высшее или общее среднее?

– Не знаю, Альк, думай. Но я видела, что они переглянулись не просто так.

– Ну что еще?

– Потом про счета в банках, про имущество, про зарплату и доходы. Многое они от отца узнали, но все равно спрашивали. Смеялись по поводу наличия у меня виллы где-нибудь рядом с Гусинским или Березовским. У вас говорят фирма с таким оборотом, что менеджер вашего уровня должен получать миллионы.

– Миллионы у хозяина, а мы и этим довольны. Ты так им не сказала?

– Старалась без иронии, лояльно. Ну и потом спрашивали, как заключали договоры, видела ли я перед собой контрагентов. Ну, я не стала врать. Как было, так и сказала. Тут Шнырь начал меня упрекать, что, мол, так не договаривались. Я ему говорю, что не хочу дурой выглядеть. А он свое. А когда коснулось этой его жалобы в арбитраж… Тут Новиков и говорит, может вам психиатрическую экспертизу назначить? Я и вспомнила, что ты мне рассказывала про Макаровского.

– Точно, точно. Правда он еще сказал, я уже тебя пугать не стала, что ему сказали: «Не знаем, что с вами делать, Владимир Ильич. По вашим показаниям вас или к психиатру или в КПЗ. Подумайте дома, Владимир Ильич». Ну а на следующий день арестовали. Володька говорил, что думал это так, мол, запугивание. Так ему и адвокат говорил, он же рядом сидел.

– А потом адвокат собрал портфельчик и домой, коньяк пить, а Володька на парашу.

– У тебя откуда эта информация?

– Мне так Бажов сказал. Думайте, говорит, Вероника Николаевна, своей головой, адвокат он что, возьмет портфельчик и домой, коньяк пить. А вам…

– Так и сказал?

– Ну да. Шнырь взвился опять, про давление завопил. Но Бажов даже и ухом не повел.

– Еще что?

– Ну про Ивана Ивановича и ООО «Брокер-Ю». Об этом я тебе подробно рассказывала. Ну вот, пожалуй, и все. Теперь, как у тебя там, на Кипре?

– Практически ничего нового и хорошего не было, кроме твоего побега и наступивших последствий. На всех, конечно, страшным образом повлияло, что с тобой следствие поступает нормально, и никаких признаков не видно, чтобы наступили репрессии. Это первое. Второе – на всех отрезвляюще повлияло, что ты сделала со Шнырем. Оказалось можно и очень даже неплохо без этих поганых адвокатов. А то ведь помнишь, Деревянченко ходил, что твой король, его слушали как индийского гуру. Но у меня по отношению к адвокатам есть еще одно очень серьезное подозрение.

– Ты сама накопала, или это твоя дедукция?

– А ты вот подумай сама. Они настойчиво требовали, чтобы мы твердили, что работаем согласно уставу. Являемся полностью самостоятельными фирмами. И Макаровский и Перелезин уперлись в это, невзирая на явные противоречия и очевидную чушь. Когда мне Володька рассказывал, какие он дает показания, я их очевидной тупости только дивилась, но, скажу прямо, боялась ему что-нибудь посоветовать. Вдруг я ошибаюсь. Я же не такой опытный юрист, как наши адвокаты. И в результате его дурацких показаний его арестовывают. И Перелезина тоже. А эти балаболки продолжают учить нас на Кипре придерживаться все той же тактики работы по уставу.

– Тут ты права. Мне тот же Шнырь постоянно говорил об общей концепции защиты. Общая концепция, причем для всех дочек. Когда мы выходили с допроса, он постоянно скулил и говорил, что я нарушаю общую концепцию защиты.

– Вот именно. А теперь слушай дальше. Невзирая на очевидное фиаско с Макаровским и Перелезиным, они настаивают, чтобы мы твердили эту чушь, в этом мол наше спасение.

– Верно, так и говорили. Ну и что? Алька, ну не томи, до чего ты там додумалась со своей дедукцией?

– А означает это все то, что они умышленно проводят эту так называемую общую концепцию с тем, чтобы загнать всех дочек, всех генеральных директоров за решетку.

– Ты что, Алька, с ума сошла? – у меня от такой мысли аж мурашки побежали по коже. – Они же обязаны защищать нас.

