Лорд с планеты Земля (сборник)

Сергей Лукьяненко

Принцесса стоит смерти

«Игра стоит принцессы»

(вместо предисловия)

Чем может закончиться обычное знакомство в парке, когда супермен районного масштаба защищает в жестокой драке девчонку? Свадьбой, дуэлью, сражением в космосе, галактической войной?

И тем, и другим, и третьим с четвертым вместе. Потому что именно с этой встречи начинается фантастический роман-трилогия Сергея Лукьяненко «Лорд с планеты Земля».

Уж если девушка оказывается принцессой далекой звездной империи, то все остальное приложится: бластеры и звездолеты, паутинные мины и храмы предтеч-Сеятелей. А еще атомарные мечи, чьи лезвия затачиваются волнами пламени, – мечи острее косы Смерти и бритвы Оккама.

Вот это жизнь – когда с ходу врываешься в незнакомый мир. Когда переворачиваешь его с ног на голову, добиваясь своего. Когда выкладываешься до предела в последней схватке, сделав все возможное, невозможное – и победив!

Разве может не увлечь приключение, в котором детская игрушка – пружинный пистолет – становится оружием, изменяющим судьбы планет. Где давнишнее желание переиграть, исправить допущенную ошибку исполняется, легко врастая в реальность из разноцветного миража компьютерных игр…

Религиозные фанатики, вооруженные до зубов, и вампиры, не прячущие свои клыки. Странные друзья и необыкновенные враги, поединки на орбите и фокусы со временем. Неожиданные встречи и неизбежные расставания – все впереди у героя, решившегося выбрать из всех женщин Вселенной одну – Принцессу.

Но мало, оказывается, только решиться. Мало даже содеять недостижимое, надо еще подтвердить свое право на совершенный поступок. Заставить себя и всех поверить в него.

Можно с головой окунуться в авантюры и странствия, испытывая себя на прочность ежеминутными опасностями. Но и это не выход. Поток событий, не увеличивающих своего масштаба, может сделаться однообразным. И если нет движения ко все более сложным играм, к увеличению ставок – сюжет блекнет. Совет Черной Королевы Алисе остается в силе: «…здесь, знаешь ли, приходится бежать со всех ног, чтобы только остаться на том же месте».

А куда бежать, если все окружающие признали в тебе всемогущего Принца, и даже сам – нет, не принимая величия всерьез, – уже выставляешь моральный счет родной планете: «…если ненавидеть – то целую цивилизацию».

Звезды над головой и нравственный закон внутри нас – вот чему остается бросить вызов. То и другое – лишь имена из бесконечного списка самоназваний Вселенной. И результат поединка с ними одинаков. Разные – лишь пути. Если умение ненавидеть вытеснило умение любить, то как ни называй Силу, выбравшую тебя своей игрушкой, у ее истоков стоишь ты сам.

Какой из путей выбрали Принц и Принцесса, Земля и звезды? Кто победил в поединке?

Решайте сами. Для этого стоит прочитать трилогию, где ответом на любой вопрос может стать песня или удар меча, поцелуй принцессы или гибель планеты.

Но вопросов все равно останется больше.

Принцесса стоит смерти

Памяти Виталия Ивановича Бугрова…

Часть первая

Лорд

1. Обручение

– В тебя можно влюбиться?

Я не сразу расслышал вопрос. Занятый очень сложной попыткой подняться с земли, не опираясь на разбитые в кровь кулаки, я почти забыл про девчонку. Такое часто случается в очень жестоких драках – к их концу успевает забыться причина ссоры.

– В тебя можно влюбиться?

Мне наконец-то удалось встать. Сильнее всего болели руки, и это неплохо. Выходит, большую часть ударов я сблокировал. Если бы не прямой в лицо на последних секундах, победа оказалась бы идеальной. И бескровной – для меня, конечно…

– В тебя можно влюбиться?

