Полная версия
Одинокие мальчики
– Ну!? – выкрикнул бывший летчик. – Ну? Сам Кожедуб? Ваня своих всегда решал сам, за спины не прятался. Ва-ня всег-да сам, сам, – со злобой повторял дядя Коля с силой протаскивая иглу сквозь зияющие дыры в рыболовной сети.
– Сам!!
– Так ведь и давно это было… Семь лет назад. Если бы нам, к примеру сказали, что у немцев есть реактивные, мы бы опасались…
– Ко-о-о-ля! – раздался женский крик. – Винегрету хочешь?
– Ага, – удовлетворенно проговорил дядя Коля. – Моя! Знает как подойти. Дай-ка мне руку встать.
Дядя Коля поднялся со стула. Еще молодой и сильный, ноги он ставил как-то с трудом и раньше мальчик думал, что дядя Коля ходит на протезах как лётчик Маресьев. Но оказалось, что ноги у летчика свои, но странно тонкие и немощные. Чтобы стоять на ногах и как-то передвигаться, нужно было туго пеленать икры специальными бинтами.
– Ну, пока, орел-сокол ясный, – произнес дядя Коля и упал бы, если бы не придавил плечо мальчика.
– Крепыш ты, удовлетворенно сказал инвалид. – С мышцой. Я всегда правым беком был, а ты?
– Предпочитаю центральным защитником. Бегать не люблю, – аккуратно выговорил мальчик.
– Это-то верно, верно, – приговаривал дядя Коля, двигаясь в сторону двухэтажной дачи. – Верно, мать твою, бегать не люблю, – бормотал он. – Да, слышь-ка, ты хотел журнальчики посмотреть. Там в сарае целый чемодан. Можешь не отдавать.
(Мальчик давно просил соседа отдать ему кучу старых «Огоньков», лежавших без пользы под столом в сарайчике, под ржавыми лейками, и прочей садовой рухлядью, принадлежавшей хозяевам дачи. Над столом была прибита сапожными гвоздями большая фотография – обложка одного из журнала, на которой т. Сталин приветствует пролетающие над ним самолеты на параде в Тушино. Самолеты образовывали фразу «СЛАВА СТАЛИНУ». Сталин и его окружение глядели вверх, прикрывая глаза от солнца.)
Мальчик очень ценил Огонек, однако не за литературные его достоинства – с его точки зрения читать там было нечего, кроме последней страницы, а за высокие качества плотной бумаги, резко отличающейся по устойчивости на сгиб от тетрадочных листов. Самолеты, которые можно было сделать из такого материала выдерживали множество запусков, не то что сделанные из тетрадочного листа. К тому же учителя всегда нудили «где же остальные листы»?
– Спасибо, дяколя! – крикнул мальчик и из журнала, лежащего сверху, рывком вырвал несколько страниц. Он положил их на пенёк, на котором еще недавно лежало сало и стал разглаживать страницы ногтем, рассеянно посматривая на небо, ожидая появления новой эскадрильи. Однако самолетов больше не было. Проведя ладонью по страницам он понял, что работа окончена и можно пойти и прогладить их утюгом. Заготовок для будущих самолетов было сделано достаточно. Он осторожно взял разглаженные листы и посмотрел на верхний. Там был рисунок (или фотография). По зеленому небу, покрытому бугристыми зелеными облаками (сразу после войны было почему-то модно печатать фотографии в Огоньке в каком-либо одном цвете) летело нечто, похожее на большой треугольник – типа школьной треугольной линейки. Под картинкой было напечатано несколько предложений. Он скользнул по ним: «американцы… безумная затея… деньги на ветер… налогоплательщики… поджигатели войны… бредовая идея… народы мира… несостоятельный прожект…»
– Надо будет спросить, что такое прожект…
Треугольник был удивительно похож на его бумажные самолетики, которые тем не менее проявляли замечательные летные качества, если их правильно сделать и особенное внимание обратить на изготовление хвостового оперения, которое требовало необыкновенного внимания – иначе модель входила в пике. Хорошо сделанный самолетик мог очень долго планировать с крыши школы, пока не приземлялся (всегда на фюзеляж) в пришкольном участке в метрах трёхстах от школы. Если же дул ветер, то самолетик опускался на асфальт или его заносило на крыши соседних домов.
