Одиночество зверя

– Странная реакция.

– Наоборот. Решил спастись от новой напасти. Я ведь тогда находился в процессе развода.

– Но меня всё же запомнили?

– Я ведь не специально. Само собой так вышло. Более того, я вас ещё время от времени вспоминал.

– Надеюсь, не в эротических мечтаниях?

– В них – тоже, иногда. Но чаще по вечерам, у себя дома. Поэтому слишком зачастил во всякие злачные места, даже начал опасаться за последствия.

– Бросьте вы врать, сколько можно! – от души разозлилась Юля. – Какой-нибудь женский роман пересказываете?

– Кто его знает – может, и пересказываю. В душе ведь со времен Гомера ничего особенно нового не открыли. Вся литература – о любви. К женщине, к деньгам, к власти – в разных комбинациях, разными языками, с применением непохожих творческих методов, но больше двух тысяч лет талдычат об одном и том же. И самое смешное – людям никак не надоест!

– Надоело уже, – устало возразила Юля. – Меньше всего ожидала услышать от вас панегирик любви.

– Может, перейдём на «ты»? Я уже столько о себе рассказал – официоз теперь неуместен.

– Положим, я о себе пока молчу.

Необычный банкир Юлю пугал, но и вызывал интерес. Она откровенно его разглядывала в надежде заметить отталкивающие чёрточки в лице и характере, признаки нервозности в жестах или отблеск лжи в глазах.

– Я очень далёк от совершенства, – продолжал объект исследования, – и отчётливо осознаю свои недостатки. Многие из них бывшая жена расписала мне во всех подробностях, но я не хочу сейчас углубляться в эту тему. Знаете, я снова хочу жениться.

– Невероятно! Эксперимент окончен, теперь пора приступать к делу?

– В некотором смысле. Теперь я знаю о женщинах главное.

– Вы опасный человек.

– Нет, я просто разведённый.

– Вы – свободны. Это женщины бывают разведёнными.

– Ерунда, все мы разведённые. Вы не шутите, я ведь серьёзен.

Юля хотела познакомиться с банкиром поближе, но теперь стремительно утрачивала к нему интерес. Ноющие мужчины никогда её не привлекали, она даже не стремилась узнать от собеседника главную истину о женщинах – очередная штампованная ерунда. Может, зря она считала неудачный опыт брака преимуществом своего избранника? Кажется, он совсем раскис, ищет жалости или сочувствия. Она рассчитывала встретить мужчину, прошедшего испытание женщиной, но готового ко второму туру. Если человек имеет реальный опыт семейной жизни и хочет провести его вновь, внеся необходимые поправки, шансы на успех возрастают. Но перед ней сидел бывший муж в худшем смысле слова – раздавленный слабак.

– Ну ладно, – сказал вдруг тот. – Мне пора.

– В каком смысле? – изумилась Юля.

– Дела, знаете ли. Проблем набралось – выше крыши.

– Не понимаю… Я думала, у вас есть свободное время…

– Было, но уже всё кончилось. Извините, не смогу вас проводить, но вас отвезут, куда скажете.

Журналистка изумилась внезапной перемене в собеседнике, и она стремилась его задержать, сама не понимая, зачем.

– Вы ведь собирались рассказать, что узнали о женщинах после развода.

– Не собирался.

– Ну как же, вы сами сказали!

– Я сказал, что узнал о женщинах главное, но не собирался ничего вам рассказывать. И не говорил, что собираюсь.

– Не знаю, возможно… Но мне ведь интересно!

– Не имеет значения, всё равно не расскажу. Сокровенное знание стоит выше науки.

– Вы же сказали, что хотите прожить со мной остаток жизни. И вдруг сбегаете?

– Ничего подобного. Я не говорил, что хочу прожить с вами остаток жизни. Я сказал, что с вами можно прожить остаток жизни – согласитесь, есть разница.

– По-моему, вы странно себя ведёте. Зачем вы вообще пригласили меня сюда?

– Поговорить. Посмотреть. Вспомнить. С женщинами вообще приятно проводить время. Необъяснимо. Казалось бы – сидит напротив человек, ест и пьёт, разговаривает. Эка невидаль! А я вот сижу напротив вас, словно в ванне из шампанского. Вы сами пришли, у вас на мой счёт какие-то планы, а мне – плевать. Не могу ни о чём думать, не вижу скрытых козней, не готовлюсь к ловушкам, хотя знаю – надо. Надо, если хочу остаться самим собой. Но всё неважно. Вы сидите рядом, и я счастлив. Как последний идиот, сам не знаю, почему, но счастлив. Ну что мне с того, что вы сидите рядом?

