Золотой дурман. Книга вторая. Жертвы золотого идола

– Да ты чё?! – возмущённо тряхнул тот головой. – Чево мне, побожиться чо ли?! Я своё слово сказал: двести рублёв из моей доли и лавка, да триста с Игната… Ты то, чего сидишь, язык прикусил? – повернулся он к зятю.

– Ну дык сперва надо бы золото выручить, а посля и разговоры вести – сколько от каждого Пелагеи положить. Кто его знат, чего может завтра случиться… – пожав плечами, ответил тот.

– Чего ты выкручиваисси?! – рассердился Прохор. Даёшь триста рублёв из своей доли?

– Ну дык, чё тут сказать: знамо дело – неплохо просидеть дома и такой барыш отхватить, – уходя от ответа, взглянул Игнат на жену.

– Я тебя не спрашиваю, плохо или хорошо – не об етом счас разговор, – начиная терять терпение, поучительным тоном произнёс Прохор. – Или как в прошлый раз, будешь хвостом крутить? Смотри! – пододвинулся он ближе к Игнату.

– Ну а как же не дать, – с поспешностью ответил тот. Я Пелагее сразу посулил, чо в стороне её не оставим…

– Ха! Посулил он! – резко оборвала Игната Пелагея. – Да если б я тебя Агрипиной не пужанула, то ни плошки, ни ложки от тебя б не дождалась. Вспомни, как ты из экспедиции вернулся! Только и слышала от тебя про твои мытарства, а о золоте даже не заикнулси. Если бы по пьяному делу не проболтался, так до сих пор бы ни сном, ни духом не ведали, – злобно сверля глазами мужа, продолжила она.

Игнат заёрзал на стуле:

– Да уймись ты, сварливая баба! Ну, порешили же: пятьсот рублёв и лавку. Чево своим змеинным языком в душу лезешь?! И так столько перетерпеть пришлось, а тут ты ещё кусашь.

– Укусишь тебя – вокурат. Только зубы обломашь! – ещё больше распалились Пелагея. – Ха! Душу он нашёл! Да у тебя вся душа в кусок золота оборотилась – всё под себя удумал загресть…

– Хмм, так оно и есть…– хмыкнул Прохор. – Ну да ладноть… Ещё по одной! – добродушно хлопнул он в ладоши, чувствуя, что вот-вот разразится скандал. Игнат с Пелагеей враз замолчали и удивлённо посмотрели на Прохора.

– А ты, коли согласна со своей долей, так и нечего языком чесать, – грозно взглянул он на сестру.

– Ну, ежелив, братец, всё, как ты посулил, получится – тогда друго дело, – после непродолжительной паузы произнесла Пелагея.

– Посулить – это одно, а я тебе слово дал. И сумлений здесь никаких не может быть, – резко отрезал Прохор. – Вон и Игнат тоже самое скажет, – кивнул он на притихшего зятя.

– Ну дык, договоренно уже, чего об ентом толдонить, – подал голос Игнат.

– А ты, это, того, – наливай… – добавил он слегка заплетающимся языком. – Когда ещё доведётся такой отпробовать.

– Отпробуешь. Вот золото заберём, и жизня совсем другая начнётся, –наполняя чарки, уверенно произнёс Прохор.

– Эх! Хороша, зараза! – выдохнул Игнат и, обведя взглядом стол с закусками, потянулся за солёным рыжиком.

– Зараза – это сивак в лавке, по двадцати копеек за штоф, – криво усмехнулся Прохор. – А здесь благороднай напитак.

– Я и говорю, что хороша, – поправился Игнат. Вот разговору сурьёзного у нас не получилось, только про сало, да про вино. А надо бы по делу, чтобы апосля каких сумлений не вышло.

– А чего мы ещё не обговорили? – вскинул удивлённые глаза Прохор. – Подготовим всё, да и отправимся за нашим золотом.

– Да вот, мысля одна, меня в беспокойство вводит, – осторожно произнёс Игнат.

– Это, чево ж ещё тако? – посерьёзнел Прохор.