– Дядьколя, а Валя выйдет? – крикнул мальчик.
Бывший летчик остановился и буркнул, не оборачиваясь:
– Спрошу…
Мальчик дружил с дочкой дяди Коли – его ровесницей, и частенько она стояла в футбольных воротах и он стучал пенальти. Она была прыгуча как кошка, хотя и не такая цепкая, и без страха металась в левый нижний угол и даже в левый крест, куда он научился бить баночкой и попадал в восьми случаях из десяти. Правда удар получался несильным, но взять его было практически невозможно. Вот и вчера, когда он отчаялся ускорить полет мяча – просто баночка не позволяла сделать это физически, и он это хорошо понимал, он саданул пыром, целясь в левый крест и к его удивлению почти попал, если бы мяч не ударился в самый перекрест штанги и перекладины… Тяжелый намокший мяч (утром прошел дождь) с хлюпающим звуком сбил перекладину и она рухнула бы на землю, если бы не сетка, которую натянули перед предстоящей игрой взрослые парни из ремесленного. Он замер. На лице Вали появилось безмерное удивление.
– Ну ты дал! – воскликнула она с восхищением. – Во врезал!
Не прошел бесследно контакт со штангой и для мяча. Он завис на ржавом гвозде и медленно шипя, сморщивался, пока не превратился в нечто похожее на большую кожаную варежку.
– Чего делать будем? – упавшим голосом спросил мальчик. (Мяч стоил дорого и не имея собственного мальчик занимал мяч у соседей.)
– Делов-то! – воскликнула Валя. – У нас есть новый клей. Клеет всё!
– Подожди, – сказал мальчик и, подставив пару кирпичей, осторожно достал мяч. На его счастье гвоздь вошел между швами.
– Только камеру заклеить, – сказал он успокоенно. – Только камеру. Ну, тащи свой клей и шнурок с мамашиной шпилькой.
– Что же это за клей такой, – спросил он, выдавливая капельку клея из голубоватого тюбика на страницу из Огонька.
Янтарная капля, едва оказавшись вне материнского лона, стала уплощаться и тускнеть, её края истончались и через минуту пахучая желтая капелька стала похожа на тусклые потеки смолы на соснах. Мальчик осторожно потрогал пятнышко клея.
На поверхности серо-белой сферы остался четкий след – рисунок кожи.
– Осторожно, приклеешься! – испуганно толкнула его Валя.
Он повертели тюбик в руке и прочитал вслух «БФ-2 УНИВЕРСАЛЬНЫЙ КЛЕЙ»
– Сначала надо края зачистить, – быстро проговорила Валя осторожно выговаривая по слогам ор-га-ни-че-ским рас-тво-ри-те-лем.
– Чем, чем? – переспросил мальчик.
Валя фыркнула:
– Ну водкой… И добавила, оглянувшись:
– У нас её много…
Стадион медленно наполнялся народом. Покатили на новеньких велосипедах «Турист» по гаревым дорожкам аккуратные чистенькие «мальчики-гогочки». За ними испуганно следили мамаши с шестимесячной. В глазах каждой мамы светилось неукротимое желание защитить, спасти и оградить сыночка от нежелаемых контактов с дурными мальчиками, ремесленниками например, которые курили и кричали через все поле запрещенные слова.
Солнце поднималось всё выше. Неожиданно щелкнул репродуктор и из него стали выплескиваться волны шума и ликования, переполнявшего толпы в Москве в Тушино. Диктор еще не сказал ни слова, а уже было ясно, что там событие на уровне национального праздника. Затем с высокого столба, где был укреплен динамик стали вырываться четкие рубленые фразы:
«…День авиации… сталинские соколы… трибуны ликуют… среди них Герой Кореи Сень-сень-сень сбил летающую крепость… Слава Великому Сталину! Ура!..»