– Я не готова обсуждать воздействие моей физиономии на твою психику, – осторожно нащупывала Юля почву для дальнейшего разговора, но потерпела фиаско.

Банкир вежливо попрощался и ушёл, расплатившись по счёту, а её действительно отвёз домой таксист, где и оставил в одиночестве и недоумении. Некоторое время Кореанно изучала свои собственные чувства, как этнограф исследует душу народа, затерянного в джунглях. Незнакомые по прежней жизни переживания нахлынули вдруг разом и выбили журналистку из колеи. Вскрытые коррупционные схемы и скрытые связи чиновников с криминалитетом уступили в её мыслях место неожиданно простым мотивам.

Открытия следовали одно за другим и ошарашивали Юлю пещерным примитивизмом. Однажды ей очень понравился дизайн детской коляски, которую катила по тротуару задумчивая мамаша, и Кореанно принялась разглядывать все встречные коляски подряд. Она пыталась оценить их практичность и удобство для ребёнка, эстетику дизайна и прочие мелочи, о которых прежде никогда не задумывалась.

К тому времени президент Покровский уже поменялся местами с премьер-министром Саранцевым, и однажды Юле лично позвонил глава администрации нового главы государства с предложением новой интересной работы.

Польщённая журналистка отвлеклась от посторонних размышлений и отправилась на Ильинку проходить собеседование. Ей доводилось бывать на официальных мероприятиях и в Георгиевском зале Большого Кремлёвского дворца, и в Екатерининском зале Сенатского; по сравнению с ними здание администрации президента совсем не отличается пафосностью. Потёртые паркетные полы, массивные деревянные двери с бронзовыми ручками, крашеные щелястые оконные рамы, длинные полутёмные коридоры. Тем не менее, Кореанно испытывала едва ли не большее волнение, чем от посещений Кремля. Раньше она приближалась к цитадели власти со стороны, теперь проникала в её чертоги почти как свой человек.

В приёмной ждать долго не пришлось, и вскоре она уже входила в кабинет Антонова. Хозяин радушно улыбался, встретил её стоя и пожал руку, не слишком сильно стиснув пальцы, предложил сесть.

– Может, хотите чай? Кофе? Сок?

– Нет, спасибо. Ничего не надо.

– Догадываетесь, зачем я вас пригласил? – поинтересовался Антонов, бесцеремонно разглядывая гостью.

– Зачем же догадываться – вы сами сказали, для собеседования.

– Но я ведь не уточнил, о какой работе идёт речь.

– В пресс-службе, конечно. Я ведь ничем другим, кроме журналистики, никогда не занималась.

– Хорошо, а на какую должность в пресс-службе?

– Не берусь судить. Честно говоря, я никогда не интересовалась её штатным расписанием.

– Тем не менее, вы же сталкивались по работе с нашими сотрудниками?

– Безусловно, и не раз. Но не хотела бы гадать. Вы хотите меня удивить?

– Думаю, вы удивитесь. Я предлагаю вам место пресс-секретаря.

Юля действительно удивилась. Даже в своих тщеславных надеждах она не рассчитывала занять пост, оставленный её лучшим врагом Вороненко. Разумеется, работа в пресс-службе президента представляет собой прямую противоположность журналистике. Не вскрывать язвы, а скрывать их, и стараться представить власть в лучшем свете, чем её видит общество. Странное занятие для взрослого человека, и, если хорошенько подумать, никому не нужное.

– Пресс-секретаря? Вы не шутите?

– Я редко бываю настолько серьёзен, как сейчас. Вы удивлены?

– Ещё как! Почему вы хотите предложить эту работу мне?

– Есть причины. Наверное, вы думаете сейчас, что я предлагаю вам перейти линию фронта и сдаться врагу?

– В некотором смысле, – игриво пожала плечами Юля. – Во всяком случае, ваше предложение неожиданно. Я думаю, найдётся много более опытных людей… Почему я?