Игнат в нерешительности замялся, раздумывая: рассказать будущему подельнику о причине своего беспокойства или нет. То потупив взгляд в пол, то переводя на Прохора, кряхтя и хмыкая, он всё-таки набрался решительности и протрезвевшим голосом произнёс:

– Помнишь, я говорил тебе, что закопал золото в двух местах?

– Ну! – кивнул головой Прохор.

– Так вот: за самородки я спокоен – они запрятаны так, что акромя меня их никто не найдёть. А вот за друго, может случиться так: придём, а там – пусто, – развёл руками Игнат.

– Как это пусто?! – враз вскричали Прохор и Пелагея.

– Что-то ты, однако, хитришь, братец, – подозрительно прищурив глаза, произнёс Прохор. – Ежелив закопал золото – куды оно могёт подеваться? Только разве что сам ты его втихаря заберёшь?

– А вот туды! – выкатил глаза на Прохора Игнат. – Это золото я у инородцев к рукам прибрал. Ну, в общем, божок это ихний – у демечи Бакая в юрте висел… На охоту мы отправились, ну я и заскочил в юрту – вроде как кинжал забыл. Схватил идола, да и сунул за пазуху, а по дороге, вижу – демечи, закрыв глаза, гундосит чегой-то себе под нос. Ну я, приглядел приметное место, поотстал и спешился. Берег каменистый… Выкопал кинжалом ямку, завалил камнями идола, а сам думаю, кабы этот нерусь меня не хватился – с того и поторопиться пришлось. Всё скорей, скорей – ну и: то ли оставил там клинок, то ли мимо ножен сунул, когда на коня садилси. Приехали мы к месту охоты, хватился я, а ножны-то – пусты… – Игнат замолчал, глядя куда-то в сторону и переводя дух.

– Ну, оставил и оставил, чего об этом убиваться? – пожал плечами Прохор.

– Да ты чё, Прохор, в толк взять не можешь?! – возмущённо продолжил Игнат. – Ежелив наткнутся инородцы на кинжал, то сумление их возьмёт: как же он там оказалси? Ведь Бакай знат, что это мой кинжал и в том месте я был только раз – в день пропажи идола. А не наведёт ли это их на мыслю обсмотреть всё вокруг, покопаться?

– Да-а!.. – мотнул головой Прохор. – Ежелив не врёшь, то, выходит, шибко оплошал ты Игнат, что не забрал свой кинжал. А теперь вот думай, как оно всё это повернётся.

– Не забрал… – хмыкнул Игнат. – Да уж уговаривал я Бакая сходить на охоту на то же место, но он и слышать об этом не хотел – шибко убивался по этому идолу. Решился было один пойтить, да как на зло зарядили дожди проливныя с грозами, а там с Бийску за ясаком приехали – вишь, как всё перекрутилася…

– Ну и чего теперяча? – вопрошающе поглядел на зятя Прохор.

– А вот что! – всё больше распаляясь, продолжил Игнат. – На то место, где я спрятал золотого идола, мы сходу не пойдём, а остановимся у Бакая, оглядимси, постараемся выведать – не караулят ли иноверцы того, кто придёт за их истуканом. Если увидим, что всё тихо, тайно проберёмся к тому месту, заберём идола и, распрощавшись с Бакаем, уберёмся восвояси!

– Неплохо придумал! – немного помолчав, похвалил Прохор.

– Но что-то сумлеваюсь я, однако, что так вот нам и поведают про засаду. А еслив нашли они своего идола, да и оставили там же, как приманку? Только мы его возьмём, а они тут как тут. Что тогда? – выжидательно посмотрел он на Игната.

– Не-ее!.. – уверенно дёрнул головой тот. – Еслив они найдут идола, то уверен – не оставит его Бакай для приманки. Уж больно дорог он для их, демичи чуть умом не тронулси, когда обнаружил пропажу. На меня они не подумают – Бакай будет Мирона ожидать. Наверняка дошли до него слухи, что бежал он из-под стражи.

– Какого Мирона? – вскинул удивлённые глаза Прохор.

