Одиночество зверя

– Кстати, о Мамлакат, – вмешался Антонов. – Помнится, во время перестройки пошли разговоры, что на руках у Сталина сидела вовсе не она, а дочь какого-то местного партийного деятеля. Его в тридцать седьмом к стенке прислонили, и срочно вовлекли в дело малолетнюю колхозную ударницу Мамлакат – якобы это она на руках у вождя и сидела.

– Чего только не говорили во время перестройки, – безразлично махнул рукой Саранцев. – Мы, кажется, отклоняемся от темы. Хорошо, Юлия Николаевна, в конкретном сегодняшнем случае вы имеете какие-то предложения по организации?

– Разумеется, имею. Когда мы подъедем к школе, там не будет ни прессы, ни официальных лиц, кроме школьной администрации. Вы свалитесь на них, как снег на голову, зайдёте в учительскую и пригласите Елену Николаевну отправиться с вами на празднование её юбилея. Когда выйдете из школы и направитесь к кортежу, вас снимут с разных точек на смартфоны, в течение часа съёмки будут в Интернете, вечером – в телевизионных новостях.

– И всё, что будет в этих кадрах – я со своей бывшей учительницей иду по школьному двору.

– Да, ничего больше и не надо. Стоит только вам заговорить о нуждах школьного образования, и зрители в тысячный раз увидят инспекционную поездку президента в регион, зевнут и переключат канал.

– А кто снимет проход по двору на смартфоны?

– Вы не надеетесь на школьников? Даже обидно слышать. Мы подъедем между двумя и тремя часами – дети, особенно старшеклассники, ещё не разойдутся по домам. Но всё равно, там будут наши люди и на всякий случай продублируют. Чем больше видеофайлов окажется в Сети, тем лучше.

– Вы думаете, директриса и завучи не будут бежать рядом? – саркастическим тоном поинтересовался Антонов. – Если охрана будет их оттирать, картинка получится непривлекательной.

– Охрана в кадр вообще не попадёт, – убеждённо ответила Юля. – Правда, с Дмитриевым я этот момент утрясти не смогла. Может, вы с ним переговорите прямо сейчас?

Президент и глава его администрации обменялись многозначительными взглядами. Кореанно и предположить не могла, насколько ко времени пришлось её предложение. Сам собой возник повод для отвлечённого разговора с директором ФСО и демонстрации ему козырных карт.

– Никак не могу убедить этого тщательного человека, что школьники не могут угрожать безопасности президента.

– Его можно понять, – пожал плечами Антонов. – Уже несколько недель минимум человека четыре-пять знают об этой поездке. Положим, мне и президенту он верит, но кому рассказали о своих планах одноклассники Игоря Петровича, можно только догадываться.

– Мне претит представление о президенте как о подневольном человеке, который не имеет права даже посидеть в спокойной обстановке со старыми приятелями, – медленно и веско возвестил Саранцев своё неизменное мнение.

Антонов перегнулся через стол, снял трубку телекома и поинтересовался у дежурного, когда придёт директор ФСО в связи с предстоящей сегодня поездкой. Выслушал ответ, брякнул трубку на рычаги и торжествующе посмотрел на президента:

– Через полчаса придёт.

– Игорь Петрович, ваше мнение должно всё решить, – жёстко стояла на своём Кореанно. – Я так горжусь своей идеей! Мы можем создать шедевр пиара, неужели можно погубить великолепную задумку из-за профессиональной паранойи охранников!

– Юлия Николаевна, вы всё же умеряйте свой пыл. В случае инцидента – отвечать им, а не вам. Дмитриев ведь не сможет поведать на служебном расследовании о вашем гениальном плане. А если и поведает, никакой выгоды для себя всё равно не получит – согласился же с вами, хотя мог настоять на своём.

– Ну какой ещё инцидент! По-моему, за все годы после покушения на Ленина ни одного теракта в отношении высших должностных лиц не случилось, – обиженно выпалила Юля.

– Ошибаетесь, дорогая Юлия Николаевна, – поучительно возразил Антонов. – В шестьдесят девятом лейтенант Ильин у Боровицких ворот стрелял по правительственному кортежу, во вторую машину, где должен был находиться Брежнев. Насколько я понимаю, Леонида Ильича там не оказалось именно благодаря предосторожности Девятого главка КГБ, который после новости об исчезновении офицера с оружием из воинской части на всякий случай повёз генсека через Спасскую башню, и под обстрел попала машина с космонавтами, погиб водитель.

