Золотой дурман. Книга вторая. Жертвы золотого идола

– Ну вот, теперь можно ехать, – запрыгнул в телегу Игнат и, постёгивая лошадь, направился к берегу.

Он подъехал к броду и, погоняя коня, двинулся через переправу.

– Бери правее! – закричал ему деревенский, показывая подходящее для проезда место. – А я подмогну тебе на берег выехать.

Выбравшись на твёрдую землю, Игнат подошёл к сидевшему в горестном раздумье Арсению и, сокрушённо качая головой, громко запричитал:

– Ой, беда-то кака случилася! А я-то маленько запоздал… Кинулся было кузнеца искать, да как услыхал твой зов, так сломя голову назад.

– Да толку теперь об этом говорить! Телегу уже не вытащишь, и груз, вон, в реку вывалился, – горестно кивнул Арсений на торчавшие из воды оглобли. – Благодарность Богу да этому пареньку за то, что лошадёнку вызволил… Ты хоть скажи, как тебя кличут? – повернулся он к местному.

– Егоркой… – бойко ответил паренёк. – А с телегой мы тебе подсобим, счас мужиков соберу, – лихо запрыгнув на коня, пообещал Егорка.

Вскоре из деревни показались четверо верховых.

– Ну, чо, мужики, давай верёвками оглобли зацепим да четырьмя лошадьми потянем, – скомандовал хриплым басом невысокий мужичок, сбрасывая наземь смотанные верёвки.

– Я мигом! – схватил конец Арсений.

– Да куды ты! Сиди уже… Глянь-ка, как ухайдокалси. Петрован, хватай верёвки да за оглобли привяжи, – крикнул хрипловатый долговязому мужику, присевшему рядом с Арсением.

– Это я враз!.. – спохватился тот и, пробравшись к возу, ловко привязал оглобли.

– Тяни! – крикнул он.

Верёвки натянулись, и заскрипевшая телега медленно стала вылазить из грязи.

– Давай, давай! Ещё чуток!.. – кричал с берега мужичок.

– Ты вот что… – подошёл к Арсению Егорка, – давай-ка до нас. Куды такой мокрый да грязный, так и захворать недолго. Баню истопим да бабы твою одёжу состирнут, и телегу починим – вон, Никифор быстро всё изладит, – кивнул паренёк на командовавшего невысокого мужичонку. – Он у нас в Буранове первой мастеровой по ентому делу.

– Да неловко как-то мне… Нечем с вами рассчитаться, в дороге весь поиздержался, – развёл руками Арсений.

– А мы с тебя ничего и не просим, – ответил ему Никифор. – Господь воздаст… – добавил он.

– Ну, вы тута давайте, кумекайте, а я задёрживаться не буду, – подал голос Игнат, в уверенности, что все трудности позади. – К ночи, поди, до дому доберусь, – подстегнул он коня, довольный, что всё так удачно сложилось…

Приехавшего без груза Арсения ожидало сильное недовольство начальства. Приказчик даже слушать не захотел его объяснений.

– Выплатишь мне вдвойне за руду… – кричал он, потрясая маленьким волосатым кулачком. – Это жа надо – пустому вернуться!.. Ишь, бездорожица ему помешала – утопил короб с рудой… А как жа другия доехали – и ничего?!

– Помилуй, ваше благородие, отколь мне такие деньги взять, – взмолился Арсений.

– Где взять, говоришь?.. – прищурил глаза приказчик. – А вон, лошадёнка-то у тебя ладная. Вот и приведёшь её завтра в заводску конюшню, – самодовольно растянул он в улыбке пухлые женские губы.

– Да это как же – лошадь отдать?! – упав на колени, воскликнул Арсений. – Ведь хлебушко садить пора приходит – как же пахать без коня?!.. Да и один он у нас кормилец-то!

– Ничего, на себе вспашете, – отвернулся приказчик, давая понять, что разговор окончен.