Голос девчонки был настойчивым и спокойным. Словно не ее, отчаянно и неумело отбивавшуюся, тащили недавно к скамейке трое здоровенных ублюдков. Будто и не было короткой, беспощадной драки, к концу которой я впервые перешел незримую грань – начал бить на поражение. Насмерть. Потому что иначе могли убить меня.

Я будто увидел себя со стороны. Высокий, мускулистый, в разорванной рубашке, с залитым кровью лицом. Кастет у них был, что ли? Супермен-любитель, нетвердо стоящий над тремя поверженными врагами рядом со спасенной девушкой. Можно ли в такого влюбиться?

– Да, конечно, – вполголоса, не осознав еще нелепости вопроса, сказал я. – Можно…

И посмотрел на девчонку.

Господи, и чего они к ней привязались? Совсем еще малолетка, лет тринадцати-четырнадцати. Красивая, правда…

Очень красивая.

Мягкие каштановые волосы, свободно падающие на тонкие плечи. Стройные ноги, длинные, но без подростковой несоразмерности. Фигурка, правильная до идеальности, до классических пропорций греческих скульптур. Большие темно-синие глаза на тревожном и от этого еще более красивом лице. Значит, все-таки испугалась… Лишь голос остался странно спокойным.

Я смотрел, не в силах оторвать взгляда. Она и одета была удивительно: в коротких облегающих шортах, маечке-топике из глянцевитой багрово-красной ткани, таких же вишневых кроссовках, бледно-розовых носочках, валиками скатавшихся на щиколотках. Тонкую шею дважды обвивала золотистая цепь, такая массивная, что у меня мелькнула мысль – подделка. И вдруг я понял, что никакая это не подделка. На девчонке не было ничего бутафорского. Цепь – золотая, стоящая уйму денег.

Господи, и как на нее не напали раньше?

– Тебе очень больно? – тихо спросила девчонка.

Я покачал головой. Больно, конечно, но тебе не стоит об этом думать. Тебе надо поскорее попасть домой. И не бродить по ночам в самом заброшенном городском парке, где полно обкуренных анашой юнцов и напившихся до одури пьянчуг.

– Сейчас все пройдет, – уверенно сказала девчонка. И протянула ко мне руку.

Теплые, нежные пальцы коснулись моего лица. Она словно не видела запекшейся липкой крови. Или – не боялась до нее дотронуться.

Боль прошла.

Меня обдало холодным ветром. Сознание обретало ясность. Я напрягся, готовый снова кинуться в драку. Готовый умереть из-за незнакомой девчонки. Готовый убить любого, кто посмеет ее обидеть.

А боль исчезла.

– Я очень рада, – продолжала девчонка. – Ты красивый, хоть это и не важно. Ты сильный, но и это не самое главное. Ты смелый.

На секунду она замолчала. Ее пальцы скользили по моему лицу, и где-то в глубине рождался легкий холодок. Странно, ведь ладонь такая теплая…

– А самое главное – в тебя можно влюбиться.

Я кивнул. Теперь уже вполне сознательно. Я хочу, чтобы ты в меня влюбилась, странная девчонка.

Потому что уже люблю тебя.

– Ты будешь ждать, пока я вырасту?

Она улыбнулась, и огромные синие глаза вспыхнули. Девчонка спрашивала, уже зная ответ. Словно исполняя скучный, но обязательный ритуал.

– Да.

– Тогда дай мне руку.

Что-то тяжелое и маленькое легло в мою ладонь. Пальцы сжались сами собой, пряча неожиданный подарок.

– Ты должен носить его, пока не передумаешь. Пока не устанешь ждать. А мне пора.

Девчонка шагнула назад. В темноту, в сплетение деревьев, в неизвестность.

– Постой… – Я подался к ней. – Я провожу.

И снова улыбка – смеющиеся глаза на лице юной богини.

– Меня проводят. Это слишком далекий путь… для тебя. Я рада, что мы обручились. Прощай.