– В восемьдесят седьмом Шмонов пытался застрелить Горбачёва на трибуне Мавзолея во время демонстрации, – рассеянно добавил Саранцев аргумент против своей собственной позиции в споре. – Но охрана помешала ему сделать даже первый выстрел прицельно, а второй и вовсе ушёл в обратную сторону, в стену ГУМа. Кстати, и Шмонова, и Ильина упекли в психушку.

– И обоих в девяностые выпустили, – подхватил Антонов. – За неполную сотню лет набираются три покушения, два исполнителя остались живы и даже вышли на свободу, пускай не сразу. Так что, Юлия Николаевна, мы с Игорем Петровичем ваши доводы категорически не принимаем.

– Ты меня не вмешивай, – спохватился Саранцев. – Я – за свободу президента. Если уж говорить о судьбе стрелков, то комендант Кремля расстрелял Фанни Каплан уже через несколько дней после покушения, чуть ли не в подвале Большого Кремлёвского дворца.

– Так говорили во время перестройки, но сам Мальков писал в своих воспоминаниях, что её куда-то увезли на машине.

– А Демьян Бедный писал со слов какого-то служителя, что её труп сожгли в бочке из-под бензина в Александровском саду. Обратно, что ли, привезли?

– Служитель мог и пошутить – восемнадцатый год давал большой простор для чёрного юмора. И вообще, ещё вопрос – стрелок ли она. Шлёпнули без суда, Дзержинский после этого смылся на несколько месяцев в Швейцарию. Возможно, настоящий исполнитель так и остался неизвестным.

– Послушайте, вы далеко отклонились от темы, – прервала Кореанно исторический экскурс собеседников. – Ваши рассуждения кажутся мне неуместными.

– Неужели мы вас напугали, Юлия Николаевна? – усмехнулся Саранцев. – Простите, ни в коем случае не хотели.

– Лично я только этого и хотел, – меланхолично заметил Антонов.

Мужчины развлекались в стремлении отвлечься от мыслей о снежном коме проблем и провести время с толком, то есть привлечь внимание молодой женщины. Они знали о её незамужнем положении и машинально заигрывали, хоть и не собирались ухаживать на самом деле.

– Пока не пришёл Дмитриев, можно обговорить подробности, – продолжала бить в одну точку Юля.

– Давайте обговорим, – снизошёл до своего пресс-секретаря президент, думая о близкой встрече с директором ФСО. С человеком, осведомлённым о событиях минувшей ночи, возможно, в большей степени, чем сам Саранцев. С человеком, ведущим собственную игру и способным на решительные шаги в самом неблагоприятном для президента направлении.

– Ресторан за городом, очень приличный, полностью арендован на подставное имя. Гостей будет мало, только сама Елена Николаевна, вы и двое ваших одноклассников.

– Двое? – отвлёкся Игорь Петрович от стратегических мыслей. – А кто там ещё? Я знаю только о Коноплянике.

Юля извлекла из сумочки наладонник, потыкала пальчиком в дисплей и через несколько секунд ответила:

– Кроме Михаила Конопляника – Анна Григорьевна Кораблёва, урождённая Корсунская. Насколько мне известно, ФСО и ФСБ не имеют к ним никаких претензий.

– Корсунская? – чуть растерянно переспросил Саранцев.

– Корсунская, по мужу – Кораблёва.

– По мужу?

– По мужу. Вы её помните?