Арсений вскочил, кровь бросилась ему в лицо:

– Нет, погодь!.. – положил он тяжёлую руку на его плечо. – Да у меня одни бабы в семье: девкам ещё шестнадцати нету, а жена ногами мается. Это что же – я на их пахать буду?! – с блеснувшими от гнева глазами произнёс возчик.

– А ты их цугом9 запряги, – довольный своей шуткой, прыснул в рыжие усы приказчик.

– Ах вот как?! – вскрикнул Арсений. – Значит, цугом, говоришь?! – яростно вращая глазами, приподнял он за грудки шутника.

– Караульный!.. Убивают!.. – закатив белёсые глазки, прохрипел приказчик.

Сей же час подскочившие двое дюжих служивых повалили Арсения на землю.

– В карцер его! – залившись краской ярости, завопил приказчик. – Это как жа ты, собака, на государева служащего руку посмел поднять!..

Рассудив, что рабочих для завода не хватает, начальство распорядилось всыпать Арсению пятьдесят плетей, забрать лошадь, а самого отправить с приказными на выжиг угля.

Каждый день отмахивал он семь вёрст в сосновый бор на реке Барнаулке, где отрабатывающие подушный оклад крестьяне из разных уездов Колывано-Воскресенской губернии валили лес, складывали в кучи брёвна, одерняли, осыпали и выжигали уголь для барнаульского завода…

Тяжкая работа к концу дня валила с ног – сил уже не было идти назад, и Арсений располагался на ночь с товарищами, где у жаркого костра за кружкой вина каждый делился о своих невзгодах. Так мало-помалу пристрастился он к чарке, плюнул на пошедшую наперекосяк жизнь и уже редко заявлялся домой.

Вино и довело его до того, что жена, намаявшись от пьянства и побоев мужа, забрала детей и уехала в деревню к матери. А Арсений пропил всё, что можно, запустил хозяйство и перебивался случайными заработками, а иногда и воровством…

Игнатий тряхнул головой, отгоняя нахлынувшие воспоминания, и уверенно поднялся на крыльцо. Открыв дверь, он очутился в душной и грязной горнице. За грубо отёсанным столом, покрытым рваной скатёркой, сидел Арсений и какой-то незнакомый Игнатию человек с грязным и опухшим лицом, мало чем отличающимся от лица хозяина. На столе возвышался почти осушенный штоф хлебного вина, вокруг которого была расставлена простецкая закуска.

– А-а-а, Игнат – проходи! – пропитым голосом радостно отозвался хозяин.

– Давненько ты у меня не был. Забываешь строго сотоварища. Все отвернулись от меня: жена Ефросинья бросила и детей увела, бывшие дружки стороной обходят… Вот только Пахом не забывает, – укоризненно взглянул на гостя Арсений.

– Да вот, в экспедиции по горам промотался – будь она неладна, – оправдался Игнат.

– А чего ж так?.. – уставил на него запухшие глаза собутыльник Арсения. – Чо, не по нутру пришлось?! – наклонив голову иронически хохотнул он.

– Ну что ты, Пахом, к человеку пристал, – осадил его хозяин. – Налей-ка лучше гостю… Давай к столу, чего у порога топчешься, – кивнул он Игнату.

Игнатий с кривой улыбкой подошёл ближе и, вытащив из-за пазухи штоф хлебного вина, водрузил посередине стола.

– Ого!.. – крякнул Пахом и подал ему уместившиеся в кружке остатки вина.

– Давай-ка, за знакомство, – взял он принесённый гостем штоф, налил себе и хозяину. Игнат пододвинул поближе стул и, подняв кружку, махом осушил до дна.

– Вот это по-нашему! – одобрительно кивнул Пахом и опрокинул свою. Захватив из чашки пригоршню квашеной капусты, он тут же отправил её в широко раскрытый рот…

Благодатное тепло медленно стало разливаться по телу Игнатия, пережитые тревоги ушли куда-то на второй план. Он повеселевшими глазами окинул запущенную горницу и остановил свой взгляд на Арсении: «Ведь это надо ж, как жизнь изменила человека за эти полтора года, что они не виделись!» – пронеслось в голове Игнатия.