– Я обсуждал с Игорем Петровичем вопросы основных назначений, и мы оба согласились, что пресс-секретарь должен уже одной своей личностью символизировать открытость администрации. Вы, наверное, сравнили себя с Вороненко, поэтому и удивились?

– Возможно. Слишком уж разительный контраст.

– Вот именно! Я и хочу поразить общественность разницей в образе. На место бывалого советского партаппаратчика приходит представитель нового поколения. Молодая, энергичная девушка с внушительным для своего юного возраста опытом работы в журналистике. К тому же миловидная, не буду скрывать очевидного.

– Миловидная? Надеюсь, вы не по внешности кандидатов отбирали?

– Нет, конечно. Отношения с общественностью – одна из важнейших функций. Первым критерием при отборе мы считали авторитетность. Журналисты и простые люди должны верить словам пресс-секретаря президента. Внимать ему, как оракулу, уже никто не будет, но можно и нужно уйти от априорного отторжения любой официальной информации.

– И сколько человек вы перебрали, пока добрались до меня?

– Я не веду подсчётов. Вы непременно хотите быть первой в списке? Согласитесь, ваша слава ниспровергателя авторитетов не могла не насторожить нас. Я предлагаю обсудить основные принципы вашей предполагаемой работы. Вы можете здесь и сейчас сформулировать ваши подходы?

Юля растерялась. Она шла на собеседование беззаботно, довольная самим приглашением, и ни на минуту всерьёз не задумалась о возможности своей работы на заметной должности. Изредка только мелькали смешные мысли о начале впечатляющей карьеры, но она им только улыбалась. В основном она представляла себе возможные обязанности как необходимость целыми днями изучать содержание всевозможных СМИ и готовить обзоры примечательной информации. Подобная перспектива не вызывала энтузиазма, поэтому Кореанно собиралась побороть в себе мелкое тщеславие и отказаться от любого мыслимого предложения. Но предложение оказалось немыслимым, и она замешкалась на неприлично долгое время.

– Честно говоря, я не готова ответить на ваш вопрос. Не думала его услышать.

– Понимаю и не тороплю. Обдумайте хорошенько наше предложение, а через недельку соберёмся уже вместе с Игорем Петровичем, и вы изложите свои соображения.

– С Саранцевым? – чуть испуганно воскликнула Юля.

– С президентом, – подтвердил Антонов. – Вам хватит этого времени?

– Хватит. Наверное. Он встречается со всеми кандидатами?

– Нет, только с прошедшими первый этап.

– Хотите сказать, я его прошла?

– Именно. Вы удивлены?

– В общем, да. Мы же с вами ничего не обсудили. Я просто не понимаю, почему, как вы утверждаете, я удачно прошла собеседование.

– Вы ожидали анкету из пары сотен вопросов?

– Да, что-то в этом духе. Вы меня практически берёте с улицы.

– Так уж и с улицы! Вы достаточно известный человек.

– То есть, ФСБ и ФСО уже знают обо мне всё необходимое?

– И это тоже. Требования безопасности никто не отменял. У спецслужб ведь нет возражений, так какая вам разница? Вы зарекомендовали себя человеком ответственным и бесстрашным, не склонным к авантюризму. И, разумеется, бесконечно далёким от преступной среды. Перечисленные качества плюс талант делают вас отличным журналистом. Осталось только определиться с вашим отношением к нашему предложению.

– Вы же не станете утверждать, будто я единственная звезда на небосклоне отечественной журналистики? Так почему же именно я?

– Вы в наибольшей степени отвечаете моим представлениям о качествах пресс-секретаря президента.

– Что же это за качества?

– Частично я о них уже рассказал, а в остальном – руководствуюсь инстинктом бюрократа.

– Существует такой инстинкт? Наверное, он сильно облегчает вам жизнь.

– Думаю, облегчает. Я вижу надёжных людей с первого взгляда. Хотите – верьте, хотите – нет. Меня невозможно обмануть. Я увидел вас по телевизору и сразу понял, что вы не сдаёте свои источники, не торгуете информацией и не джинсуете. Но при этом не забываете держать руки на горле противника.

– Но я же всеми силами стремилась испортить жизнь Покровскому и его людям.

– Замечательно, ещё один аргумент в вашу пользу.

– Почему? Они с Саранцевым ведь… партнёры.