Затем слова диктора утонули в реве реактивных двигателей.
– Хорошая все таки бумага, – думал мальчик, проводя пальцами по гладкой поверхности страниц из Огонька. И он стал сгибать листы по давно отработанной технологии, пока не получил модель в форме треугольника, при этом хвостовое оперение, а по сути дела длинный клинообразный киль, который должен был итти от вершины треугольника, то есть носа до его основания и строго ему перпендикулярно, должен был оказаться снизу фюзеляжа, а не наверху. Если киль сделать вверху корпуса, то самолет сразу войдет в пике и врежется в землю. Нерешенной оставалась проблема надежного и прочного соединения двух половинок треугольника – они расходились после многочисленных сгибов и резко ухудшали, если совсем не ликвидировали его летные качества. Он пробовал использовать для соединения канцелярский клей, но высохнув, клей приводил к изгибу корпуса и выпрямить его практически не удавалось. Кроме того клей был довольно тяжелый и смещал центр тяжести. И клея этого требовалось достаточно много – почти два грамма. А если учесть, что сама модель весила двенадцать грамм, то эта была значительная дополнительная тяжесть. Столярный клей не склеивал бумагу, а применение ниток сказывалось губительным образом на свойствах корпуса.
– А что если попробовать БФ-2? – подумалось ему. – В самом деле, наверно одной капельки хватит за глаза. Особенно если её быстро размазать. И веса никакого и держать будет фюзеляж.
Ведь мячик заклеен намертво, хотя уже почти месяц по нему бьют здоровенные парни.
Клей стоил денег, а денег не было. Пришлось обучить игре «в пристенок» поселковых мальчишек (которые к его величайшему удивлению, такой игры не знали) и выиграть за неделю пять рублей. Однако клей ему достался бесплатно. Продавщица сказала, что привезли месиво какое-то, и если, мол, найдешь целый тюбик и выташишь из ящика – то он твой задаром. Только ящик выброси на помойку.
Он нашел…
Самолет, занесенный с всеми предосторожностями на верхушку его березы лежал на ладони. Далеко, далеко на платиновой плоскости залива вдали лежал Кронштадт, похожий на котелок дореволюционных приказчиков. Далекий дым у края котелка – лайнер из Балтики в Ленинград – вился папиросными кольцами…
– Ну, что, пускаешь? – донесся голосочек Вальки с далекой земли.
– Да, – и еще раз проверил, правильно ли он взял модель. Все было верно: большой и указательный пальцы сходились точно в центре тяжести, там где была фотография небывалого доселе летального аппарата ЛЕТАЮЩЕЙ КРЫЛО.
– Это хорошо, что ветра нет, – сказал мальчик и заведя руку за голову привычным движением направил модель немного вверх в вперед и, когда самолетик оказался на расстоянии вытянутой руки, будучи еще зажат захватом пальцев, он раскрыл ладонь. Он послал самолет в сторону поля, за которым была старинная роща и их дом, не решившись запустить в направлении леса – там самолет мог застрять где-нибудь на верхушке сосны и доставать его по-о-том…
Самолет плавно летел в сторону их дома. Вот он стал снижаться, планируя всё еще на достаточной высоте, пересек поле и повис словно маленькая белая сова в сетчатой кроне березы. Он с облегчением вздохнул – достать модель оттуда было не трудно; он залезал на каждое дерево около дачи много раз.
– Ты видел, куда он упал? – крикнула Валя.
– Не упал, а совершил вынужденную посадку, – рассмеялся мальчик.
Он вертел в руках открытку, посланную ему неделю назад из районного Дворца Пионеров. Его приглашали записаться в шахматную секцию.