– Ах да!.. – как будто что-то вспомнив, почесал затылок Игнат. – Я ведь тебе не сказывал: как завладел золотым идолом, а крайним оказался этот самый Мирон.

И он вкратце поведал историю с Мироном, утаив при этом эпизод расправы над арестантом.

– Да-а!.. Ловко ты с ним… – криво усмехнувшись, мотнул головой Прохор. – Идола заберём мы, а искать будут Мирона. А он, выходит, сам себя виновным сделал, сбежав из-под конвоя… Хитро придумал!

«А кого искать-то? – промелькнуло в голове Игната. – Косточки Мирона

наверняка уже зверьё обглодало…

Сквозь пелену небытия

Непреодолимая тяжесть сна клонила голову. Стоило только прислониться к ещё неостывшей печи, как веки враз тяжелели, унося сознание куда-то далеко от гнетущей действительности… Марьяна резко встряхнула головой, чтобы сбросить с себя навалившуюся дрёму. Пламя свечи трепетно вздрогнуло, освещая неподвижное лицо незнакомца.

«Какие правильные черты… – остановила она взгляд на бледном безжизненном лице. – Неужто вот так и помрёт, несмотря на мои старания, – печально вздохнула она. – Сколько дней минуло: неделя, две? Уже и счёт времени потеряла. Неужели прав был тятенька – есть ли смысл в её хлопотах?.. Разве только, что Господь смилостивится над ним…»

Марьяна встала, намочила чистую тряпицу отваром трав от бабки Серафимы и аккуратно, в который раз, протёрла подсыхающие раны.

«Ещё бы капусту приложить, – подумала она и вышла в огород, где, выбрав покрупнее вилок, оборвала с него верхние листья. – Вроде как и припухлости проходят, а он всё лежит без всяких изменений, – обкладывая зашибленные места капустными листьями, сострадальческим взглядом окинула она бедолагу…»

Но, что это?! Вроде как дёрнулась верхняя губа!

Марьяна взяла свечу и поднесла её ближе к лицу незнакомца. «Или мне показалось?..»

Но, нет!.. – губы едва приоткрылись, словно прося воды. Марьяна обмакнула тряпочку в кружке и приложила к губам незнакомца.

Вот уже и веко дёрнулось.

– Тятенька… – шёпотом позвала Марьяна. – Кажись, он очнулся…

Евсей соскочил с кровати и, продирая со сна глаза, подбежал к незнакомцу.

– А верно… Гли-ко, гли-ко – вроде как глаза открыть хочеть… – тихо произнёс он, словно боясь разбудить чужака.

– Можа, даст Господь, и обыгается, – перекрестился он на освещённые лампадкой образа. – А ты бы шла, вздремнула немного, ведь катору ночь без сна сидишь, – ласково прикоснулся Евсей к плечу дочери.

– Да ты что, тятенька, какой сейчас сон?! – подняла изумлённые глаза на отца Марьяна.

– Чево у вас там?.. – послышался хриплый голос с печи. Дед Авдей, кряхтя, приподнялся и отдёрнул занавеску.

– Да сдаётся мне, чужак-то в себя приходит, – ответил Евсей.

– Ожил мертвяк, чо ли?! Это надо ж!.. Ну, дай-то Бог, дай-то Бог… – повторил несколько раз Авдей, пряча за занавеской седую голову…

Чёрная пелена, застилающая глаза, стала понемногу уходить. Расплывчатые силуэты окружающих предметов начали вырисовываться в просветляющемся пространстве.

«Что это?!» – пронеслось в сознании Мирона. Стоящий перед ним тёмный силуэт постепенно стал приобретать форму стройной девичьей фигуры, которая вдруг склонилась над ним, и что-то приятное, влажное коснулось его лица.

Откуда-то издалека до него донёсся звук разговора, смысл которого он не смог разобрать.

– Лиза? – попытался вымолвить Мирон.

– Гли-ко, губами шевелит, однако чевой-то сказать хотит, – кивнул Евсей на незнакомца.

– Вроде как зовёт кого-то? – ответила Марьяна, протирая тряпицей, смоченной в травяном отваре, ссадины на лице Мирона.