На меня упало непонятное оцепенение. Я видел, как она уходит, и каждая клеточка тела, каждый мускул, каждый нерв тянулся вслед. Надо пойти за ней, надо проводить девчонку домой…

Но я не мог сдвинуться с места. Я лишь смотрел на нее. А потом разжал ладонь. И увидел кольцо из тяжелого желтого металла.

…Сегодня вечером мы тусовались на хате у Крола. Какое место он занимает в нашей конторе, понятно, я думаю, по прозвищу. Лопоухий, с вечно красными слезящимися глазами, не по делу суетливый. Зато с родителями-геологами, вечно пропадающими в командировках, и вполне приличным японским видаком.

На тусовку я пришел уже разогретым. Состояние было странным – обычно я или совсем не пью, или довожу себя до полного кайфа. Сейчас мне пить не хотелось абсолютно.

В комнате у Крола было темно, работал видеомагнитофон, на широкой разболтанной кровати сидело человек семь-восемь. Кто-то громко позвал:

– Серж, приземляйся!

И потише, но куда более властным голосом:

– Эй, место Сержу…

Я вяло взмахнул рукой, одновременно и здороваясь, и объясняя, что не собираюсь садиться. Постоял минуту, привалившись к косяку, глядя на экран, где шел очередной «Кошмар на улице Вязов». Неистребимый Фредди Крюгер молотил пальцами-бритвами тощего очкастого парня. Кровь хлестала фонтаном. Очкарик с обреченным видом, словно понимая бесплодность своей затеи, палил во Фредди из двух огромных револьверов. Клочья полосатой рубахи и гнилого мяса вылетали из Крюгера эффектными гейзерами.

Развернувшись, я побрел к ванной. Вслед мне несся восторженный голос гундосого переводчика: «А теперь, ребята, я займусь вами по-настоящему…»

В ванной комнате готовилась к любви незнакомая парочка. Девчонка уже разделась, парень стягивал брюки. На меня они уставились так ошалело, что я немного протрезвел. Даже дошло, в чем дело – дверь была заперта на довольно массивную щеколду. Не рассчитал усилия, что поделаешь.

– Я быстро, – объяснил я, включая холодную воду. – Чувствую потребность умыться…

Ледяная струя хлестнула по затылку, потекла за шиворот. Я помотал головой, постанывая от наслаждения. Так, что мне еще нужно? Сигарету…

Девчонка стояла смирно, прикрывшись полотенцем. Парень медленно багровел от злости. Крутя головой под струей воды, я краем глаза наблюдал за ним и пытался предугадать дальнейшую реакцию. Если он меня знает, то выждет минуту, приладит задвижку на двери и спокойно…

Так, значит, не знает. Я дернулся, уходя от удара. Парень саданул ребром ладони по чугунному краю ванны и взвыл. Не давая ему опомниться, я ударил в плечо. Несильно, просто разворачивая в удобную позицию… И влепил ногой в живот – на этот раз покрепче. Парень согнулся и сел на пол.

– Еще полезешь – ударю ниже, – наставительно произнес я. – Будешь неработоспособен.

Поискал глазами полотенце, не нашел. Улыбнулся девушке:

– Мне бы вытереться.

Она быстро протянула полотенце, которое держала перед собой на манер ширмы. Я осторожно взял махровое полотнище за уголки и, продолжая занавешивать девушку, промокнул лицо, кивнул и вышел в коридор.

Поиски сигареты привели на кухню. Будь моей целью введение в легкие никотина, этого посещения оказалось бы вполне достаточно. Несмотря на открытое окно и небольшое количество народа – трое парней да целующаяся парочка, – воздух казался настоем кислорода на табачном дыме.

Устроившись на подоконнике рядом с Графом и Досом, я не глядя протянул руку. Граф вложил в нее новенькую, только распечатанную пачку: мягкая желтая обертка с пасущимся на фоне пирамид верблюдом. Явно штатовские, не лицензионные.

Ого…

Я подцепил «кэмелину», а пачку опустил в карман:

– Ты мне даришь, идет?