– А, – понимающе протянул он. – Это Робка…
(Робкин отец – мастер спорта – руководил шахматной секцией и набирал ребят на следующий год. Он был вечно озабочен «часами» и тем, что если учеников будет мало, то у него не будет работы. Робкин папаша внешне был похож на тяжеловеса Новака – маленького роста, приземистый, с широкими ладонями. Когда он показывал им разные партии, мальчик всегда удивлялся, как он не ломает такие хрупкие шахматные фигурки. У отца был серый пиджак, который он носил круглый год. На лацкане блестел нетускнеющий серебряный значок с золотой ладьей в центре. По низу значка на синей эмали была надпись ПОБЕДИТЕЛЮ ТУРНИРА.)
Надо было ехать в город, что представляло некоторые трудности, так как его по малости лет могли не пустить.
– Ну, ладно, – решил мальчик. – Туда-сюда, скажу что был на пляже, или в лес пошел. Часов за пять обернусь…
Назавтра он поехал, прихватив с собой книгу рассказов болгарского писателя Эмиля Стоянова, на которой было написано Борькой «ЧИМПИОНУ ДВОРА май 1952, ЛЕНИНГРАД».
Шахматная секция находилась на третьем этаже запущенного здания, которое, еще не приобрело нормальный облик после блокады. На потолках были сине-белые разводы бесконечных протечек, лестницу покрывала вытертая ковровая дорожка, мраморные перила были выщерблены и кое-где заделаны серой известкой. На каждой лестничной площадке стоял синий эмалированный бачок с прикованной алюминиевой кружкой. Над бачком была надпись «ПИТЬЕВАЯ ВОДА»
– Навряд ли кто-нибудь будет пить из этой помойки, – подумал мальчик медленно поднимаясь наверх. Было очень тихо и пустынно.
– Лето, – констатировал он. – Лето…
На площадке второго этажа он остановился. Его внимание привлекло объявление, висевшее на одной из дверей, выходивших в пыльный грязный коридор.
– Времени еще много, – и он решил посмотреть, что это за объявление.
ЗДЕСЬ ПРОИЗВОДИТСЯ ЗАПИСЬ В АВИАМОДЕЛЬНЫЙ КРУЖОК С ДЕВЯТИ УТРА. РУКОВОДИТЕЛЬ ИОСИФ БОРИСОВИЧ МЕЦЕНГЕНДЛЕР. ПРОСЬБА СТУЧАТЬ.
Мальчик постучал. Ему никто не ответил, но он вошел. У окна, в конце длинной пустой комнаты, в глубоком кресле спиной к нему сидел мужчина и курил.
– Тебе чего, ты кто, – без выражения проговорил мужчина и повернулся к нему лицом. Мальчик ответил.
– Ну тогда подойди, – отозвался мужчина. Тут мальчик увидел, что мужчина еще молод, что у него густые черные волосы зачесанные назад. У мужчины не было левой руки, её заменял протез в черной перчатке.
– Привет, – ухмыльнулся мужчина и сказал. – Я Иосиф Борисович. Самолеты хочешь делать?
Мальчик кивнул.
– А уже построил чего нибудь?
Мальчик снова кивнул.
Иосиф Борисович улыбнулся и показал здоровой рукой:
– А это что у тебя «РУКОВОДСТВО ПО НОЧНЫМ ПОЛЕТАМ»?
Мальчик протянул ему книгу.
– Так, Болгария, значит, тихо себя проговорил Иосиф Борисович и неожиданно запел «ГДЕ Ж ВЫ, ГДЕ Ж ВЫ, ОЧИ КАРИЕ, ТИХИЙ ГОВОР, ЗВОНКИЙ СМЕХ, ХОРОША СТРАНА БОЛГАРИЯ, А РОССИЯ ЛУЧШЕ ВСЕХ…»
Мальчик знал эту песню: её всегда напевал бывший летчик дядя Коля, когда выпивал пиво с прицепом.