– Да не нас они защищают, а нашего хозяина. Вот в чем фокус, вот где собака порылась, как говорят классики.

– Да у хозяина своих адвокатов целый взвод. Падалка ими командует.

– Адвокаты у каждого из нас свои. Но концепция защиты одна, чтобы хозяин вышел сухим из воды. Вот ты скажи, кто этим адвокатам платит? Ведь мы лично не платим, у нас и денег таких нет. Договоры заключают наши фирмы. А кто дает нам команду заключать договор с адвокатскими конторами, и на какую сумму?

– Конечно, руководство. Та же Чайка. Мы без них и пальцем пошевелить не можем.

– Так поняла, кто им платит? А чей хлеб жрешь тому и поешь. Вот сейчас прикажет нам Чайка расторгнуть с ними договор, расторгнем и глазом не моргнем. Попробуй, пригласи сама адвоката, какого желаешь. Только за свой счет. Ведь так?

– Так, а как же иначе? Но для чего за решетку?

– Чем больше будет сидеть генеральных директоров, тем для хозяина лучше. Во-первых, ему на нас плевать. Это аксиома. Дальше начнутся мудовые рыдания наших СМИ и Запада, что это наезд на фирму. Вот он, беспредел, вот она, власть гэбэшная. Второй момент. Ведь наш хозяин твердит, что он не при делах. Что он ничего не воровал, Генеральные директора – самостоятельные фигуры. Вот они все и разворовали. Вы же сами, дорогие товарищи, их посадили, подтвердив тем самым, что они ворюги. А я тут не при чем. Вот Падалка и кричит, что все решали генеральные директора, а наш хозяин кролик пушистый и душистый.

– Ничего себе концепция. Значить миллиарды хозяину, а сидеть нам.

– Верно, Верунчик, дорогой ты мой.

– Выходит, что мы хищники, пусть и на задрипанных иномарках, а наш хозяин – новый Христос. Алька, ну ты гигант. Мне даже и не верится. Вот что значит дедукция.

– А ты думай, Верунчик, думай. Ну ладно, пора мне на допрос двигать. Вроде бы исходя из твоего опыта, да и сама вижу кое-что, должно быть все нормально. А все равно боюсь. Но от адвоката откажусь. Напишу, как ты заявление. Так спокойнее.

4

Алька мне позвонила вечером и рассказала, что знакомство со следствием у нее прошло нормально. Бажов показал ей схему и ознакомил с ней. Допрашивал ее Новиков. Но до этого Альке пришлось официально отказаться от адвоката, у нее был какой-то Власенко. Он все-таки приперся в прокуратуру, хотя Алька ему объяснила все еще по телефону. Там Алька написала заявление об отказе от этого адвоката, а потом что вообще отказывается от защиты. В общем первым днем она осталась довольна. Но к ней уже вечером звонил Деревянченко и даже пытался ей угрожать. Мол, это пока следствие, а когда дело передадут в суд, они ее там утопят. Но они не на ту наехали. Алька рассказывала мне, что она Деревянченко сказала почти шепотом, но так что он все расслышал, что ей тоже есть, что сообщить про их сообщество и Деревянченко притух. Про меня, говорит Алька, следствие и без вас все узнает, а вот про вас они могут узнать от меня. Но Чайка, между прочим, не давала команды расторгнуть договора и требовать с них возврата денег в связи с расторжением, наверное, не хочет с ними пока ссориться.

– Слушай, – говорит Алька. – А может она с ними заодно? Для виду критикует, а на самом деле все сама устраивает?

– Ну, подруга, тебе в НКВД работать.

– Так скажи, подруга, разве мы могли ожидать от адвокатов вот такой подлости? Ну, про самого хозяина я и говорить отказываюсь. Он себя защищает. И плюет на всех остальных. Но у этих ведь долг профессиональный, я это уже проходила на третьем курсе. Но, наверное, деньги превыше всего. Мне наши ребята на курсе говорили, что в период демократии в адвокатуру набрали мусора из бывших ментов и проворовавшихся судей.

Как и меня Альку вызвали и на следующий день. И те же самые вопросы. Она тоже показала, что ходила со Светкой на Чкаловскую, для участия в тендере один раз. По поводу того, кто пригласил на работу в НК, назвала Карташева. Но им на это все было плевать. Альке как проходили допросы и сами следователи нравились, и она понемногу успокоилась, как и я.