– Ну, даст Бог, теперь на поправку пойдёть – ободряюще взглянув на дочь, заключил Евсей.

Словно гора свалилась с плеч Марьяны, и, хотя забот не убавилось, сознание того, что её хлопоты не прошли даром и подопечный понемногу приходит в себя, вселяло надежду и радость в её душу.

Чёрная пелена вновь накатилась на сознание Мирона, закрыв от него появившееся на миг видение и оборвав доносившиеся до его слуха, звуки речи.

– Однако опять в бессознательность впал, – расстроенно взглянув на незнакомца, заметила Марьяна.

– Ну, ты погодь! Не сразу же вот так – взял и обыгался, – успокоил её Евсей.

Прошло несколько дней. Всё чаще и чаще стала уходить чёрная пелена, всё отчётливее становились окружающие его силуэты.

Однажды, открыв глаза, Мирон увидел сидящую боком к нему девушку.

– Лиза? – прошептал он…– «Но, нет, не похожа» – приглядевшись, понял Мирон.

– Вы кого-то звали? – вскинув на него усталые глаза, спросила незнакомка.

– Нет, извините, я обознался, – еле пошевелил губами Мирон.

– Кто вы?.. – после недолгого молчания хриплым шёпотом спросил он.

Марьяна уже было собралась с ответом, но тут заметила, что незнакомец не слышит её. В этот раз он не впал в беспамятство, но навалившийся вдруг сон заставил его забыться. Добродушная улыбка промелькнула на её лице.

– Всё у тебя будет хорошо, – тихо сказала Марьяна, глядя на исхудавшее, заросшее бородой, мертвенно-бледное лицо Мирона…

В который раз, открывая глаза, задавал он себе вопрос: «Как очутился я в этой крестьянской избе? Почему прикован к постели? Ранен?.. Но разве я участвовал в каких-либо сражениях? Кто эта красивая девушка, так заботливо ухаживающая за ним?». Но расспрашивать об этом пока не решался, чувствуя недостаточность сил для серьёзного разговора. Марьяна, видя немощность незнакомца, также не пыталась попросить его рассказать о себе. Травы, настойки и мази, приготовленные ею и Серафимой, мало-помалу возымели своё действие, немощность день за днём отступала от Мирона, освобождая место жизненным силам.

– Как ваше имя? – наконец решилась расспросить незнакомца Марьяна.

– Мирон, – ответил тот, – Мирон Кирьянов, – уточнил он.

– Что с вами случилось? Почему вы упали с обрыва? И отчего у вас были связаны руки? – осторожно поинтересовалась девушка.

– Обрыва?! – недоумённо переспросил Мирон, – Связанный?.. – вопросительно взглянул он на Марьяну.

– Ну, да… Мы вас нашли под обрывом, повисшим на берёзе со связанными руками. Если не это деревце, то вы бы наверняка разбились о камни – оно спасло вам жизнь. Да и состояние ваше вряд ли можно было назвать жизнью – вы были на волосок от смерти, – приятным грудным голосом ответила она Мирону.

– Так что же, с ваших слов, выходит, я упал с обрыва и вы меня в бессознательном состоянии перенесли в эту избу? Но позвольте, сударыня, здесь в округе нет такого обрыва, чтобы, упав с него, можно было расшибиться насмерть, – пожал худыми плечами собеседник. – И почему у меня были связаны руки? Кто мне их мог связать – капитан-исправник? Но за то, что я тогда не совладал с собой, меня два дня продержали в арестантской и отпустили домой, – как бы рассуждал сам с собою Мирон. – Да, и почему я нахожусь в этой избе? Может быть, мои друзья что-нибудь могут прояснить?.. Ничего не пойму! – тряхнул он головой.