– Учитель тоже уже выпил, – подумал мальчик и не ошибся. Ветерок донес знакомый запах.
– Не дошел я до Болгарии, не довелось, – тихо сказал Иосиф Борисович. – Видишь? – он постучал здоровой рукой по протезу.
– Знаешь, как получилось? Я зенитчиком был. Когда гансы двинули на нас под Балатоном, наш дивизион поставили прямой наводкой по танкам. А опыта-то не было… Через дуло наводили, а «Фердинанд» опередил и прямо болванкой по расчету… А потом «фоккеры» налетели… Ты знаешь что такое фоккер? А наши зенитки в землю смотрят и половина уже на том свете, а у меня, чувствую, рука ноет, а посмотрел – руки-то и нет…
– Так чего можешь строить, чимпион? – спросил он, посмотрев мальчику в глаза.
– Летающее крыло…
– Ну… – протянул Иосиф Борисович. – Ну… Никогда не слышал про такое…
– Это вот, – и мальчик нарисовал.
– Тоже мне, – разочарованно сказал мужчина. – Я такие еще в школе делал.
– Этот не такой. Он только похож на обычный, – возразил мальчик. – Мой летает и может планировать почти триста метров.
– Да? – спросил Иосиф Борисович недоверчиво. – Такие самолетики вообще-то не летают.
– Не Вы один, – дипломатично сказал мальчик. – В Огоньке тоже не верят. Могу принести и показать. Мой летает.
– Верю, верю, – отмахнулся Иосиф Борисович. – Я тебя принимаю, а ты запиши адресочек и телефончик. Заявление возьми на столе. Извещу о начале. Лады? А любопытно было бы взглянуть на твой самолетик. Если не долго – принеси…
Мальчик видел, что Иосифу Борисовичу явно нечего делать.
– Кстати, парень, а ты в какой кружок шел записываться? Я чего-то не разобрал, чего ты чимпион?
Мальчик ответил.
– А как же шахматы? – опять спросил Иосиф Борисович.
Мальчик отмахнулся и произнес:
– Так я принесу модель… Но только завтра (опять нужно будет смотаться в город.)
– Ну завтра, так завтра, – согласился его собеседник.
Мальчик стоял у раскрытого окна кабинета, в котором будет размещаться авиакружок и смотрел во двор. Окна районного Дворца Пионеров выходили не только на улицу, но и во двор. По правде говоря двора не было. Вместо него лежали развалины разбомблённого дома и стояла уцелевшая боковая стена. Остатки разноцветных обоев, словно лоскутья нижнего дамского белья еле прикрывали наготу грязной известки. Странно было видеть висящую на ржавых петлях дверь, где-то на уровне третьего этажа, за которой не было ничего и перед которой тоже ничего не было, кроме скрученных ребер перил… Из стены также торчал кусок рельса, к которому были приделаны качели.
– Так, так, – вертел за его спиной Иосиф Борисович модель.
– Бумага из Огонька? Так? А это что за картинка?
– Летающее крыло. Как у меня. Только там пишут, что не полетит. А мой летает…
– Надо проверить, – примирительно сказал Иосиф Борисович и подошел к окну. Умело взял самолетик за середину фюзеляжа и спросил (из вежливости, конечно):
– Правильно держу?
И, не дослушав ответа, метнул модель в воздух. Оба бросились на подоконник и жадно смотрели за поведением белого треугольника.
– Смотри, летает, – удивленно посмотрел Иосиф Борисович на мальчика. – А пишут – не полетит… Слушай-ка, а ты не мог бы сварганить такую же модель, но только из бамбука, специальной бумаги и прочего? Я дал бы книжку, в которой все написано. Это тебе будет просто. А?
– Сейчас клей хороший появился, – быстро ответил мальчик.
– БФ-2.
– И это знает, – усмехнулся учитель. – Принесешь на первое занятие. Договорились?