Игорь Петрович очень хорошо помнил Аню Корсунскую. В полном смысле слова он её и не забывал никогда, ушибленный в самом начале своей жизни. Она приходила на ум периодически – в секунды успеха хотелось видеть её рядом, в дни унижений она маячила в тени сознания с неизменной саркастической улыбкой и нежеланием смотреть ему в глаза. Невозможно избавиться от ночного наваждения, если днём одолевает страх, а вечером – отчаяние перед неизбежностью завтрашних страданий. Ни одного свидания, тем более – никакого буйства юношеской плоти в их прошлом не было. Она просто не замечала его, а он думал на уроках вовсе не о химии и астрономии. Его смешные попытки привлечь её внимание вызывали у неё лишь недоумение – кто ты такой и откуда взялся? Одноклассницы созревают под взглядами своих одноклассников, превращаются из плаксивых ябед в объект вожделения, но по-прежнему не воспринимают всерьёз нелепых пацанов за соседними партами. Шепчутся о неизвестном с подружками и хихикают по непонятным поводам, разговаривают с твоими соперниками и улыбаются им, накручивают на пальчик локоны от волнения и заставляют ревновать, даже если вовсе о тебе не задумываются. Переодеваются за закрытыми дверьми раздевалок перед физкультурой, возбуждают эротические фантазии и знать не хотят о чувствах Васьки или Петьки, своих знакомцев с первого класса. Есть ведь столько других парней – взрослых, таинственных, опытных, интересных. И все они учатся в других школах, а то и не в школах вовсе! Нельзя побороть девичье пренебрежение, когда ты не принц её мечты.

Саранцев показался себе испуганным, потом растерянным, затем почти решил отменить назначенный выезд. Встретиться с Аней Корсунской после стольких лет взаимного небытия – странно, а увидеться с ней внезапно, без времени на подготовку – невозможно. Смешное фанфаронство – козырять достигнутым положением. Одно дело – Мишка, можно поболтать по душам. Славно поспорить с Еленой Николаевной о её педагогических методах. А вот разговаривать с Аней – не о чем. У них нет общего прошлого, оно есть только у него. Она его мучила непроизвольно, из пренебрежения. Точнее, пренебрежением. Не обращала на него внимания, а теперь решила устроить рандеву. Может, вовсе и не Мишка организатор, а она? Адвокату знакомство с президентом совсем нелишне. Надеется попасть вместе с ним в кадр, в выпуск теленовостей, потом козырять одноклассником. Может, захочет его соблазнить. Занятно – ему ведь тоже сейчас адвокат не помешает. Выудить у неё в разговоре исподтишка юридическую консультацию? Насторожится и заподозрит неладное – адвокат ведь. Знает ли он её? Они учились вместе десять лет, а не виделись с тех пор лет тридцать. Не разговаривали, не переписывались. А сколько раз они разговаривали в школе? Кажется, если подумать хорошенько, можно вспомнить все случаи и пересчитать их с точностью до одного. Но нет, он хочет, хочет с ней встретиться. Определённо, хочет. На старости лет всплыло в груди давно забытое, ознобоподобное ощущение – тёплая волна сменяется холодной, надежда – отчаянием и ненавистью, тоска – всплеском беспричинной радости. Сегодня она задержала на тебе взгляд – восторг, пусть и не сказала ни слова. Могла бы сморщиться презрительно или издевательски хмыкнуть, но просто посмотрела и не оттолкнула. Через минуту понимаешь: она же ничего не чувствует. Провела взглядом окрест, и ты оказался на пути, вместе со стулом или деревом, не более их примечательный. Безразличие хуже ненависти.

– Да, съезжается Новосибирск в Москву потихоньку, – задумчиво произнёс Саранцев. – Давненько я о ней не слышал.

– Она адвокат с некоторым именем, даже в прессу попадала пару раз.

– Рад слышать, – никак не выходил из воспоминаний Игорь Петрович.

– Надеюсь, ты с ней в юности… не того? – покосился Антонов на Кореанно и замешкался в изречении мысли.

– Я ничего такого не слышала, – поспешно вставила Юля и посмотрела на президента в поисках подтверждения своей информации.

– Откуда же вам слышать, Юлия Николаевна, вы ещё не родились тогда, и родились-то в Москве, а не в Новосибирске, – вернулся в юмористическое настроение глава президентской администрации.

– Вы меня прекрасно поняли, Сергей Иванович. Я имею в виду результаты проверки.

– А проверку ваша служба проводила?

– Мы по своим каналам, ФСО – по своим.

– Положим, ФСО старыми симпатиями президента не интересовалась, – вновь проявил скептицизм Антонов.

– Вовсе нет, они проверяют наличие мотивов. Присутствие старых счётов их всегда настораживает.

Антонов расхохотался:

– Мне вас жаль, Юлия Николаевна! Значит, старая связь для вас – повод к убийству?

– По всякому бывает… – смутилась Кореанно. – Всё зависит от расставания.

– Какое может быть расставание со школьной симпатией? Погуляли, да разбежались. У всех одинаково.