Граф поморщился, но возражать не стал. Поднес зажигалку, тоже фирменную, на этот раз предусмотрительно не выпуская из рук.

Затянувшись, я блаженно улыбнулся и расслабленно откинулся назад. Прямо в проем открытого окна.

Девчонка, не прекращая целоваться, завизжала. Я перегнулся через карниз, замер, разглядывая с высоты девятого этажа ночную Алма-Ату. Ровные, как линеечкой вычерченные, обозначенные пунктиром фонарей улицы. Пятна цветного света на площадях. Машины, ползущие по улицам, некогда носившим имена Пастера и Горького, а ныне – кого-то труднозапоминаемого. Окутанное мягким светом здание высотной гостиницы с горящей красными огоньками «коронкой» на крыше.

Ногами я надежно зацепился за чугунные ребра батареи. Дос похлопал меня по животу: хватит дурить, навернешься вниз…

Я распрямился, снова усаживаясь на подоконник. Граф молча кивнул на стол, где в окружении стопок и нарезанной толстыми ломтями колбасы скучала ополовиненная бутылка водки. Две ее пустые сестры лежали под столом. Я помотал головой. Нет, не хочу. Не знаю почему, но не тянет…

В прихожей хлопнула дверь. Через минуту, заполненную шорохом снимаемой обуви и тихим разговором, в кухню вошел Ромик. За ним – незнакомая девчонка.

Голова закружилась. Я вдруг почувствовал, что трезвею. Синие глаза из-под каштановой челки, стройная фигурка, джинсовые шортики. Девчонка была красивая. И казалась до боли знакомой.

Я смотрел, как Ромик с подружкой приближаются к нам. А в глубине души звучал вкрадчивый шепоток рассудка: «Успокойся. Опомнись, Сергей. Прошло пять лет. Почти пять… Можно влюбиться в семнадцать лет, но глупо вспоминать в двадцать два детскую любовь. Она просто похожа».

Очень похожа.

Я пожал Ромкину ладонь. И почему у него вечно влажные руки? Граф бесцеремонно спросил:

– Ты с новой подружкой?

Ромик покосился на девушку, уклончиво сказал:

– Как видишь.

– Я пока не твоя подружка, – рассматривая нас, сказала девушка. – Ты меня представишь?

– Знакомьтесь, это Ада. С биофака… – начал Ромик.

– Вначале представляют мужчин, – брезгливо произнесла Ада. Она оценивающе смотрела на меня. Так изучают манекен в витрине.

Подвинув плечом Доса, я взял Аду за руку. Потянул к себе:

– Садись.

Она молча села.

– Меня зовут Серж. Будешь со мной?

Ада пожала плечами. Взглянула на Ромика. Тот косо улыбнулся.

– Не беспокойся, он разрешит, – объяснил я. – На той неделе я ему уступил свою девчонку, так что за ним должок. Верно, Ромик?

– Серж, ты оборзел, – тихо сказал Ромик.

– Исчезни, – приказал я.

Ромик взял со стола полную стопку. Залпом выпил. Бросил на меня ненавидящий взгляд. И вышел.

Он меня знал.

Я прикрыл глаза, затянулся, глотая сладковатый дым, услышал голос Графа:

– Поговорить с ним, Серж?

Я покачал головой:

Он в своем праве, Граф. А я и верно оборзел. Сам разберусь.

Сигарета дотлела почти до фильтра. С каждой затяжкой табак казался все крепче.

– Мне не нравится, что ты куришь, – негромко сказала Ада.

Я кивнул, доставая из кармана пачку. Перебросил ее через плечо, в темный провал окна, сплюнул на пол окурок. Граф тоскливо посмотрел в окно. Сказал, ни к кому не обращаясь:

– В валютном брал…

– За мной, – успокоил я его. – Граф, мне нужна пустая комната.

Граф кивнул. Подхватил Доса, потянул из кухни. Парочка и третий парнишка смылись еще раньше.

– И что это значит? – отстраняясь от меня, спросила Ада.