Мы отобедали у Андрея… Потом пожар в усадьбе Воронцовых… После этого меня обвинили в краже драгоценностей, пропавших во время пожара. Не сдержавшись от высказанной мне в лицо клеветы, я ударил исправника. Что же дальше?.. – задумался Мирон. – Меня отпустили из арестантской, и через пару недель я должен был прибыть в столицу и получить назначение к службе. Но меня, кажется, определили в рекруты… Всё! А теперь эти стены, – окинул он горницу недоумённым взглядом. – А как твоё имя, красавица? – с интересом посмотрев на Марьяну, произнёс Мирон. – Что-то я тебя не встречал в этих местах, да и среди крепостных не припомню такой. Откуда ты?

– Марьяной меня кличут, – с проступившим румянцем смущения потупила глаза собеседница.

– Марьяна… Какое редкое и красивое имя, – глядя в сторону, чтобы не смущать девушку, произнёс Мирон. – А кто этот мужчина, что подходил ко мне?

– Это мой тятенька Евсей, – вскинула порозовевшее личико Марьяна.

И тут только он разглядел её дивные, добрые глаза.

– Марьяна, я никак не могу понять, что же всё-таки со мной случилось. Где я? – растерянно пробормотал Мирон, ошеломлённый её взглядом.

– Отдохните немножко, думаю, что вскоре вы всё поймёте, – застеснявшись далее продолжать разговор, поднялась со стула Марьяна.

– Тятенька, он не помнит, что с ним приключилось, – подошла к седлающему лошадь Евсею Марьяна и передала ему их разговор с Мироном.

– Хм!.. Говорит, из арестантской отпустили? – почесал затылок Евсей. – Дык можа, того… туда его и упекли за то, что чужо добро пожаждовал11. И образок-то, что у его на шее, поди оттеля. Чудно как-то получатса: вроде простой служивый, а иконка-то больших деньжищь стоить… Апосля, когда везли, он и вздумал убечь, да и совался с горы-то, – посмотрел Евсей на дочь удивлённо-вопрошающими глазами.

– Да чего же ты говоришь?! – не согласилась с отцом Марьяна. – При чём здесь наши глухие места?.. Какие-то Воронцовы, пожар, драгоценности, исправник… Видать, не в себе он.

– Действительно… – задумался Евсей. – Чегой-то с головой у него, видать, приключилося. Ведь с такой высотишши брякнулся. – Съезжу-ка я за Серафимой, можа, она чево скажет, – решил он, ловко запрыгивая в седло.

– Ну что, сердешный ты мой, вижу, с Божьей помощью, скоро бегать будешь, – заключила Серафима, осмотрев Мирона и объяснив, отчего он не помнит событий последнего времени.

– Ну и как ты думашь, пошто с им таки странности происходют? – спросил Евсей вышедшую из избы Серафиму.

– А чево тут думать: вон кака рана на голове была. Вот после удара и случилося. Видать, не войдёт в память никак. Помнит только како-то ранешне время.

– Дык как жа теперя быть-то? – вопросительно посмотрел Евсей на Серафиму.

– Ничего я тебе посулить не могу. Сделаю настой для него, но здесь опять же – надёжа только на Бога. Даст Господь – вспомнит он всё через како-то время. Бывает через друго потрясение в память входят.

Ну и кормить его уже можно понемногу: супчики жиденькие – куринны, свеклу, репу – пареную, травянку12 хорошо, кулагу13, – разъяснила она Евсею дальнейшую заботу о чужаке.

– Марьянка! – позвал он. – Возьми-ка в сарае посуду для Мирона. Да, следи, чобы только с её и ел. А свою – подальше убери, а то, кто его знат – измещрит14, выкинуть придётся.

– Тятенька, ты только ему не говори про это – не поймёт он ваших порядков, – с упрёком взглянула Марьяна на отца.

Евсей, ничего не ответив, только махнул рукой и пошёл за поскотину15, чтобы проводить Серафиму.

Слух о том, что чужак пошёл на поправку, быстро облетел старообрядческий скит. Соседи зачастили в гости к Евсею, неся: кто курочку, кто яйца и молоко, кто дикий мёд, а кто и просто – из любопытства.

– Вы долго-то не засиживайтесь. Да с расспросами не усердствуйте – слаб он ишшо, – предупреждал гостей Евсей.