– Почему, случается и по-другому, – добавила Юля и смутилась окончательно. – Но в данном случае точно никакой истории не произошло.

– Убедительно прошу не обсуждать меня, словно покойника, – раздражённо отреагировал Саранцев на щекотливый разговор своих сотрудников.

– О покойниках принято говорить либо хорошо, либо ничего. Живые могут только мечтать, чтобы о них так говорили, а ты ещё недоволен.

– О покойниках теперь бодро рассказывают гадости, о которых молчали при их жизни. А ты со своими старомодными представлениями выглядишь по меньшей мере странно. То есть, выглядел бы, если бы я тебе поверил.

– Извините, у нас мало времени, – вмешалась Юля в бессмысленный обмен пустыми словами. – Скоро ведь Дмитриев придёт. Если не получится его переубедить, придётся использовать совсем другую концепцию.

– Кстати, а у вас заготовлен план на случай отказа Дмитриева принять ваши новации?

– Что его готовить? Ничего интересного, стандартное мероприятие. План разработан, конечно, но очень хотелось бы от него уйти.

– Хотите открыть новую страницу в сфере связей с общественностью? – не терял ехидного настроя Антонов.

– Хочу хорошо делать свою работу. Нельзя десятилетиями использовать проверенные временем штампы – они дают эффект, противоположный желаемому.

– Юлия Николаевна, не обижайтесь, но вы преувеличиваете значимость вашей службы. Вы ни при какой погоде не возместите провального политического и экономического курса, а в случае их успешности вы и вовсе не нужны.

Антонов проводил время, подначивая Кореанно и заставляя её волноваться от незаслуженной обиды. Она особенно нравилась ему обиженной, когда упрямо опускала глаза и начинала говорить громким звенящим голосом, словно маленькая девочка, незаслуженно обвинённая в краже вкусной конфеты.

– Думаю, вы заблуждаетесь, Сергей Иванович, – произнесла Юлия Николаевна, и нотки сдерживаемого гнева звякнули в её словах коротко и высоко, подобно колокольчику у двери магазина. – Разумеется, если мы живём в демократической стране, где настроение избирателей определяет этот самый ваш путь. С общественным мнением надо работать, объяснять людям смысл тех или иных действий правительства, разве нет?

– Юлия Николаевна, он просто глупо шутит, – вмешался Саранцев. – Давайте лучше продолжим. Значит, мы втроём доберёмся до ресторана? Что за ресторан? Если он будет оцеплен охраной, а вокруг соберётся толпа зевак, то в Интернет попадут и другие кадры, помимо запланированных вами в школе. По-моему, последние нивелируют благоприятное воздействие первых.

– Ресторан за городом, довольно далеко, там до сих пор не знают, кто заказал у них кабинет. Очень уютное помещеньице, со вкусом оформлено. Ни мещанского шика, ни новорусского фанфаронства.

– Уютное помещеньице? Вы говорите про отдельный кабинет?

– Да, у них предусмотрены условия для обеспечения конфиденциальности.

– То есть, мы не будем сидеть одни в огромном пустом зале?

– Ну что вы, нет. Комната средних размеров, стол на четыре человека. Охрана может стоять снаружи, у дверей, если уж им совсем невмоготу оставить вас в покое. Просто поболтаете, вспомните школьные годы. Думаю, Елена Николаевна останется довольна. Не каждой классной руководительнице доводится иметь среди своих выпускников президента.

– А как же школа? Её ведь будут чествовать в школе? Мы что, увезём её прямо с мероприятия? Неблаговидно смотрится.

– Всё под контролем, Игорь Петрович, – не теряла уверенности в своей бесконечной правоте Кореанно. – Её будут поздравлять в учительской после двух часов, у нас будет информация о течении событий, и появимся мы там, когда она уже будет собираться домой.

– Вы внедрили агентов в школу? Или установили прослушку?

– Прослушки нет, а агент есть среди учителей. Она на связи с Конопляником и в наши планы не посвящена.

– Дмитриев в этом тоже усомнится, – заметил Антонов, решивший до конца играть роль плохого полицейского.

– Игорь Петрович, вы за мой план или за стандартный? – взвилась Юля, окончательно утратив терпение.

– Я за ваш план, нестандартный, – успокоил её Саранцев.