– Ну, как твой Полкан – бегает ещё? – поморщившись от выпитого, сдавленно спросил Арсений.

– Бегает… – лениво пережёвывая кусочек чёрствого хлеба с хрустящей капустой, ответил Игнат.

– Полкан?! – выпучил удивлённые глаза Пахом. – Эт чево – кобель что ль?

– Жеребец мой!.. – раздражённо взглянул на него Игнатий. – Тесть его так обозвал. Говорит, что давным-давно у русских великий конь был, а сверьху у ево – грудь, руки и голова человеческа… О как!.. – поднял он палец вверх. – Потому и дал ему таку кличку.

– Поди, врёшь! – пододвинувшись ближе к Игнату, с сомнением вскрикнул Пахом.

– Это как же у коня – да человеческа голова?! – недоверчиво впялился он в глаза гостю.

– Ну, это вроде как сказание такое, – почёсывая затылок, пояснил Игнат.

– А-а-а, вона чо… Тода друго дело, – почесал всклоченную бороду Пахом.

– Да-а, здоров у тебя жеребец – за двоих тянет, а я вот теперяча – безлошадный, – пьяно покачал головой Арсений.

– Ну дык ты, давай, расскажи, с кем ходил, где был, – немного помолчав стал допытываться Пахом. – Как там, в горах-то?

Игнатий вкратце рассказал о своём участии в походе, отведя себе не последнюю роль в экспедиции и, естественно, упустив всё, что касается золота.

– Да-а, знакомы места, – прищурив глаза, протянул Пахом. – Исходил я Телеуцкую землицу вдоль и поперёк.

Гость с неподдельным интересом посмотрел на Пахома:

– Ты тож в горах побывал?! В экспедиции нанимался? – пододвинулся он поближе к рассказчику.

– Я? нанимался?! – расхохотался Пахом. – Это они меня нанимали – просили провести по неизведанным тропам. Да только я не шибко хотел связываться – платят мало, а работы невпроворот: сделай то, сделай это… Вот которы самолично интерес имели к Телеуцкой землице – это другой разговор: кто собирал всякие растения, кто камни да минералы выискивал, а кто и золотишком интересовалси – эти платили хорошо. Я им – и за проводника, и за толмача был, а каки работы – так для этого простолюдин нанимали.

Игнатий недоверчиво посмотрел на Пахома:

– Так что, и золотишко находили?!

– Находили… Чо, думашь, вру?! – угадал тот его мысли. – Я ещё мальцом был, когда отец, не желая отрабатывать повинность на заводах, бежал в горы, – начал свой рассказ Пахом, не забывая наполнять кружки.

Поскитавшись по Телеуцкой землице, пристали мы к инородцам и кочевали с ними, с одного места на другое. Всё сложилось хорошо: обзавелись лошадьми, баранами, да тут началась война джунгар с маньчжурами… Ох и досталось нам!.. – скорбно произнёс он, покачивая головой. – Эти супостаты никого не разбирали – убивали всех подряд, всё одно, кто ты: джунгар, инородец али русский… Наступил голод, от которого стали помирать люди. Дошло до того, что одичавшие от голодухи резали людей и питались человечьим мясом. Но и это ещё не всё: пошёл мор, болезни…

Пахом потянулся за кружкой, махом опрокинул её и, не закусывая, продолжил:

– Родные все погибли, от нашего улуса осталось с десяток человек. Вот мы и побежали к Бийской крепости защиты от иродов искать. Тогдашний комендант, как щас его помню – полковник Гарриг, принял нас под покровительство россейское. Почти всех куда-то отправляли, а меня вот приметил комендант, приглянулось ему, что по-русски говорю и инородцев язык понимаю, – ну и оставил при крепости. А когда поутишилось всё с инородцами – ну и я, вроде как, не надобен стал…

Пахом на минуту замолк, налил себе ещё вина и залпом опорожнил содержимое кружки.