5

И только мы с ней успокоились, как мне звонок из Генпрокуратуры. Звонит секретарь начальника какого-то там управления: меня приглашают в Генеральную прокуратуру Российской Федерации к начальнику управления Алексееву Виктору Андреевичу, советнику юстиции какого-то там ранга, на беседу. Я была в полной растерянности и недоумении. Зачем я понадобилась начальнику Управления, да еще государственному советнику юстиции? Но поскольку я уже знала, что они часто вызывают не повестками, а по телефону я, конечно, поехала. В проходной мне как всегда оформили пропуск, и я поднялась на восьмой этаж. Секретарь доложила, и пригласила меня в кабинет.

Алексееву на вид было около шестидесяти. Невысокого роста, в синем форменном костюме, погоны с большими звездами. Он сидел за большим столом, и перед его столом буквой «т» стоял другой стол и стулья с обеих сторон. Он указал мне рукой на стул. Поздоровался.

– Вы генеральный директор ЗАО Корнева Вероника Николаевна?

Я подтвердила. Он перебирает лежащие перед ним листки бумаги и говорит:

– Вот на вас заявление поступило от банка «Митроль» о необоснованных требованиях по поводу оплаты векселя на сумму девятьсот миллионов рублей от двенадцатого января 2001 года.

– Как, необоснованные требования? Они этот вексель вовремя не оплатили, и мы обратились с письмом в ЦБ. Если и это на них не подействует, то будем вынуждены обратиться в арбитраж. Просто руководство НК не хочет с ними ссориться и пока рассчитывает решить вопрос по-мирному. Мы им неоднократно посылали письма. От них ни одного ответа.

– Но вы же сами послали им указание о переводе этих средств на фирмы, – он стал смотреть свои бумаги. – ООО «Разнос» – четыреста миллионов и ООО «Корес» – пятьсот миллионов.

И показывает мне копию письма на нашем бланке, с нашей печатью и моей подписью. Но только показывает, в руки не дает посмотреть.

– Я такого письма не писала. Может быть здесь какая-нибудь ошибка?

– Как ошибка, какая ошибка? – повысил он голос. – Вот две платежки о переводе средств по вашему письму в указанные ООО.

И он дает мне платежки, где действительно стоят реквизиты банка «Митроль» и реквизиты этих ООО, обозначены суммы. Я встревожилась. Но все-таки чувствую себя пока довольно уверено.

– Они могут переводить миллионы. Я-то здесь при чем?

– Как при чем? – уже закричал он. – А письмо о переводе в счет векселя?

– Я же вам говорю, я этого письма не писала. Давайте, я посмотрю его внимательней.

Но он гад не дает, а только кричит.

– Там же нет отметки нашей экспедиции и штампов на письме не видно.

– Ну и что, – кричит. – Конечно, вы отправили его, минуя экспедицию. Дураком надо быть, чтобы через экспедицию.

– Я не понимаю, что вы хотите этим сказать. Ну, отправили они миллионы не на те фирмы, это их проблемы. Я-то здесь при чем? – я еще и вправду не понимала, почему он ко мне пристает.

– А то, что фирмы эти – однодневки и деньги обналичены, и их уже нет.

– Я-то при чем? Письма я не писала, к этим фирмам не имею никакого отношения, впервые о них слышу.

– Вы не прикидывайтесь наивной. Видишь ли, она не в курсе, ничего не знает, ничего не писала. Вы, вместе с сообщниками, похитили эти деньги. А теперь предъявляете претензии к банку.

И тут до меня дошло окончательно. Меня обвиняют в краже девятисот миллионов. У меня непроизвольно вырвалось:

– Да вы что, с ума сошли?

И тут он как давай кричать, почти реветь, как носорог:

– Я вас под арест! Ваши – Макаровский, Перелезин уже сидят, ваш хозяин сидит. И вы будете сидеть. Ишь. когорта неприкасаемых. Все им можно. На всех найдется управа. Еще хватает наглости так себя вести.

Я перепугалась до смерти, и почти прерывисто, шепотом говорю:

– Вы, конечно, меня извините за грубый ответ, но я правда здесь не при чем, я впервые обо всем этом слышу.

– Как, ни при чем? А письмо, а подпись, а печать?