Ему вдруг захотелось нарушить разом все правила и разбить все горшки. Скоро в дверь войдёт директор ФСО, посвящённый во все тайны минувшей ночи, и на него придётся с первой секунды обрушить поток мелких новостей и планов. Пусть занимается текучкой и не слишком часто думает о политической стратегии Покровского и своём месте в ней. Захочет ли он выслужиться перед генералом, или предпочтёт нейтралитет? Нет, вот уж о нейтралитете можно даже не мечтать. Отстранение от участия в разработке такой темы – это не бездействие, а выпад против человека, который когда-то посадил его в директорское кресло.

– Значит, дело Дмитриева – выполнить поставленную задачу, разве нет?

Саранцеву понравилось, что Кореанно не спрашивала у него, сумеет ли он настоять на своём в споре с ФСО, а с наивной простой констатировала свою уверенность в способности президента управлять подведомственными структурами, тем более силовыми.

– Значит. Я думаю, к этому вопросу можно больше не возвращаться.

– Не согласен, – снова напомнил о себе Антонов. – Президент обязан соблюдать требования охраны, отказ может повлечь за собой возникновение угрозы национальной безопасности. Где-нибудь рядом с президентом ведь ещё и чёрный чемоданчик болтается.

«Не считает нужным давить на Дмитриева без основательной причины, – подумал Саранцев. – Но мне всё равно. Лучший способ обороны – нападение».

– Я понял твою позицию, Сергей, но не могу с ней согласиться. Пусть Дмитриев делает свою работу, а мы займёмся своими обязанностями.

– Согласно опросам общественного мнения, основная часть респондентов категорически не доверяет средствам массовой информации, – добавила своё профессиональное мнение Кореанно. – Штампованные методы прошлого давно не работают. Если не искать новых подходов, люди окончательно перестанут смотреть новости.

– И надобность в вашей конторе отпадёт сама собой, – не смог удержаться Антонов.

– Дело не во мне, а в пропасти между властью и избирателями, – не унималась Юля. – Сократить её можем только мы, люди ведь не влияют на содержание телевизионных программ.

– Вы ведь сами родом из прессы, Юлия Николаевна! – воскликнул глава администрации. – Лучше нас знаете основные постулаты её работы: секс, смерть, деньги. Каким образом, по-вашему, президент должен привлекать симпатии публики? В реалити-шоу участвовать?

– Вы слишком снисходительны к обществу, Сергей Иванович, – обиделась теперь уже не за себя Юля. – В новостях люди видят примерно то же самое, что и при Советской власти, так стоит ли время тратить?

– Слушайте, друзья, давайте перенесём вашу дискуссию в другое место и на другое время. Я пытаюсь вникнуть в планы сегодняшнего дня. Сергей, а твои ребята совсем не участвовали в разработке плана?

– Нет, все задумки целиком – на совести Юлии Николаевны. Мероприятие без всякой связи с исполнением должностных обязанностей президента, только игры свободного разума для повышения рейтинга.

– По-вашему, высокий рейтинг не нужен? Он разве не свидетельствует о поддержке главы государства населением? – попыталась съязвить Юля, но её сарказм в сравнении с ехидством главы администрации выглядел как забавная проделка рядом с уголовным преступлением.

– Юлия Николаевна, должен я вас понять таким образом, что вы отказываетесь продолжать ваш революционный проект?

– Нет, просто ваше невнимание к имиджу президента может создать проблемы и в вашей сфере ответственности.

– Послушайте, хватит препираться! – нетерпеливо постучал ладонью по столу Саранцев. – Вы оба мне нужны, причём живые и здоровые. Не нужно грызть друг другу глотки. Юлия Николаевна, возвращаемся к расписанию. Агент из школы сообщает Коноплянику о завершении местной юбилейной акции, а он сообщает вам?

– Нет, с ним офицеры ФСО, они передадут сообщение нам, а сами скрытно выдвинутся на позиции. Насколько я понимаю, кортеж доберётся из Кремля до места примерно минут за двадцать. Если потребуется, Конопляник под благовидным предлогом задержит Елену Николаевну. Это не составит труда – он тоже не виделся с ней после школы.

– Вы не находите всю эту спецоперацию несколько странным предприятием? – подлил ещё одну ложку дёгтя Антонов. – Что за толкотня вокруг пожилой женщины без её ведома?