– Прежняя администрация ушла, теперь в Кремле – мы, и защищать своих предшественников не намерены. К сожалению, общество пока не приспособлено к демократическим процессам смены власти. Мол, если новый президент не обещает посадить старого в тюрьму, значит они суть тайные сообщники.

– Не такие уж и тайные. Саранцев ведь – человек Покровского, здесь нет никакого секрета. Он его вырастил под своим пристальным наблюдением, ещё с Новосибирска.

– Вы говорите лишь о внешней канве. Институционально президент – фигура самостоятельная, даже в партии не имеет права состоять, и политику он строит, исходя из интересов большинства населения, а не групповых запросов.

– Извините, Сергей Иванович, но мы подошли к критической точке разговора. Ни за что в жизни я не произнесу публично вашей последней фразы.

– Потому что считаете её лживой?

– Нет, потому что её сочтут лживой очень многие.

– А вы сами?

– Я научилась думать о правде и лжи как об абстрактных категориях. Никто никогда не знает, как их различить, но ни в коем случае нельзя вносить ясность.

– Почему же? Ясность многое разрешит.

– Ясность может оказаться основанной на ошибочных предпосылках. Я могу поручиться, что воспроизвела чужие слова правильно, но правдивы ли они – не всегда знает даже тот, от кого я их услышала. Честный журналист не лжёт сам и не использует заведомо недостоверные данные, но нередко заблуждается. Следовательно, сообщает читателям информацию, не соответствующую истине. Наверное, пресс-служба должна обеспечивать президенту благоприятное отношение СМИ, или, точнее, представлять его политику в наиболее выгодном свете. Я права?

– Думаю, это слишком прямолинейный подход.

– Я понимаю, её сфера ответственности шире. Анализ печатных и телекоммуникационных источников с целью оценить эффективность информационной политики, например. Но всё равно, главное – заслужить симпатии журналистов. Не спорьте. Если можно представить себе президента, которого обожает поголовно вся пресса, это был бы самый эффективный глава государства. С одним условием: эффективными должны быть проводимые им меры в социально-экономической сфере, иначе никакая пресс-служба его не спасёт. Я права?

– Разумеется, Юлия Николаевна. У вас есть претензии к программе президента?

– Программа – ещё не всё. Значение будут иметь реальные дела. Я не смогу обеспечивать информационное прикрытие проектов, с необходимостью которых сама не буду согласна.

– Но вы ведь не обладаете универсальной компетентностью. Каким образом вы будете судить о целесообразности тех или иных новаций в экономике, например? У вас же нет научной степени в этой области.

– Нет, но я вполне отчётливо представляю круг экспертов, точка зрения которых имеет для меня решающее значение.

– Вы сможете представить список ваших экспертов на нашей следующей встрече?

– Да, конечно.

– Замечательно, так и решим. Если нас устроит этот список, проблем не возникнет. Думаю, нет необходимости обсуждать с вами простые истины реальной политики?

– Что вы имеете в виду?

– Например, положение о том, что правильное решение совсем не обязательно лёгкое и приятное для всех без исключения? Наоборот, часто оно является тяжёлым для всех.

– Если для всех – это почти идеальная ситуация. Проблема в том, что проводимые властью решения частенько требуют лишений от большинства и предоставляют выгоду немногим.

– Умоляю вас, мы не на коммунистическом митинге. Если корпорация после повышения налогов поднимает цену на свою продукцию, она от этого не богатеет. Возможно, даже беднеет из-за снижения спроса. Мы сейчас углубляемся в специфические вопросы, что не имеет смысла. Могу вам пообещать, что вы будете находиться в курсе подготовляемых мер и высказывать свою позицию. Разумеется, не могу гарантировать вам перманентные победы в спорах, но спорить сможете. Устраивает вас такое условие?

Юля задумалась. Она сама не слишком отчётливо представляла, зачем поддерживает разговор. Политику государства она направлять не сможет, но обязанность обёртывать эту политику в привлекательную упаковку ляжет на неё. Вместе с ответственностью за последствия. Кроме того, нужно будет руководить людьми, которые зачастую старше и опытнее, а она в жизни никем не управляла. Оказывается, до сих пор она наслаждалась свободой и совершенно не ценила своего счастья. Ей ведь никто не предлагает ни грана власти, лишь только сомнительное право подойти к ней и встать рядышком с умным лицом, но мутное чувство глупой гордости нахлынуло волной, утопив доводы разума.