Была уже середина сентября. Перед мальчиком лежал учебник русского языка. На дом задали выучить стихотворение.
– «Есть в осени первоначальной… чудная пора… когда сентябрь стоит как бы хрустальный, – повторял мальчик. – Как бы хрустальный, как бы хрустальный…» Он посмотрел в окно. Город лежал как аккуратно вырезанный макет из серо-красной бумаги, наклеенный на необыкновенное синее небо с расплывающимся желтым пятном солнца. Стихотворение было выучено и он повертел открытку, которой он заложил нужные страницы.
«Занятия переносятся в Центральный Дворец Пионеров…». Первое завтра, то есть в субботу.
Он открыл чемоданчик, в котором лежала летающая модель, сделанная из бамбука и бумаги. Бамбук был нарезан из старой лыжной палки. Палку он сломал в прошлом году, пытаясь увернуться от дерева в Сосновском лесопарке. Наибольшее препятствие он встретил, однако, не при монтировке элеронов а тогда, когда пытался нарисовать красную звезду на промасленной бумаге. Пришлось её сначала нарисовать на ватмане, затем вырезать и только после этого наклеить на киль.
– Здесь авиакружок? – спросил он, сверившись с номером комнаты.
– Здесь, здесь, мальчик, входи, – сказала крупная моложавая женщина в белой шелковой кофточке. На её шее был повязан короткий пионерский галстук, концы которого она все время разводила пальчиками в стороны, как народная артистка Ладынина в «Кубанских казаках»
– Мне нужен Иосиф Борисович, – сказал мальчик. – Он скоро придет?
– И-о-сиф Баа-ри-са-вич, – с растяжкой произнесла женщина в галстуке. – Ни-ког-да больше не при-дёт. И поджала губки. Её соседка по комнате, тоже в белой блузке но без пионерского галстука, стала согласно кивать.
– Иосиф Борисович слишком много интересовался… скажем… другим. Слишком много… Руководство не может терпеть пренебрегающих своими обязанностями.
– Ты понял? – спросила она мальчика и, не дожидаясь ответа, обронила:
– А еще герой войны… Пойдем. Как твоя фамилия?
Мальчик пошел за ней по широкому коридору. Они вошли в большую комнату, которую он бы назвал скорее зал (На уроке русского языка учительница как-то восхищаясь богатством русского языка, говорила – можно сказать зал, можно сказать зала, можно сказать зало…) В зале стояли длинные черные столы, окна выходили на Невский. За столами сидело несколько ребят.
– Эй, пацан, давай ко мне! – сказал один из них и подвинулся. Мальчик сел рядом и стал осматриваться. По стенам были развешаны фотографии в рамках различного размера. С потолка свисал, словно большой абажур, макет самолета. Модель была подвешена за крылья и хвостовое оперение.
– ПЕ-2, – сказал себе мальчик и отметил, что боковинки фюзеляжа были густо намазаны канцелярским клеем, судя по натекам и блеску. Когда в открытые окна влетал рев двигателей близко пробегающих машин, модель вздрагивала и вибрировала.
– Дети, – сказала женщина. – Дети, я буду вести у вас авиамодельный кружок. Вы уже пионеры и будете работать хорошо.
(Мальчику никогда не нравилось это – дети, пионеры и тому подобное.)
– Дети, – продолжала женщина, закинув голову назад, словно эстрадная певица перед началом сеанса на детском утреннике. – Дети, – в этой зале (Зале! – повторил про себя мальчик.) – В этой зале до войны пионер Марик Тайманов играл в шахматы с самим Михаилом Ботвинником! И хорошо сыграл!
– Посмотрите вот сюда! Она показала на большую фотографию, на которой молодой Ботвинник в больших очках ласково и несколько озадаченно пожимал руку чернявенькому пацанёнку в белой рубашке с галстуком.
– Так гордитесь же тем, что делают для вас наше родное государство и лично товарищ Сталин!