– Эх, хороша!.. – утёрся он рукавом. – Ну дык слушай, чо дальше-то… Определили меня вместо рекрутского набора на заводы, приписали лес рубить да уголь для их надобностей из этого лесу выжигать – вернули к тому, от чего мой отец в горы бежал.

Поработал я там – вспоминать тошно, до чего изводили непосильным трудом простой люд. Многие не выдёрживали – бежали. Вот и я стал подумывать: податься в горы, а там меня ищи-свищи. Да, видать, Господь узрел мои мытарства и повернул всё по-другому. Стали приезжать к нам люди состоятельные, интерес имеющие к Телеуцкой землице, да и начальство экспедиции в горы собирать наладилось. Вот тут-то и приметили меня: сперва в экспедиции определяли, апосля и заезжие стали нанимать… Деньжата у меня завелись, хотел уже жениться – семью завести, да пока по горам мотался – невеста к другому сбежала. Осерчал тогда я шибко на жисть свою горемычную, ну и запил. Уже боле года гуляю – пока деньжата есть. А чо мне – один-одинёшенек… Вот только у меня товарищ, – кивнул он на задремавшего за столом Арсения, – завсегда, как родного принимает, – заплетающимся языком закончил Пахом…

– А это чо, всё уже?! – удивлённо раскрытыми глазами посмотрел он на опустевший штоф…

– Пойду я, пожалуй, – медленно встал Игнат и, пошатываясь, направился к двери.

– Ну дык, заходи когда. Всё втроём веселей! – крикнул ему вслед Пахом.

Пока Игнатий добрался до дома, его совсем развезло. Он открыл дверь в горницу, изогнулся всем телом, подался назад и, прищурив один глаз, лениво осмотрел помещение.

– Ты откель такой, Игнат?! – ахнула Пелагея. – Где ж это так нализалси?! Неужто за этим тебя Качка к себе потребовал?

Игнат что-то попробовал объяснить, но из уст его вырвалось только какое-то невнятное мычание. Он махнул рукой и, на ходу скидывая сапоги, в одежде бухнулся в кровать.

Следующее утро он встретил с невыносимо тягостным чувством – к похмелью после вчерашней попойки добавилось ощущение какой-то крайней тревоги.

Пережитое потрясение после визита к Качке вновь, беспощадно жаля мозг, захватило его мысли. Картины этой встречи наводили на него страх и сомнения.

«Может, только на словах оправдал его управляющий? А то, глядишь, появятся на пороге его посланники, накинут кандалы и упекут на пожизненну каторгу», – проплывали в голове невесёлые думы.

– Это что ж с тобой? Лица на тебе нету! – обеспокоенно заметила Пелагея. – Аль после вчерашнего худо так?

На вопрос жены Игнатий машинально обвёл рукой своё лицо.

– Ой, как худо! На душе чой-то шибко тревожно… – убедившись, что лицо на месте, мученически ответил он на вопрос жены.

– Ну дык, ясно от чего: когда те, двоя, в избу к нам ввалились, я, грешным делом, подумала, что ты умом тронулси. Самой аж жутко стало, – сочувственно произнесла Пелагея.

– Да-а уж, натерпелси я страху, особливо кода в кабинет к Качке вошёл, – согласился Игнат. – Как взглянул он на меня… Всё, думаю, повесит. А глазишшами-то так смотрить в упор – будто душу наизнанку выворачиват. До сих пор не верится, что домой живым вернулся…

– Ты вот что, Игнат, шибко-то не засиживайся, а маленько – да к работе приступай: руду доставлять завсегда возницы требуются, – перевела разговор в другое русло Пелагея. – В зиму всё одно – в горы за золотом не пойдёшь, а так хоть деньжат к весне маненько скопишь… Что ты думашь, Прохор на свои расходы возьмёт это дело? Да и договориться насчёт его доли надо бы – одному тебе не выручить добро. Останется лежать твоё золото в Телеуцкой землице – ни себе ни людям.