Чувствуя, что силы понемногу возвращаются, Мирон попытался встать с кровати. Превозмогая ещё не утихшую боль, он медленно поднялся на ноги и осторожно пробовал сделать шаг, но тут же пошатнулся, и едва подоспевший Евсей успел подхватить его под руки.

– Чего-то голова закружилась, – улыбнулся Мирон.

– Слаб ты ишшо, обнесло видать. Едва с кровати съерыхался16, а уж бегать хошь. Вот погоди чуток, обыгаешься, тогда хоть пляши, – развёл руками Евсей. – Я счас! – выбежал он в сени.– Совсем забыл. Вот два батажка изладил, – поднял Евсей вверх крепкие берёзовые палки, сделанные под костыльки. – С ними-то оно тебе ловчее кондылять будеть.

Мирон с благодарностью взял из рук Евсея подарок. Опираясь на костыли, поднялся с кровати и попробовал сделать несколько шагов по горнице.

– Ну вот, большая подмога, – остановился он, крепко держась за палки.

– Уже по горнице кондылят?! – раздался голос от порога. А мы с Евсеем по первости тебя чуть было не похоронили.

– А-а, Антип!.. Проходи, чево в дверях встал, – повернулся к гостю Евсей.

– Гли-ко – дранощепина! Крыльца17-то как торчат… – подойдя ближе, кивнул Антип на исхудавшего Мирона.

– Дык ты ж видал, как он угробилси, – вот и схудал, – ответил ему Евсей. – Что-то давненько глаз не кажешь, – укоризненно поглядел он на соседа.

– Да брат мой Осип на помочи18 позвал. Троестен19 к избе решил пристроить, вот и загостился у него, – оправдался Антип.

– А тут намедни Серафиму встретил, так она мне всё и обсказала – ну я и к тебе. Да вон мешок ореху шулушоного на гостинцы принёс – в сенях оставил, – кивнул Антип в сторону двери.

– Куды ж естоль-то?! – удивлённо взглянул на него Евсей.

– Пущай шшалкат, – махнул рукой Антип. – Больша от их пользительность…

Вот так Мирон Кирьянов волею судьбы оказался вдали от проезжих горных троп в спрятанном от мира глухой сибирской тайгой староверческом ските…

Ясное предосеннее утро прохладой окутало Телеуцкую землицу, пеленой тумана накрыв таёжные дали.

Но вот поднявшееся из-за вершины горы солнце прижало к земле белое хмаревое покрывало и, пробившись сквозь густую хвою деревьев, искорками зажглось в каплях росы.

Опираясь на батожок, Мирон вышел на крыльцо дома. Впервые он решил пройти за поскотину в подступающую со всех сторон к скиту дремучую тайгу. Огромный пёс выскочил откуда-то из-за угла дома. Обнюхав его сапоги, он приветливо завилял хвостом, видно, признав за своего.

– Откуда ты такой? – потрепал пса по мохнатой гриве Мирон. – Ну, давай, иди на место, в следующий раз познакомимся поближе.

Пёс, видимо, поняв, что у человека какие-то свои заботы и ему не до него, лизнул его руку и убрался восвояси.

Мирон поднял голову вверх, к макушкам величественных елей, и полной грудью вдохнул свежий аромат утра. Пьянящий дурман тайги, принесённый слегка подувшим ветерком, немного вскружил его голову.

Наслаждаясь ласковыми солнечными лучами, он вышел за частокол вокруг разбросанных друг от друга изб и, прихрамывая, направился вглубь леса. Что-то неуловимо знакомое было в этих величественных, устремлённых вверх елях и раскинувших мохнатые лапы кряжистых кедрах, в этом наполненном запахом пихты воздухе. Где-то он уже сталкивался с подобным. Но где?..

«Чудное место… Как я попал сюда?» – сбивая сапогами утреннюю росу, Мирон силился вспомнить события последнего времени. – Не заблудиться бы, – оглядывался он вокруг, запоминая ориентиры на местности. – Что привело его в эти края? – перебирал Мирон в памяти события развернувшиеся вокруг их поместья… Лиза? Почему она не поверила ему?»