– Тебя послушать – мы ей какую-то гадость готовим. Обыкновенный сюрприз. Покатается в лимузине, посидит в хорошем ресторане, вспомнит свой первый выпускной класс. Кстати, помнится, речь шла о её конфликте с директрисой?

– Да, со слов Конопляника, отношения у них крайне напряжённые. Не сошлись характерами и подходом к учебному процессу, – поспешно проговорила Кореанно. – Нужно обдумать возможность распространения и этой информации тоже. Думаю, задним числом, когда история уже получит известность, в школу подъедет телевидение и сделает не один сюжет об отношениях Елены Николаевны с администрацией школы. Родители, разумеется, на её стороне. Кажется, среди них тоже есть её выпускники.

Саранцев вспомнил свою бескомпромиссную классную руководительницу и удивился только упорству, с которым та сохранила неизменным свой горячий темперамент в течение десятилетий. Время от времени принималась спорить с завучем в присутствии школьников и, по слухам, прошла по всем ступеням бюрократического ада, вплоть до роно и даже облоно. Наверное, её отъезд многим руководителям новосибирского образования принёс облегчение.

– Она так давно сюда приехала? – удивился президент последним словам пресс-секретаря.

– Да, почти сразу после вашего выпуска.

«Неужели она терпела, пока мы не закончим школу? – подумал Игорь Петрович. – А мне и в голову не пришло с ней встретиться, поговорить, поблагодарить. Собственно, я ведь сразу поступил в МИСИ. Но если она уехала в Мытищи почти сразу после нашего выпуска, она уже жила там, когда я учился?»

– Вы не знаете, в каком году она уехала из Новосибирска? – произнёс он вслух.

Кореанно вновь покопалась в своём наладоннике и сообщила:

– В восемьдесят втором.

Надо ли стыдиться своего безразличия к бывшим учителям? Елену Николаевну сложно назвать душкой, к ученикам она порой проявляла не меньше жёсткости, чем к своему руководству. Юный Игорь Саранцев хотел заслужить её одобрение, поскольку видел в нём высшее достижение. До седьмого класса в его четвертных и годовых табелях значились одни пятёрки, потом стали появляться четвёрки, но они уже не могли изменить его судьбы.

На выборах председателя совета пионерского отряда Елена Николаевна всегда лоббировала его кандидатуру, хотя открыто в голосование не вмешивалась. Впоследствии Саранцев не раз думал с некоторым удивлением о пионерских выборах как о самом демократическом явлении в советских реалиях. Пускай голосование и было открытым, но выдвигались несколько кандидатов на одно место, они получали разную поддержку избирателей, и практически никто не побеждал единогласно. Объяснение лежало на поверхности: победитель получал только лишнюю нагрузку и абсолютно никаких выгод. Проголосовать «за» почти означало сделать гадость. Здесь можно проследить некоторые параллели с античной демократией, при одном существенном различии: римские консулы получали реальную власть, пионерский активист – исключительно головную боль. Возможно, ещё строчку в характеристике, но отделы кадров искали хороших специалистов, институты – сильных абитуриентов, а общественная активность кандидата тех и других не слишком волновала. Возможно, даже оказывала негативное воздействие – мол, нам и своих горлопанов достаточно. В такой ситуации следовало отделить мух от котлет и заняться, например, комсомольско-партийной карьерой, чего Саранцев не сделал.

– Так мы с ней уже давно – дважды земляки, – задумчиво произнёс Игорь Петрович, ощутив неприятный холодок под ложечкой. Будущая встреча всё больше и больше обретала плоть, но он вдруг начал меньше себе нравиться и больше волноваться. Созданные неразумной дочерью проблемы незаметно отодвинулись на задний план, и Саранцев обнаружил себя погружённым в решение мелкого текущего вопроса. И не вопроса даже, а рутинного мероприятия.

– Юлия Николаевна, вы любили своего классного руководителя? – неожиданно для самого себя спросил президент. Он искал психологической поддержки везде, где только мог её вообразить.

– Трудно сказать, – чуть удивлённо пожала плечиком Юля. – По-моему, отношения ученика с преподавателем далеко не всегда описываются чувственными понятиями.

– Лично я свою классную терпеть не мог, – вставил своё слово Антонов, внимательно разглядывая поверхность стола перед собой.