– Да, да, конечно… – поспешно закивал головой Игнат. – Пущай заходить, потолкуем с ним про то.

– Только ты смотри, со всей сурьёзностью к делу подойди, а не как в прошлый раз – закочевряжился, – пригрозила ему Пелагея. – А я для тебя снадобья у Агрипины попрошу, чтобы тревогу с души снять. В один день-то не пройдёт: травки попить надобно…

Кишнецовая водка

Порывистый северный ветер, свистя в голых ветках деревьев, подхватывал последние опавшие листья и гнал их по улицам слободы. Ворохами набивались они под изгороди, вставшие преградой на его пути. Чисто убранные огороды и поля навевали мысли, что вот-вот белое покрывало накроет отплодоносившую землю…

Игнатий прохаживался вокруг своей избы, разглядывая образовавшиеся щели между брёвен. Благодаря настоям Агрипины страхи того страшного разговора в кабинете Качки понемногу улеглись и стали стираться из его души. Оправившись от потрясения, он вдруг обратил внимание, что в последнее время дальше некуда запустил своё хозяйство: заросший бурьяном огород и покосившаяся изба как-то враз бросились ему в глаза.

«Да-а… Уже Покров на носу, а по избе ветер свищет – утеплять надо. Придётся завтра за мхом съездить да законопатить все щели». – «А зачем мне этот огород?» – проснулся в нём другой голос. – «Да и изба… Немножко подладить – лишь бы зиму пережить, а там, ежели выручит золото, так и крестовый дом поставит али где поместье прикупит подальше от этой сирой и убогой слободы – вот о чём думать надо…»

Мысли о том, что его цель где-то близко и осталось лишь сделать последний рывок, захватила всё его существо. Радужные картины богатой и благополучной жизни поплыли перед его глазами, отодвинув на второй план заботы об избе.

«Готовиться нужно, готовиться: продумать всё до мелочей, обвести вокруг пальца своих подельников и затеряться с золотом в бескрайних просторах матушки России».

Только страх останавливал его пойти напролом. Засевший где-то в глубине души, он иногда пробегал липким холодком, напоминая, что судьба его в руках Прохора. Рассказанная по пьяни история с золотом и его записи, попавшие к шурину, сделали Игната полностью зависимым от этого человека. Да и без помощи Прохора вряд ли он сможет забрать запрятанное в горах золото…

«Ну, что же, можно и потолковать с шурином. Теперь я не полезу на рожон – согласиться на его предложение, это не значит сделать так, как он хочет», – решил про себя Игнат.

Ну вот и минул Покров… Отыграли свадьбы, которые обычно планируют на дни после сбора урожая. Когда-то в эту же пору разнаряженный, в яловых сапогах и фуражке набекрень Игнат на тройке с лентами и бубенцами лихо мчался к дому своей суженой – Пелагеи. Простой вольнонаёмный возчик, он не думал и не гадал, что отхватит такую богатую невесту:

«Теперь-то я развернусь», – самодовольно улыбаясь, подгонял Игнат скачущих во весь опор лошадей. Он бросил поводья и бегом, словно боясь упустить ускользающую из рук добычу, взбежал на высокое крыльцо купеческого дома.

Первым его встретил отец невесты – купец третьей гильдии Спиридон Афанасьевич. Мило улыбаясь, провёл он жениха в горницу. Весь в мечтах о приданом, обещанным батюшкой невесты, Игнат старался всячески угодить будущему тестю.

Но только… что он получил?! Сто рублёв да запущенную избу, подаренную молодым родителями невесты в надежде, что зять приведёт её в должный порядок. А лошади, обещанные тестем, ушли, словно песок сквозь пальцы, к её братцу – Прохору. Правда, Игнату перепал здоровенный молодой жеребец, но разве сравнишь это с доставшимся Прохору капиталом! А теперь этот родственничек ещё и на его золото глаз положил…

Игнат схватил охапку мха и, сетуя в мыслях на свою судьбу, с ожесточением стал вколачивать между брёвен.