После того как его определили в рекруты, отношения их в корне изменились: «Ты думаешь, я брошу всё и свяжу свою судьбу с нищим солдафоном?», – звучали в памяти её напутственные слова.

Последнее, что запомнилось: крепостные, предназначенные в рекруты, и он среди них… А что же было потом?

Как ни старался Мирон восстановить дальнейшие события – в его памяти появлялся провал, какая-то непреодолимая стена вставала между его прошлым и настоящим:

«Кто же так жестоко пошутил с ним? – вновь вернулся он к событиям тех дней. –Откуда взялся лоскуток от его одежды на окне в доме Воронцовых? А ведь тот капитан по-своему был прав: что он ещё мог предположить, сравнив эту улику с его кафтаном. Почему же я тогда не сдержался и ударил его? – осуждал он себя за давно прошедшую историю. Но, вспомнив издевательский тон дознавателя и его высказывания в адрес их отношений с Лизой, Мирон нахмурил брови: –А, возможно, я правильно сделал», – заключил он.

Мысли его прервал нежный голос, напевающий мелодичную песню.

«Кто же так красиво поёт в этой глуши?» – опешил от неожиданности Мирон и прислонился к могучему стволу кедра.

Через какое-то время, из поредевшего тумана, словно паря над землёй, показалась статная девичья фигура.

«Уж не видение ли это?» – тряхнул он головой.

Но, нет – силуэт не исчез. Лёгкой походкой, не замечая Мирона, видение подошло ближе, постепенно превращаясь в Марьяну. С букетом лесных цветов, в прилипшем к мокрому телу платье, облегающем стройную фигуру, она была похожа на сказочную лесную нимфу.

«Может, наваждение захлестнуло его не совсем окрепшее тело? – обвёл Мирон взглядом могучие стволы елей и кедров. – А это – лесная хозяйка?» – остановился его взгляд на Марьяне.

Между тем она подошла совсем близко и, вскрикнув от неожиданности, прижала букет к груди. Видение враз обернулось реальностью.

– В-вот, вышел п-погулять, да услыхал ваше пение, – заикаясь, растерянно пролепетал Мирон, не в силах оторвать взгляда от прекрасной феи.

– Как вы меня напугали! – вспыхнув румянцем, ответила Марьяна.

– Я очень извиняюсь, но ваше пение так заворожило меня, что я, приняв вас за видение, замер, боясь пошевельнуться, – немного придя в себя, потупил взгляд Мирон.

– А я на озеро ходила, да вот цветов по пути набрала, – ещё больше покраснев, опустила глаза Марьяна.

– Я тоже любил у себя в имении каждое утро в пруду купаться, – поддержал её Мирон.

– Вы, если прямо пойдёте, то упрётесь в ручеёк – он и выведет вас к озеру. Здесь близко – рукой подать.

– Благодарю вас, но я немного устал, и если вы позволите, то пойдёмте вместе до дома.

– Хорошо… – стесняясь прилипшего к телу платья, пропустила его вперёд Марьяна.

– Не холодно в такое время купаться? – не оборачиваясь, спросил Мирон.

– Нет… – слегка улыбнувшись, коротко ответила она.

– А я впервые сюда забрёл. Хотел немного пройтись, но засмотрелся на окружающую красоту и сам не заметил, как здесь оказался.

– А не побоялись, что заблудитесь? – поддержала разговор спутница.

– Я хорошо ориентируюсь на местности. Нас в кадетском корпусе обучали этому.

– Вы закончили кадетский корпус? Расскажите мне когда-нибудь свою историю. Ну, то, что помните…

– Да, конечно, – с готовностью ответил Мирон. – Сожалею, что до сих пор ничего не рассказал о себе. Ведь должны же вы иметь представление о человеке, которому спасли жизнь. Не знаю, смогу ли я хоть как-то отблагодарить вас за заботу, проявленную к совершенно незнакомому человеку.

– Об этом не беспокойтесь, вы мне ничего не должны. А за заботу о ближнем – Господь воздаст.