Кореанно попрощалась с радушным хозяином и через неделю явилась в Кремль. Она никому не сказала о возможных переменах в своей жизни из страха оказаться в смешном положении после отказа. С другой стороны, некоторые друзья и знакомые могли её осудить за соглашательство, а враги – обвинить в лицемерии.

Впервые она вошла в Сенатский дворец одна, а не вместе с большой группой любопытных людей, оснащённых фотоаппаратами и видеокамерами. Сотрудник администрации президента проводил её к кабинету и предложил подождать в приёмной. Через несколько минут из коридора вошёл Антонов, приветливо поздоровался и открыл дверь кабинета, жестом предложив ей войти. Юля волновалась, хотя колени всё же не дрожали. Она имела небольшой опыт общения с властью, видела раньше и Покровского, и Саранцева, даже задала им несколько вопросов на пресс-конференциях. Но теперь случилось неосязаемое изменение. Она не стоит с микрофоном в зале, переполненном десятками журналистов, она идёт по президентскому кабинету к его рабочему столу, а глава государства идёт ей навстречу, протягивает лично ей руку, предлагает сесть и общается именно с ней, а не с корпорацией.

Кореанно пыталась осознать незнакомое положение и растоптать чувство самолюбования, но успеха не добилась. Слаб человек, и не всякий успех готов перенести с достоинством. Можно ли считать достижением личную беседу с президентом, если тебе ещё не исполнилось тридцать? В чём смысл такого достижения для кого бы то ни было, кроме тебя самого? Впоследствии Юля не могла с достоверностью вспомнить содержание разговора в кабинете Саранцева, но могла поручиться за осмысленность и обдуманность своих ответов на поставленные вопросы. Перед ней развернули обширную перспективу революционных преобразований в открытости президента обществу и пообещали активную роль в задуманной реформе. На упорные вопросы Кореанно о причинах, понудивших сильных людей так настойчиво сватать её на место, куда многие хотели бы попасть без всяких приглашений, ей снова и снова говорили про молодость, готовность и способность к переменам. Мол, опыт работы в старых пресс-службах и в старой печати может только помешать, а её опыта работы в современной газете вполне достаточно.

– Всё-таки странно, – не удержалась Юля по истечении получаса оживлённого разговора. – Странно выглядит со стороны – вы так меня уговариваете, будто речь идёт об устройстве в дальнюю районную газетку после Москвы, а не о президентской пресс-службе. Наверное, это я должна проситься, а вы – тщательно изучать моё прошение.

– Чепуха, – махнул рукой Саранцев. – Вы прекрасно жили без нас и дальше могли бы жить, а мы вас хотим выдернуть на незнакомое поле деятельности.

– Я хочу попробовать, – честно призналась Юля. – Но боюсь.

– Отлично! Ещё один аргумент в вашу пользу. Отсутствие страха говорило бы о самовлюблённости и безответственности, – изящно парировал Антонов слабый отпор претендентки. – Нам тут нарциссы не нужны, очень опасные люди в политике. Всегда готовы перебежать к более многообещающему работодателю.

– Я хочу испытательный срок, – решительно заявила Юля.

– Для нас? – улыбнулся Саранцев.

– Разумеется, для меня. Вы наймёте меня на месяц или два, по истечении которых я при желании смогу уйти на все четыре стороны.

– Чем же может быть вызвано такое желание?

– Откуда я знаю, чем! Может, оно у вас и возникнет, не обязательно у меня.

Договорились о временной работе для Кореанно на первых порах, мило распрощались, и она вышла на улицу. Немного постояла на одном месте, задумавшись сразу о многом, и медленно пошла в направлении Дворца съездов, царь-пушки и царь-колокола, где бродили туристы и вещали экскурсоводы в широкополых панамах. С тех пор она ни разу не встречалась со смешным банкиром и не вышла замуж.

Глава 14

– Присаживайтесь, Юлия Николаевна, – по обычаю вежливо заметил Саранцев. – Чем нас сегодня порадуете?

Присутствие молодой женщины всегда оказывало на него умиротворяющее воздействие, и безумное утро не стало исключением. Антонов тоже проявлял очевидные признаки удовольствия в лице, движения его стали менее скованными, а голос сразу утратил дидактические нотки.