– Погоди же у меня, сродственничек! Не всё коту масленица… Придёт время – сочтёмси, – пробормотал он себе под нос.

– Бог в помощь! – прозвучал позади приподнятый голос Прохора. – Никак избу к зиме утеплять взялся? Надоть, надоть… – поучительно произнёс шурин.

«Тьфу ты! Лёгок на помине!» – вздрогнув от неожиданности, про себя чертыхнулся Игнат.

– Ну дык, куды деваться: зима придёть – за всё спросит, – не отрываясь от работы, ответил он.

– Это верно… Ты давай, заканчивай здесь да подходи в избу – поговорить надобно. А мы с Пелагеей пока на стол соберём. Да сенца моему жеребцу подкинь! – уже с порога прокричал Прохор.

«Ишь, раскомандовался – как у себя дома», – проводил шурина злобным взглядом Игнат.

Закончив работу, он кинул охапку сена привязанной около ворот лошади и не спеша направился в избу. На столе уже красовался стеклянный штоф гданской водки в окружении аппетитных закусок.

Игнат с любопытством взглянул на невиданную им доселе бутыль.

– Какова дивно расписанная посуда! – указал он на зеленоватый квадратный штоф. – Это чево же там?..

– А это, Игнат, гданская кишнецовая10 водка. Говорят, сам государь Пётр не брезговали пропустить чарку-другую ентого напитка, – с гордостью ответил Прохор. – Приятель в прошлом месяце из самой столицы привёз, так я ужо приберёг её для особого случая, – с нотками торжества добавил он.

– А-а-а… – многозначительно протянул Игнат, зажав в кулаке шапку.

– Да ты раздевайся, проходи за стол, чего стоишь, топчешься? Сейчас покушаем да заодно и о деле переговорим, – тоном хозяина пригласил Прохор.

Игнат робко придвинул стул и, перекрестившись на образа, уселся за стол.

– Ну, дык как? – причмокнув от наслаждения после первой чарки, спросил Прохор. – Не забыл мои условия? Половина на половину, – повелительным голосом продолжил он.

Игнат в знак согласия, потупившись, едва кивнул головой.

– Тогда по рукам?! – расплывшись в хитрой улыбке, хлопнул по плечу Игната Прохор.

– По рукам… – нехотя выдавил из себя тот, стараясь показать, как нелегко далось ему это решение…

– Ну-ка, чо она из себя представлят… – медленно, смакуя, опрокинул он свою чарку.

– Духовита! С нашей-то ни в како сравнение не идёть, – покачав головой и заглядывая в опустевшую чарку, молвил Игнат.

– Да уж конечно… – хмыкнул Прохор.

– Ещё бы вот что обговорить: как правильнее организовать задуманно дело… Тут и лошадей подходящих найтить надобно – наши то в горах разве что на подменку сгодяться, да и то – где дорога позволят без опаски ехать. И толмача с проводником опять же подыскать – заране обо всём обдумать следует, – произнёс Игнат, нарезая толстыми шматами принесённый шурином запашистый кусок свиного сала.

– Ну, это мы определим, сколько по деньгам получится. Да и в складчину соберём, чего потребно будет, – безразлично ответил Прохор.

– А лошадей ты не забыл?! – искоса взглянув на шурина, произнёс Игнат.

– Каких лошадей?! – непонимающе уставился на него Прохор.

– А тех, что Спиридон Афанасьевич в приданное Пелагее обещал – а ты попользовался, – продолжая нарезать сало, язвительно-спокойным тоном напомнил Игнат.

– Гм-м… – почесал затылок Прохор.

– Ну за ето ты не беспокойси, лошади будуть за мной, – помолчав немного, заверил он Игната.

– Ну, а деньгами придётся тебе вложиться – на расходы. Что ж, думал, ежели попользовалси Прохор лошадьми – то и платить за всё ему? Ан нет! – наполняя чарки, покачал головой Прохор. – Ну, давай – за удачу! – маленькими глотками, чтобы растянуть наслаждение, пропустил он свою чарку.