Я жадно разглядывал ее. Похожа. Но той девчонке сейчас лет восемнадцать. Ада старше.

– В тебя можно влюбиться? – выделяя каждое слово, спросил я.

Ада пожала плечами:

– Это твое дело. Рискни…

…И что-то словно раскололось. Похожие черты стерлись. Обаяние исчезло. Рядом сидела обыкновенная двадцатилетняя девушка, в меру красивая, в меру наглая. С крашенными в модный цвет волосами. В сексапильных шортиках, сооруженных из старых джинсов.

Та девчонка ответила бы по-другому. Не знаю как, но не так деланно-небрежно, с видом роковой женщины, прошедшей огонь, воду и медные трубы.

– Пить ты мне разрешаешь? – грубо спросил я и потянулся за бутылкой. Ада кивнула. Я глотал водку прямо из горлышка, не чувствуя обжигающего пламени на губах.

– Оставь, – попросила Ада.

Я протянул ей бутылку с плещущимися на донышке остатками. Вдохнул полной грудью. Рот, горло – все словно загорелось, налилось жгучей тяжестью. В сознании мелькнула четкая, предупреждающая мысль: «Через полчаса я отключусь».

Я посмотрел на Аду. Она допила водку точно так же – из горлышка. И ничего, сидела спокойно, заложив ногу за ногу. Я вдруг заметил, что ноги покрыты редкими волосиками. Несильно, да еще и старательно обесцвеченными, но…

«Что может быть страшнее волосатых женских ног? Волосатая женская грудь».

С грудью мы разобраться успеем.

– Ты про меня слыхала? – спросил я, чувствуя, что язык повинуется с некоторым трудом.

Ада кивнула:

– Да. Ты Сергей-Серж. Держишь весь район, а мог бы держать и город. Каратист. Инструктор рукопашного боя в спортклубе.

– Что еще? – требовательно спросил я.

– Воевал где-то на юге с сепаратистами. Был ранен в Каспийском десанте. Учился в меде, бросил. Сейчас восстанавливаешься.

Ничего себе известность…

– Еще, – почти закричал я.

Ада помолчала.

– Ты никогда и никому не признавался в любви. Даже тем, с кем спал. А их было немало. Говорят, что лет пять назад, еще при Союзе, ты спас от бандитов девушку и полюбил ее. Она подарила тебе кольцо, которое ты с тех пор носишь. Это оно?

Я поднял правую руку – нестерпимо тяжелую и неуклюжую. На безымянном пальце тускло желтело кольцо. Бледной искоркой светился вдавленный в золото крошечный бриллиант.

– Ему не нравится, – тоскливо сказал я. Голову застилал колеблющийся туман, перед глазами все плыло. – Видишь, как оно потускнело? Я делаю дрянь, я веду себя как свинья…

Приблизив лицо к Аде, я шепнул:

– Ты на нее похожа, ясно? Снаружи…

Ада понимающе кивнула:

– Я поняла. Ты ведь ни у кого не отбивал девчонок. Они сами к тебе липнут.

– Ты про меня все знаешь, – задумчиво сказал я. – Давно за мной охотилась? Я же в тебя не влюблюсь…

– Мне нравятся сильные мужчины. – Она тряхнула челкой. – Те, кто сильнее меня.

– Кто подавляет твою волю… Кому хочется подчиняться. Мне жаль тебя, Адка, – как в бреду прошептал я. Комната исчезла. Были лишь неяркий свет, вязнущий в сигаретном дыму, и девчонка с хищными глазами. – Хочешь, чтобы я тебя взял? Ладушки, возьму.

– Прямо здесь? – иронично спросила она.

– Да.

Я подцепил пальцами поясок на шортах, дернул:

– Снимай!

Она соскочила с подоконника. Секунду глядела на меня – показалось, что Ада сейчас двинет мне по морде и уйдет… А я брошусь вслед, захлебываясь в оправданиях, в пьяной вере, что все-таки нашел ее, девчонку из детского сна, из первой любви…

Ада расстегнула пуговицу на шортах, с треском развела молнию. Стоптала шорты, оставшись в кружевных белых трусиках.