– У вас поездка в Мытищи, – строго сообщила Кореанно. – Нужно обговорить детали, у меня есть кое-какие наработки.

– Бросьте, это же не официальный визит к английской королеве, – равнодушно заметил Саранцев, усаживаясь в своё официальное кресло.

– Нет, это гораздо лучше, – проявила настойчивость Юля, вновь обидевшись на пренебрежение шефа к её сфере ответственности. – В том-то и дело – никакого официоза, пусть там не будет ни мэра, ни губернатора, ни главы районной администрации.

– Не уверен, что это возможно, – вставил своё слово Антонов, также усаживаясь. – Можно сделать, чтобы они не встречали президента перед школой с хлебом-солью, но позднее они в любом случае подъедут, и держать их в толпе зевак недопустимо. Пусть поездка частная, но без необходимости задевать чувства людей и на пустом месте создавать себе врагов – неосмотрительно.

– У вас какие-то планы на мэра Мытищ? Хотите дать ему министерский портфель?

– Неважно, он – член корпорации. К тому же, Юлия Николаевна, я думаю, даже в ваших глазах губернатор Московской области – фигура достаточно значительная. Или вы предлагаете и его в расчёт не брать?

– После того, как кортеж тронется, их всех можно оповестить о маршруте, заранее поблагодарить и вежливо попросить не вмешиваться в события. Могу взять на себя.

– Частная поездка не должна освещаться федеральными телеканалами, так было всегда, – вмешался Саранцев. – Даже Покровский охотился в Сибири при полном отсутствии журналистов. Вы же, насколько я понимаю, планируете широкомасштабную акцию.

– Я думаю, пора изобрести новый формат поездки президента по стране, – убеждённо и спокойно парировала Кореанно. – Кто нам запретит?

– Внезапный визит и раздача всем сёстрам по серьгам?

– Нет, это амплуа Покровского. Я предлагаю другое. Президент неофициально приезжает в регион, занимается там своими личными делами, встречается с людьми, вокруг толпятся журналисты, но начальство перед ним не суетится, не рапортует, тщательно отобранных случайных представителей населения вперёд не выставляет.

– А телезрители смотрят и возмущаются: мол, чего он без толку по стране мотается? – язвительно закончил за пресс-секретаря Антонов.

– Телезрители видят живого человека, и никакой бюрократической прослойки между ним и простыми людьми.

– Старый приём, Горбачёву он не помог.

– Горбачёв отеческим тоном интересовался состоянием дел и проявлял патриархальную заботу древневосточного властителя о своих подданных, в том числе как бы для защиты их от местных сатрапов. Вы же просто встретитесь со своими реальными знакомыми и поболтаете с ними о прошлом.

– Этот ход ещё старее, – заметил Саранцев. – Я помню подобный сюжет советского телевидения о встрече Брежнева с однополчанами по Малой земле.

– Я его видела, – не теряла душевного равновесия Юля. – Мне его нашли в архиве – лучшие кадры с Брежневым. Признайтесь, ведь вы запомнили их на всю жизнь? Вот и сейчас сразу к слову пришлись, а ведь несколько десятилетий прошло! Совершенно неожиданный взгляд на анекдотического генсека, в чём-то даже шокирующий. Разумеется, одним удачным приёмом восемнадцать лет провального пиара возместить невозможно, но в вашем случае есть достаточно времени для эффективного воздействия на избирателей.

– Вы, Юлия Николаевна, ещё вспомните Сталина с Мамлакат на руках.

– Сталинский опыт в наше время не катит, Игорь Петрович, – не приняла шутки Кореанно. – Тотального контроля над прессой сейчас нет. И я, если честно, не представляю, о чём вы говорите.

– Значит, не самый удачный пропагандистский ход был, – усмехнулся Антонов, иначе Юлия Николаевна не упустила бы его из виду.

– Вы ведь предлагали нам в качестве положительного примера брежневский период, но тогда тоже со свободой слова дело обстояло неважно?

– Мне трудно судить о сталинских временах, но о брежневских я сужу со слов родителей и могу предположить, что эффективность пропаганды была намного ниже. Никто не думал, что рабочие в странах капитала живут хуже своих советских братьев по классу, совсем наоборот. И вообще, я не о системе агитпропа говорила как о примере, а об одном удачном приёме.