– Печать наша. А письмо я не подписывала.

– Ну, хоть частично созналась. А то ни при чем, ни при чем. Ничего, посидите в КПЗ, вспомните и об остальном. Не вы первая. Ваши тоже кричали: «Ни при чем», а вот сидят себе и получают передачки исправно. В общем так. Вы сейчас пишете чистосердечное признание, и можете идти домой. Если будете упорствовать, запираться – прямо из кабинета в КПЗ.

У меня аж в глазах потемнело. А он протягивает мне лист чистой бумаги и говорит:

– На имя заместителя генерального прокурора. Если не знаете, как писать, я вам подскажу. Частично вы уже признали вину.

– Ничего я не признавала. И ничего писать не буду.

– А печать? – кричит. Я тут уже со страху начала отпираться.

– Я не уверена, что это наша печать. Ничего писать не буду.

– Так, ну пеняйте на себя.

Он вышел из кабинета. А я сижу в ужасе. Мучительно соображаю. Может и правда по ошибке подписала письмо? Не может быть. У нас все проходит через ЦБК и письмо на такую сумму без соответствующих виз подразделений, казначейства, управления ценных бумаг, ЦБК не пропустил бы.

Он вошел в кабинет.

– Ну, хорошенько подумали?

Я молчу, и тут в кабинет входит Новиков.

– Вот что. Направьте эту гражданку в КПЗ. Вы ее знаете?

– Конечно, знаю. Вероника Николаевна проходит по нашим делам свидетелем.

Вижу у Новикова на лице и удивление и недоумение.

– Я не понимаю. На каком основании я выпишу постановление о задержании свидетелю?

– А вот на каком.

И Алексеев подает ему листки, которые у него лежали на столе. И Новикову:

– Вы садитесь, садитесь.

Новиков сел против меня, посмотрел листки. Ему, наверное, сразу стало все ясно. В чем меня обвиняют. Он посмотрел на Алексеева.

– Но ведь это заявление не зарегистрировано. Поэтому, о каком задержании может идти речь? По нашему делу оснований к задержанию мы не имеем.

– Вы меня учить вздумали? Полгода как из деревни, вы из Тулы, по-моему, и вы меня учите.

– Я не учу, но надо действовать согласно УПК.

– Так вы что, отказываетесь выполнять указание вышестоящего прокурора?

– Извините, мы не в армии, у следователя свой статус и не все указания вышестоящих начальников он выполняет. Это записано в Положении о Прокуратуре РФ.

– Он меня еще учить будет!

По-моему он хотел даже сказать: «молокосос». Но посмотрел на Новикова и осекся. Тот смотрел на него ясными глазами твердо и уверено, губы сжаты в узкую полоску.

– Ладно, – говорит Алексеев и звонит. И слышу по разговору, что он звонит Бажову. Чтобы тот поднялся.

Бажов был буквально через пять минут. Я сидела, едва сдерживая слезы, и, хотя и напугана, но все вспоминала, возможно ли такое. Вспомнила про письмо Тэди, другие письма, по которым переводила деньги. Неужели меня кто-нибудь подставил? Новиков сидит с прямой спиной, в мою сторону не смотрит.

– Вот видите, – возмущено начал Алексеев, показывая Бажову, когда он вошел, на Новикова. – Не выполняет указания вышестоящего руководителя. Ему уже и начальник Управления не авторитет.

– Захар Николаевич, – говорит Новиков. – Я вам все объясню, – и он коротко доложил суть дела.

– Формально он прав. Мы особая бригада и следователи по делам выполняют только мои указания. Я даже и тебе не подчиняюсь, несмотря на все мое уважение и многолетнее знакомство, – говорит Бажов. – К тому же УПК для следователя – как икона.

– Ну, это формально, а по сути… Она проходит у вас по делу. И вы по своему делу ее задерживаете, вот и все.

– По нашему делу Вероника Николаевна проходит как свидетель. И оснований для ее задержания у нас нет.

– Что, мы не знаем вашу практику? Только мне не надо заливать. Сегодня она свидетель, а завтра обвиняемая.

– Это уже наши вопросы и проблемы.

– Но вы что не видите, что совершенно преступление, – и Алексеев передает документы Бажову. Тот смотрит документы, потом на Новикова.