– Дальше! – сползая с подоконника, велел я. – И блузку…

2. Зов

Я проснулся к полудню. Раскалывалась от боли голова. Во рту пересохло, губы покрылись сухой белой гадостью.

А еще мне было нестерпимо стыдно. За избитого в ванной парня. За пижонство с сигаретами. За опозоренного Ромку.

За синеглазую симпатягу с коротким именем Ада.

Я посмотрел на кольцо – оно казалось скорее серым, чем желтым. Бриллиант походил на стекляшку.

– Я сволочь, – вставая со скомканной простыни, прошептал я. – Сволочь, которая держит район. Сволочь, которая учит сопляков драться и заколачивает на этом деньги.

По пути в ванную я включил магнитофон, и квартиру наполнил грохот электронной музыки. Старина Жан-Мишель Жар старался вовсю.

Холодный душ. Потом – горячий: тугие струи кипятка, бьющие из гибкого шланга. И снова – ледяная вода под предельным напором.

Я замерз и обжегся. То постанывал от удовольствия, то визжал от боли. Потом, не вытираясь, вылез из ванны, прошлепал на кухню, поставил греться чайник. Квартира была пуста – родители давно ушли на работу. Мои хорошие родители, гордящиеся хорошим сыном.

– Я сволочь, – повторил я. – Но тебя так трудно ждать. Так долго… Я ведь правда тебя люблю. Хоть и не знаю ничего, даже имени.

Залив кипятком две ложки растворимого кофе, я уселся с чашкой за стол. Вскрыл пачку галет. Есть не хотелось, наоборот, подташнивало. Но я по опыту знал, что после еды станет легче.

Попивая кофе, я украдкой взглянул на кольцо. Металл ожил, налился чистой янтарной желтизной. Прозрачный кристаллик, который я привык считать бриллиантом, начал блестеть.

Иногда мне казалось, что именно кольцо не позволяет забыть давнюю встречу в парке. Странное это было кольцо – меняющееся в зависимости от моего настроения. Сейчас, после мысленного покаяния, оно стало нормальным, красивым золотым кольцом. А камень поблескивал даже ярче обычного.

Гораздо ярче.

Я полюбовался переливами света на крупинке углерода, которую чудовищное давление и жар превратили из черного угля в сверкающий алмаз.

Если кольцо было случайным подарком незнакомому спасителю, то странная девчонка была дочерью миллионера. Вряд ли я снова увижу ее. Наверняка не встречу никого похожего.

И все же – здорово, что она была. Смеющиеся синие глаза. Мягкие пальцы, смывающие боль. И настойчивый вопрос: «В тебя можно влюбиться?»

– Да, – ласково произнес я, глядя на кольцо. – Да.

– Ты все еще ждешь?

– Да.

– Ты придешь, если я попрошу?

– Да…

Меня подбросило со стула. Да нет же, я соскочил сам. Я уже не вспоминал. Не болтал сам с собой.

В гулкой тишине, особенно ощутимой после доигравшей кассеты, я слышал ее голос. И вовсе не такой, как в мечтах, – спокойный и по-детски беззаботный. Голос дрожал, словно от страха или боли. Он был неуверенным и тихим. И в то же время стал тверже и серьезнее. Девочка выросла.

И вспомнила обо мне!

– Ты не боишься? Это очень далекий путь.

Я покачал головой. Наступила тишина. Голос исчез. И вдруг до меня дошло, что она может и не видеть моего жеста.

– Я не боюсь.

Теперь я понял, откуда шел голос – из кольца. Так вот ты какой, драгоценный подарок…

– Время уходит, и надо спешить. Подумай еще раз – ты не пожалеешь? Я зову тебя в иной мир, на другую планету.