Его сосед наклонился и прошептал:
– Ты титьки видишь? Мой папаша сказал бы, вот подержаться бы…
– Зачем? – спросил мальчик.
– Ну… – неопределенно ответил сосед. – Ну… В прошлом году мамашка за такие слова та-а-ких пиздюлей ему поднакидала…
– А он потом тебе, – понимающе сказал мальчик.
– Ага, – пацан почему-то радостно закивал.
– Дети – снова начала женщина. – Мы будем учиться с вами строить модели современных самолетов. И обещаю, что через год ваши модели смогут летать. Она умолкла, вспомнив, что не спросила у новичка, которого ей подсунул Районный Дворец пионеров, что у него в чемоданчике.
– Мальчик, – строго сказала она. – Что у тебя в чемодане?
– Самолет, – коротко ответил. – Модель.
– Мо-о-дель? – ухмыльнулась женщина. – Откуда вдруг?
– Почему вдруг? – возразил мальчик. – Иосиф Борисович научил.
– Покажи, – с недовольной гримасой сказала женщина.
Он открыл чемоданчик и вынул осторожно самолет.
– Что это за самолет такой? – заулыбалась женщина. – Таких самолетов не бывает.
– Бывает. Называется летающее крыло. (Эта тетка в пионерском галстуке начала его раздражать.)
– А почему это у твоего самолета хвост внизу?
(Сама ты хвост, – подумал мальчик) и ответил:
– Это не хвост, а хвостовой оперение. Если киль поставить наверх, то самолет не полетит.
– А если киль внизу, то полетит? – ехидно спросила женщина. – Не смеши меня. Не полетит. Ручаюсь.
– Дети, – сказала она, подняв модель над головой. – По плану мы начнем строить модели только через год. Сначала нужно научиться работать с материалами. А что касается этого хвастунишки, то мы сейчас убедимся, что его так называемое Летающее Крыло не летает!
Она, все еще держа модель над головой, сильно толкнула её вперед. Самолет вырвался из её рук как камень из катапульты и, пролетев по диагонали зал, ворвался в открытое окно, пролетел над всей шириной Невского и мягко опустился перед автобусом, который уже отходил от остановки Лавка Писателей. Левое переднее колесо автобуса проехало по самолету и превратило его в плоский треугольник.
Женщина в смущении охнула и что-то огорченно залепетала, но мальчик её не слышал. Он уже был на лестнице и, прыгая через несколько ступенек, выскочил на набережную Фонтанки…
Он быстро шёл по Владимирскому Проспекту и ему, по правде говоря, уже не было жалко модели. Он её сделал и это было главное. И если захочет, то сделает ещё и ещё.
Навстречу ему летел по брандмауеру, держась за лиану Тарзан, и единственная вещь, которая сейчас интересовала его больше всего – как достать билетик на ближайший сеанс.
Эспаньола
March 1, 17.. “… The ship is bought and fitted.
She lies at anchor, ready for sea. You never imagined
a sweeter schooner – a child might said, her – name ‘HISPANIOLA ’
(R.L.Stevenson “TREASURE ISLAND”)[6]– Так, решено? – спросил он у Марика, по прозвищу Албанец. – Копаем?
Марик посмотрел на небо, по которому ползли низкие темные облака, посмотрел на море, на песчаную косу на которой они стояли и пожал плечами.
(С прибрежной дюны коса была похожа на длинный язык ящерицы, выброшенный в сторону будущей жертвы, которая вот-вот должна появиться из морской глубины, а сама дюна была голова этой ящерицы… Однако с косы берег выглядел иначе. Если самая ближняя дюна действительно чем-то напоминала плоскую голову рептилии, то более мелкие дюны казались частью её длинного тела с зеленой блестящей кожей осоки и костистыми гребнями сосен… – Не правда ли, Марик?)
Марик ответил: – Кончай читать Обручева и “Затерянный мир” Конан-Дойла, его рассказы о Шерлок Холмсе интереснее… Набрался разной муры.