Подхватив белый, с лёгким розовым оттенком, шмат, Прохор откусил добрую половину, прикрыл от удовольствия глаза и стал смачно вкушать нежное сало.

– Да-а, казалось бы, обыкновенное сало, а как некоторые люди умеють превкусно приготовить его… Это Анисим, знакомец мой, угостил – большой мастер по ентому делу, – заговорил он на другую тему, давая понять, что вопрос с золотом решён и поставленные им условия обсуждению не подлежат.

– Нет, погоди, братец! – вдруг подала голос наблюдающая за разговором Пелагея. – А как же я? Половину тебе, половину Игнату – а мне-то что?!

– Ну чего ты так взъерепенилась?! – вскинул на неё глаза Прохор. – Всё правильно: с одной стороны ты с Игнатом – одна семья, а с другой стороны –я. Так что всё по справедливости.

– Ха! Одна семья! А ежелив Игнат свою долю получит, да и видали его – с чем я останусь?! – зло сверкнула глазами Пелагея. – Ты, Прошенька, не шибко-то думаешь обо мне. А вспомни-ка: когда батюшка и лавку, и родительский дом на тебя приписал – так взял с тебя слово: ежелив чего случись – поддержать меня. Кругом обошёл: от батюшки только и досталось, что эта изба – да и то по полу ветер гуляить. И теперича в стороне оставить хочешь?!

Прохор хмыкнул и, потупившись, стал соображать, как убедительней ответить на упрёки сестры.

– Ну, дом Игнат проконопатил – зимовать можно. Оно ведь любому хозяйству присмотр нужен, а вы, почитай, как вошли в эту избу, так ни разу к ней руки не приложили. А насчёт тятенькиного наследства, дык это на общую пользу пошло. Кабы не его небольшие капиталы, так возил бы я руду – как твой Игнат. А так, хоть в какие-то люди да выбился.

Прохор испытующе глянул на Пелагею:

– Ну дык для тебя польза, а я-то что с этого имею? – отпарировала сестра.

– Э-э, погодь, погодь!.. Что она с этого имеить?! – сделал удивлённую мину Прохор. – Капиталы-то тятенькины не так уж и велики были – чуть боле пятисот рублёв. Едва хватило ему, чтобы записаться в купцы третьей гильдии. Вот он и решил вложить нажитое в кого-нибудь из нас, чтобы хоть один да вышел в люди. А кого жа, окромя меня? Но, сестра, согласись: промотала бы ты эти денежки, и чего бы получилось? Ни тебе и ни мне – а так хоть кака-то да польза. Ведь смотри: мужа твово в обоз пристроил, когда серебро в столицу возили, да опять же в экспедицию – подсказал к кому подойтить и что сказать, да и отчёты прошлых изысканий добыл, где золото находили, где серебро. А без этого не сидели бы счас да не размышляли, как золото выручить. Возил бы Игнат руду до скончания своей жизни. Ведь если ему верить, то золота там намного больше, чем весь тятенькин капитал вместе с хозяйством… Не так ли?! – вопросительно взглянул он на Пелагею.

– Так-то так, – согласно кивнула она. – Но разговор не об тятенькином капитале, а об золоте, с которого я тоже должна поиметь свою долю – третью часть!

– Да окстись ты, сестра! – подскочил на месте Прохор. – Игнат там чуть жизню свою не положил, а теперь и мне придётся лиха хлебнуть – ведь не на прогулку же собираемся… Вот тебе моё слово: пятьсот рублёв из того золота, что мы с Игнатом добудем, и отцову лавку с товаром в придачу! Ну как?! – лукаво наклонил он голову.

– Да я, право, и не знаю, что ответить, – пожимая ладони, залепетала Пелагея. – На первый взгляд, деньги, конечно, не малые, да опять же лавка с товаром прибавком идёт… А ну, как обманешь? Сегодня сказал, а завтра и забыл? – устремила она на Прохора недоверчивый взгляд.