Наверное, я догадывался об этом всегда. В душе не мелькнуло даже тени удивления. Не было и страха. Жалеть этот мир? Пьяные рожи Графа и Доса? Два года армии, в частях спецназа? Вечерние разговоры родителей – какой прекрасной была наша страна до распада, при Лене… Еженедельный мордобой на незримых границах, делящих город на подростковые районы?

– Я приду. Я не пожалею.

Пауза. Молчание, белое и похрустывающее, как стерильный медицинский халат. Секундная пауза.

– Скажи, ты и правда… помнил меня?

Ее голос превратился в едва слышный шепот.

– Да… – Я растерялся.

– Со мной беда. Большая беда. Ты – последний шанс для многих тысяч… людей. Так получилось. Древний обычай стал преградой на пути зла.

– Не понимаю, – беспомощно произнес я. – Объясни, что случилось?

– Время уходит. Ты знаешь, что можешь погибнуть?

– Да… наверное.

– Ты придешь?

– Да! Но как?

– Сейчас я разобью камень нашего кольца. Он – ключ, закрывающий туннель. Барьер исчезнет, и ты придешь. Но я не знаю, кто встретит тебя на моей планете – враг или друг.

Почему-то меня удивили слова о «нашем кольце». И так же быстро, как появилось, непонимание рассеялось. Я неожиданно понял: на ее руке – то же кольцо, что и у меня. Кольцо раздвоено, разделено на два мира.

– Я иду, – просто сказал я. – Иду.

Камень в кольце вспыхнул ослепительной белой искрой. Зеркальные грани покрыла паутинка трещин. Еще мгновение – и он исчез совсем. А кольцо окуталось золотистым сиянием. Тонкой невесомой пленкой оно растеклось по руке, скользнуло по телу, охватило меня мерцающей пеленой.

И мир вокруг исчез.

Я падал. Нет, скорее, летел в невесомости, в бесплотной желтизне, сладкой как мед и теплой как янтарь. Меня раскачивали на огромных нежных ладонях, меня убаюкивали ласковыми прикосновениями. Мир был напоен теплом и покоем, в нем не осталось места для страха или боли. Приветливые голоса шептали что-то доброе, напевали бесконечную гипнотизирующую мелодию. Призрачные тени стремились ко мне, повинуясь едва осознанным мыслям. Тело словно разрасталось, заполняя собой весь этот нереальный мир, превращаясь в прозрачный, солнечно-желтый, пахнущий лимоном и мятой дым; в облачко апельсиновой пыли; в бриллиантовый дождь, падающий на огромный золотистый круг.

И вдруг, довершая магическое очарование полета, на меня обрушилась волна нестерпимого, сладострастного, выворачивающего тело наизнанку наслаждения. Я бился в судорогах, пытаясь удержать последние, ускользающие крупицы дурманящего нечеловеческого удовольствия. Но янтарный туман уже исчезал, рассеивался, гас…

Я очнулся.

Самым неприятным оказалось, что, выйдя из ванной, я не удосужился одеться. Теперь, когда я лежал ничком на каменистой, усыпанной острыми камешками земле, нагота причиняла нестерпимую боль. Переход от наслаждения к страданию оказался так резок, что на несколько мгновений я потерял способность думать и двигаться. Хотелось сжаться, замереть, впасть в сонное оцепенение. Но именно этот контраст помог мне прийти в себя, забыть сладостный бред гипертуннеля.

Первым движением я осторожно отжался от земли. Впившиеся в тело камешки посыпались вниз. Затем резким толчком поднялся, замер, рефлекторно принимая боевую стойку.

Вокруг до самого горизонта тянулась каменистая степь. Ни пучка травы, ни кустика, ни деревца. Ни единого голубого пятнышка воды. Бурая равнина под безоблачным, но непривычно темным небом. И дышится… не по-земному. Воздух словно профильтрованный, ни малейшего запаха. Даже пылью не пахнет, а уж это, по-моему, для степи – обязательно. А солнце в небе обычное, желтое, как дома.